Она уже видит себя в роли

вдовы...»

«Заплачка» - это самый древ­ний песенный жанр. Песня-плач о покойнике. Народная песня, она бы­ла у всех народов. Шахриным напи­сана в соль-мажоре, а не в миноре.

«Холодный мрамор, твои цветы,

Все опускается вниз, и в горле

комок.

Эти морщины так портят твое

лицо...»

Песня обо всем, что может не случиться. Песня о том, на чем все держится. А держится оно на тебе, вот какая штука. Она называется «космос».

Это был первый настоящий хит «Чайфа». Которого не было. В смысле, хит был, группа - нет. И Ша­хрин взялся собирать ее «с нуля».

Что было не так просто. Начал с Бегунова. «Они с Ханхалаевым приходили, сидели у меня в ма­ленькой кухне и мне расписывали, что делать. Они, видимо, понима­ли, что надо делать, больше меня понимали. А я не видел будущего» (Бегунов).

Нифантьев: «Прошло два ме­сяца, ко мне домой приехал Шах­рин, мы сели в лоджии, был чудный вечер... Короче говоря, он меня уго­ворил остаться. Говорил, что Злобина с Пашкой выгоняет, понимает, что я тоже могу уйти»...

Они не понимали, куда воз­вращаться, если возвращаться не­куда. Но у Шахрина был аргумент: «Поплачь о нем, пока он живой». Он пел эту песню Бегунову, пел Нифантьеву. Они были как бы уже и не против...

«И однажды ко мне в гости пришел старый армейский при­ятель, Валера Северин» (Шахрин). Валера был приятель еще по армии. И барабанщик, что важнее всего. И

вообще, Шахрин его сам в гости позвал. На день рождения, но странный это был праздник... Рас­сказывает Северин:

«В июне меня встретил Игорь Захаров и сказал, что меня Шах­рин ищет. Я прихожу без всякой задней мысли, у Шахрина сидят Бегунов и Нифантьев. День рож­дения у Вовки, а я и не знал. Я с Бегуновым поздоровался, с Нифантьевым познакомился, Вовка отвел меня на балкон и говорит: «Есть предложение: нам нужен ба­рабанщик». Мне идея понрави­лась. Поговорили, а в комнате что-то вроде застолья... Я со всеми попрощался и ушел».

Устроил Шахрин смотрины, Бегунову с Нифантьевым показал Северина. Они с кандидатурой со­гласились. Во всяком случае, не возражали. Получился комплект. «И мы решили попробовать, - рас­сказывает Шахрин, - первую репе­тицию сыграли втроем, без баса, потом попробовали с Антоном и поняли, что, в общем, идет. Тем более, что другого варианта у нас не было».

В июле Шахрин уехал с отцом на Балхаш, на рыбалку. «Степь, озеро, - рассказывает Володя. -Там всего два цвета: песочная степь и изумрудное озеро. Днем солнце, ночью ветер, шторм. И днем опять все спокойно. Мужская компания, там мало женщин, одни мужики хо­дят полупьяные. Есть в этом какая-то атмосфера воли...».

Не то атмосфера Вову прока­чала, не то навалилось все, за по­следнее время пережитое, но на Балхаше вырвалось из него степное, нечленораздельное: «Ой-йо... Ой-йо... Ой-йо...»:

«От старых друзей весточки нет, грустно.

А на душе от свежих газет пусто.

И от несвежих невелика потеха,

Правда, вот был армейский

дружок, уехал...

Запил сосед,

у них на фабрике стачка,

С чаем, беда осталась всего одна

пачка.

На кухне записка: «Не жди,

останусь у Гали»,

По телику рядятся:

«Как дальше жить?» -достали...

Скорей бы лед встал,

пошел бы тогда на рыбалку,

Чего бы поймал,

знакомым раздал, не жалко.

Луна появилась и лезет настырно

все выше и выше.

Сейчас со всей мочи завою

с тоски - никто не услышит...

Ой-йо...»

Пушкин Александр Сергеевич говаривал: у русских, что ни песня - то вой... Завыл Шахрин - обрусел - «достали»... Но песня опять в мажоре.

Володин мир, разорванный не­давно и в таком виде выкричанный в «Поплачь о нем», вновь собрался воедино, стал цельным. И был это уже другой мир. И «Чайф» был уже другой «Чайф». Хотя, казалось бы, что такого: разошлись, сошлись - что? Сошлись, да не так, сложи­лись, а по-другому.

Об инициации

Инициация - это обряд посвяще­ния. У древних. Коротко и без за­нудства: заключается он в том, что молодой человек (как бы) умирает, попадает на тот свет, там пытается не ударить в грязь лицом, отыски­вает потустороннюю силу себе в помощники и возвращается обрат­но на этот свет. Вот, собственно, и все. Фокус в том, что отправляется (согласно древним верованиям) на тот свет один человек, то есть даже не человек, а ребенок. А возвраща­ется другой, взрослый. Ему даже имя меняли.

Было, было в «Чайфе» что-то мальчишеское, бестолковое. Он и на свет появился как-то самоходом, и рос, как ковыль. Приходили люди, играли... Если присмотреться вни­мательнее, эту компанию и группой-то назвать было трудно. Начинали Кукушкин с Решетниковым, потом

Бегунов с Шахриным, старые при­ятели, решили «поиграть»... Сидел в соседней комнате Нифантьев - будь басистом. Единственный человек, появившийся в группе целенаправ­ленно, - это Зема, но Зема привел Злобина - пусть будет Злобин. Про осмысленность появления гитарис­та Устюгова говорить нечего...

Заново группу собрал Вова Шахрин. Вполне осознанно. Теперь он был лидером, пусть это не всем нравилось. Он взял на себя ответ­ственность за группу. И каждый взял на себя свое. «Чайф» прошел обряд инициации: умер, побывал (в некотором смысле) на том свете и вернулся обратно другим. И, кстати, нашел барабанщика.

Северин

(физиономия)

Валера Северин - славный ма­лый. И для Шахрина «свой» с дружили еще в армии, потом встречались время от времени. Вова знал, что на Северина мож­но положиться, а в тот момент это было очень важно. К тому же Северин был опытный музыкант. Со стажем.

Происхождение свое ведет Валера из шахтерского поселка 3-й Северный, бокситовые руднки недалеко от городка Североуральска. Поселок - тысяч пять на­селения, рабочие на шахте и «обоз» при ней. Горы, лес, красиво... В ме­стном клубе лет в пятнадцать Вале­ра в первый раз исполнил на танцах «Шизгару» на «сингапурском язы­ке» (это очень похоже на англий­ский, но самодельное). Что прости­тельно, поскольку занимался Вале­ра не музыкой или иностранными языками, а боксом. Потом учился в Североуральске в ГПТУ-31 по спе­циальности шофер авто слесарь, а в родном 3-м Северном был, естест­венно, руководителем ансамбля. На ритм-гитаре играл.

В 76-м забрали в армию, тут все и началось. Во-первых, Валера не стал получать диплом с шофер­ской специальностью, потому что оказался бы с дипломом в автобате, а хотел играть в ансамбле. Только нот не знал. «И поехал я на Дальний Восток, ехали до Благовещенска су­ток шесть, за это время я сам для себя на листочках расчертил нот­ный стан и стал учить ноты» (Севе­рин). Так в поезде ноты выучил. И с некоторыми приключениями попал-таки в оркестр.

«Мне дали валторну, - расска­зывает Валера с недоумением, - это такой странный инструмент: три клавиши и совсем мало позиций, играешь не пальцами, а передуванием. Не пошло, пересадили на кор­нет, на котором я выучил четыре марша и гимн Советского Союза. Потом губы в кровь пошли - зубы неровные - для духовика полная ла­жа, как их ни напрягай, нота не дер­жится». Пришлось три месяца осва­ивать кларнет, а тут барабанщик на дембель ушел, оказался Северин барабанщиком.

Худо-бедно до дембеля добарабанил, и возникла перспектива вернуться обратно на 3-й Северный. «А там одна стезя: идти работать по стопам родителей, танцы бы поиг­рал года два - женился - шахта - все. А в Благовещенске было музу-чилище с оркестровым отделением, и мы с друзьями решили остаться в оркестре на сверхсрочную и посту­пить в училище. Осенью решили, подписали контракт на два года, тут заочное отделение в музучилище закрылось за неимением студен­тов» (Северин). Влип.

Деваться некуда, и через год Валера оказался старшиной в Ан­самбле песни и пляски Краснозна­менного Дальневосточного погра­ничного округа. А там Шахрин, мо­лодой и худенький. Подружились. Правда, Северин был старшиной, т.е. начальником, но «я человек не­военный, старшина из меня был хреновый, сразу дал панибрата, стал общаться с подчиненными, за что от начальников получал в уст­ном и в письменном виде... Бегунова помню эпизодически, он захо­дил, ко мне обращался: «Товарищ

старшина, можно пройти?» - «К ко­му?» - «К рядовому Шахрину» - «Проходи!». Я ему проходить разре­шал, но особо мы не контачили. А Вовка уже тогда песни свои показы­вал, но я ни одной не помню».

На дембель с Шахриным ушли вместе и разошлись. В 1981 году Северин поступил в училище им. Чайковского. На барабаны. И в рес­торан «Старая крепость», тоже на барабаны. «В училище я поступил, но педагога по специальности не было, уволился, - рассказывает Ва­лера, - все предметы были, а специ­альностью я занимался в кабаке. Проучился я в Чайнике года полто­ра - затянула жизнь кабацкая».

При том что кабацкий состав, в котором играл Валера, позднее получил изрядную известность под названием «Флаг» - одна из пер­вых свердловских рок-групп, в пер­вом ее альбоме играл на бараба­нах Северин. Потом уехал в Яку­тию за длинным рублем, вернулся весной 86-го без рубля, во «Флаге»

место занято, в кабаке тоже, пе­ребивался подменками. С тру­дом устроился в цирк вторым барабанщиком, который на ак­центах работает, и в оркестр милиции...

Иногда к Шахрину наведы­вался. «Моей жене он нравился тем, что всегда был галантен, приходил с коробкой конфет, с бутылкой «Шампанского»... В отличие от друзей, которые при­ходили с водкой» (Шахрин). «В конце 86-го я был у Вовки в гос­тях, и он мне предложил поиг­рать в «Чайфе» барабанщиком, но я только-только нашел работу в цирке, а они работали на стройке, в ментовке; репетиро­вать не получалось, они вечером свободны - я занят, и наоборот. Проработал я в цирке с 86-го по 89-й. В 88-ом Егор Белкин звал меня в «Насте» играть, но не до­говорились» (Северин). Летом 89-го позвали в «Чайф».