Основные даты жизни и творчества Шекспира 20 страница

– В самом деле? – Теперь Джейк начал понимать, почему Крис так заинтересовался этим проектом.

– Мне кажется, он может рассказать вам кое-что интересное. – Больше Крис говорить не захотел.

– А как его зовут? – с сомнением поинтересовался Джейк.

– Сэмюель Поулсен. Доктор Поулсен. Он куратор архивов и очень хороший человек. Вам следует его навестить, а также побывать в соборе, где был убит Томас Беккет. – Неожиданно Крис понизил голос. – Мне нужно идти, – заявил он и повесил трубку.

Обнесенный стенами город Кентербери оказался удивительной смесью древности и современности. Его построили римляне в первом веке нашей эры, в результате получилась смесь римских и средневековых фортификаций, великолепный высокий собор, настоящая архитектура времен Тюдоров и Елизаветы, причем старая Королевская школа прекрасно сохранилась. Исключение составлял городской центр. В путеводителе «Фодора», который Джейк купил на вокзале, он прочитал, что немцы бомбили сердце старого города во время безжалостных налетов Второй мировой войны, а построенные на месте развалин новые здания получились на редкость безвкусными. И Мелиссу заворожила историческая часть города.

– Неужели этой школе две тысячи лет? – поразилась она, с благоговением глядя на заросшие плющом каменные здания, когда им разрешили войти на территорию кампуса. Королевская школа была обнесена каменной стеной, все здания построены из серого камня, и взгляд сразу притягивали крутые, покрытые черепицей крыши и прямоугольные башни. Не вызывало сомнений, что именно эти здания послужили образцом для постройки Кембриджа, Оксфорда и колледжей Лиги плюща.^[105] Здесь учились мальчики, одетые в форменные спортивные пиджаки с галстуками, которые о чем-то оживленно разговаривали, переходя из одного здания в другое. Дети явно принадлежали к лучшим семьям Британии.

У входа в школу, которая располагалась напротив административного здания, Флеминги едва не пропустили бронзовую табличку с надписью «Монетный двор». По размеру она была такой же, как табличка во дворе церкви Святого Николая, и в ней кратко рассказывалось, что Кристофер Марло посещал школу с 1579 по 1580 год, после чего, в возрасте шестнадцати лет, был зачислен в университет Кембриджа.

Доктор Сэмюель Поулсен оказался общительным человеком, невысоким и коренастым, с лысой макушкой, обрамленной рыжими волосами. Казалось, встретить гостей было целью всей его жизни. Складывалось впечатление, что он покидал подвал библиотеки, где находились архивы (а прежде, как им рассказали, была церковь), только по особым случаям. Появление американцев стало именно таким случаем. Выяснилось, что Поулсен был знаком с необычными взглядами Десмонда Льюиса.

– Я слышал о его смерти, – сказал он. – Ужасно. Ужасно. Не могу себе представить, чтобы он так поступил.

– Возможно, вы правы, – сказал Джейк.

– Прошу прощения? – Поулсен заморгал. – Я не совсем вас понял.

– Он не совершал самоубийства. Полиция придерживается именно такой точки зрения. Во всяком случае, прежде она считала так.

– Так и есть. Он застрелился из-за книжной рецензии или чего-то подобного. Ужасно, ужасно.

– Книжной рецензии? – Мелисса заморгала и посмотрела на отца. А Джейк вспомнил о письме, которое Льюис оставил Блоджетту. – Это что-то новенькое.

– Что ж, теперь мы уже ничего не можем сделать, – со вздохом заключил Поулсен. – Могу я угостить вас чашкой чая?

Он очень споро приготовил три чашки превосходного чая «Дарджилинг»,^[106] пригласив их в маленькую кухню, имевшуюся в его офисе. Джейк видел, что Поулсен очень рад неожиданной компании.

– Мне дали понять, что вас интересует Кит Марло, – через некоторое время осторожно сообщил он.

Джейк кивнул.

– А откуда вы об этом узнали?

Поулсен рассмеялся.

– До меня дошли слухи. – Он некоторое время задумчиво рассматривал содержимое своей чашки, а потом поставил ее на стол. – Если вы осмотрите город, то едва ли найдете много упоминаний о мистере Марло, если не считать того, что он здесь родился.

– Но почему? – воскликнула Мелисса. – Такое впечатление, что здесь повторяется история с «Уголком поэтов».

Поулсен вздохнул.

– По той же причине к нему холодно относятся в Кембридже и Лондоне. В литературных кругах он все еще считается парией, несмотря на то что Суинберн^[107] назвал его «отцом английской трагедии и создателем английского белого стиха». В Кентербери вы найдете памятную табличку в школе, еще одну в киоске, в торговом центре, где когда-то стоял дом его отца, и статую на углу площади, забитой всяким мусором, рядом с местным театром. На самом деле статуя изображает не Марло, а классическую музу. Там упоминается «Любимец Муз» и имеются кое-какие цитаты, показывающие, что он был знаменитым поэтом, но вся окружающая территория находится в отвратительном состоянии. К счастью, нашлись люди, которые назвали театр именем Марло, что может служить некоторым утешением. Но я не советую вам туда ходить.

Слова Поулсена заставили Джейка нахмуриться.

Они поудобнее устроились на стульях, пока Поулсен разжигал трубку. Он не стал спрашивать разрешения, а они не возражали, хотя в Штатах Мелисса подобного не потерпела бы. Когда Поулсен произнес следующую фразу, Джейк и Мелисса напряглись.

– Вы когда-нибудь слышали об американском журналисте по имени Кельвин Гоффман?

– «Убийство человека, который был Шекспиром». – Мелисса вытащила из сумочки потрепанный томик в мягкой обложке.

Поулсен был приятно удивлен.

– Да, замечательно. И где вы его отыскали? Теперь его в магазинах не найти.

– Это было непросто, – ответил Джейк.

– Конечно. Должен признаться, я лично встречался с Гоффманом много лет назад, когда он, как и вы, приехал сюда, чтобы узнать правду о Марло. В то время я учился в Лондонском университете, но его «параллелизмы» настолько меня заинтриговали, что я направился сюда вместе с ним, а потом и в Кембридж. Вам ведь известно, что именно он обнаружил портрет? Портрет собирались выбросить и сжечь. Сжечь! Вы можете себе представить?

Он с гордостью показал репродукцию в натуральную величину, которую держал на полу, возле своего письменного стола, где ее никто не мог заметить.

– Возможно, нам следует посетить Кембридж, – заметила Мелисса.

– Я бы не стал тратить время. Прелестное место, я сам поехал туда впервые, чтобы сходить в клуб, где выступали «Пинк флойд», еще до того, как они стали знаменитыми. Однако там никто не будет обсуждать с вами Марло, да и на портрет взглянуть не позволят.

– Вы слушали «Пинк флойд» в клубе?

Мелисса была ошеломлена.

– Вы считаете, что Гоффман прав? – спросил Джейк, держа наготове блокнот.

Поулсен сделал долгую затяжку и откинулся на спинку стула.

– По многим пунктам, но не по всем. Вы помните, что он упоминает исследование текста, проделанное Менденхоллом?

Джейк вспомнил, что Мелисса о нем упоминала. Она молча кивнула.

– Об этом знают немногие, но Гоффман за свой счет сделал два более поздних анализа текстов произведений Шекспира и Марло – одно производило ФБР, а другое – компания «Интернэшнл бизнес машинз». И в обоих случаях было доказано, что Марло является автором.

– Понятно, – сказал Джейк, записывая слова Поулсена.

– Однако я не согласен с некоторыми интерпретациями сонетов, в особенности с его теорией относительно одной из самых интригующих литературных загадок: личности таинственного «У. Г.» в посвящении. Вы знаете, о чем я говорю?

Джейк имел лишь смутное представление. Кажется, Сунир что-то об этом рассказывал. Поулсен взял с одной из полок экземпляр сонетов Шекспира – имя Шекспира было без всякого уважения вычеркнуто – и протянул Джейку. Мелисса подвинула стул поближе, чтобы лучше видеть текст.

– Так в чем же состоит теория Гоффмана? – спросил Джейк.

– Откройте страницу с посвящением, – проинструктировал его Поулсен.

Джейк последовал его совету и прочитал:

«Тому единственному, кому обязаны своим появлением эти сонеты, мистеру У. Г., всякого счастья и вечной жизни, обещанных ему нашим бессмертным поэтом, желает доброжелатель, рискнувший их издать».

Поулсен сделал еще одну затяжку, пока они читали посвящение.

– Бессмертный поэт, – произнесла Мелисса. – Словно он хотел это подчеркнуть.

– Убежденность Кельвина Гоффмана основывалась главным образом на интимности сонетов и на том факте, что они были посвящены «мистеру У. Г.» – то есть между Марло и его патроном Томасом Уолсингемом существовала гомосексуальная связь. У. Г. – Уолсин-Гем, вы понимаете?

Мелисса решительно затрясла головой.

– Нет, я не верю.

Джейк был склонен согласиться с ней. Предположение Гоффмана казалось ему лишенным смысла. Он посмотрел на Поулсена.

– А что думают по этому поводу в Стратфорде? – поинтересовался Джейк.

– У них нет никаких версий. Вообще никаких. Все гипотезы выглядят совершенно неправдоподобно.

Мелисса испытующе посмотрела на Поулсена.

– А что думаете вы, доктор Поулсен?

– Я бы очень хотел знать правильный ответ, – с грустью ответил он. – Но если у вас есть время – чего я никак не могу сказать о себе, – вы можете изучить бумаги Гоффмана. Он оставил их мне. – Поулсен махнул рукой. – Они вон там, я готов их вам показать.

– Я бы хотела на них взглянуть, – сразу сказала Мелисса.

– Буду только рад, мисс, – проговорил Поулсен, а потом добавил: – Если вам интересно, сэр, доктор Льюис приходил сюда в прошлом году, у него были очень похожие идеи.

– В самом деле? – спросил Джейк, бросив предупреждающий взгляд на Мелиссу. – А вам известно, что ему удалось обнаружить?

– Нет, он поспешно уехал, а я в этот момент был занят в школе.

– Папа, я хочу посмотреть на эти документы, – сказала Мелисса, бросив многозначительный взгляд на Джейка. – У меня появилась идея.

– Конечно. А я пока прогуляюсь в город и попытаюсь найти для нас жилье на несколько дней.

Поулсен поднял руки и покачал головой.

– В этом нет необходимости. Буду только рад, если вы остановитесь у меня. Моя жена умерла шесть лет назад, а дети давно уехали. Я живу вдвоем с собакой, и ваше общество доставит нам удовольствие.

– Вы уверены?

– Конечно. Более того, я настаиваю. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Я сейчас вернусь. – И он повел Мелиссу в глубины архивов, а Джейк сразу вспомнил их приключения в Ламбетском дворце. Вскоре Поулсен вернулся. – Ваша дочь занялась документами. Вы на машине? Я бы мог показать вам дорогу.

– Честно говоря, мы приехали на поезде.

Джейку не хотелось оставлять Мелиссу, но она крикнула ему из соседнего помещения:

– Со мной все в порядке. А ты отправляйся с доктором Поулсеном, встретимся позже.

Поулсен провел Джейка по местам, связанным с Марло, а потом они направились к нему домой. Это был древний крестьянский дом из камня с крышей, крытой черепицей. Он стоял на небольшой деревенской площади, на окраине города. Джейк был поражен.

– Сколько лет вашему дому? – спросил он.

Поулсен рассмеялся.

– Ну, существует легенда, гласящая, что Эдуард Черный Принц^[108] поселил здесь свою любовницу примерно в тысяча триста пятидесятом году. Впрочем, в этих местах гуляет множество подобных историй.

Эдуард Черный Принц. Казалось, Джейк ощущает его присутствие в темных пустых комнатах, слышит эхо поступи древних сапог по потемневшим от времени деревянным полам. Он знал, что Мелисса придет в восторг от такого столкновения с историей, легенда это или нет.

Поулсен отвел Джейка в комнаты для гостей, находившиеся в задней части дома.

– Вы знаете, что он был отцом Ричарда Второго?

Джейку показалось, что молния ударила перед ним в пол.

– «„Я Ричард Второй“, – сказала королева», – пробормотал он.

В этот момент появился черный лабрадор, который тепло приветствовал гостя, как и положено настоящему лабрадору.

– Его зовут Принц, – с усмешкой сказал Поулсен. – Ричард был юным королем, Кент поднял восстание из-за налогов, Елизавета опасалась, что пьеса может привести к тому же. Потом его свергли, а вскоре убили.

– Неудивительно, что королева запретила пьесу. – Все сходилось, как в видеозаписи разваливающегося карточного домика, запущенной наоборот.

Зазвонил телефон, старомодный аппарат с настоящим звонком и проводами. Поулсен поспешил в прихожую, чтобы взять трубку, предоставив Джейку возможность привести себя в порядок в ванной для гостей. Он слышал, как Поулсен о чем-то говорит внизу, но потом хозяин повысил голос, и это заставило Джейка прислушаться.

– Вы уверены? – говорил Поулсен. – Я не совсем понимаю, на что вы рассчитываете… да, ладно, я понимаю. Если вы так уверены, я не против. Хорошо, до встречи. – И он повесил трубку.

Ужасно уставший Джейк продремал весь день, а довольный Принц охотно его охранял. Через несколько часов они собрались вместе на обед, который доктор Поулсен любезно приготовил сам. Хозяин поставил на дубовый стол четвертый прибор, но Джейк и Мелисса не стали задавать вопросов. Мелисса предположила, что доктор Поулсен поступает так в память об умершей жене, а может, прибор предназначался для призрака любовницы Черного Принца. Однако Джейк, слышавший часть разговора по телефону, думал иначе.

– Ну, пожалуй, можем начинать, – сказал Поулсен, посмотрев на часы.

Джейку и в голову не приходило, что трапеза в английской провинции может быть такой превосходной: приготовленный в духовке фазан, свежий зеленый горошек в белом вине и сливочном соусе, молодой картофель и великолепное французское вино, изящно сервированное в столовой, – все это с легкостью могло посрамить любой пансион.

Мелисса нервничала, ей явно хотелось что-то рассказать. Она даже принесла к столу стопку документов.

Когда Поулсен подавал еду и разливал вино, он казался немного рассеянным и все время поглядывал в сторону входной двери.

«Интересно, кого он ждет?» – подумал заметивший это Джейк.

Насладившись первыми кусочками потрясающей трапезы и сделав хороший глоток вина, Джейк повернулся к Мелиссе.

– Ну рассказывай уже, что случилось. Ты выглядишь так, словно выиграла в лотерею.

Мелисса и вправду казалась ошеломленной, как молодой астроном, только что обнаруживший новую галактику.

– С лотерей придется подождать, но я нашла последний элемент нашего списка!

Поулсен оторвался от своей тарелки.

– Какого списка? – спросил он.

Джейк быстро рассказал хозяину о списке Десмонда Льюиса. Поулсен выглядел удивленным.

– Только не говорите, что вы идентифицировали Смуглую леди, – пошутил он.

Мелисса без улыбки посмотрела на него.

– На самом деле вы угадали.

Джейк наклонился вперед.

– Значит, ты нашла Герберта?

Даже Принц навострил уши.

– Да. Это любовная история. И в ней нет даже намека на однополую любовь.

– Подумать только, – произнес Поулсен, вновь бросив взгляд в сторону двери. Джейку показалось, что их хозяин напряжен.

Возможно, Мелисса тоже что-то почувствовала и не стала торопиться.

– По иронии судьбы один из ведущих биографов Шекспира – Эдмонд Чамберс – сумел раскрыть тайну личности «юного друга» в сонетах. И, как часто бывает с истиной, ответ все это время находился у нас под самым носом.

– Так расскажите же нам, – попросил Поулсен.

Джейк слушал в ошеломленном молчании, незаметно продолжая налегать на фазана, а Поулсен закурил трубку и принялся выпускать к потолку аккуратные кольца, добавляя новую толику смолы к той, что успела там собраться за столетия.

– Чамберс полагает, что У. Г. – это третий граф Пембрук, который упоминается в посвящении на титульной странице Первого фолио. Вообще-то впоследствии он стал лорд-гофмейстером,^[109] но никто не мог найти никакой личной связи между Шекспиром и Пембруком – так с чего вдруг ему посвящение?

Поулсен кивнул.

– Да, это загадка, – сказал он.

– Теперь я убеждена, что Чамберс с самого начала был прав, но только совсем по другим причинам. Второй граф основал своих «Актеров Пембрука» в тысяча пятьсот девяносто втором году прежде всего для того, чтобы ставить пьесы Марло. Среди пьес, которые они поставили, был «Эдуард Второй», автором которого значился «Кристофер Марло, джентльмен». Что уже само по себе существенно, потому что подтверждает связь между этими двумя людьми.

Поулсен принялся с задумчивым видом выбивать свою трубку в пепельницу.

– Верно. Ни одна труппа не представляла Шекспира в качестве автора таким образом. И, несмотря на разные слухи, Марло действительно был джентльменом, а не уличным драчуном, склонным нападать на вооруженных собутыльников из-за трактирного счета, как склонны писать историки. Ему приходилось им быть, а иначе бы его не стали приглашать ко двору и в аристократические дома, где он водил компанию с графами и графинями.

– Иными словами, дворянину вроде де Вера могло бы сойти с рук хамство, но только не человеку без титула? – уточнил Джейк, продолжавший делать записи в своем блокноте.

– Совершенно верно, – подтвердил Поулсен.

Джейк успел отправить в рот очередную порцию картофеля, а Мелисса продолжала с возрастающим волнением:

– Это был тот самый граф Пембрук, который стал лорд-гофмейстером и пытался остановить последующую публикацию анонимных кварто, чтобы защитить труды Марло, скрыв от церкви тот факт, что он еще жив.

– Так кто же такой этот граф Пембрук? – с недоумением спросил Джейк.

Его обед остывал, он не мог жевать и слушать одновременно.

Мелисса сделала глоток вина, чтобы подчеркнуть значительность момента, и продолжила:

– Так вот. Причина, по которой истинный автор сонетов любил У. Г., состояла в том, что второй граф Пембрук был его сыном.

Джейк едва не разлил свое вино. Поулсен лишился дара речи.

– Его звали Уильям Герберт. Вот о чем говорят сонеты. Вот к чему вел нас Сунир в ту ночь, когда мы были на «Лондонском глазе».

Джейк положил вилку на стол, он почти забыл о фазане.

– Я давно интересовалась Мэри Сидни. Она была младшей сестрой сэра Филипа Сидни и известным поэтом – кстати сказать, гораздо лучшим, чем Оксфорд. Многие в Беркли считают, что именно она была истинным автором пьес.

– А как думаете вы? – спросил Поулсен.

– Я рассматривала такой вариант. Убеждена, что Марло оказал на нее большое влияние. Ее брат Филип был первым придворным поэтом, имевшим серьезный литературный статус. А Мэри стала одной из самых знаменитых женщин того времени: образованная, эрудированная, грамотная. Мой тип, – добавила она с улыбкой.

– Так выпьем же за это! – предложил Джейк, поднимая свой бокал.

Поулсен охотно последовал его примеру. Между тем Мелисса продолжала:

– Мэри Сидни была лишь на три года старше Кита Марло. Семья Сидни жила в Кенте, рядом с Кентербери, где вырос Марло. Еще до того, как Марло отправился в Королевскую школу, Филип Сидни много путешествовал по Франции и находился там во время Варфоломеевской ночи. Тогда послом во Франции был дед Мэри, Фрэнсис Уолсингем. Вы помните, что Марло знал множество подробностей об этом событии, которые он включил в свою пьесу «Резня в Париже», – не следует забывать, что официальная история к тому времени еще не была написана.

– Напомни еще раз, – попросил Джейк, голова которого начала идти кругом. – Что в то время происходило в Париже?

На этот вопрос ответил Поулсен:

– Начался геноцид, который может соперничать с преступлениями нацистов. За один день семьдесят тысяч французских протестантов-гугенотов были убиты по наущению католиков Медичи. Со временем почти половина населения Франции была уничтожена, а немногие уцелевшие сбежали сюда, в Кентербери, и в Америку.

– Все это прекрасно увязывается с ранней вербовкой Кита – он стал шпионом еще во время учебы в Кембридже, – возбужденно продолжала свой рассказ Мелисса. – Он пытался предотвратить нечто подобное в Англии, в случае реставрации Марии Шотландской.^[110]

– Это правда, он был в курсе событий, – сказал Поулсен и вновь посмотрел на дверь, что не ускользнуло от внимания Джейка.

– Таким образом, – все также возбужденно продолжала Мелисса, – дед Мэри Сидни, Фрэнсис Уолсингем, стал шефом Марло в Тайной службе. Мэри интересовалась театром и поэзией и была близка с кузеном отца Томасом, который был патроном Марло. Видите, как все сходится?

– Но при чем тут Пембрук? – спросил Джейк.

– Потерпи немного. Мэри славилась своей поразительной красотой. А потому нет ничего удивительного в том, что Генри Герберт, второй граф Пембрук, захотел сделать ее своей третьей женой. Поэтому, – она заглянула в свои записи, – двадцать первого апреля тысяча пятьсот семьдесят седьмого года, в возрасте пятнадцати лет, Мэри Сидни стала графиней Пембрук. – И она посмотрела на мужчин как закоренелая феминистка. – Графу было сорок три года.

– Что правда, то правда, – с кислой миной признал Поулсен. – Старые графы женились на юных девушках.

– Первым двум женам было двенадцать и пятнадцать лет. Имейте терпение. – Мужчины торопливо кивнули, а она продолжала: – Мэри стала персонажем поэмы своего брата Филипа «Аркадия, графиня Пембрук». Кроме того, она вдохновила Марло на создание его второй самой знаменитой строки: «Тот не любил, кто не влюбился сразу» из «Фауста». Итак, Мэри забеременела, и ее первенец родился в тысяча пятьсот восемьдесят первом году, когда ей было двадцать. Это был мальчик, его назвали Уильям Герберт. Однако вам следует обратить внимание на следующие факты: от двух предыдущих браков у графа детей не было, да и его многочисленные любовные похождения не приносили «плодов». Только не говорите мне, пожалуйста, что обе его первые юные жены были бесплодны.

– Может быть, они принимали пилюли.

– Папа…

Поулсен нахмурился, выпустил в потолок несколько колечек дыма и посмотрел на часы.

– Между тем Марло по-прежнему оставался тесно связан с семьей Пембрук. И после пяти лет работы с труппой гофмейстера королевского двора, в тысяча пятьсот девяносто втором году, он начал писать пьесы для «Актеров Пембрука» и носить ливрею графини во время вылазок в Лондон. У меня есть свидетельство, показывающее, что они были близки в те годы, и речь идет не об обычном юношеском увлечении.

– И что это за свидетельство такое? – нетерпеливо спросил Джейк.

– Оно здесь, – сказала Мелисса, показывая на переплетенный в кожу томик. – Я нашла посвящение, обращенное непосредственно к графине от имени его умершего друга Томаса Уотсона. Оно было напечатано в тысяча пятьсот девяносто третьем году. Кстати, посвящение написано на латыни, полно чувственности и не оставляет сомнений: отношения Марло и Мэри Пембрук, матери Уильяма Герберта, были очень близкими. – Она открыла книгу. Вот послушайте: – «Самой благородной и прославленной леди, одаренной умом и красотой, Мэри, графине Пембрук: ты, Делия, из расы, коронованной лаврами, сестра Сидни, барда Аполлона, покровительница искусства письма, чья чистая добродетель бежит от пращей варварства и невежества, как Филомела от тирана Фракии. Ты муза этого века для поэтов и всех честолюбивых умов, дочь богов, способная вдохновить самое грубое перо таким чувством невероятного восторга, что даже мое жалкое „я“ становится способным подняться над привычным уровнем моего незрелого таланта. Снизойди и прими этот посмертный дар Аминты, как ты отнеслась бы к приемному сыну, скорее, чем к умирающему отцу, почтительно передающему его тебе. Твое чудесное имя сияет за границей, не только среди нас, но и других народов и никогда не исчезнет под гнетом лет, но станет еще более знаменитым благодаря славословию смертных (разве может быть что-нибудь иное более долговечным?), его украсит столько песен, сколько звезд в диадеме Ариадны, не отвергай этого чистого служителя Феба, желающего украсить твою корону еще одной звездой, но с благородством, коим наградил твою семью Юпитер, создатель людей и богов, прими и защищай его.

И мы, владеющие лишь прибрежным миртом Венеры и вечнозеленой лавровой гирляндой Дафны на самой первой странице поэмы, обратимся к тебе, Госпоже Всех Муз, за помощью. И в конце твоя благодетель переживет саму благодетель, переживет даже вечность. Желающий оказать тебе честь, К. М.».

Они молчали.

– Я бы хотела, чтобы мне кто-нибудь написал такое письмо, – сказала Мелисса. – Оно находилось среди официальных документов. Посвящение Уотсону особого значения не имеет. Кроме того, религиозность автора очевидна, что в очередной раз противоречит обвинению Уитгифта в атеизме, вам не кажется? Тебе следует это прочитать, папа.

– Несомненно, это звучит как любовное письмо, – наконец заговорил Поулсен. – И в нем возникает ряд тем сонетов, со всеми двойными смыслами – разум и тело, да еще и с усилением, что может означать детей, и чистые объятия, и чувство невероятного восторга. И он заканчивает: «Желающий оказать тебе честь», что также содержит двусмысленности. О боже!

– И это язык сонетов, – добавила Мелисса. – Кристофер Марло будет хранить тайну рождения Уильяма Герберта до дня своей смерти, чтобы защитить наследство мальчика и репутацию Мэри Пембрук. И все это здесь – черным по белому.

Джейк размышлял о том, как это посвящение соотносится с посвящением Шекспира в «Венере и Адонисе». Как бриллиант и уголь. «Может быть, Потрясатель Сцены действительно сам написал то посвящение, – подумал он, – когда решил заявить права на присвоенную поэму. Или продиктовал посвящение какому-нибудь бродячему писцу».

Джейк взял книгу из рук Мелиссы и сделал краткие записи у себя в блокноте, а потом посмотрел на остальных.

– Здесь речь идет о приемном сыне и умирающем отце, передающем заботу о ребенке ей. Это вполне очевидно. И ты говоришь, что это было напечатано в год предполагаемой смерти Марло?

Мелисса кивнула.

– Он просит ее о помощи. И это очень важно – будь то до или после Дептфорда.

– Вы правы. Существует история о том, как Мэри защищала Марло и прятала его в доме Уилтона после Дептфорда. Я собирался это проверить, – сказал Поулсен. – Дом Уилтона принадлежал семье Гербертов. Он находится рядом со Стоунхенджем, в Солсбери.

– Поразительно, – сказал Джейк Мелиссе. – И ты успела все это раскопать за сегодняшний день?

Только теперь Мелисса заметила еду на своей тарелке. Она молча отложила книги и документы в сторону и принялась есть холодного фазана.

– Очень вкусно, – сказала она с полным ртом.

Поулсен разлил оставшееся вино, бросил последний взгляд в сторону двери, вздохнул и заметно расслабился. Очевидно, он перестал ждать еще одного гостя.

– Вы полагаете, что в сонетах содержится подтверждение того, что Марло считал Уильяма Герберта своим сыном? – заговорил Поулсен, вновь набивая трубку табаком.

Мелисса засияла.

– Да, конечно. Об этом еще пойдет речь. – Она со значением посмотрела на отца. – «Ключ – в сонетах».

– Давайте я подогрею, – предложил Поулсен, вставая и протягивая руку к ее тарелке.

Это были последние слова, произнесенные им в жизни. Когда он встал, раздался грохот разбитого стекла, и тут же прозвучал выстрел. На лице у Поулсена появилось удивление, а потом он рухнул на стол, и его алая кровь смешалась с едой.

Мелисса закричала. Пес Принц понюхал своего мертвого хозяина, сразу все понял и завыл: это был жуткий звук – почти человеческий плач от неожиданной, необъяснимой и ужасной потери.

– Мелисса, вниз! – закричал Джейк, ныряя под стол. Одновременно он схватил дочь и потащил за собой.

Застыв на месте, они ждали нового выстрела или какого-то другого шума. Джейк услышал тяжелые шаги, кто-то побежал. А потом наступила тишина, лишь сквозь дыру в окне со свистом в комнату врывался ноябрьский ветер.

Демонстрируя удивительное присутствие духа, Мелисса уже звонила по сотовому телефону.

– Здесь только что стреляли в человека, – прошептала она. – Пришлите «скорую». – Потом она заговорила громче. – Коттедж «Черный Принц». Что-то в таком роде. Доктор Поулсен. Сэмюель Поулсен.

Повинуясь дурацкому импульсу, Джейк подобрался к окну и выглянул наружу. Он мог бы поклясться, что заметил крупную темную фигуру в коротком плаще на фоне света, падающего с соседней улицы. Однако вокруг было слишком темно. Он услышал, как где-то рядом заработал двигатель автомобиля, но и тут у него не могло быть полной уверенности, что это убийца. И все же ему показалось, что он снова видел Наблюдателя.

– Папа, не высовывайся. – Мелисса вновь удивила его, оказавшись за стеной, ведущей в прихожую.

– Мне нужно взглянуть на доктора Поулсена, – сказал Джейк, пощупал пульс, а потом приложил ухо к груди.

Ничего. Нет, это не представление, как в Дептфорде. Ему стало нехорошо.

– Он мертв, – сказал он сердито. – Сволочи.

Он безмолвно попрощался с Поулсеном и одновременно принес ему извинения – Джейк не сомневался, что убийца стрелял в него или в Мелиссу. Потом он прополз через столовую и присоединился к Мелиссе в соседней комнате. Принц оставался рядом с хозяином и продолжал выть.

– Что будем делать? – спросила Мелисса.

В тусклом освещении она выглядела белой как смерть.

Они услышали приближающийся рев полицейских сирен – жуткий контрапункт вою пса. Им требовалось быстро принять решение: оставаться на месте и сотрудничать с властями и полицией или покинуть место преступления уже во второй раз за последние четыре дня. И продолжать подвергать свою жизнь опасности.