Фрагменты новых книг нины зверевой

«Работаем вместе»

ГЛАВА «КТО ГЛАВНЫЙ: ЖУРНАЛИСТ ИЛИ ОПЕРАТОР?»

Часто на учебных семинарах и в кулуарах различных фестивалей журналисты и операторы жалуются друг на друга и сваливают один на другого ответственность за творческую неудачу. На телевидении журналист и оператор всегда оказываются рядом и вынуждены РАБОТАТЬ ВМЕСТЕ, несмотря на споры, разность в характерах и – что гораздо сложнее – разность понимания своей задачи. Перед вами диалог на тему «Кто главный?» представителей двух основных телевизионных профессий: журналиста Нины Зверевой и оператора Михаила Сладкова.

Журналист: Ты всегда жалуешься, что я уже сама все сказала и теперь тебе не о чем говорить. Вот и говори первый: кто главный?

Оператор: С позиции прожитых лет и немыслимого опыта я под конец своей творческой жизни со всей определенностью и ответственностью заявляю: на площадке главный журналист. Конечно, бывают разные операторы, когда он еще и не оператор, а только начинающий съемщик. Услышав однажды, что «картинка на ТВ очень важная, а может быть, и самая главная составляющая сюжета», такой оператор часто начинает думать, что он самый главный. Настоящий оператор никогда не должен забывать, какую роль и задачу выполняет журналист и кто какую ответственность несет за конечный результат.

Журналист: Неужели всегда журналист главный? Я, например, так не считаю.

Оператор: Но если быть до конца искренним, я считаю ровно так же. Бывают такие ситуации, когда журналист попросту «чайник», которому надо многое подсказать и много чему научить. При этом оператор – профессионал. Вы, кажется, прошли через это?

Журналист: Да, это было очень мучительно и стыдно, когда именно оператор подсказывал: с кем и как разговаривать и о чем делать сюжет. Страдали амбиции, ведь до съемок я была уверена, что все сделаю просто блестяще. А потом терялась. К тому же пленки в ту пору, в 1975 году, выдавали по лимиту – это была кинопленка. И на программу в полчаса я имела возможность снимать не более трех минут. Значит, неудачное интервью или неудачный стендап означал стопроцентный брак. За это, кстати, наказывали материально, вычитая стоимость испорченной пленки из зарплат. Очень важно, когда оператор приходит на помощь. Но не менее важно, как именно он это делает. На Горьковском ТВ был оператор Терновой, который делал это ласково, с явным сочувствием и даже верой в меня. Был другой оператор, который прилюдно унижал меня вопросами: «Ты уверена, что хочешь разговаривать именно с этим человеком?», «Я, конечно, сниму, но что мы покажем потом в эфире?», «Ты выбрала точку съемки? Я покажу тебе, где ты должна стоять, если ты совсем ничего не смыслишь…» и т. д. В результате этот человек многому меня научил, но такая наука может и сломать навсегда.

Оператор: Это крайний случай. Оператор-профессионал начинающему журналисту должен помочь создать самые комфортные условия, особенно в первые дни работы. Корректно, по возможности мягко он должен объяснить возможности ТВ-камеры, условия построения мизансцен, количество картинок, которые необходимо снять для создания сюжетов, рассказать: что такое «съемка под монтаж», что такое стендап и даже как держать микрофон. Готовый материал шеф-редактору сдают именно журналисты, и начинающие в том числе. И если оператор хочет, чтобы материал был хороший, надо всячески помогать журналистам. Можно, конечно, вспомнить о недавно возникшей профессии «стрингер», когда оператор собирает материал, берет интервью, т.е. выполняет роль журналиста (очень востребованная в последнее время профессия). Оператор часто выезжает один по заданию редакции. Есть и сольная работа для операторов, когда он картинкой и интершумом может создать свой оригинальный сюжет. Еще есть и такая профессия – оператор-режиссер ТЖК, когда оператор является и режиссером. Он представляет себе конструкцию, режиссерскую разработку ТВ-сюжета или программы, когда он не только снимает картинку, но и работает над законченным ТВ-произведением. Он берет на себя ответственность режиссера на съемочной площадке и режиссера окончательного монтажа.

Журналист: Это интересное замечание, хотя такого человека уже трудно назвать просто оператором, как, собственно говоря, и стрингера. Кстати, многие стрингеры откровенничали со мной, признаваясь, что стали таковыми, потому что не смогли сойтись характерами с корреспондентами и не смогли принять до конца концепцию: главный на площадке тот, кто в итоге отвечает за материал, т.е. журналист. Если материал снят с эфира как некачественный, если в материале содержатся фактические ошибки, если материал, что называется, «не ложится» в формат программы и т. д., – наказывают и вызывают «на ковер» именно автора-журналиста. Хотя иногда по ходу дела делают замечания и по картинке. Раз отвечает журналист, он должен иметь возможность на съемочной площадке продиктовать свою волю оператору и настоять на своем. Конечно, хорошо было бы, если бы такой проблемы вообще не возникало, потому что отношения в группе: журналист – начальник, а оператор – подчиненный – это неправильные отношения. Это убивает творчество. Иногда, кстати, чуть ли не в отместку на командный тон операторы устраивают «итальянскую» забастовку: то есть делают ровно столько, сколько им приказывают. Не проявляют инициативы и не стараются. Результат – плачевный. Значит: все-таки соратники, коллеги, работающие на равных? Думаю, не совсем. Все же важно осознавать всем, что главный все-таки тот, кто отвечает за результат. Это снимает лишние проблемы.

Оператор: Есть задача, которую надо решить совместными усилиями, и я себе представляю роль журналиста как художественного руководителя ансамбля, дирижера, который руководит творческим процессом. Вряд ли надо приказывать, можно просто объяснить цель, к которой следует стремиться. Бывают разные примеры работы журналиста и оператора, когда журналист доверяет оператору и занимается на площадке своими делами: собирает дополнительную информацию, готовится к синхронам, договаривается об интервью с героями, а оператор снимает нужные картинки, из которых потом получится сюжет, следит за героем. Это степень полного доверия. Бывает наоборот, когда журналист неотступно находится рядом с оператором и смотрит, какие картинки он снимает.

Журналист: Ты бы такое выдержал?

Оператор: Жизнь сложна и многообразна. Возможно, да. Но смотря какой это будет журналист и какая ситуация. Вадим Такменев, попав корреспондентом в Германию, с восторгом смотрел на те картинки, которые привозил со съемок оператор, работавший с ним. Но во время просмотра он не понимал, каким образом их можно склеить, собрать в целостный материал. И он был вынужден на следующих съемках неотлучно находиться с оператором и подсказывать ему, каким образом надо снимать под монтаж.

Журналист: Кстати, снимать монтажно сегодня на федеральных каналах (не только на НТВ) считается главным профессиональным качеством телеоператора. Это почти кино. Если оператор снял, как человек выходит из здания, а на следующей картинке он едет в машине – это брак. Оператор обязан заснять момент, как герой садится в машину, как он захлопывает дверь – причем с разных ракурсов. Надо признать, что в региональных телекомпаниях такой высший пилотаж – пока мечта и недосягаемая цель.

Оператор: Еще один пример взаимодействия журналиста и оператора. Блестящий журналист-расследователь Елена Масюк долгое время постоянно работает с двумя операторами. Отлично зная их возможности, она все-таки контролирует съемки и знает какая картинка должна быть снята.

Журналист: Конечно, в расследовании это особенно важно, потому что каждое слово должно быть четко подтверждено картинкой или документом. Нет картинки – нет и доказательств. Этот жанр требует высочайшей квалификации и от журналиста, и от оператора. Это тот самый случай, когда главный – именно журналист. Более того, инициатива операторов часто в таком жанре просто недопустима. Если он решил снять что-то запретное по собственной воле, могут быть неприятности у всей съемочной группы. Если он не снял нужную деталь крупным планом, зритель не поверит автору. Не знаю, согласитесь ли вы со мной – мой коллега и друг – но мне кажется, что это именно тот жанр, когда оператор становится исполнителем воли журналиста, не более того.

Оператор: Согласен, но с некими оговорками. Мы уже об этом говорили.

Журналист: Может быть, я не очень понятно сформулировала свою мысль? Дело в том, что во время съемок обычного информационного сюжета инициатива оператора просто необходима и всячески приветствуется. Я уверена, что в эту профессию в основном приходят люди, которые более внимательно и более образно видят, чем обычные обыватели, включая тех, кто работает корреспондентами. Неслучайно во ВГИКе на предварительном конкурсе абитуриент сначала участвует в конкурсе фотографий. Это и есть тест на умение видеть свой мир и подмечать главное. С оператором, который все время спрашивает: «Чего изволите?», работать неинтересно.

Оператор: Наверное, следует сформулировать, кто же такой оператор, в данном случае оператор ТВ. Можно ли назвать человека, нажимающего на кнопку «запись» на современных, почти полностью автоматических камерах – оператором? Можно ли назвать человека, нажимающего на кнопку на автоматических фотоаппаратах типа «мыльницы», – фотографом? Посмотрев на свои домашние фото, сделанные ими самими, и посетив фотовыставку истинных мастеров, я думаю, люди отчетливо увидят разницу в уровне и классе исполнения этих фотографий. То же самое происходит и на ТВ. Есть операторы, а есть «снимальщики». Оператор – это тот человек, который смотрит и видит то, что можно и нужно снять. Он видит ракурс, композицию, свет. Он представляет себе, в каком обрамлении кадров будет существовать эта картинка и т. д. Один из наших коллег-тренеров, мне кажется, дал замечательное определение тому, кто может стать оператором: «В музыкальной школе проверяют музыкальный слух и отсеивают тех, кто «не слышит». Так и среди операторов есть те, кто «не видит».

Журналист: А много таких?

Оператор: Есть, к сожалению. Возможно, кто-то еще не выбрал свою окончательную профессию. Есть случаи, когда люди, пришедшие из других профессий уже в преклонном возрасте, называют себя операторами и находятся на этой должности. В телекомпаниях бывают случаи, когда журналисты – не один, и не два – просто отказываются работать с кем-то конкретно из операторов. А с ним ничего нельзя сделать: учить поздно, выгнать не получается.

Журналист: Справедливости ради надо сказать и о непрофессионализме среди нашего брата – журналиста. Амбиций море, а вот сказать быстро и четко о чем именно снимается сюжет – человек не может. И в этом случае уже никаких претензий оператору предъявлять нельзя. Конечно, появление огромного количества телекомпаний (на сегодня только региональных ТК зарегистрировано около двух тысяч) привело к разрастанию профессии и обусловило проблемы с качеством творческих работников. Обучение стоит достаточно дорого. Хороших учебников мало. Учатся друг у друга и не всегда по хорошим образцам. С другой стороны, в нашей профессии появилась обманчивая легкость. Легко работать с камерой, поставленной на автомат. Легко задавать сотню ненужных вопросов, когда крутится пленка и нет лимита на запись, как было когда-то у нас. Если человек хочет добиться настоящего профессионального успеха, он не будет кивать на обстоятельства, а будет требовать прежде всего с себя. Учиться негде? Смотрите лучшие образцы федерального ТВ и старайтесь им следовать. Нет хороших учебников? Есть Интернет, где, если хорошенько поискать, можно найти много полезной профессиональной информации. С оператором не повезло? А ты все сделал, чтобы наладить человеческий контакт и создать атмосферу настоящего творчества?

«Я говорю – меня слушают!»

ГЛАВА «ШУТКИ И АНЕКДОТЫ КАК ИНСТРУМЕНТ ОРАТОРА»

Оружие массового поражения

Совсем недавно на «разборе полетов» во время традиционного фестиваля телекомпаний Московской области «Братина» замечательный тренер Сергей Бондарев позволил себе пошутить по поводу одного сюжета. В сюжете, ставшем объектом пристального внимания, речь шла о происшествии на дороге. Водитель грузовика сбил лося. Зверь погиб. На место прибыли ветеринарная и милицейская службы.

Корреспондент тщательно следил за событием, и это был самый настоящий репортаж, редкость современного эфира. Однако смонтирован сюжет был неправильно.

– Смотрите! – азартно сказал Бондарев. – Наш лось уже отправлен в город. А на дороге лежит еще один лось! Их уже два, а если очень постараться, то будет и три! И это есть великое чудо телевидения!

Зал радостно и благодарно захохотал, за исключением той бригады, которая снимала и монтировала сюжет. Теперь на всю жизнь они запомнят правила последовательного монтажа.

Острая шутка сделала то, чего не смогла бы сделать долгая и скучная лекция.

Про сибирского лесоруба

Однажды мне пришлось услышать от Савика Шустера монолог о вреде и пагубности анекдотов. Главная мысль была такая: «Анекдот – это заплатка, когда больше нечего сказать. Анекдот – это всегда чужое и очень редко бывает к месту».

Сам Савик Шустер в своих шоу действительно был короток и изящен, он избегал употребления прилагательных, только существительные и глаголы. Он умел расположить к себе самых ярых оппонентов, и каждый из них искренне считал его своим сторонником. Владимир Познер, Светлана Сорокина, Владимир Соловьев блестяще владеют мастерством рассказчика, и при этом в их багаже всегда наготове байки и анекдоты. Иногда Познер в своих знаменитых «прощалках» вообще обходился пересказом какой-то истории или анекдота, так что далее зрителю уже было самому все ясно. Высокий класс!

Так – можно или нельзя? При ответе на этот вопрос не стоит быть категоричными. Кому-то можно, а кому-то нельзя. Анекдот, как и шутка, – опасное оружие. Если аудитория заранее его знает, она испытает глубокое разочарование. Если придется не к месту – публика встанет в тупик. Если анекдот будет скабрезным – нарушится тонкая грань, которая всегда должна быть между докладчиком или ведущим и его слушателями.

Анекдот надо уметь подать, как хорошее блюдо. Надо уметь его рассказать, и всегда надо быть на двести процентов уверенным, что без него в данном случае нельзя обойтись.

Бывают такие анекдоты, которые помогают усваивать сложный материал. Например, на занятиях с региональными продюсерами я всегда рассказываю анекдот про «челночную дипломатию».

Анекдот такой. Собрались дипломаты из разных стран и стали спрашивать Киссинджера: Что же это за зверь такой, челночная дипломатия? (Именно Киссинджер ввел этот термин в дипломатический словарь.) Генри Киссинджер решил растолковать свой новый термин на самом простом примере.

– Благодаря челночной дипломатии – сказал он – я могу выдать замуж дочь президента Франции за сибирского лесоруба.

– Как это возможно?– удивились дипломаты.

– Очень просто, – ответил Киссинджер.

Прихожу к Президенту Франции и спрашиваю: «Вы согласны отдать свою дочь за сибирского лесоруба?» Он спросит: «Зачем мне это надо?» «А он будет владеть всеми банками в Швейцарии» – отвечу я и услышу в ответ: «Это меняет дело!»

Прихожу в Конфедерацию швейцарских банков: «Вы хотите, что-бы вами правил сибирский лесоруб?» – «Зачем нам это надо? – «А он будет зятем Президента Франции!» – «Это меняет дело».

Затем еду к сибирскому лесорубу: «Ты хочешь жениться на дочери Президента Франции?» – «Зачем мне это надо?» – «Ты будешь владеть всеми банками Швейцарии!» – «Это меняет дело!»

И, наконец, самое интересное.

Прихожу к дочери Президента Франции: «Ты хочешь выйти замуж за владельца всех швейцарских банков?» – «Зачем мне это надо?» – «А он – сибирский лесоруб!» – «Это меняет дело!»

Слушатели смеются от души и стараются запомнить логику анекдота. Но все не так-то просто: мало запомнить – надо уметь рассказать. А самое главное, рассказать к месту.

Анекдот про челночную дипломатию является наилучшей иллюстрацией к секрету успеха телевизионного продюсера, потому что самое главное – связать воедино разных людей и соединить самые разные интересы.

– Что главное в этом анекдоте? – спрашиваю я вполне серьезно.

– Найти швейцарские банки! – отвечают самые умные, и я радуюсь, что такие всегда находятся.

Анекдоты опасны тем, что их могут знать заранее. Анекдот, как осетрина, должен быть только первой свежести. Рассказывая этот анекдот-инструкцию в очередной аудитории, я каждый раз волнуюсь: а вдруг уже слышали? Вдруг знают? Когда люди начинают улыбаться и кивать на первой фразе – жди беды.

В этом смысле шутка безопаснее, она всегда возникает в данное время в данном месте и по данному поводу. Шутка всегда свежа и неожиданна, она как соус – дает возможность впитать информацию более глубоко и комфортно.

Но! Шутить надо умеючи. Не дай Бог кого-то обидеть: этого не прощает не только сам объект шутки, но и вся аудитория. Шутка либо бьет по цели, либо возвращается бумерангом и бьет по голове того, кто осмелился пошутить.

Как-то раз мне рассказали историю про усталых артистов, которые, оказавшись в Казани, традиционно пошутили, что, мол, незваный гость хуже татарина.

Спеть песню им уже не удалось. Хорошо, что удалось остаться целыми...

ГЛАВА «КАК ПРИГОТОВИТЬ ВКУСНЫЙ ЭКСПРОМТ»

Стейк с кровью

Бывают удивительные ораторы, которые с одной спички зажигаются, как фейерверки, и поражают огнем и великолепием внезапных, только что сочиненных речей и тостов.

В период между Горбачевым и Ельциным мой хороший друг руководил Горьковской студией телевидения. К нему на летучки сбегались все сотрудники – просто послушать. Никто никогда заранее не знал, по какому именно поводу он разразится блестящим спичем, но точно знали, что такой момент будет обязательно.

Забавно, что иногда повод для красноречия был ничтожен, но Георгий (так зовут моего друга) из незначительной мелочи возводил колоннады словесных конструкций, и никто уже не помнил конкретного повода. Но сам оратор – и в этом заключается высший пилотаж – внезапно с вершин высокого стиля вновь спускался на грешную землю и делал заключительное «па».

Например, кто-то из операторов выставил неправильный свет на гостя в студии, и выступающий казался в кадре сильно загорелым, почти черным. Этот инцидент мог стать поводом для размышлений о расовой дискриминации в Америке, о толерантности и цвете кожи, как важной характеристике человека. Но в финале, когда все сотрудники, собравшиеся на летучку, уже успели и поплакать, и посмеяться, Георгий резко переходил на профессиональные термины и окончательно добивал «согрешившего» оператора точностью формулировок. Он выдавал денежные премии тем, кто хорошо работал, а всем остальным предлагал найти утешение в пословице: «Бедность – не порок».

Люди, которые имеют быструю реакцию и готовы оказаться в центре любой компании в любой момент – редкость. Естественно, их талант на экспромты – предмет жгучей зависти. Таких людей всегда окружают поклонники, их непрерывно зовут в гости, ради общения с ними люди готовы жертвовать другими радостями жизни. Потому что слушать их интересно, и, как правило, весело.

Можно ли этому научиться? Можно, конечно. Но, как и в любом другом деле, есть ораторы, обладающие особым даром. И есть люди, которые добиваются результата упорным трудом, непрерывной подготовкой и учатся на собственных ошибках, в то время как истинные таланты практически не делают этих ошибок.

Если сравнивать красивое и точное выступление с приготовлением стейка из говядины, то экспромт – это горячий и быстрый стейк с кровью, когда все приготовлено на наших глазах и тает во рту, вызывая восторг и здоровый аппетит. При этом у гостей нет иллюзии, что они могут приготовить такое блюдо сами: «нет, даже не стоит экспериментировать. Такой мраморной говядины, такой сковороды, таких специй и – ГЛАВНОЕ – такого чутья у нас просто нет, и быть не может».

Стейк средней прожарки, то есть «мидл» стейк

Предположим, у нас есть неплохая говядина, мы прочитали все рецепты и посмотрели лучшие кулинарные шоу на эту тему. То есть мы – ПОДГОТОВИЛИСЬ!

Всем известно, что лучший экспромт – тот, который хорошо подготовлен. Я много наблюдала за лучшими ораторами из числа известных журналистов и достаточно быстро заметила, что они часто повторяют свои «коронные» байки и анекдоты.

Зная, что хороший слушатель огорчается от повторов, самые опытные из них вежливо спрашивают: «Я уже рассказывал вам историю про…?» В ответ почти всегда они слышат крики: «Расскажите еще раз, пожалуйста!»

Вступая в любую беседу или выходя на трибуну, или вставая за столом для произнесения тоста, хороший оратор всегда заранее прокручивает в голове готовые успешные «файлы», которые вызывают эмоции и благодарную реакцию слушателей. Не верьте, когда такой оратор смущенно начинает: «я не готовился, но могу сказать, что…».

Опытному оратору достаточно для предварительной подготовки нескольких минут, а иногда – секунд. Он умеет зацепиться за какое-то слово, сказанное за столом, или «достать» нужную байку из своего «личного архива».

А как быть неопытным? Я всегда советую ученикам: «старайтесь выступать коротко. Слушатель всегда чувствует вашу неуверенность, и будет вам признателен, если речь или тост прозвучит коротко, но, желательно, нестандартно. Вряд ли кого-то обрадует очередной тост «за здоровье именинника». Это означает, что вы просто отсиделись за чужими спинами и не потрудились придумать что-то свое, яркое, неформальное».

Могу дать совет на случай, когда мало времени на подготовку и требуется «стейк средней прожарки». Используйте вариант короткого спича, который легко составить из трех «И»: история, искренность, ирония.

Очень важно, чтобы ваша история впрямую касалась аудитории, к которой вы обращаетесь. Будьте осторожны с историями про самих себя, это может быть никому не интересно. И всегда надо быть искренним – в желании рассказать, понравиться и доставить удовольствие слушателям.

Хорошо прожаренный, «веллдан» стейк

Как-то раз мне довелось участвовать в серьезном круглом столе, где молодые журналисты слушали маститых успешных генеральных продюсеров федеральных каналов. Тема была проста: как добиться успеха в профессии? Маститые подошли к делу всерьез и по очереди рассказывали свои биографии, пытаясь выделить главные компоненты собственного личного успеха. Как и следовало ожидать, это касалось умения много трудиться, работать в команде плюс личное везение и т. д.

Было напыщенно и скучно. И тут слово взял генеральный продюсер кинокомпании «АМЕДИА» Александр Акопов. У него не было специальной презентации, и он начал с того, что опроверг все утверждения своих коллег. Он говорил примерно так: считается, что надо упорно трудиться. Ерунда! Надо уметь лениться и не торопиться, это оказывается гораздо более полезно. Считается, что вредно пить и курить. Ерунда! Люди, которые пьют и курят, скорее более приличные люди, чем те, кто делают вид, что им этого не хочется…

И так далее.

Я не могу описать словами, что творилось в зале. Люди вытягивали шеи, чтобы разглядеть оратора получше, они хохотали, ловили каждое слово, и в конце круглого стола к Акопову выстроилась очередь желающих попасть в его компанию хотя бы на стажировку.

Я уверена, что Акопов, в отличие от предыдущих ораторов, практически не готовился. Но уловив настроение зала, он фактически использовал опровержение надоевших сентенций для того, чтобы донести главную свою мысль: работа прежде всего должна приносить радость!

Так надо готовиться или не надо? Конечно, надо. Но иногда следует всю подготовку забыть, отложить в сторону и довериться интуиции. Прежде всего надо помнить: главное – не сказать, главное – быть услышанным.

Любой стейк хорош, если приготовлен правильно. Но как часто приходится есть то подгоревший, то недожаренный. И делать вид, что вкусно.

«Мгновения из жизни журналиста»

АРАФАТ

Такого не бывает! Но было. Мы с мамой поехали отдыхать на юг всего на пять дней. Я клятвенно ей обещала, что не буду в эти благословенные дни в Ялте думать о работе и чем-то заниматься, кроме маминого здоровья. Но уже на второй день телеграммой (сотовых тогда не было!) меня на переговоры вызвал муж и сообщил, что меня разыскивает… служба безопасности палестинского лидера Ясира Арафата. Шел 1993 год.

Я смеялась и не верила. Но муж был крайне серьезен, и советовал срочно позвонить по определенному телефону. Мама, которая всегда все понимает, тоже сказала, что надо звонить. Тело и душа сопротивлялись. Во-первых, я действительно очень устала и море для меня, к тому же в компании с мамой, было тогда редким и очень большим счастьем. Во-вторых, я была совсем не готова к общению с абсолютно незнакомым мне человеком. Во внутренней политике мне было все более или менее понятно, интересно, и я знала, о чем говорить и спрашивать. Но внешняя политика – это было совсем не мое, и оказаться в дурацком положении совсем не хотелось. Муж обещал, что поможет мне, и это было уже кое-что: муж у меня умный, он знает гораздо больше, чем я, в том числе и о внешней политике.

Конечно, я позвонила. Оказалось, что меня действительно выбрали в качестве той персоны, которая может вернуть положительный образ Арафата на российские экраны. К тому времени он был подзабыт и после Горбачева ни с кем из лидеров России не встречался.

Дальше было все как во сне: билеты на самолет нам с оператором Михаилом Сладковым принесли чуть ли не на дом, любые капризы и желания выполнялись в тот же миг, как в сказке про Аладдина.

Я читала про Палестину все подряд, интересовалась у всех своих знакомых, о чем бы они хотели спросить Арафата. Надо сказать, что многие из них не хотели задавать ему вопросов, называли его бандитом и отговаривали меня от поездки. Однако генеральный директор ВГТРК Анатолий Лысенко подтвердил мне эфир в хорошее время, если действительно удастся записать это интервью.

В этот момент, кроме моего мужа, никто не верил в успех затеи. Но мы прилетели в Тунис, нас провели мимо всяких паспортных и таможенных контролей, посадили в машину и, в полной тишине, не говоря ни слова, довезли до гостиницы, сверкающей великолепием.

Так мы никогда до этого не жили: номер был огромным, мальчик-грум приносил любую еду и прекрасное вино. Единственное, что нам было категорически запрещено – это покидать отель.

В таком сладком затворничестве прошел день, потом другой. На улице торговали какими-то яркими шмотками, обувью, сувенирами, а у меня на руках был аванс – целых 400 долларов!

Короче, я не выдержала, и мы с Михаилом Сладковым (которому не удалось меня остановить) вышли из отеля.

Какой ужас был написан на лицах консьержей, когда через два часа мы вернулись с покупками! На ломаном английском они нам стали говорить: «Вас искали, вас не было! Это плохо. Вас предупреждали. Теперь надо будет долго ждать».

Вечером того же дня очередной малоразговорчивый сотрудник Арафата увез нас к себе домой на окраину Туниса и спросил: о чем будут наши вопросы. Я совершенно искренне объяснила, что мои вопросы не очень приятны. Например: знает ли он, что в России о нем давно забыли? Зачем ему это интервью? Почему на него было столько покушений? И правда ли то, что он лично очень богат? Лицо моего собеседника потемнело, и он отрывисто произнес: «Это вопросы не друга. Это вопросы врага». Я попыталась объяснить, что именно такие вопросы всегда интересны, но увидела глаза Сладкова и поняла, что лучше мне все же помолчать. Нас доставили обратно в гостиницу.

Мы уже не верили, что когда-нибудь нас заберут из этой гостиницы, но через три дня после проверки за нами все же приехали. Это было поздно ночью, около двух часов. Нам завязали глаза и кружили на машине по городу так, что если бы мы и знали его наизусть, то забыли бы полностью. Надо ли говорить, что кроме арабского базара рядом с гостиницей мы нигде не были!

Я была в черном костюме, Михаил – в джинсах и свитере. Нас обыскали. Камеру чуть не разобрали на части и когда обнаружили отвертку в одном из карманов сумки, грозно посмотрели на Мишу. Он потом не раз рассказывал своим ученикам-операторам, что с тех пор ему часто снится сон, в котором он набрасывается на Арафата с отверткой в руках…

Шутка, конечно. Но тогда нам было по-настоящему страшно. Мы были одни в неведомом Тунисе, с нами был переводчик, который тоже немного паниковал.

Но вот спустилась с лестницы девушка в военном костюме и стала говорить с нами на разных языках. Я немного владею английским, но в той ситуации забыла даже русский. Затем вышел он сам – маленький, живой, подтянутый. На боку – пистолет, одет в военную форму, улыбка во все лицо.

Он понравился мне. Я ему, похоже, тоже. Обо мне и даже о моих родителях он знал все. Думаю, он знал и то, что я наполовину еврейка, наполовину – русская, потому что он сразу сказал, что еврейская тема для него самая главная, а нашу группу он собирается пригласить в Иерусалим. Он говорил легко и просто и совсем не боялся моих резких вопросов, а под конец интервью сделал мне комплимент, назвав арабской розой.

Забавно, что долгие годы мои зрители напоминали мне именно этот комплимент, а интервью с Арафатом стало одним из главных событий в моей журналистской жизни.

КЛИНТОН

Как-то в начале 90-х ночью в нашей нижегородской квартире раздался звонок. Звонил Александр Любимов. Мы с ним были хорошо знакомы еще со времен «Взгляда».

– Нина, ты нам нужна. Телекомпания «ВИД» готовит прямой телемост с Клинтоном во время его визита в Москву. Мы хотим сделать точку в Нижнем. Ты готова провести прямой телемост?

– Конечно, с удовольствием! (Хорошо, что он не видит выражение моего лица!)

– Окей! Подробности чуть позже, готовься.

И я готовилась! Больше всего думала о прическе и одежде, так как понимала, что этот прямой телемост покажут крупнейшие телекомпании мира. Договорилась с парикмахером, купила красивую колючую шубку (дело было зимой). А тут еще в Нижнем Новгороде появилась первая сотовая компания и первый сотовый телефон – тяжелый, килограмма на полтора. Ребята из этой компании предложили мне общаться не только по телемосту, но и немножко по телефону (так называемый – «продакт плейсмент» 90-х). Все это было немного странно и непривычно, но я согласилась, кажется, даже бесплатно.

Мои резоны были понятны – я очень боялась. Никаких наушников у меня не было, и я надеялась, что по этому телефону смогу – если вдруг что-то не так – связаться с Сашей Любимовым.

Кого позвать для общения с раскованным и красивым американским президентом, решать приходилось мне самой. Я пригласила наших бизнесменов, молодого мэра, а также простых нижегородцев, которые с интересом прогуливались мимо наших камер.

Все в напряжении ожидали прямого включения. Вдруг пошел снег! Моя прическа стала «таять» на глазах, шубка покрылась снегом, ноги замерзли, люди устали, а нас все не включали.

На больших экранах мы видели роскошного президента Америки, и телемосты из других городов. Операторы знаками показывали мне, что вот еще чуть-чуть, и мы в эфире… Но опять шел разговор в студии в Москве, и меня охватило полное отчаяние. Мокрые волосы, мокрая шуба, холодно, люди вокруг смотрят на меня как на обманщицу, самые интересные из приглашенных развернулись и ушли. В моей руке тяжеленный «сотовый» телефон, который не работает (что-то случилось с сигналом)! Расстаться с ним я не могла, так как надежда не покидала меня до последнего.

И вдруг – мы увидели себя на экране! Шок, растерянность. До окончания программы оставалось всего 10 минут. Я встряхнулась, улыбнулась и сообщила Клинтону:

– А мы тут совсем замерзли! Спасибо, что дали возможность высказаться, а то в Нижнем у дипломатов Америки были бы проблемы…

Ему перевели. Он засмеялся и посмотрел на меня с живым интересом, потом подошел к Черномырдину, показал в мою сторону рукой и что-то сказал, явно одобрительное.

Затем были очень хорошие вопросы от моих земляков. Были ответы, тоже хорошие. Потом нас поблагодарили и даже сказали, что это был самый интересный разговор…

До сих пор я готова многое отдать, чтобы узнать: что он сказал тогда Черномырдину? Вполне возможно, что это не имело никакого отношения ни ко мне, ни к моей мокрой шубе и страшному телефону в руках. Но все же...