Обращение к перевернутой голове
Вдалеке завыла собака, протестуя против прихода ночи, и этот вой вызвал беспокойство у одиноких людей.
Первый вечерний ветер коснулся веток деревьев и кустов роз в царских садах Ахетатона и надул паруса рыбацкой лодки. Заходящее солнце позолотило Великую Реку, гладь которой из-за паводка напоминала морские просторы. Природа взывала к откровению сердец и чувств.
Но для Макетатон это было невозможно. Она смотрела на пейзаж, пленницей которого была. У дверей стояла стража. Она подумала, что могла бы сбежать на лодке. Вот только куда бежать?
Она имела право принимать посетителей, но что это значит, если ты лишен свободы? Ей были неинтересны разговоры, которые она вела с двумя-тремя дочерьми знатных чиновников. Девушки приходили к ней, чтобы затем хвастаться знакомством со Второй царской супругой, и говорили только о нарядах и любовных похождениях. Также ей было абсолютно неинтересно беседовать с женами высокопоставленных чиновников, которые остались в Ахетатоне или уже успели вернуться. Они горели желанием знать, почему Вторая царская супруга не последовала за двором в Фивы. Но Макетатон держала язык за зубами, помня заповеди своей матери: царевна не должна посвящать посторонних в дела семьи. Поэтому она говорила этим сплетницам, что чрезвычайно утомлена и поэтому не смогла участвовать в празднествах, посвященных коронации.
Но ведь их нельзя было обмануть, поэтому все то и дело сплетничали о царевне, заключенной в Ахетатоне.
Макетатон написала деду, жалуясь на свое заточение. Получил ли он ее письмо? Или его перехватил интендант? Все еще не было никакого ответа. Несомненно, Ай смог бы противостоять царскому гневу и силой освободить свою внучку.
Как долго она еще будет оставаться пленницей по приказу царя? Ее гнусная сестрица и ее ненавистный супруг, без сомнения, ждали, когда она попросит прощения. Пусть себе ждут. Она к ним испытывает лишь чувство глубокого отвращения. Она не хотела участвовать в жизни двора: они все отравители, предатели и интриганы!
Знатные вельможи, возвратившиеся из Фив, чтобы подождать, когда там все устроится, рассказывали своим домочадцам о грандиозной церемонии коронации. А слуги Дворца царевен, собрав то тут то там разные новости, в свою очередь, рассказывали все Макетатон.
Пришли слуги. Одни из них зажигали лампы в почти безлюдном дворце. Другие подавали ужин. Только кухарки, прачки да дворцовые служители еще что-то делали. Пивовары и пекари последовали за царской четой в Фивы. Пиво и вино, которое подавали последней обитательнице дворца, были куплены в городе.
Макетатон рассеянно поужинала салатом из огурцов с маслом и жареной свининой. Она с нетерпением ждала, когда уйдут слуги.
Когда убрали со стола, кормилица тихо сказала ей:
– Она пришла.
Макетатон быстро встала и приказала впустить посетительницу. Через несколько мгновений робко вошла женщина. Она была закутана в темный плащ, который скрывал ее фигуру и почти полностью – лицо. Луч света скользнул по ее лицу, похожему на адскую маску. Женщина пала ниц перед Макетатон, коснувшись лбом пола.
– Встань.
Женщина повиновалась.
– Я хочу увидеть твое лицо.
Тощая рука откинула капюшон: женщине было лет пятьдесят, у нее было морщинистое лицо и большие глаза, обведенные сурьмой, стекающей по морщинкам. Никакого парика, темные волосы, сильно поседевшие.
– Как тебя зовут?
– Судха Хекет, божественная царевна.
Славящая Хекет, богиню с головой лягушки.
– Садись напротив меня, – приказала Макетатон, усаживаясь на низкий табурет. – Дай ей вина, – велела она кормилице. – Наша встреча должна остаться тайной, ты слышишь меня, Судха Хекет?
– Божественная царевна, я умру в то же самое мгновение, как мой язык предаст меня. Мне уже больше полсотни лет. Подумай, достойна ли я твоего доверия.
Макетатон кивнула.
– Я хочу проклясть тех, кто предал моих отца и мать, – сказала она.
– Божественная царевна, разве кровь Осириса не течет в твоих жилах? Боги на твоей стороне.
– Нет. Оставим в покое богов. Мне нужно заклятие против предателей.
– Это другое дело.
– Они могущественны.
– Кто может быть могущественнее вечных, божественная царевна? Нам нужно будет использовать зло против зла.
Макетатон хлопала глазами. Она ничего не понимала.
– Нам нужно будет вызвать Апопа, – сказала чародейка, – царя демонов.
Апоп, великий змей! Повелитель Зла!
Макетатон глубоко вздохнула. Отступать было некуда.
– Пусть он покарает предателей, – пробормотала Макетатон, – пусть он заставит их жрать пыль!
Чародейка достала из складок своего плаща небольшой кусочек воска.
– Сколько их? – спросила она.
– Двое.
– Кто они – мужчины, женщины, божественная царевна?
– Мужчина и женщина.
Чародейка достала из своего плаща нож и разделила кусочек воска на две части. Потом стала мять одну из половинок. Макетатон смотрела на костлявые длинные пальцы, которые мяли и сворачивали черноватый воск и придавали ему форму, напоминающую человеческую фигуру, фигуру мужчины с огромным фаллосом.
Макетатон вздрогнула и вспомнила ту ночь, когда она застала Меритатон и Сменхкару в саду. У нее запылали щеки. Потом она вспомнила другую ужасную ночь, когда отец сделал ее Второй царской женой, соединясь с ней в ее покоях.
Он лишил ее девственности! Ее собственный отец! Она вспомнила его извращенные ласки. Как после такого Меритатон может переносить прикосновения мужского члена? А эта липкая и отвратительная жидкость, которая вытекала из него после этих ужасных движений! Действительно, ее сестра была развратной особой.
Макетатон спросила себя: а Анхесенпаатон? Ее тоже лишил девственности отец? Она задала этот вопрос матери, но та на него не ответила. Анхесенпаатон решительно отказалась отвечать на вопросы, которые задавала ей старшая сестра.
– Здесь есть жаровня? – спросила колдунья у кормилицы. – Принеси ее. А еще мне нужно немного дров и жар.
Кормилица отправилась в кухню на поиски требуемых предметов, которыми пользовались только зимой. Прошло много времени. Ночь нашептывала что-то, используя негромкое кваканье лягушек, которые праздновали окончание паводка. Колдунья и ее клиентка смотрели друг на друга через пустыню холодной ненависти. Сколько жизней извела эта женщина? К тем, против кого были направлены ее заклинания, она не испытывала никаких чувств. Она была лишь инструментом страстей человеческих и обращалась как к добрым, так и к злым силам. А они действовали по собственной воле, слишком занятые собой, чтобы показываться и вмешиваться в дела людей.
Так же как и боги, силы Зла умирали, если люди не оказывали им почестей.
Наконец вернулась кормилица. Судха Хекет закончила делать вторую фигурку. Она поставила жаровню между собой и Макетатон.
– У тебя есть какие-нибудь предметы, которые принадлежат предателям? – спросила она, когда первая статуэтка была слеплена и она принялась за вторую.
Макетатон задумалась. В пустой комнате ее сестры не осталось практически ничего, а в покои Сменхкары у нее никогда не было доступа. Но все-таки она встала, собираясь порыться в комнате своей сестры в присутствии испуганной кормилицы. По дороге она взяла лампу. Что она может найти в комнатах, которые были чисто выметены? На ложе, естественно, ничего не было. Сундуки увезли. Она открыла шкаф и посветила там тусклой лампой. Что-то блестящее привлекло ее внимание. Это была золотая булавка, затерявшаяся на полке. Она достала ее и принялась рассматривать. Да, булавка для фиксации короны на парике. Вполне возможно, что она принадлежала ее сестре.
Но у нее не было ничего, что принадлежало бы Сменхкаре.
Она вернулась и протянула булавку Судхе Хекет.
– Я нашла только это. Это принадлежит одному из предателей. Никакой вещи другого у меня нет.
– Тогда напиши его имя на обрывке папируса, божественная царевна. На маленьком клочке.
Папирус? Что это выдумала ведьма? Он был предназначен только для царских и других официальных документов. Ей с трудом удалось выпросить у писарей лист папируса, на котором она написала письмо деду. А теперь, когда писари уехали, во всем дворце не сыскать и следа папируса.
– Если у тебя нет папируса, напиши на кусочке дерева, – сказала Судха Хекет, протягивая Макетатон щепку, которую она достала из жаровни.
Но у царевны не было ни пера, ни чернильницы. Она должна была спуститься в зал писарей на первом этаже, чтобы поискать их.
– Тогда нацарапай его булавкой, так даже лучше, – сказала Судха Хекет.
Макетатон принялась за дело. Когда имя было написано, колдунья осушила кубок с вином, зажгла веточку от пламени лампы и подожгла дрова. Потом она достала пакетик из своей котомки и высыпала его содержимое в огонь. Дым стал плотным и приобрел синеватый цвет. Макетатон узнала запах камеди.
– Аура, – воскликнула колдунья хриплым голосом, – я знаю твое имя, я призываю тебя!
Слово «аура» означало «перевернутая голова».
– Хемхемти, я знаю твое имя, я призываю тебя.
Ворчун.
– Кету, я знаю твое имя, я призываю тебя.
Причиняющий Зло.
Чуть живая от страха, кормилица вытянула шею, чтобы лучше слышать.
– Амам, я знаю твое имя, я призываю тебя.
Пожирающий.
– Саатет-та, я знаю твое имя, я призываю тебя.
Погружающий Землю во Тьму.
Кормилица икнула. На террасе захлопала крыльями какая-то птица.
– Иубани, Кермути, Унти, Каруемемти, Кесеф-хра, Сехем-хра, Най, Уай, Бетешу, Каребуту, я знаю ваши имена, я вас призываю.
Над жаровней затрепетало пламя.
– Апоп, ты видишь, я знаю все твои имена, приди к твоей слуге Макетатон, которая умоляет тебя помочь ей. Два человека должны быть наказаны.
Крупный ночной мотылек летал возле огня. Может, он отравился дымом. Он упал в огонь, как жертвенная птица. Макетатон наблюдала за этой сценой не мигая. Колдунья взяла у нее из рук щепку с нацарапанным именем и проткнула ею голову фигурки с фаллосом. Во вторую фигурку она вонзила золотую булавку.
– Апоп, хранитель Великого Равновесия, уничтожь могущественных, причинивших вред твоей рабе Макетатон, которая признает тебя и просит твоей силы для их уничтожения.
Откуда она знала, что они могущественные?
Макетатон внезапно подпрыгнула. Она могла поклясться, что видела тень, мелькнувшую в глубине зала. Небольшая тень, горбатая и безобразная.
– Я чувствую, – сказала колдунья. – Апоп пришел.
Кормилица, онемевшая от ужаса, вытаращила глаза. Колдунья бросила первую статуэтку в огонь. Воск таял быстро, пропитывая дрова, из углей вырвался длинный язык пламени. Вечерний ветер закружил его, и над ним поднялся черный дым.
Вторая фигурка, в которой была золотая булавка, отправилась за первой. Она таяла, огонь метался. Короткие языки пламени дергались в жаровне. Колдунья вскинула брови.
– Один из этих людей защищен, божественная царевна, – Апоп не может до него добраться…
Сердце Макетатон отчаянно забилось. Она проглотила слюну.
– Никто не может приказывать Апопу. Его можно только просить…
Прошло неизвестно сколько времени. Пламя утихло.
– Вот и все, божественная царевна. Я сделала все, что было в моих силах.
Макетатон кивнула. Она разжала кулак, который все это время был сжат. В ее руке оказалась золотая пряжка, украшенная большим красным камнем. Она протянула ее колдунье.
– Иди, – сказала ей Макетатон.
Колдунья посмотрела на пряжку, и ее глаза округлились. Это была царская награда. Она встала, пала ниц перед царевной и поцеловала ей руки. Потом она завернулась в свой плащ и ушла, обойдя большой бассейн, в котором плавали давно закрывшиеся лотосы, потому что здесь уже прошел Анубис.
В глубине жаровни все еще краснела головка булавки, как глаз какого-то жука.
Проснувшийся кошмар
Меритатон, ее супруг, Тутанхатон и Анхесенпаатон почти каждый день ужинали вместе. Для них это был способ почувствовать себя естественно в чуждом мире, а особенно в этом неуютном дворце.
– Снадобья Аа-Седхема творят с Сетепенрой чудеса, – сказала Меритатон. – Ей стало лучше уже на следующий день, к ней даже вернулся аппетит.
– Аа-Седхем великолепный целитель, – произнес Сменхкара.
Меритатон не стала называть другие причины, по которым Аа-Седхем получил благосклонность царя.
– А теперь заболела Нефернеферур, – сообщила Анхесенпаатон.
– Все больны, – философски заметил Тутанхатон.
– Аа-Седхем обратил мое внимание на то, что мы питаемся только дынями, огурцами и хлебом, – добавила Меритатон. – Он говорит, что слабость желудка из-за этого.
Сменхкара подумал о том, что с момента его приезда в Фивы он ни разу еще не спал спокойно. Мало того, что он просыпался от обильного потоотделения, так на рассвете его будили крики сменяющейся стражи и грохот прибывающих тележек с провизией. Все искусство Аа-Седхема было бессильно, и все его очарование не могло привести в чувство возлюбленного.
А Меритатон не могла выделить и пару часов для свидания с Неферхеру. Она изнемогала от усталости, потому что ее забрасывали просьбами об аудиенции бывшие придворные дамы. Они надеялись восстановить давно прерванные отношения с царской семьей. Приходили жены жрецов и представителей городской знати.
Жена Хумоса навязала ей свою Хранительницу гардероба, хотя это место уже было занято. Шпионка, без тени сомнения. Что касается косметических принадлежностей, которые хранились в небольшом помещении рядом с гардеробом, то они казались бесполезными: краски держались на лице не больше часа.
По-прежнему скрытный Тутанхатон ни на что не жаловался, но был бледнее обычного и выглядел не таким бодрым, как в Ахетатоне.
Анхесенпаатон была мрачной: она виделась с Пасаром, который полностью занимал ее мысли, только по окончании уроков, в пять часов. Единственным местом для игр, какое им удалось найти, была крыша дворца. Но там было невыносимо жарко, блестевшая на солнце крыша просто ослепляла. Кроме того, там постоянно находились сонные стражники.
Интуиция помогла ей установить связь между мучительной сценой в саду в Ахетатоне и переездом в Фивы. Объяснения Меритатон по поводу пощечины, которую она влепила сестре, удовлетворяли Анхесенпаатон лишь частично: «Макетатон потеряла рассудок. Она считает, что я и Сменхкара отравили мою мать».
Все это было непонятно.
После смерти отца, а особенно после смерти матери, мир вокруг становился все более мрачным. Три недели пребывания в Фивах превратили ее жизнь в скучное утомительное существование.
В итоге она пришла к такому выводу:
– Нам было лучше в Ахетатоне.
После этих слов наступила долгая тишина.
– Действительно, нам было лучше в Ахетатоне, – подтвердил Сменхкара.
Все присутствующие обменялись вопросительными взглядами. Все об этом думали вот уже много дней, но еще никто не осмеливался произнести это вслух.
– Мы могли бы время от времени бывать там, – произнесла Меритатон. – Так было бы лучше для моих сестер.
– Но не для Макетатон, – сказала вдруг Анхесенпаатон.
Тутанхатон рассмеялся.
– Ну что ж, я понял, – заявил Сменхкара. – Завтра и отправимся.
Все изумленно посмотрели на него.
– Навсегда? – ошеломленно спросила Меритатон.
– Нет, на две или три недели, а там посмотрим, – неопределенно ответил Сменхкара.
Это решение вызвало неудовольствие царских приближенных.
– Ты же только три недели назад прибыл сюда, мой царь, – заметил Тхуту. – И еще не все чиновники переехали в Фивы. Зачем же отправляться в Ахетатон?
– Но в Ахетатоне я пробуду недолго, – неуверенно ответил Сменхкара.
Этот ответ озадачил Тхуту.
– А царские приближенные, мой царь? Они тоже должны последовать за тобой в Ахетатон?
– Нет. Если будет необходимо принять важные решения, отправьте гонца.
«Если нужно будет принять решение после полудня, – думал Тхуту, – гонец доберется до Ахетатона лишь на следующий день к вечеру. Столько же понадобится времени, чтобы доставить ответ. Всего четыре дня для получения царского одобрения!»
Вмешался Майя:
– А дворцовые служащие, мой царь? Интендант, Первый распорядитель, прислуга? В Ахетатоне остался только один повар для обслуживания Второй царской супруги…
Сменхкара ненадолго задумался и сказал:
– Часть прислуги последует за мной.
«Значит, придется увеличить вдвое количество слуг во дворце», – подумал Майя.
– Что я должен сказать Хумосу, мой царь? – спросил Тхуту.
– Правду. Что в Фивах очень жарко даже во время Паводка, а ведь во время сезона Сева будет еще жарче. Поэтому по совету своего лекаря я должен на какое-то время переехать в прохладное место – в Ахетатон.
– От твоей великой мудрости, мой царь, не ускользнет то, что достигнутое перемирие со жрецами стало возможно не только благодаря твоей коронации в храме Амона, но и из-за переезда всего двора в Фивы. Твое возвращение в Ахетатон может быть расценено как шаг назад.
– Было бы полным абсурдом, – резко возразил Сменхкара, – если бы мир в царстве зависел от каждого моего передвижения. Твоей задачей будет убедить моих советников и фиванскую знать, что я еду в Ахетатон на время и связано это исключительно с состоянием моего здоровья. К тому же дворец в Фивах слишком тесен, а строительство нового займет не менее двух лет. А пока можно использовать более удобные здания, которые уже построены в Ахетатоне. Я буду иногда отдыхать там вместе со своей семьей.
– Мы можем использовать административные здания, мой царь, – предложил Тхуту. – Это все же лучше, чем позволить знати думать, что ты не можешь устроиться во дворце, который подходил твоему божественному отцу.
Сменхкара потерял терпение.
– Чтобы мне было достаточно комфортно, нужно будет занять все административные здания и перестроить их. Это непосильная задача, и я не думаю, что это лучший вариант. В Фивах недостаточно места для двора. Население здесь удвоилось за двадцать лет. Ты это знаешь так же хорошо, как и я. Здания нужно полностью перестроить. Фивам также не хватает садов. Я уже приказал, кстати, разбить один сад в южной части территории дворца. Но это лишь малая толика того, что необходимо сделать. В любом случае, я прошу тебя не думать, будто я сбегаю в Ахетатон. Этот город тоже часть царства, насколько мне известно. Поэтому я не вижу причин беспокоиться только потому, что я время от времени буду проводить там две или три недели.
Это было сказано тоном, не терпящим возражений. Тхуту предпочел больше не настаивать. Очевидно фараон не до конца представлял себе символическое значение Ахетатона для придворных, священнослужителей и знати, особенно для тех, кто проживал в Фивах. Фивы чувствовали себя брошенными, даже забытыми во времена правления Эхнатона.
Тхуту поклонился.
– Когда мой царь желает отбыть?
Вопрос удивил Сменхкару: он же отдал приказ Уадху Менеху еще утром приготовить «Славу Атона» к отплытию после полудня.
– Сегодня после полудня, – ответил он.
– Могу я высказать одно пожелание по этому поводу, мой царь?
– Я тебя слушаю.
– Не стоит ли подумать над тем, мой царь, чтобы дать твоему кораблю другое имя?
Сменхкара решил, что к мнению своего советника стоит прислушаться. Теперь судно следовало назвать «Слава Амона».
– Для смены имени понадобится один день, мой царь. Столько же времени мне нужно, чтобы подготовить жрецов.
Советник мрачно посмотрел на Сменхкару, ожидая, какой будет его реакция.
– Говори же, – приказал Сменхкара.
– Прости меня, мой царь, но как долго Вторая царская супруга будет пребывать в Ахетатоне?
– Я этого не знаю, – ответил Сменхкара. – Почему ты спрашиваешь?
– Царские придворные и городская знать интересуются причиной ее долгого отсутствия, мой царь. Никто во дворце не в силах объяснить этого. И эти загадки могут только повредить твоей славе.
Сменхкара внимательно посмотрел на Тхуту. Знал ли тот о перехваченном писарями Маху письме, которое Макетатон написала Аю? Эта глупая болтунья решила, что может доверить капитану баржи послание на папирусе, что он отправит его в Ахмин и что об этом никто не узнает.
– Я подумаю, что можно предпринять, – ответил Сменхкара.
На самом деле ему не приходило в голову, как поступить в этом случае. К тому же ему не давали покоя нерешенные вопросы. У него хранились документы, изъятые из зала Архива Ахетатона той ночью, когда он застал Меритатон с Неферхеру. Аа-Седхем сказал правду: Тхуту скрывал от Эхнатона донесения о проблемах царства. Почему? Какова была его цель? Неужели он пытался таким образом ослабить царскую власть? Если он планировал изолировать фараона, то почему он изменил тактику? Почему сейчас он прикладывает все усилия для укрепления царского авторитета? Какие игры он ведет?
Сменхкара долгое время откладывал беседу с ним по этому поводу. Просто он не хотел отталкивать от себя человека, который оставался верен ему во времена опалы. Но теперь необходимо было получить ответы на все вопросы.
Он вздохнул.
Оставалось сообщить Меритатон и остальным участникам путешествия о досадной задержке. Потом составить список тех, кто поедет с ним. Уадх Менех? Нет, ведь речь идет не о переезде Двора, поэтому в присутствии Первого распорядителя не было необходимости. Главный интендант? Да, потому что придется обживаться во дворце. Хранитель гардероба? Нет, потому что царь берет только самые необходимые вещи на время своего пребывания в Ахетатоне, ему не будут нужны церемониальные одеяния. Кроме того, Сменхкара был доволен тем, что пресек нескромные посягательства Аутиба. Второго хранителя гардероба будет достаточно. Повара? Конечно – трое.
Он подумает и об остальных.
Меритатон наверняка тоже составляла список, и, несомненно, Хранитель духов уже был включен в него.
Глядя, как коричневые потоки скользят вдоль бортов «Славы Амона», Меритатон думала об ожидающей ее в Ахетатоне проблеме – о том, как ей поступить с сестрой. Она не сомневалась, что найдет там разъяренную львицу. Но не могли же они выделить для содержания этой мегеры целый дворец!
На носу корабля стояли Анхесенпаатон и Пасар, отпущенный из школы по личной просьбе Главного царского писаря, и смотрели на Великую Реку, более спокойную, чем во время пути в Фивы.
«Как все меняется! – думала Меритатон. – И как быстро!» С течением времени менялись даже ритмы движения солнца и луны. Ей казалось, что за несколько месяцев она прожила несколько лет.
Аа-Седхем, сидящий на корме вместе с кормилицами, казался бесстрастным.
Ситуация повторялась, отметила Меритатон. С той лишь разницей, что она больше не злилась на Приближенного к телу царя. На самом деле она даже была ему благодарна за то, что он гасил царский пыл. Она не испытывала никакого физического влечения к этому человеку с хрупким нежным телом. Особенно царь был ей неприятен, когда она думала о Неферхеру и представляла его крепкую фигуру. Она боялась, что в Фивах Сменхкара захочет разделить с ней ложе, но опасения были напрасны.
Она посмотрела назад: лодка, на которой плыли Неферхеру, несколько писарей, чиновники и дворцовые служащие, в том числе и повара, была недалеко. Меритатон была рада, что оставила в Фивах Хранительницу гардероба, навязанную ей женой Хумоса.
– Что же делать с Макетатон? – прошептала она на ухо своему супругу.
– Я думал об этом. Отправим ее в Северный дворец.
– Она наверняка написала Аю.
Сменхкара был удивлен: она сама догадалась или ей кто-то сообщил?
– Он ничего не может сделать для нее, – заявил он. – Разве что начнет военные действия, а это только хуже для него. И он это хорошо знает. Гарнизон остался в Ахетатоне, охрана тоже сможет дать отпор. Итак, Дворец царевен будет снова в распоряжении твоих сестер.
– А как же она?
Сменхкара вопросительно посмотрел на нее.
– Что будет с ней?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Лучшее, что она может сделать, это попросить у нас прощения.
Смелое предположение.
– У меня есть доказательства того, что она с Аем заодно.
– Но что они могут предпринять против нас? – воскликнула Меритатон.
Он снова пожал плечами.
– Самое большее – будут нашими врагами, находясь каждый в своих стенах. Макетатон подрывает авторитет царской семьи, и это плохо.
– Ее настроил против нас Ай. Мы должны следить за ним, – предположила Меритатон.
– Хорошая идея, – поддержал ее Сменхкара. – Я поговорю об этом с Маху.
Но Маху остался в Фивах. Ну что ж! Он вызовет его в Ахетатон.
Сменхкара был счастлив покинуть столицу хотя бы на несколько дней.
Несколько дней.
Вдруг, ни с того ни с сего, ему показалось, что он блуждает в одиночестве, борясь с враждебными потоками, и что «Слава Амона» – погребальный корабль, который несет его в иной мир.
Царство ему представилось чудовищным животным, которое совершает опасные прыжки. Возможно даже, что царство было самим Апоном…
Демон добрался до него…