Я так много читал, что почти ни во что не верю, если книга закрыта - значит, всему конец: где-то будет бродить одинокий герой без цели, пока старую книгу вновь не откроет чтец.

- Ты так и не ответил на вопрос – напомнила Элис.

- Почему? Я ответил. Срочно требуется другое государство. Или хотя бы город. Ганновер меня уже слегка утомил: ровный, зеленый и скучный, как конгресс. Черепичные крыши, деревья, как по линейке. Даже озеро – и то искусственное…

- А как же дворцы и парки?

- К этому я равнодушен.

- Тогда эта песенка про тебя – улыбнулась Элис, взяв в руки инструмент.

Дети Гаммельна, к черту отца и мать! Уходите в леса, за пределы грехов и генов. Ваши взрослые, мир превратив в геенну, вам диктуют, как дальше в него играть. Тот, кто выплакал слезы, уже не придет водой, не зальет города, не устроит второй всемирный. Отправляйтесь туда, где земля до сих пор невинна, где никто не придумал, как день проводить шестой. Дети Гаммельна, к черту, здесь искренне лгут в лицо проповедники всех обобравших приход религий. Вам наденут к шестнадцати – нет, не плащи – вериги, под названием "Истина", "Вера", "Добро" и "Зло".

Я опять покосился в окно. Море за ним было какое-то абсолютно не северное: слишком уж лазурной была волна…

- Подозреваю, что вместо леса Крысолов подсунет нам джунгли. Или какую-нибудь пустыню. Вот уж, куда бы совсем не хотелось…

- Ты там воевал?

- Не только там – вздохнул я и машинально потер коленку.

- Ты был ранен? – сочувственно спросила Элис.

- Слегка – улыбнулся я. – Вместо того, чтобы прострелить мне голову, вражеский снайпер разбил мне полсервиза.

- Это как?

- Я потерял одну коленную чашечку. Теперь там титановый сплав. Поэтому на самолетах стараюсь не летать.

- Звенит?

- Иногда звенит, иногда - нет. Показываю на шрам, металлоискателем поводят вокруг и отпускают. Но сама понимаешь – чтобы шрам показать, надо снять штаны…Или круглый год ходить в шортах.

Элис смущенно опустила глаза.

- Поэтому ты ездишь поездами?

Я кивнул.

- А зачем ты подался в легионеры? Впрочем, можешь не отвечать. Прекрасно знаю, что не обо всем надо спрашивать. Но почему-то все равно это делаю.

- Наверное, это «синдром попутчика». В поездах люди почему-то многое о себе рассказывают. Может быть – зря. Никто не должен знать о тебе ничего лишнего. А лучше - вовсе ничего чтоб не знали. Стоит хотя бы чуть-чуть приоткрыться - моментально получишь удар, набегут, налетят хищники, вцепятся в мягкое и будут рвать живое мясо, пока насмерть не загрызут. Так что никому и ничего.

- Наверное, именно поэтому мы и привязываемся к животным – вздохнула Элис. - Они не несут столько боли и разочарований, как люди, к которым привязываться уже опасаешься…

Девушка окинула взглядом мою довольно «звонкую» фигуру. И хихикнула.

- Ты и меня относишь к хищникам? Тогда повернись, пожалуйста. Я попробую найти лакомый кусочек. Помягче.

- Ээээ…. Вряд ли он тебя устроит! – рассмеялся я. – Помнится, мои тетушки вечно сокрушались, что я больше похож на велосипед, чем на человека. Предлагаю лучше догрызть печеньки! А скользкую тему – закрыть.

ГЛАВА 3. Вышел месяц из тумана…

Я снова сбегал за чаем для девушки. Пил свой кофе и слушал болтовню Элис. И думал о том, как незаметно все мои проблемы просто растворились в маленькой чашке горячего ароматного напитка.

- Я не такая умная, как ты – говорила моя попутчица. - Точнее, не такая осторожная. Наверное, потому, что слишком молода и одинока. И мне безумно хочется найти себе друга. Исторически так сложилось, что бОльшую часть лета я провела с книгой, велосипедом и вордовскими файлами, потому что у меня не так много реальных приятелей. Слишком часто я безрезультатно пыталась растопить холодных, как айсберг в океане, и расшевелить аморфных, как дохлая рыбина, существ.

Поэтому учти, я привяжусь к тебе еще сильней, если открою в тебе огоньки страсти, импульсивность, безбашенность, мучительную жажду перемен или океан невыплаканных слез. Я хочу найти человека, который чувствует.

Мне нравится, когда в человеке есть страсть, жар, есть жизнь, желание, блеск.

Пусть он много говорит, смешно выходит из себя, кричит или стучит кулаком по столу, но глаза при этом живые, бешеные, дикие. Мне неуютно со спокойными людьми. Как будто я бестактный ребёнок среди полумёртвых йогов. От них холод, пронизывающий, могильный, они не смеются шуткам, не обижаются на колкости. От них тоска. А я ненавижу тоску...

Я молча улыбался в ответ и понимающе кивал. Что-то в рассуждениях Элис напомнило мне меня же десять лет назад. Та же юношеская пылкость и нетерпимость к однообразию будней, то же отчаянное желание перешагнуть грань той уютной маленькой реальности, к которой тебя приучили. Но произнесенная девушкой фраза: «Я привяжусь к тебе еще сильней» заставила меня внутренне вздрогнуть и напрячься. Конечно, новая знакомая мне очень понравилась. Но одно дело – непринужденная дорожная беседа, и совсем другое – создание каких-то более прочных уз. Дружеских, или, чего доброго, любовных. Сейчас я был абсолютно к этому не готов! Мне бы со своими проблемами разобраться и хоть как-то устроиться в этом мире. Начать жизнь с нуля под новым именем. А пока что я чувствовал, что безумно хочу отдохнуть от себя. От своих постоянных сомнений, мыслей, тревог, воспоминаний. Хочу выйти из своей больной головы! Я надоел сам себе…

А зачем юной и привлекательной девушке взрослый неустроенный в жизни мужик, ушибленный вечным самокопанием?!

То ли Элис обладала способностью читать чужие мысли, то ли краски заката вдруг настроили девушку на грустный лад? Но она вдруг замолчала на полуслове, потом как-то нервно, одним глотком, допила свой чай и принялась немилосердно терзать гитару, крутя колки и извлекая из струн самые резкие негармоничные звуки. Я понял, что меня выпроваживают таким своеобразным способом. Поднялся, пробормотал какие-то вежливые слова и вышел, не дожидаясь ответа. На душе у меня опять стало пасмурно и тоскливо. Обидел девочку, взрослый дурак! А она перед тобой всю душу раскрыла. Хотя, чем это обидел? Ни слова ведь вслух не сказал! Может, она по моей кислой физиономии обо всем догадалась? Что мысленно я уже оттолкнул ее?

Эх, Карл-Себастьян-Иероним – дубина ты редкостная! Человеческое доверие – штука хрупкая. Элис уже начала доверять тебе, как родному, а теперь снова замкнулась в себе. И ничего уже не исправить! Ладно, может это и к лучшему. Девушка доедет до своего пункта назначения, там ее, скорее всего, ждут друзья или родные. И в их веселом теплом кругу она и думать забудет про странного, невеселого попутчика, с которым ее свела дорога.

- Вот так-то, краб Себастьян! – сердито сказал я своему отражению в темном стекле. – Залезай в свой панцирь и наблюдай мир оттуда! Чтоб ненароком кого-нибудь не оцарапать клешнями недоверия и обиды.

Море за окном куда-то пропало. И начали мелькать фонари, темные очертания складов и гаражей. Похоже, мы приближались к какому-то городу.

А не выйти ли мне на ближайшей станции? В конце концов, я же сказал, что мне без разницы, куда ехать.

Да и продолжать путь в одном вагоне с Элис, не имея возможности вновь поговорить с ней, было бы совсем паршиво. И как только поезд замедлил путь, я схватил свой вещмешок и выскочил в тамбур.

- Город Валенбург, стоянка две минуты - предупредила меня проводница.

- Понял. До свидания - ответил я.

И спрыгнул вниз. На перроне стоял автомат с шоколадками, играя роль комиссии по встрече. Из мусорного бака со значением поглядывал свежий труп скамейки. Вокруг вокзала гомонили девушки в очень коротких юбках, рядом кружили молодые люди в восточных усах. Стайка шумных подростков оккупировала сквер напротив. Вереница такси мигала вдоль длинного здания, по виду больше всего напоминающего тюрьму. Не сомневаюсь, что дневной Валенбург – прекрасный город, где в каждом доме действует шахматный клуб или библиотека, а в каждом парке играет симфонический оркестр. Но ночью он не выглядел местом, в котором мне нашлось бы, чем заняться.

Я быстро пересек привокзальную площадь и остановился на углу какого-то старинного дома с позолоченными масками львов на фасаде. Серые сумерки сменились ночным мраком, разбиваемым огнями фонарей и неоновым сверканием витрин. Я совершенно не представлял, куда мне идти и что делать дальше. Неугомонный дождь, который, похоже, решил преследовать меня в моих странствиях, опять начал накрапывать, и коленка постепенно наливалась знакомой болью. К тому же подкрепляющее действие одинокого бутерброда, которым угостила меня Элис, давно закончилось. Пожалуй, прежде чем устраиваться на ночлег, стоило поискать какое-нибудь заведение с приличной и недорогой кухней.

Оно нашлось, причем довольно быстро. В паре кварталов от шумного вокзала обнаружилось небольшое здание из красного кирпича, над которым переливалась яркая вывеска: Бар «Дикая утка». И символическое изображение летящей птицы, которая с успехом могла быть как уткой, так и гусем, лебедем и даже куропаткой. Из приоткрытой двери заведения доносились громкие голоса и лихое бренчание кантри, исполняемого, судя по звуку, на расстроенном банджо. Я немного поколебался перед тем, как зайти туда. Честно говоря, мне хотелось поужинать в каком-то более уединенном и тихом местечке. Но проголодался я на тот момент так сильно, что готов был проглотить светящуюся утку вместе с вывеской. И, отбросив дурацкие колебания, я решительно вошел внутрь заведения.

Все-таки это был не бар, а скорее кабачок или даже таверна. Стены из необработанного кирпича. Облака дыма, зависшие под закопченным потолком. Длинные дощатые столы и лавки вместо стульев. Современный вид этому помещению придавали лишь плакаты с изображениями рок - певцов, в изобилии развешанные по стенам. Да небольшая эстрада, стоящая у размалеванной граффити стены. С нее как раз соскочил парень в ковбойской шляпе, и в заведении воцарилась долгожданная тишина. Я скромно присел в углу и огляделся. Трое здоровенных мужиков в косухах увлеченно пили пиво за дальним столиком. Неподалеку от меня что-то шумно обсуждала группа пестро одетой молодежи. Тут ко мне подскочил парень в клетчатой рубашке и вежливо осведомился: что я буду заказывать? Оказывается, в этой рок -таверне имелись даже официанты.

Я глянул в меню, отпечатанном на нарочито желтой газетной бумаге и, хмыкнув, заказал утку под клюквенным соусом и пинту эля. Жаркое и выпивка были поданы точно в срок, причем, к моему удивлению, оказались отменного качества. Минут десять я был полностью увлечен гастрономическим наслаждением. А когда поднял голову, увидел, что на эстраде уже стояла… Элис.

Ресторан на вокзале под вечер похож на остров - здесь остались лишь те, чей корабль давно ушёл. Я смеюсь по привычке, не веря, что это просто - быть на острове грешных молящимся моряком. Не читаю канцоны, не повторяю имя - моя библия стёрта пьяным гольфстримом в ноль. Она будет прочитана тысячу раз другими - но лишь мной переложена в песню, в морскую соль.

Девушка опять пела что-то тревожное и незнакомое. И этот долгий, переходящий в ночь вечер, и дорожная усталость, и тепло старой таверны так чертовски правильно сочетались со словами ее баллады:

И пока я на острове тех, кто не верит в южный, в корабельные снасти, в бога чужих морей - будет голос мой холоден, груб и слегка простужен - это значит опасен для большинства людей. Для сирен, их мужчин, капитанов, бродяг и кошек моя кровь так сладка, что не нужен потом коньяк. Эта чаша конечна... Только кого тревожит, что другой не отыщешь после - пьянеть вот так.

Похоже, в этом заведении мою попутчицу слышали уже не раз. Молодежь покачивалась в такт музыке и подпевала. Даже обладатели мощных косух оторвались, наконец-то, от своего пива и издали несколько одобрительных возгласов.