Дегуманизация и отключение внутреннего контроля

Дегуманизация — основное положение, объясняющее жестокость человека к человеку. Дегуманизация возникает всякий раз, когда одни люди начинают считать, что моральные нормы, определяющие, что значит быть человеком, к другим людям не относятся. Дегуманизируя других людей, мы превращаем их в объекты, не считаем их людьми. Считая, что некоторые люди или группы не относятся к человечеству, дегуманизируя их, мы отказываемся от моральных принципов, обычно управляющих нашим отношением к другим людям.

Дегуманизация — основной процесс, способствующий возникновению предрассудков, расизма и дискриминации. Дегуманизация принижает других, объявляя их «испорченными», «неполноценными». Социолог Ирвин Гоффман[307]описывает процесс социальной дискредитации инвалидов. Их считают «не совсем» людьми и, следовательно, неполноценными.

В такой ситуации нормальные, морально устойчивые и даже самые добродетельные люди способны на ужасную жестокость. Отказывая другим людям в тех или иных человеческих качествах, мы автоматически облегчаем негуманные действия по отношению к ним. И тогда «золотое правило» звучит по-новому: «Поступай с другими так, как хочешь». С дегуманизированным «объектом» легко обращаться бездушно или жестоко, игнорировать его требования и просьбы, использовать его в своих интересах и даже убить, если они нас раздражает[308].

Один японский генерал вспоминает, что его солдаты с легкостью убивали мирных жителей во время вторжения в Китай перед Второй мировой войной, «потому что мы относились к ним, как к вещам, а не как к таким же людям, как мы сами». Очевидно, во время изнасилований в Нанкине в 1937 г. это было именно так. Вспомните женщину из племени тутси (мы говорили о ней в первой главе), которая лично организовывала массовые изнасилования, — другие люди были для нее просто «насекомыми», «тараканами». Точно так же нацистский геноцид евреев начался с пропагандистских фильмов и плакатов, изображавших других людей в виде отвратительных животных — паразитов, ненасытных крыс. Линчевание чернокожих толпами белых по всей территории Соединенных Штатов точно так же не считалось преступлением против человечности — ведь это были не люди, а всего лишь «ниггеры»[309].

Резня в Милай (Сонгми), когда американские солдаты убили сотни мирных жителей-вьетнамцев, тоже была результатом дегуманизации. Американцы пренебрежительно называли «узкоглазыми» всех жителей Азии[310]. Во время войны в Ираке на смену «узкоглазым» пришли «хабибы» и «хаджи», и уже новые солдаты унижают не похожих на них мирных жителей и солдат. «Вы просто пытаетесь забыть, что они люди, и относитесь к ним, как к врагам, — сказал сержант Меджия, отказавшийся вернуться на войну, которую считал отвратительной. — Вы называете их „хаджи“, понимаете? Вы делаете все, что поможет вам спокойно убивать и издеваться над ними»[311].

Такие унизительные прозвища и связанные с ними образы могут оказывать мощное мотивирующее влияние. Это подтверждает один замечательный лабораторный эксперимент. Мы уже говорили о нем в первой главе, а здесь рассмотрим его подробнее.

Экспериментальная дегуманизация: студенты-«животные»

Мой коллега из Стэнфордского университета Альберт Бандура и его студенты разработали прекрасный эксперимент, изящно демонстрирующий влияние дегуманизирующих прозвищ и то, как они провоцируют нас проявлять жестокость к другим людям[312].

72 добровольца мужского пола из соседних колледжей разделили на «группы наблюдателей» из трех человек. Им нужно было наказывать за неверные решения других студентов, «испытуемых», якобы входивших в «группы принятия решений». На самом деле «испытуемыми» были сами «студенты-наблюдатели».

В каждом из 25 опытов наблюдатели слышали, как группа, принимавшая решение (наблюдателям сказали, что она находится в соседней комнате), обсуждала коллективное решение. Наблюдатели располагали информацией, позволявшей им оценивать правильность ответов. Всякий раз, когда группа принимала неверное решение, наблюдатели должны были наказать ее за ошибку, давая членам «группы принятия решений» удары током. В каждом опыте они могли выбирать силу тока, от умеренного первого до максимального, десятого уровня. Удар током при этом получали все члены «группы решений».

Наблюдателям сказали, что в этом проекте участвуют люди из разных слоев общества, чтобы увеличить его объективность, но каждая «группа решений» состоит из людей одинакового социального слоя. На самом деле это было сделано для того, чтобы позитивные или негативные прозвища можно было применить к членам всей группы.

Исследователи варьировали две переменные этой базовой ситуации: характер прозвищ «жертв» и степень личной ответственности наблюдателей за удары током. Добровольцев случайным образом разделили на три группы по характеру прозвищ, которые получали их «жертвы», — дегуманизирующие, гуманизирующие и нейтральные, и на два уровня ответственности — личную и коллективную.

Сначала давайте рассмотрим, как использовались прозвища и к чему это привело. Затем посмотрим, как повлияла на ситуацию степень личной ответственности. В начале исследования участники из каждой группы «как бы случайно» слышали разговор по внутренней связи между ассистентом и экспериментатором о тестах, якобы заполненных участниками «групп решений». Ассистент небрежно замечал, что личные качества участников этой группы, выясненные во время тестирования, подтвердили мнение человека, который приглашал их принять участие в эксперименте. В ситуации дегуманизации участников «группы решений» он называл «кучкой грязных животных». В ситуации гуманизации их, наоборот, называли «порядочными, разумными и достойными людьми». В третьем случае, в нейтральной ситуации, ассистент не давал никаких оценок участникам «группы решений».

Важно отметить, что участники исследования не общались со своими «жертвами» и поэтому никак не могли оценить участников «группы решений» сами или понять, справедливы ли слова ассистента. Прозвища были просто отзывами постороннего человека о других молодых людях, тоже студентах, вероятно, тоже добровольцах, просто играющих определенную роль в этой ситуации. Повлияли ли прозвища на отношение студентов к тем, за кем они якобы наблюдали? (На самом деле никаких «тех» не было, была только обычная магнитофонная запись, имитировавшая обратную связь.)

Выяснилось, что прозвища оказывали сильное влияние на то, как сильно студенты наказывали своих подопечных. Те, кого дегуманизировали, назвав «животными», получали больше всего ударов током, и сила тока постепенно росла более чем в десяти пробах. С каждой пробой она становилась все больше и больше и достигла средней величины в 7 баллов, при максимальной величине в 10 баллов, для каждой группы участников. Те, кого назвали «достойными людьми», получали меньше всего ударов током, а участники нейтральной группы оказались посередине между этими двумя крайностями.

Более того, во время первой пробы не было никакой разницы в уровне тока между участниками трех групп — сила тока везде была одинаково низкой. Если бы исследование на этом закончилось, то его вывод состоял бы в том, что прозвища не имеют никакого значения. Но с каждой следующей пробой, когда количество ошибок участников «групп решения» начинало расти (что было запланировано экспериментатором), и сила тока в этих трех группах стала отличаться. Те, кто наблюдал за «животными», применяли более высокую силу тока в течение длительного времени. Этот результат сопоставим с увеличением силы тока в анонимных группах студенток в моем более раннем исследовании. Такой рост агрессивной реакции в течение длительного времени, связанный с практикой или с опытом, демонстрирует эффект самоподкрепления. Возможно, удовольствие здесь связано не столько с возможностью причинять боль другим людям, сколько с ощущением власти и контроля, которые мы испытываем, когда получаем власть давать другим то, чего они заслуживают. Исследователи указывают, что прозвища, лишающие их носителей человеческих качеств, способны провоцировать определенные реакции.

Столь же произвольные позитивные прозвища привели к тому, что к их носителям участники эксперимента относились более уважительно — ведь некий авторитет характеризовал их положительно. Тех, кого назвали «достойными людьми», били током меньше всего. Таким образом, способность гуманизации противодействовать жестокости имеет такую же теоретическую и социальную важность, как и феномен дегуманизации. Здесь можно сделать важный вывод о том, какой властью обладают слова, прозвища, идеология и стереотипы: их можно использовать и во зло, и во благо. Сократ говорил, что «когда слово не бьет, то и палка не поможет». А мы сказали бы, что когда слово бьет, то и палка не нужна.

Наконец, что можно сказать о влиянии ответственности на силу тока? Сила тока была значительно выше, когда участники считали, что удар током — коллективное решение группы, чем когда решение ударить «испытуемого» током каждый из членов группы принимал самостоятельно. Как мы уже видели, коллективная ответственность, какую бы форму она ни принимала, ослабляет запрет на жестокость по отношению к другим. Как и следовало ожидать, очень высокая сила тока была зафиксирована в тех случаях, когда участники не несли личной ответственности, и когда их жертвы были дегуманизированы.

Когда исследовательская группа Бандуры стала выяснять, как участники оправдывали свои действия, оказалось, что дегуманизация побуждала людей искать оправдания, а они, в свою очередь, увеличивали интенсивность наказаний. На основании данных о том, как люди «обходят» обычные запреты жестокости по отношению к другим, Бандура создал концептуальную модель отключения внутреннего контроля.