Глава XI. Дерзкое ограбление
Два часа спустя Фандор, сидя в кабинете редакции «Капиаль», перечитывал корректурные листы статьи, которую продиктовал ему полицейский.
Он написал слово в слово то, о чем говорил Жюв, и таким образом у читателей создается представление, будто он сам участвовал во всех перипетиях этого приключения, хотя единственным свидетелем случившегося был знаменитый сыщик.
Это было неважно, главное, чтобы информация была представлена публике надлежащим образом.
И потом, нужно было, чтобы неизвестные авторы ограбления ни в коем случае не заподозрили об отлучке Фандора с места происшествия и его погоне, закончившейся встречей с Жювом.
Итак, Жером Фандор заканчивал корректуру своего сенсационного репортажа, когда в редакцию прибыли бюллетени агентства Авас.
Журналист начал бегло просматривать их, надеясь узнать что-либо интересное из последних новостей.
Внезапно, натолкнувшись на одно из сообщений, он побледнел и в волнении с грохотом ударил по столу.
— Однако, я же не сошел с ума, — пробормотал он.
Схватившись руками за голову и вдумываясь в каждое слово, Фандор заново перечитал телеграмму агентства Авас, в которой сообщалось:
«По делу с улицы Четвертого Сентября.
Новости последнего часа: в результате осмотра тележки номер 2 на ней был обнаружен кровавый отпечаток. Вызванный г-н Бертильон тут же определил личность, которой принадлежит этот след.
Отпечаток оставлен рукой Жака Доллона, преступника, уже разыскиваемого за убийство баронессы де Вибре и ограбление княгини Сони Данидофф».
Жером Фандор с яростью смотрел на эти строчки:
— Но я же не чокнутый! Я же в своем уме, черт возьми! Жак Доллон мертв… Полсотни людей видели его мертвым… В то же время и Бертильон не может ошибаться…
Глава XII. Обыск
Из автобуса, следовавшего по маршруту Отей — Мадлен, легко и проворно соскочил человек…
Определить его возраст было довольно трудно, так как лица его почти не было видно из-за широкой мягкой шляпы — бразильского сомбреро, — края которой были загнуты вниз, и высоко поднятого воротника плаща.
Помимо всего прочего, этот человек на протяжении всего пути сидел, повернувшись спиной к пассажирам, и, казалось, был занят тем, что наблюдал за движениями водителя.
Доехав до конца улицы Моцарта, где начинался перекресток улиц Лафонтен, Пуссэн и Ле-Першан, он с заметным облегчением покинул автобус.
— Проклятая колымага, — проворчал он, — это корыто, кажется, не едет, а стоит на одном месте. Есть от чего сойти с ума…
Тут в вечерней тишине раздался бой башенных часов с находившейся рядом церкви Отей, которые своим серебряным звоном монотонно отсчитали восемь ударов. Странный субъект хмыкнул.
— Ладно, в конце концов, я не спешу. У меня впереди еще есть пару часов.
Сойдя с оживленной улицы, он свернул к маленьким, недавно проложенным улочкам, которые соединяли конец улицы Моцарта с бульваром Монморанси.
Мужчина шел быстрым шагом.
— Улица Раффэ? Итак, если я не ошибаюсь, это здесь.
Он стоял на крутой и пустынной улочке, которая называлась именно так и на протяжении всей длины которой по обе ее стороны возвышались небольшие симпатичные коттеджи.
Широким шагом загадочный персонаж бесшумно подошел к одному из этих особняков.
Оказавшись возле решетчатой ограды, отделяющей частное владение от улицы, он бросил через нее пристальный взгляд на дом.
— Так, так! — вслух сказал он самому себе. — Все верно, мне придется подождать около двух часов… Они еще сидят в столовой, судя по тем окнам, где горит свет…
После дома, который, по всей видимости, вызывал сильное любопытство, незнакомец перевел взгляд на тянувшуюся вдаль улицу Раффэ. Заинтересовавший его особняк находился почти посередине холма, по которому проходила улочка, и как раз в том месте, где от нее отходила другая улица, улица Доктор Бланш. Таким образом, дом располагался как бы на углу двух пересекающихся улиц.
Отей был далеко не многолюдным кварталом, можно сказать, малонаселенным, но улица Раффэ выглядела еще более пустынной. Ни машин, ни прохожих…
С наступлением сумерек ни одной души не было видно на холмистой улочке, никто не проходил и на улицу Доктор Бланш.
Посмотрев по сторонам, темная личность удовлетворенно хмыкнула. Подозрительный тип также отметил про себя слабый свет уличных фонарей, убедившись, что из окон соседних домов никто не сможет заметить его перемещения.
Наигранным, театральным голосом он дважды повторил:
— Никого! Никого!.. Ах, ожидание, конечно, не доставляет особого удовольствия, но зато местечко очень спокойное, и я смогу без помех приняться за работу, которая ждет меня сегодня ночью. Еще днем, прогуливаясь здесь, я увидел, что место в самом деле расположено крайне удачно…
Перейдя улицу Раффэ, незнакомец вышел на улицу Доктор Бланш и, завернувшись в свой огромный черный плащ, прижался к одному из углов забора, идущего вдоль тротуара. Там он замер, не двигаясь и не делая лишних движений. Случайный прохожий наверняка прошел бы мимо, не догадываясь о его присутствии, настолько неподвижно стоял незнакомец и настолько тень его смешивалась с чернотой ночи…
Внезапно он вздрогнул. Спокойствие вечера было потревожено ударами церковных часов, пробивших девять… Вдалеке эхом раздался перезвон колокола какого-то монастыря, зовущего на вечернюю молитву. Установившаяся после этого тишина стала еще глубже, ночь еще темнее…
Вдруг дверь подъезда особняка, который только что с таким любопытством рассматривал незнакомец, распахнулась, и темноту прорезал сноп вырвавшегося из дома света.
Послышался разговор двух женщин.
Одна из них, по-видимому, старшая, спрашивала:
— Вы выходите из дому, милочка?
— О, не волнуйтесь, мадам, — отвечала, судя по голосу, молоденькая девушка, — не надо ждать меня, я хочу только спуститься к почте…
— Но можно дать ваше письмо Жюлю, он отнесет…
— Нет, я хочу отнести его сама…
— Может быть, вас проводить? В этот час на улицах безлюдно…
Тот же голос, молодой и звонкий, ответил:
— Нет, нет! Мне не страшно… К тому же, безлюдна лишь улица Раффэ, а как только я выйду на улицу Моцарта, мне не надо будет ничего опасаться.
Яркий квадрат, светившийся в темноте сада, резко пропал.
Незнакомец, не упустивший ни одного слова из разговора женщин, услышал, как хлопнула входная дверь и как заскрипел под ногами девушки гравий, которым была усыпана дорожка, ведущая к калитке. Плохо смазанная калитка недовольно скрипнула, и на слабо освещенном тротуаре улицы вырос хрупкий и изящный силуэт девушки…
Незнакомец не спешил выходить из тени. Подождав, пока девушка быстрым шагом прошла мимо него и удалилась на достаточное расстояние, он осторожно, держась как можно ближе к стенам домов, последовал за ней…
«Никаких сомнений, это она! — говорил он себе. — Да я узнал ее голос. Но куда же она, в самом деле, идет… Тысяча чертей. Это может затруднить задачу…»
Правда, он тут же успокоил себя:
«Ладно! Увидим. В конце концов, зачем ей было врать. А может, любовное свидание? Ну, это вряд ли. Скорее всего, она, как и сказала, пошла на почту… Через четверть часа она вернется, и тогда… тогда…»
Между тем девушка, за которой так пристально следил незнакомец, продолжала шагать по улице, совершенно не подозревая о том, что она стала объектом слежки.
Она спустилась к улице Моцарта, свернула на улицу Пуссэн, бросила в почтовый ящик письмо и, повернувшись, не спеша пошла обратно к дому. Незнакомец не решился идти за ней до почтового отделения квартала Отей, очевидно, потому что для этого ему бы пришлось проходить по оживленным улицам, что, наверное, не входило в его планы. Он остановился на последней темной и пустынной улочке и стал терпеливо ждать.
Увидев, что девушка возвращается, он облегченно вздохнул.
«Ага, вот и наше дорогое дитя. Она возвращается, все идет как надо… Скоро мы устроим кое-что забавное. Правда, смеяться буду я один…»
Если бы посторонний наблюдатель мог заметить лицо незнакомца, ухмыляющегося при этих словах, то он, наверное, содрогнулся бы от мрачного оскала и отвратительной гримасы, перекосившей лицо странного персонажа.
Через несколько минут девушка уже подходила к небольшому особняку, стоящему на улице Раффэ. Пройдя сад, она нажала на звонок входной двери…
Ей открыла полная женщина.
— Ах, это вы, милочка?
— Да, мадам.
— Не было никаких неприятных встреч по дороге, Элизабет?
Элизабет Доллон — девушка, действительно, была не кем иным, как нежной сестрой несчастного художника, — улыбнувшись, кивнула головой.
— Правда, мадам, я добралась благополучно… Я так и знала, что вы будете меня ждать… Я очень сожалею!
— Да нет, нет!.. Скажите лучше, Элизабет, Жюль предупредил меня, что вы завтра целый день будете дома. Этот бедный парень настолько глуп, что я подумала, не ошибся ли он. Вам нанесут завтра визит?
— Да, возможно, ко мне придут. Если же случайно мне придется отлучиться на некоторое время, за покупками например, то я передам через Жюля, чтобы меня подождали… так или иначе, надолго я никуда выходить не буду…
— Ну, что же, понятно, милочка. А сейчас, спокойной ночи, я пойду к себе…
Расставшись с госпожой Бурра, хозяйкой семейного пансиона, у которой Элизабет Доллон остановилась сразу же после трагических событий, перевернувших ее жизнь, девушка отправилась в свою комнату…
Она закрыла дверь на ключ, зажгла лампу… и вдруг ее улыбающееся лицо приобрело растерянное, испуганное выражение.
— Только бы он пришел, — очень тихо прошептала она, — о, мне страшно, как мне страшно, как мне ужасно страшно…
Девушка неподвижно стояла посередине комнаты, бросая вокруг себя испуганные взгляды…
Да, наверное, в комнате Элизабет Доллон произошло нечто необычное, раз в ней был такой ужасный беспорядок, ведь Элизабет — девушка аккуратная и любящая порядок. Ящики комода были вытащены и сложены в углу комнаты, рядом валялась сброшенная в кучу одежда, чуть дальше стоял заваленный книгами диван. Большой чемодан, сплетенный из ивовых прутьев, в котором Элизабет Доллон хранила бумаги, принадлежащие брату, лежал на полу с открытой крышкой. Документы валялись кипами на полу, разбросанные по всей комнате…
Элизабет Доллон отсутствующим взглядом посмотрела на царивший в ее комнате беспорядок и еще раз повторила:
— Боже! Боже! Только бы он пришел! Что же все это означает?
Правда, девушка быстро взяла себя в руки. Ее лицо вновь приобрело характерное для нее ясное и серьезное выражение.
— Надо спать! — сказала она. — Меня уже давно клонит ко сну. Если я засну, то быстрее наступит завтра…
Элизабет задула лампу, и комната окунулась во мрак.
Прошло лишь несколько минут с того момента, как в комнате Элизабет Доллон погас свет, — было около половины одиннадцатого вечера, — когда входная дверь в маленький особняк открылась вновь…
Бесшумно, озираясь по сторонам и шагая не по дорожке сада, гравий которой скрипел под ногами, а по грядкам вдоль цветников, какой-то человек направился от дома к забору, отделявшему сад от улицы.
Там, оглянувшись, он тихо и протяжно свистнул… Почти сразу же в ответ раздался похожий свист, и голос в темноте спросил:
— Это вы, Жюль?
— Да, патрон…
Человек, только что покинувший дом — слуга Жюль.
Другой, которого Жюль назвал патроном — незнакомец, вот уже больше двух часов терпеливо выжидавший возле дома…
— Все нормально, Жюль?
— Все нормально, патрон.
— Ничего нового?
— Ничего, патрон. Ах, да, она написала письмо!
— Кому?
— Не знаю, я не видел, патрон.
— Рыжий осел…
Слуга Жюль начал горячо возражать:
— Я не виноват, она писала письмо не в гостиной, а у себя в комнате… У меня не было возможности подсмотреть что-нибудь…
— Ладно… Она что-нибудь говорила?
— Нет, ничего.
— У нее был взволнованный вид?
— Немного да.
— Хорошо, никто ни о чем не пронюхал?
— Надеюсь, что нет, патрон… О, упаси Господи, если бы кто-нибудь мог подумать…
Незнакомец повелительным и сухим голосом перебил Жюля:
— Ладно, хватить болтать, у нас нет времени…
— Как? Мы не…
— Да, надо приниматься за работу…
— За работу? Сейчас? Этой ночью! Ах, патрон, вы имеете в виду…
— Да, да! Неужели ты считаешь, что я назначил тебе сегодня встречу ради простого удовольствия поболтать с тобой? Давай, болван, вперед!
— Что нужно делать?
Тот, с которым слуга пансиона разговаривал с подчеркнутым почтением, ответил не сразу:
— Мне не совсем хорошо виден дом из-за деревьев… Горят там где-нибудь окна? Все ли заснули в доме?
— Да, все уже спят…
— Хорошо, а она?
— Конечно, она тоже.
— Ты сделал все, как я сказал?
— Да, патрон…
— А сейчас?
— Что сейчас?
— Я хочу сказать, ты выполнил мой последний приказ?
— Да, да, будьте спокойны! Я зашел в ее комнату и проверил: лампа не горит…
— Ладно! Тогда…
Тут над стеной, окружавшей сад и состоявшей из кирпичного возвышения высотой примерно в человеческий рост, и небольшой железной ограды, укрепленной на нем, едва заметно мелькнула тень… Бесшумно и чрезвычайно ловко перемахнув через забор, незнакомец очутился рядом со слугой Жюлем.
— Гм, через такой забор может перелезть любой ребенок…
При слабом лунном свете слуга рассмотрел перескочившего через забор человека.
Внешность последнего была настолько фантастической и необычной, что у несчастного Жюля задрожали колени… Незнакомец, пробравшийся во владение г-жи Бурра, избавился от своего длинного плаща и широкого сомбреро; теперь он был с ног до головы одет во что-то вроде черного трико, плотно облегавшего его тело и похожего на одежду домушников, мрачное одеяние, позволяющее тем, кто его носит, смешиваться с ночной темнотой и незаметно прятаться в темных углах, где любая другая одежда привлекла бы внимание окружающих… Но загадочная личность, однако, не была похожа на обычного вора-домушника. Лицо незнакомца было спрятано под черным капюшоном с прорезями для глаз, через которые дьявольским пламенем светились глаза…
— Патрон! Патрон! — лепетал Жюль. — Что вы сейчас собираетесь делать?
Таинственный незнакомец, выглядевший как призрак, презрительно усмехнулся.
— Болван! — сказал он. — Иди вперед, хотя нет, стой, пойдешь за мной и чтобы без шума, понял? Иначе заплатишь своей шкурой! Смотри мне!
Мужчины молча двинулись к дому. Но если слуга Жюль прилагал невероятные усилия, чтобы не наделать шуму, то его напарнику, напротив, казалось вполне привычным делом шагать бесшумно по дороге. Он был почти невидим в своем черном одеянии, движения его были просты и естественны…
Вскоре сообщники подошли к дому…
— Открывай! — приказал главный.
Жюль вставил в замок ключ, который захватил с собой, чтобы выйти из дома в сад, и дверь бесшумно открылась.
— Осторожно! — шепнул человек в маске. — Ты останешься стоять на середине лестницы; наверху ты мне не нужен…
— Но…
— Я так сказал! Ты останешься здесь стоять на стреме… Если ты услышишь крик, означающий, что меня обнаружили, быстро спускайся вниз и устрой большой шум. Кричи изо всех сил: «Хватайте его! Хватайте его!» Тогда в первые минуты замешательства каждый бросится к тебе, в твою сторону, и у меня будет время улизнуть…
Несмотря на охвативший его страх, рыжий Жюль, услышав эти распоряжения, не посмел возразить.
— Хорошо, патрон, — прошептал он, — я сделаю, как вы сказали…
— Я надеюсь, — ответил человек в маске.
Оставив своего сообщника на лестнице между первым и вторым этажом, он продолжал подниматься…
Словно человек, знавший все входы и выходы в доме, он, не колеблясь, повернул в коридоре прямо к двери комнаты Элизабет Доллон.
На секунду приложив ухо к двери, он сказал:
— Дышит ровно, значит, спит…
Он вытащил из кармана ключ, попытался вставить его в замочную скважину, но не мог этого сделать.
«Черт, — сказал он себе, — эта девчонка закрылась ключом изнутри… Что же мне делать? Если я с силой протолкну свой ключ, тот, который находится с другой стороны двери, упадет и наделает грохоту, что совсем не входит в мои планы. Да, но как же Жюль недавно заходил в комнату?»
Таинственный посетитель мгновение размышлял, затем стукнул себя по лбу:
«Ну и осел же я! Я забыл, что он открутил болты, которые держат замочную личину… достаточно слегка надавить…»
Незнакомец надавил плечом дверь, и та поддалась…
Чрезвычайно осторожно он закрыл дверь за собой, подошел к окну и задернул занавески.
— Проклятый Жюль, — пробурчал он, — он мог бы подумать об этой мере предосторожности!..
Затем, вытащив из кармана небольшой электрический фонарик, он провел лучом света по всей комнате. Действовал он совершенно спокойно и хладнокровно… При свете фонарика он подошел к дивану, занимавшему один из углов комнаты. На нем, мертвенно-бледная, лежала Элизабет…
— Отличный наркотик! — удовлетворенно проворчал мрачный тип. — Отличный… Стоит только подумать, что она приняла его за ужином, после этого выходила из дому, и все равно он начал действовать, черт возьми! Надо признаться, химик, который продал мне рецепт приготовления этого вещества, не зря получил деньги…
Человек отошел от Элизабет и направился к чемодану, содержимое которого устилало весь пол.
— Проклятые бумаги, — тихо произнес он, — представить только, что…
Но он тут же пожал плечами:
— Впрочем, продолжать поиски уже слишком поздно. Поступим по-другому. Закрыв рот той, которая может говорить, я получу тот же самый результат… Так даже лучше! Итак, за дело!
Без всякого усилия — настолько сильными и крепкими были руки человека в маске — он поднял несчастную Элизабет Доллон…
— Идемте, мадемуазель, будем баиньки! Здесь вам будет удобнее спать, и сон ваш, обещаю вам, будет здесь длиться гораздо дольше.
Он положил несчастную девушку на пол, подошел к небольшой газовой плите и вытащил оттуда резиновый шланг, втиснул конец его между зубами жертвы и открыл кран…
«Отлично! — сказал он себе, поднимаясь с пола. — Завтра утром, проснувшись, достопочтенная г-жа Бурра включит газовый счетчик. Это произойдет часов в восемь, самое позднее, в девять. Наркотик еще будет действовать, и, таким образом, нежная Элизабет перейдет в мир иной без криков и страданий… Но сейчас мешкать нельзя, — встрепенулся он, — надо идти к Жюлю и отдать необходимые распоряжения…»
Незнакомец вышел в коридор и потянул дверь на себя. Свое мрачное дело он продумал до мелочей… Болты, держащие гнездо для замка на дверной раме, вернулись на свое место… Ключ остался в замочной скважине с внутренней стороны… Никому бы не пришла в голову мысль, что достаточно лишь небольшого усилия, чтобы проникнуть в комнату…
— Нужно сделать так, чтобы слуга, подметая завтра пол, случайно не толкнул дверь и не обнаружил фокус.
Человек в маске нагнулся и засунул под дверь подкладной брусок, плотно вставший между полом и дверью. С этого момента дверь, которую подпирал клин, невозможно было открыть, не применив силу…
Бросив напоследок взгляд вдоль коридора и убедившись, что все вокруг спокойно, незнакомец так же бесшумно начал спускаться на первый этаж.
На лестнице его ждал Жюль:
— Ну как, патрон?
Голос Жюля дрожал.
В отличие от слуги, человек в маске говорил совершенно спокойно:
— Готово! Дело сделано! Я подпер дверь клином, будь осторожен завтра, когда будешь подметать рядом пол, понял?
Слуга Жюль опустил голову:
— Да, да… Вы ее…
Окончить фразу он не успел. На его плечо тяжело легла рука главного.
— Слушай! — тихо прошептал человек в маске. — Я не люблю повторять по двадцать раз свои приказы, я тебе уже говорил, что мне не нравится, когда мне задают вопросы… Намотай это себе на ус… Ты хочешь знать, убил ли я ее? Нет, я ее не убил, но я сделал так, что она убьет себя сама! Самоубийство, понимаешь? Больше мне сказать тебе нечего! Ах, да, вот что, завтра сделай так, чтобы в ее комнату попали как можно позже… Если ее будет спрашивать г-жа Бурра или кто-нибудь другой, скажи, что ты видел, как она только что выходила…
— Но, — ответил Жюль, — это невозможно, патрон. Она как раз завтра ждет гостей! Она сказала мне, что останется дома на целый день…
Человек в маске раздраженно скрипнул зубами:
— Болван! Что это меняет! Ты скажешь: «Мадемуазель Элизабет только что вышла, но она меня предупредила, что идет недалеко и что вернется минут через двадцать…» Если потом, опять спросят про нее, ты ответишь, что она еще не возвращалась… А когда все откроется, то покажется совершенно естественным, что человек, решивший покончить с собой, — а она покончит с собой, понимаешь! — сделал так, чтобы ему не помешали осуществить задуманное… Ты ухватил мысль?
— Да, патрон, да…
Они вернулись в сад. Перед тем как перелезть через забор, человек в маске на прощанье сказал:
— Ладно, пока! Исполни все, что я велел, и держи язык за зубами! Ты знаешь, сколько можешь заработать на этом, а также, чем ты рискуешь. Все, давай!
— Вы придете завтра, патрон?
Человек в маске смерил взглядом своего сообщника:
— Я приду тогда, когда мне вздумается!
И ловко, без разбега, одним махом вскочил на верх кирпичной стены, перелез через ограду и исчез в темноте…
Опустив голову, Жюль без сил от пережитого, медленно направился, тревожно озираясь по сторонам, к подъезду дома…
Глава XIII. На улице Раффэ
Маре, один из репортеров «Капиталь», приветствуя, пожал руку Фандору.
— Как сегодня ваше настроение, дорогой?
— Не очень…
— Ну, тогда я уверен, что это поднимет вам настроение: вот для вас письмо от дамы, его по ошибке положили на мой стол.
Фандор усмехнулся:
— От дамы? Вы, наверное, ошиблись. К тому же, как вы узнали, что письмо от дамы?
— Ну, по почерку, бумаге, множеству признаков, и потом, вы же знаете, я никогда не ошибаюсь!
Маре небрежно бросил на письменный стол Фандора небольшой конверт с широкой черной каймой.
— В самом деле, — ответил Фандор, — это письмо от женщины. Но от кого же? Ах, ну конечно!..
Он нервным движением разорвал конверт, в то время как его приятель, уходя, бросил насмешливо на прощание:
— Дорогой друг, оставляю вас наедине с этим нежным посланием, не буду мешать вашим мыслям!
Добрый приятель Жерома Фандора был бы очень удивлен, если бы увидел, какая мрачная тень легла на лицо его коллеги, когда тот начал читать письмо, которое он считал любовным посланием.
Жером сразу бросил взгляд на подпись: «Элизабет Доллон» и невольно вздрогнул:
«Какое у нее ко мне дело?»
Может быть, после необычного происшествия на улице Четвертого Сентября она, поверив версии полиции, вновь начала убеждать себя, что ее брат жив.
Развернув лист, журналист быстро пробежал глазами письмо:
«Уважаемый господин Фандор, Вы были так добры ко мне, когда я сражалась со всеми моими несчастиями, Вы проявили ко мне поистине настоящую симпатию, что я, не колеблясь, решила еще раз просить у Вас помощи. Со мной случилось нечто необычное, чего я не могу объяснить даже себе, но что, однако, заставляет меня по-прежнему верить в то, что мой бедный брат жив, невиновен и удерживается силой теми, кто принуждает его взять на себя ответственность за те ужасные преступления, о которых Вы знаете.
Сегодня, пока я ходила по городу за покупками, какой-то неизвестный, которого никто не заметил в пансионе, проник в мою комнату! Когда я вернулась, все было перевернуто вверх дном, мебель была разворочена, а все бумаги разбросаны по полу.
Представьте себе мое потрясение.
Я не думаю, что те люди, которые проникли в мою комнату, хотели напасть на меня либо обокрасть. Я положила на камин свои скромные драгоценности, и они остались нетронутыми. Целью этих людей было не ограбление. В таком случае, что же?
Вы, возможно, скажете, что у меня разыгралось воображение… Однако, уверяю Вас, я стараюсь быть спокойной, хотя это не совсем мне удается, так как — должна ли я признаваться? — мне очень страшно!
Я только что сказала Вам, что у меня ничего не украли; тем не менее я думаю, что для Вас будет интересным, если я расскажу об одном странном совпадении.
Я совершенно уверена, что в небольшом красном бумажнике оставила листок бумаги, о котором я Вам говорила и который был найден в день смерти г-жи де Вибре в доме моего брата, листок, исписанный, как я вам тогда сказала, зелеными чернилами неизвестным мне почерком. В том хаосе, который я обнаружила в своей комнате, первым делом, не знаю даже почему, я начала искать эту бумагу. Маленький бумажник валялся на полу среди других вещей, но листка там уже не было.
Неужели я ошиблась? Неужели я засунула этот листок в какое-нибудь другое место, или же, когда злоумышленники переворачивали комнату вверх дном, листок случайно затерялся среди остальных бумаг?
Но я почему-то убеждена, что у грабителей, проникших в мою комнату, была лишь одна цель — завладеть этим листком.
Как Вы думаете?
Конечно, я отдаю себе отчет в том, что моя просьба выглядит нескромно, но Вы знаете, насколько я несчастна, и Вы должны понимать, как мало нужно мне в моем положении, чтобы потерять самообладание. Я хотела бы поговорить с Вами обо всем этом и узнать Ваше мнение. Зная Вашу находчивость, я думаю, мы смогли бы вместе отыскать что-нибудь, какую-нибудь деталь, улику, проливающую свет на это странное и непонятное ограбление. Я ничего не трогала в своей комнате.
Я останусь завтра весь день у себя дома и буду ждать Нас; если сможете прийти, приходите. У меня такое ощущение, что меня все покинули и довериться я могу только Вам…»
Жером Фандор читал и перечитывал письмо, написанное дрожащей рукой.
— Бедняжка, — пробормотал журналист, — эта жуткая история еще больше взволнует ее. Мне начинает казаться, что это никогда не кончится и что полиция никогда не найдет ключ ко всем этим загадкам.
Действительно ли неизвестные пробрались в комнату Элизабет Доллон для того, чтобы выкрасть этот документ?
С одной стороны, это маловероятно! Она мне сказала, что в нем не было ничего компрометирующего… Но тогда к чему этот тщательный обыск? Нет, она права: если злоумышленники были грабителями, они бы взяли драгоценности, значит, они явились именно за этим документом… К тому же, обычным взломщикам было бы чрезвычайно трудно проникнуть в ее комнату, поскольку в семейном пансионе много жильцов и пройти средь бела дня незамеченным просто невозможно для постороннего человека…
Нет, эта дерзкая попытка ограбления говорит о том, что она связана с другими делами, в которых фигурирует имя Жака Доллона.
Здесь видна все та же необычайная дерзость, та же уверенность в безнаказанности, та же тщательная и долгая подготовка к ограблению, которое было нелегко совершить в этом семейном пансионе, где постоянно кто-то приходит и уходит. Грабители, по всей вероятности, в любую минуту рисковали быть застигнутыми на месте преступления…
Журналист прервал свои размышления, чтобы еще раз перечитать письмо Элизабет.
«Она умирает от страха, это очевидно… Что сейчас делать, чтобы успокоить ее?.. В любом случае, она зовет меня на помощь, ее письмо отправлено вчера вечером… Надо идти к ней… сейчас же. Кто знает, может быть, я найду какой-нибудь след, пусть даже и не совсем ясный и определенный?»
Правда, Жером Фандор не очень-то на это надеялся. Тщательно проанализировав дело с улицы Четвертого Сентября, он, всегда веривший в силу полиции, пришел к убеждению, что лишь случай мог бы помочь схватить виновных в этом преступлении.
Существовало две версии, связанных с последними происшествиями: покушением на г-жу Соню Данидофф и ограблением на улице Четвертого Сентября, где были обнаружены отпечатки пальцев Жака Доллона.
Полиция была убеждена, что Жак Доллон жив, здоров и невредим и что имеется немало оснований, чтобы обвинить его в злодеяниях, в которых он был якобы замешан.
— Мы опираемся, — говорил г-н Бертильон устами большей части парижской прессы, довольной возможности развязать открытую борьбу против «Капиталь», — в своем утверждении о существовании настоящего Доллона, а следовательно, о его виновности, на материальные доказательства, а именно, на его отпечатки пальцев, которые находят на месте каждого преступления и которые невозможно подделать…
Со своей стороны, Жером Фандор упрямо настаивал на том, что Жак Доллон мертв.
— Люди науки, — говорил он, — умеют заниматься только наукой и не способны сделать ни малейшего усилия, чтобы проникнуть в психологию или быть немного логичными. Они видели Жака Доллона мертвым, затем они находят доказательства, что он жив, и, в конечном итоге, считают верным второе предположение. Но почему? Что касается меня, то я считаю, что раз около полусотни людей видели Жака Доллона мертвым, то, стало быть, гораздо более вероятен факт, что Жак Доллон мертв. Отпечатки его руки в самом деле очень четкие и, казалось, подтверждают предположение, что он жив. Но это доказательство легко разрушить, так как до того, когда могли быть оставлены эти отпечатки, Жак Доллон был уже мертв.
И в своих статьях в «Капиталь» Жером Фандор с настойчивостью, которая в конце концов поколебала уверенность самых убежденных сторонников версии полиции, продолжал защищать свое предположение о том, что Жак Доллон мертв, как он сам выразился, «настолько мертв, насколько кому-либо возможно быть мертвым».
…Семейный пансион, который содержала г-жа Бурра и где укрылась Элизабет Доллон на следующий день после убийства баронессы де Вибре, представлял собой чудесное убежище, идеальное жилье для тех, кто мечтает об абсолютной уединенности и тишине.
В этом пустынном уголке квартала Отей, своего рода провинции Парижа, о которой бредили все пожилые пенсионеры, желавшие не покидать столицу и в то же время окунуться в покой и свежий воздух деревни, у г-жи Бурра возникла замечательная идея устроить семейный пансион, наполовину гостиницу, наполовину дом для престарелых.
Жильцы у нее были самые разные: некоторые обитатели пансиона оставались в доме на протяжении целого года и даже больше, некоторые были проездом в Париже — пожилые дамы, приехавшие на несколько недель в столицу, духовные лица, у которых вызывали отвращение обычные гостиницы…
Прелестный садик со всех сторон окружал имение, состоящее из двух зданий: большого дома, выходящего фасадом на улицу и образующего собственно семейный пансион, и небольшого флигеля, возвышавшегося позади, чуть дальше в глубине сада, в котором проживала г-жа Бурра…
Этим утром в саду прогуливались, наслаждаясь свежим воздухом, двое обитателей пансиона.
— Так вы, мадам, — спрашивал у своей соседки пожилой господин, чьи виски украшали красивые седые пряди, — по-прежнему продолжаете вязать чулки для бедняков? Но, по-моему, с тех пор как вы этим занимаетесь, у них должно быть по десять пар чулок на каждого…
— Боже мой, до чего вы любите подтрунивать надо мной! Вам же известна полезность моей благотворительной деятельности? После наводнений, случившихся прошлой зимой, вокруг стало еще больше бедных людей, и, уверяю вас, мои чулки не окажутся лишними…
— Я убежден в этом… убежден… просто я хотел прервать на минуту ваше вязание, чтобы предложить вам сыграть партию в безик. Не соблазнитесь ли вы на это?
— О, я удовольствием…
Они позвали гарсона из семейного пансиона:
— Жюль! Жюль! Принесите нам карты…
Пока слуга выполнял их поручение, они вместе принялись наблюдать за редкими прохожими, шагавшими взад и вперед по тротуарам улицы Раффэ.
— Смотрите-ка, мадам, похоже, этот господин направляется сюда?
— Да, возможно, он идет к г-же Бурра…
— Может быть, это новый жилец?
— Ах, если бы он только умел играть в вист, как это было бы замечательно!..
Жером Фандор нажал на звонок у калитки. Когда к нему подбежал слуга Жюль, чтобы открыть дверь, журналист спросил:
— Скажите, дружище, мадемуазель Элизабет Доллон у
— Нет, месье, она как раз только что вышла… меньше часа тому назад.
— И вы уверены, что она не возвращалась?
— О, абсолютно уверен, месье… Кстати, ее уже дожидаются два господина.
— Ах так, значит, она должна скоро вернуться?
— Конечно, месье… и очень скоро…
Жером Фандор посмотрел на часы:
— Четверть одиннадцатого. Хорошо, я дождусь ее возвращения.
— Не угодно ли господину пройти за мной?
Жером Фандор в сопровождении камердинера, прошел в гостиную. В комнате царил полумрак. Едва ступив на порог, журналист услышал радостный голос, который приветствовал его:
— Вот как, господин Фандор!
Репортер сдержал возглас удивления.
— А! Господа, я рад приветствовать вас, — отвечал он, пожимая руки господину Барбе и господину Нантею, которые приветливо ему улыбались.
— Вы, наверное, пришли к мадемуазель Доллон?
— Мы пришли заверить ее в нашем участии, в том, что мы сделаем все необходимое, чтобы помочь ей выбраться из того затруднительного положения, в котором она оказалась. Мадемуазель Доллон написала нам несколько дней тому назад письмо с просьбой, с одной стороны, помочь ей продать некоторые работы, которые оставил после себя ее несчастный брат, и, с другой — подыскать для нее место в каком-нибудь ателье мод. Мы пришли заверить ее в нашей искренней симпатии. Мы сделаем все возможное, чтобы сгладить ее тяжелую участь.
— Это очень благородно с вашей стороны. Вам тоже сказали, что она вышла из дому? Мне кажется, она не должна долго отсутствовать, поскольку у меня с ней назначено свидание.
— Об этом нам сообщил камердинер.
— Так вот, господа, с вашего позволения я пойду спрошу в конторе пансиона, известно ли им, куда отправилась за покупками мадемуазель Доллон, поскольку, признаюсь вам, я очень спешу, и если мы пойдем ей навстречу, то сможем выиграть, по крайней мере, несколько минут…
Жером Фандор поднялся и подошел к одной из дверей, ведущих из гостиной.
— Вы ошибаетесь, — заметил г-н Нантей, — контора там.
Он показывал на другую дверь.
— Неважно, все дороги ведут в Рим!
И Жером Фандор вышел через первую дверь…
«Они очень любезны, эти Барбе-Нантей, — подумал он, — если Элизабет Доллон не будет у себя, я, по крайней мере, смогу взять у них еще одно интервью. Но действительно ли она не у себя? Может быть, визит банкиров застал ее врасплох, и она попросила слугу сказать им, что ее нет дома, чтобы выиграть несколько минут и привести в порядок свой туалет. Если бы первым пришел я, то, я думаю, она сразу бы приняла меня».
Журналист, хорошо знавший дом, поднялся по маленькой лестнице в коридор второго этажа, где находилась комната мадемуазель Доллон.
Не доходя до двери комнаты, он принюхался.
— Странный запах, — пробормотал он, — похоже на газ!
Он решительно постучал в дверь:
— Мадемуазель Доллон! Это я, Фандор…
Но в тот момент, когда он вплотную подошел к двери, он еще сильнее почувствовал запах газа.
Жером Фандор уже не раздумывал. Ужасная мысль, нелепая, но тревожная, мелькнула в его голове.
Он изо всех сил заколотил кулаками в дверь:
— Мадемуазель Доллон? Мадемуазель?
Стояла полная тишина.
Он громко крикнул в сторону лестницы:
— Гарсон! Гарсон!
Оттуда также никто не откликнулся.
Жером Фандор вернулся к двери комнаты, опустился на колени и попытался посмотреть внутрь через замочную скважину.
Но там изнутри торчал ключ, что сильно удивило журналиста.
— Значит, она не выходила?
Он втянул в себя воздух.
— Нет никакого сомнения, это газ.
На этот раз он решительно поднялся, отступил для разбега на один шаг и сильнейшим ударом плеча выбил дверь.
— Боже мой! — заорал он.
Прямо на полу посреди комнаты неподвижно лежала, не подавая признаков жизни, Элизабет Доллон. Газовый шланг, вытащенный из переносной газовой плиты, был втиснут между ее губами.
Кран был открыт на полную мощность.
— Она мертва! Я пришел слишком поздно…
Бросившись к несчастной и