Наружного наблюдение за объектом «Серый» за 10 ноября.

Объект взят под наблюдение по пути на работу. В четырнадцать часов «Серый» вышел из проходной и отправился в город. По пути пытался заговорить с подростком, стоявшим на трамвайной остановке, но мальчик отвернулся и ушел. Оперативный работник, проводив ребенка несколько кварталов, опросил его о встрече с «Серым». Подросток сообщил, что мужчина предлагал поехать к нему на дачу, посмотреть видик. Но мальчик испугался «дядю» и поэтому ушел от него…

Сводки фиксировали каждый шаг Чикатило. Через день переброшенное на прочесывание лесного массива в красносулинском районе подразделение патрульно-постовой службы, снятое распоряжением Фетисова с улиц Ростова, обнаружило в укромном углу посадки полуразложившийся труп женщины. Личности первого и второго трупов удалось установить быстро. С некоторых пор УВД держало но особом контроле заявления обо всех пропавших без вести.

Только теперь удалось установить свидетелей, видевших, как мужчина в сером костюме уводил мальчика к вокзалу.

Все усилия оперативной группы были направлены на поиск доказательств причастности Чикатило к убийствам. Уже велись осторожные беседы со всеми, кто знал его в разные годы, в разных городах.

А над Новочеркасском собирался дождь. Низкие свинцово-серые облака наползали на город со стороны Ростова.

В очередной раз оперативники «взяли» Чикатило от проходной завода. Он не поехал домой, а заметался по прилегающим к центру улицам. Подходил к подросткам. Каждый раз при сообщении о контакте объекта с новым подростком крупная рука полковника Колесникова с силой сжималась на телефонной трубке.

– Объект проверяется, – сообщили часа в четыре вечера. За окном стремительно темнело.

– Объект зашел в кафе. Опять проверяется. Пошел к мальчику.

– Будем задерживать! – не выдержал Колесников.

Часть II

СТРАШНЫЙ СУД

Глава 1

Ничто не нарушало извечного земного порядка. И вслед за понедельником наступил, вторник четырнадцатого апреля.

Начинался новый день. И только привычные подробности показались вдруг зримее, ярче, обрели какой-то особый смысл. Они возникали неожиданно и застывали стоп-кадрами, будто прелюдия к тому, что еще предстояло увидеть и услышать.

Горделиво прошло девчонка, поводя крутыми бедрами, обтянутыми модными лосинами. Подвыпивший мужик обернулся, ощупал её долгим взглядом и, сокрушенно покачав головой, пробормотал;

– Ну, птичка, попадись ты мне ночью да в темном переулке.

Он облизал губы, словно представляя эту встречу, и ругнувшись, побрел дальше.

Его обогнал долговязый подросток, тащивший за руку мальчишку лет пяти.

– Ну, быстрее же. Быстрее, Санька, – подгонял он малыша. – Сейчас кайф поймаем. Мужика будут судить, который детей жрал.

– Как это жрал? – испуганно спросил Санька,

– А вот так, – выпучив глаза и постучав зубами, объяснил старший,

Маленький захныкал,

– Не хочу кайфа. Я боюсь,

Он остановился у дома правосудия и упрямо повторил:

Напротив, на замусоренной строительной площадке, несколько мужиков, вспоминая недобрым словом нынешних реформаторов и их матерей, передавали на кругу бутылку.

Малыш с любопытством уставился но мужиков. Потом поднял голову и долго разглядывал стрелку башенного крана, на которой бакалея металлический крюк.

– А его тут будут вешать? – кивнув на крюк, наконец поинтересовался он.

– Кого? – переспросил старший.

– Ну, того, который детей жрал.

– Дурак ты, Сашка, Тут театр. Понял?

Санька ничего не понял и нехотя побрел па подростком. Но в суд их не пустили. Поворачивали обратно и другие посетители, желавшие взглянуть не Чикатило. Милиционе­ры, стоявшие у входа, впускали по пропускам только журналистов, потерпевших, их родственников, до ещё два врача «скорой помощи» заняли места впервом ряду.

– Сыночек, пропусти отца, – просил милиционера какой-то пожилой мужчина.

– Меня жена просили: мол, Толя, не ходи, у тебя больное сердце. А я говорю, мол, ничего, Катя, выдержу. Хочу на этого зверя посмотреть.

Монолог остался без внимания. И тогда мужчина как последний козырь вынул какую-то замусоленную книжеч­ку и, протянув ее, пояснил:

– Я, сынок, ударник коммунистического труда. Всю жизнь честно служили ничего не украл. Вот хочешь – верь, хочешь – не верь.

Но и этот аргумент не подействовал.

– Обратитесь к судье, – посоветовал милиционер. Вернувшись через несколько минут, мужчина не без гордости сообщил, что ему как ударнику коммунисти­ческого труда разрешено присутствоватъ на суде. Его выцветшая от времени рубашка и короткие брюки-дудочки свидетельствовали о том, что он всю жизнь проработал честно и ничего не украл.

Повсюду замелькали черные косынки, послышались стоны, рыдания. Люди, потерявшие: своих детей, впервые собрались вместе. Воспоминания давние И недавние, слипа­ясь и единое горе, выплескивались наружу.

– Дайте мне этого сада! Я его сама удушу!

– Тварь! Что он сделал с моим сыночком?

За толстыми прутьями металлической решетки виднелась скамья подсудимых. Она была еще пуста.

Десятки российских и зарубежных корреспондентов, прибывших на этот процесс из разных стран мира, держали наготове кино- и фотокамеры.

Усиленный конвой пытался удержать толпу, рвущуюся к скамье подсудимых.

– Товарищи, прошу соблюдать порядок. Займите, пожалуйста, свои места, – повторял начальник конвоя.

До начала судебного процесса оставалось пять минут.

Где-то внизу тяжело лязгнул засов, и на лестнице, ведущей в зал к скамье подсудимых, раздались тяжелые чаги конвоиров. По подземному коридору вели подсудимого. И уже в следующую секунду за решеткой показалась высокая, сутуловатая фигура Чикатило. Для своих непол­ных пятидесяти шести лет он выглядел достаточно крепким и сильным. Только бритый череп и седые виски подчеркивали возраст. Тонкие губы, заостренный нос придавали его ищу хищное выражение. А, может, так показалось, Клетчатая рубашка с олимпийской символикой чисто выстирана. На улице он бы мог показаться вполне приличным пожилым человеком.

Тихо. Только слышалось жужжание кинокамер, да мгновенные вспышки блицев освещали желтоватое лицо подсудимого.

И вдруг – душераздирающий крик:

– Сыночек, любимый! Что же он с тобой сделал? Женщина к черном платке клонится набок. К ней бегут врачи…

– Встать! Суд идет!

Судебная коллегии заняло свои места. Председательст­вующий в процессе член Ростовского областного суда Леонид Борисович Акубжанов начинает первое судебное заседание:

– Слушается уголовное дело по обвинению Чикатило Андрея Романовича в совершении развратных действии и умышленном убийстве с особой жестокостью 53 женщин и детей…

И хотя цифра эта многим была давно известна, зал, кажется, вздрогнул. И только Чикатило внешне был спокоен. Пожалуй, ему даже нравилось внимание журналистов и он охотно позировал перед камерами…

После того, как были разъяснены права участников процесса, определен порядок дальнейшей работы, суд перешел к оглашению обвинительного заключения:

– Чикатило Андрей Романович окончил Ростовский государственный университет, женат, имеет детей, внуков, на момент ареста работал инженером отделе снабжения Ростовского электровозоремонтного завода…

А дальше за скупыми строчками официального документа – какие-то чудовищные, не подвластные разуму картины! Они менялись, как в нескончаемом фильме ужасов. Каза­лось, реальный мир вдруг перевернулся, словно не было за окнами ни весны, ни солнца, ни яркой зелени.

После заседания к адвокату Хабибулину, который осу­ществлял защиту Чикатило, подошла женщина. Лица мате­рей, чьи дети были зверски замучены, угадывались безоши­бочно. Эта женщина была одной из них.

– Вот посмотрите, – она открыла журнал «Огонек». – Здесь фотография моей дочери. Убийцу пока не нашли. Может, это Чикатило? Лично у меня нет сомнений. Это его почерк. Смотрите, здесь у дочери перерезано горло. – Она указала на фотографию.

– Обратитесь пожалуйста к прокурору, – посоветовал адвокат и направился к выходу.

Она продолжала стоять, держа в руках распахнутый номер «Огонька». Фотография, которую она разглядывала, была репродукцией картины какого-то художника-авангардиста…

А в кулуарах уже ходили слухи, будто японцы предлага­ли за мозг Чикатило бешеные деньги. Впрочем, слухи вполне правдоподобные. Японцы всегда знают, за что платят. А пока загадочный мозг Чикатило оставался при нем. И конвоиры, погрузив подсудимого в машину, повезли его в следственный изолятор.

В тот день все информационные агентства мира переда­ли сообщения о том, что в Ростове-на-Дону начался судеб­ный процесс над Чикатило.

На лестнице, ведущей из подвальных камер, послышал­ся топот сапог. И вот уже показалась бритая голова Чикатило, лицо с желтоватым отливом, напоминающее восковую маску Фантомаса… И потерпевшие, пытаясь прорвать плотный заслон конвоя, бросились к скамье под­судимых.

– Сука! Я тебя своими руками разорву, – закричала мать Тани Р., убитой несколько лет назад.

– Отдайте его нам, – послышались гневные голоса. – Отдайте! Зверь! Людоед!

К ним присоединился и голос ударника коммунистиче­ского труда, который за всю свою безупречную и честную жизнь получал, быть может, единственную привилегию присутствовать на этом процессе.

Побледнел Володя, брат погибшей Любы А., и, схватившись за сердце, отошел в сторону.

Врачи под руки вывели из зала маму Вани Б.

– Мне. Мне его дайте, – сквозь рыдании просила пожилая женщина.

И попади он и руки этих рано состарившихся матерей. следующего заседания уже бы не было...

Но как только суд нанял свои моста, страсти утихли.

– Чикатило, встаньте. Вспомните когда вы были задер­жаны в последний раз, – попросил председательствующий.

Чикатило встал, поправил очки и подошел к микрофону.

Ему но надо было напрягать помять. Тот день запомнился до мелочей.

Он долго бродил но городу. Подошел к какой-то подвы­пившей девице, но она послала его подальше. И он пошел. Купил несколько бутылок пива. Постоял у киоска «Союзпечати», потом направился и сквер. И вдруг, словно толчок в спину, словно внутренний сигнал опасности заставил ого насторожиться, прислушаться! Он нутром почувствовал. что за ним идут, И подгоняемый еще неясным страхом ускорил шаг. Предчувствие прежде не подпилило его, и теперь ощущение близкой развязки казалось реальным.

Он оглянулся. Никого на было. Только вдалеке стояли трое мужчин и о чем-то оживленно беседовали. На всякий случай он зашел в кафе. В «стекляшке» было тепло и уютно. Он подошел к прилавку, купил стакан сока, сел по крайний столик. Отсюда хорошо просматривалась улица и часть сквера. Мимо торопились прохожие, не останавливаясь, не оглядываясь но сторонам. И он успокоился. Видно, просто померещилось, нерпы стали давать. Он допил сок и вышел.

У входа в сквер стоял подросток, с наслаждением затягиваясь табачным дымом.

Он подошел и по-отечески укоризненно произнес:

– Ну зачем ты куришь? Потом сам пожалеешь, да поздно будет.

Парень не ответил.

– Я ведь, когда пацаном был, тоже пробовал, – начал он, но, увидев идущую мимо парочку, не договорил и направил­ся в сквер.

На главной аллее стояли трос мужчин. Кажется, он их уже видел. Значит, интуиция не подвела... Но поворачивать обратно уже поздно. Один из них, высокий, здоровый, преградил путь. Двое других подошли сбоку. Мелькнули красные милицейские книжечки.

– Фамилия? – спросил один из них.

– Чикатило.

– Вы задержаны.

Щелкнули наручники, и его повели к машине. Усадили на заднее сиденье, в середину. С боков его прижимали двое крепких парней.

Ехали молча, Чикатило лихорадочно соображал, где он промахнулся. И не мог вспомнить. Слишком длинный кровавый след тянулся за ним. Но сейчас важно было понять за что его задержали. Чикатило задал какой-то вопрос. Ему не ответили.

Машина выехала из Новочеркасска и помчала в сторону Ростова. Мимо проносились знакомые места. Страшные места... Промелькнул парк авиаторов. В машине было но-прежнему тихо. Никто не проронил ни слова. Чикатило снова и снова прикидывал возможные ошибки и тут же отвергал их.

Он действовал осторожно, не оставляя никаких следов. Но что тогда? Он попытался отвлечься. Зачем раньше времени волноваться? Ведь его уже задерживали прежде. И отпускали. Может, и на этот раз обойдется…

Но на этот раз не обошлось.

– Меня задержали двадцатого ноября тысяча девятьсот девяностого года. – Чикатило поправил очки, внимательно посмотрел на судей, словно еще не веря, что это финал.

– Через несколько дней после задержания вы дали первые показания по эпизодом, связанною с развратными действиями в отношении детей и подростков. Что вы можете в связи с этим сейчас рассказать суду?

– Ну, это. Как… Меня, значит, к ним тянуло. А что я мог сделать? – голос его глуховатый, прерывистый.

Чикатило то и дело останавливается, с трудом подбирая слова. И не верится, что он – филолог, поклонник Пушкина, любивший читать его стихи.

Но он читал их. И рассуждал о нравственности, об огромном воспитательном значении русской литературы. Только его никто не слушал. В новочеркасской школе-интернате № 32, где Чикатило преподавал русский язык и литературу, его считали странным учителем. И потихоньку посмеивались. Но он вроде не замечал этих насмешек. В классе шумели, кричали, а он монотонно и спокойно изла­гал очередную тему. Только иногда пристальным, оценива­ющим взглядам смотрел на девчонок, да еще то и дело проводил рукой по брюкам, словно проверяя, не забыл ли он их застегнуть.

Но впервые, когда Чикатило повел свой класс, на пруд, ученики вдруг поняли, что он не странный, а страшный.

Тот майский день был по-летнему жарким, и ребята сразу побежали к прохладной воде. Плавали, ныряли, просто дурачились у берега, обдавая друг друга столбами брызг.

И вдруг послышался крик.

Потом он повторился.

На крик бросились ребята. И остолбенели.

(Из показаний Чикатило)

«В мае 73-го гола я водил учащихся па пруд. Была там и Люба К. Она было крупнее других девчат и уже почти оформилась как девушки. Когда стали купаться, у меня при виде ее голого тела появилось желание потрогать ее. Я подплыл, стал щипать, трогать руками ее грудь, ноги, бедра, половые органы. Она сопротивлялась, вырывалась, кричала. И это меня возбуждало. Отпустил я ее после того, как получил половое удовлетворение»,

Руководители школы узнали об этом случае и как у нас принято, предпочли замять чтобы не бросать тень на весь славный педагогический коллектив. И замяли. Вроде ничего и не было.

Чикатило немного поволновался. И успокоился. А через несколько дней он попросил остаться на дополнительные занятия семиклассницу Антонину Г.

– Надо тебе, Тонечка, русский язык подтянуть. Давай немножко позанимаемся. – по-отечески заботливо предло­жил он. И девочка согласилась.

Оставшись наедине, Чикатило начал волноваться. В нем боролось желание и боязнь новой огласки. Но удержаться он уже не мог; встал и заперев дверь на ключ, подошел к девочке.

(Из показаний Антонины Г.)

«Он сел ко мне за парту, стал обнимать, целовать, хватать руками за грудь, пытался снять с меня трусы. Я испугалась. Отталкивала его, сопротивлялась, кричала. Он поцарапал мне ноги, бедра. Потом пошел открывать дверь. Воспользовавшись моментом я выпрыгнула в окно.

Об этом случае узнали не только школьные педагоги, но и родители детей. Чикатило решил, что па этот раз ему не избежать уголовной ответственности. И ошибся.

Его вызвал к себе директор и предложил уволиться, опять же, чтобы не покорить славный педагогический коллектив.

Сама обстановка подталкивала Чикатило к совершению новых преступлений. Он понимал, что тому, кто докладыва­ет наверх о здоровом нравственном климате и высоких моральных качествах советского педагога, просто невыгод­но выносить сор из избы, в которой устойчивый запах гнили выдавался па благоухание новой жизни.

Наказания, которого ожидал Чикатило, не последовало. И он спокойно, без шума поступил на работу в новошахтинское профессионально-техническое училище № 39. И снова занимался воспитанием подрастающего поколения. Теперь свидетели охотно вспоминают, что он и воспитатель был никудышный, и человек довольно неприятный… Но это теперь. А тогда он несколько лет занимался педагогической деятельностью, по был уволен по сокращению штатов.

Оставив Новошахтинск, семья Чикатило переезжает в Шахты. Педагогическая работа влекла Андрея Чикатило. Причину этого влечения знал только он.

В шахтинском профессионально-техническом училище № 33 его охотно приняли воспитателем общежития. Там же дали комнату, где он поселился с женой и двумя детьми. Здесь он вечерами пописывал статьи в местную газету о высоком моральном долге строителя коммунизма.

А в училище за ним снова закрепилась репутация стран­ного человека. Но не потому, что он не обращал никакого внимания на своих воспитанников. Такое у нас встречается на каждом шагу. На виду у всех ощупывал себя. Одна из свидетелей так и сказала:

– Он все время проверял, на месте ли его мужские достоинства.

Учителя перешептывались, похихикивали. Им это поче­му-то смешным казалось. Ребята отнеслись к этому иначе:

– Да он голубой. Надо быть от него подальше.

Со многими он и не пытался сблизиться. Идет, бывало, утром, взгляд блуждающий, отрешенный. Стоят ребята из его группы, а он будто не видит. Сгорбившись, пройдет мимо. Не остановится, не кивнет. За эту сутулость еще «оглоблей» призвали. И кто-нибудь обязательно сострит: мол, помелся «оглобля» в свою голубую даль,

А случалось и похлеще.

(Из показаний бывшего учащегося ГПТУ-33 Бабанского В.)

«Как-то утром мы стояли возле училища. Шел дождь. Смотрим, Чикатило приближается к нам. Какой-то рассеян­ный. Плащ грязный, руки и грязи. Мы спросили, что случилось. Он оглядел себя. Подошел к луже, в которую текла всякая дрянь из канализационной трубы, и начал умываться. Обмылся и пошел, уже не обращая на нас внимания».

А однажды ночью он вошел и комнату, где спал Володя Щ. Мальчик проснулся и обомлел от ужаса.

Над ним склонилась голова воспитателя Чикатило…

(Из показаний Чикатило)

«Я вошел в одну из комнат общежития и увидел, что мальчик спит без одеяла. У меня возникло желание… Когда я приспустил плавки, взял в вот его половой член, он проснулся… Сказал, что разбудит ребят. Япрекратил свое занятие и вышел из комнаты.

Утром по училищу поползли слухи, что Чикатило приставал к Володе Щ. Они дошли и до преподавателей, и до директора. Но как обычно, вспомнив о «чести» коллектива, слухам этим решили не придавать значения.

А Чикатило предложили подыскать другое место работы и тихо уйти. Разумеется по собственному желанию.

Он предвидел именно такой вариант и совсем не опасался уголовной ответственности. Сексуальная необуздан­ность, которой он прежде стыдился и боялся, теперь выплеснулась наружу. Боязнь исчезла.

Втайне от семьи он купил небольшую мазанку, располо­женную в стороне от шумных шахтинских улиц. Туда он заманивал подвыпивших бродяжек и маленьких девочек, пытаясь получить наслаждение.

(Из показаний А. Ларионовой).

«Я с соседками сидела у калитки моего дома. Было еще светло. Мы увидели, как со стороны дома этого учителя (Чикатило) бежит какая-то девочка в одном платьице и босиком. За ней на расстоянии примерно пяти метров бежал этот учитель, придерживая одной рукой свои брюки. Видимо, не успел застегнуть их. Мы позвали девочку к себе, но она проскочила мимо нас и побежала к трамвайной ос­тановке. На ее счастье, стоял трамвай с открытой дверью. Девочка вскочила в трамвай, и он тронулся… Учитель не успел заскочить в него. Что он делал с девочкой, я не знаю, но в ее глазах я видела страх. Обратно учитель но этому переулку не вернулся».

Это пыли лишь подступы к тем кошмарам, которые последуют за сексуальными «развлечениями» воспитателя подражающего поколения. Физиологические, психические и нравственные отклонения повлекут за собой цепь изощренных и тайных преступлений.

Но первые признаки сексуальной патологии появились много лет назад. Там, в селе Яблочном.

Глава 3

Весной там цвели яблоневые сады, и розовато-белые деревья, будто невесты, выстраивались вдаль дороги. На­верное, потому и называлось село Яблочным. Но в его памяти остались не эти картины.

– Чикатило, что вы можете рассказать о своем детстве? – спросил судья, и непорочное слово «детство», адресован­ное этому человеку, прозвучало неестественно и странно.

И ответ последовал странный:

– Я помню трупы на дорогах и кровь. По нашему селу тоже прошла война.

Он замолчал, вновь вспоминая не цветущие яблоневые сады, а трупы на дорогах.

– Я смотрел на них и не мог оторваться, – наконец произнес он, голос его задрожал.

Может, тогда зарождалась болезнь, плоды которой вызрели через десятки лет?

Вид крови пугал, притягивал, и Андрей, как заколдован­ный, стоял на месте. Потом убегал и снова возвращался. Казалось, кто-то шептал:

– Стой, смотри.

Страх уходил. И нарастало какое-то неведомое влеку­щее чувство, будто дьявол, вселившись в мальчишку, лико­вал на кровавом празднике.

Чикатило вспоминал детство.

…Мимо медленно, подпрыгивая на ухабах, проехала телега. И Андрей увидел лежащего в ней человека. Без головы. Он лежал, вздрагивая вместе с телегой, и казалось, готовый спрыгнуть и бежать по селу. Было или не было? Может, больная фантазия подсудимого рисовала эти сце­ны?

– Было, – утверждал в суде Чикатило. – А в голодные годы брата моего старшего Стёпу, растерзали люди и съели.

Казалось, картины ужасов он мог рисовать бесконечно.

– Батька из немецкого плена вернулся и помер, – вспоминал Чикатило. – Ну что еще? Ничего хорошего не было.

Так он воспринимал окружающий мир. Таким запомнилось ему детство.

А в Яблочном цвели сады.

Рос мальчишка нелюдимый и злой на мир, который казалось, его отвергал.

– Очкарик! – кричали одноклассники.

Оп зло смотрел на своих обидчиков и плакал. Потом снял очки, выбросил и не надевал до тридцати лет.

Но дело было вовсе не в очках, а в нем самом. Он не понимал, почему боялся и сторонился своих сверстников. Они были не такие. И Чикатило и душе завидовал им и ненавидел их. Единственным утешением были пятерки и дневнике. Они возвышали его в собственных глазах, открывали дорогу в будущее, которое он связывал с далекой и манящей Москвой.

А в Яблочном снова цвели сады. Водили хороводы парубки и девчата, влюблялись. За этой неведомой жизнью тайком наблюдал Чикатило.

Иногда он, будто зверь, шел по следу чужой любви и, притаившись, слушал чьи-то пылкие признания, от которых кружилась голова.

Он чувствовал, что в его собственной жизни такого не будет. И когда девчонки садились рядом, он вскакивал и уходил.

Вдогонку слышался смех.

– Отчего на Чикатило дурь такая накатила? – услышал он случайно частушку.

Девчонка, исполнявшая ее, кокетливо поводила обна­женными плечами.

Издали наблюдая за пей, Чикатило задыхался от гнева и не мог отвести жаждущего взгляда. Его влекло к ней. Несовместимые крайности, соединяясь вместе, рождали уродливый гибрид.

Интимная близость, о которой мечтал Чикатило, пугала и манила.

Случай представился неожиданно. Андрей был дома один, когда к его сестре пришла подруга.

– А Тани нет, – хотел сказать он, но почему-то промол­чал. Он посмотрел на девчонку, и внезапное волнение овла­дело им. Из-под короткого платья выглядывали кружева. Он кинулся к ней, повалил на пол… И вдруг понял, что не сможет овладеть ею. Наслаждения близости ему недоступ­ны.

Потом были еще короткие романы, недолгие встречи, жажда любви. И позор бессилия.

После окончания школы Чикатило уехал из села. Но мечта о научной карьере на сбылись. Не пройдя по конкур­су на юридический факультет Московского университета, он вернулся домой и поступил в Ахтырское училище связи.

А жизнь брала свое. Хотелось любви и быть любимым. Но природа, словно в насмешку, наделили его редкой физической силой, за которую еще в школе его прозвали «Андрей-сила», и такой же редкой сексуальном слабостью. Втайне он надеялся, что это пройдет. Но тщетно.

(Из показаний Татьяны Н.)

«Мы встречались с Андреем в течение полутора месяцев. Однажды, оставшись наедине, Андрей хотел овладеть мною, но у него ничего не получилось. В другой раз произошло то же самое.

Окончив училище связи. Чикатило уехал по комсомоль­ской путевке на Урал. Этот период его жизни в материалах уголовного дела упоминается вскользь. А передовой комсо­молец уже готовил себя отнюдь не к трудовым подвигам.

Через два года его призвали вармию, и после демобили­зации он приехал в Ростовскую область.

А вскоре Чикатило сделал предложение подруге своей сестры, и невзрачная, меланхоличная Фенечка стала его женой. «С первой же брачной ночи я почувствовала его половую слабость… Тогда я воспринимала это как застенчивость или скромность с его стороны. Такое состояние продолжалось в течение пятнадцати-двадцати лет нашей совместной жизни. С самого почала он хотел иметь мною детей, объясняя это тем. что его родители тоже имели много детей, но я тем не менее делала аборты. Когда он узнал об этом, он очень расстроился, переживал и ругал меня».

(Из показаний жены Чикатило)

– Как ты могла убить живое? – возмущался он, а сам уже выбирал жертву из чужих детей.

«Последние шесть-семь лет мы с ним почти не были в близких отношениях…»

Когда Фенечка напоминала мужу о том, что является законной женой. Чикатило кричал:

– Бездельница! С жиру бесишься! Может, тебе жеребца подать? – А сам уходил из дому, бродяжничал, слонялся по вокзалам и электричкам в поисках очередной жертвы.

В безлюдных лесопосадках и парких он оставил уже не один изуродованный труп.

Грязный, с ссадинами и царапинами на лице и плохо замытыми следами крови на одежде возвращался он домой. К жене и детям.

– Неужели вы не догадывались, что он совершал преступления? – спросили на следствии жену Чикатило.

– Не догадывалась, – без колебаний заявила она, — Он ведь уже работал начальником отдели снабжения. Часто бывал в командировках, помогал грузить продукцию. И когда я спрашивала, откуда у него синяки и царапины, он говорил, что поранился по время погрузки.

Глава 4

После того, как Чикатило тихо-мирно уволился на учили­ща, он нашел более подходящее место работы. Став началь­ником отдела снабжения Шахтннского объединения «Ростовнеруд», он, наконец, обрел желанную свободу. Никто его не контролировал, и он являлся но работу по своему усмотрению, а мог и вообще не являться. Командировки служили надежным прикрытием. Впрочем, это объедине­ние не было исключением из правил, существовавших да и поныне существующих на многих государственных предприятиях.

Зарубежные корреспонденты, которые присутствовали но процессе, слушая показания свидетелей о трудовой деятельности Чикатило, лишь пожимали плечами. А один из них удивленно произнес:

– Если бы у нас так работали, наша страна развалилась бы давно.

– А паша развалилась недавно, – не без грусти ответил кто-то из россиян.

Для совершения преступлений Чикатило имел достаточ­но времени.

– Подсудимый, как вы входили в доверие к детям? – Председательствующий назвал несколько фамилий, и в золе снова запахло нашатырем, замелькали белые халаты.

– Как? – Чикатило прищурил мертвенно-серые глаза, и в них вдруг вспыхнули дьявольские огоньки. – По-разному.

Под разными предлогами уводил он с собой детей и подростков. Но ключ, которым пользовался Чикатило, всегда был один – детская доверчивость. И он срабатывал безот­казно.

…В тот день Чикатило приехал в Ростов. Кажется, привез очередную жалобу на руководителей объединения. Он писал их регулярно. Иногда отсылал но почте в различные инстанции, иногда лично вручал адресатам.

В потертом портфеле рядом с жалобой былиаккуратно уложены фотографии членов Политбюро. Чикатило часто носил их с собой, в знак уважения к партийным лидерам. А еще лежали веревки и нож.

В воздухе пахло близким дождем. Сгущались августов­ские сумерки.

На остановке пассажиры ожидали автобуса. В стороне стоял мальчик И нетерпеливо поглядывал вдаль

– Давно нет автобуса? – подойдя, спросил Чикатило.

– Давно, – ответил мальчик.

– А родители, наверное, уже ждут? – снова поинтересо­вался он,

– Да, – грустно кивнул мальчик. – Мама, наверное, волнуется. Она болеет, а ей нельзя волноваться.

– Мне тоже ехать этим автобусом. Хочешь, пойдем на конечную остановку? Оттуда быстрее можно уехать, – предложил Чикатило.

И мальчик покорно пошел за ним. Навсегда.

Труп Саши Ч. нашли в зарослях на левом берегу реки Дон. В нем невозможно было узнать красивого девятилетнего ребенка.

Слухи будоражили город, сеяли панику. И уже повсюду говорили, что на улицах Ростова появляется черная «Волга». Люди в черном хватают маленьких детей, чьи изуродован­ные трупы находит потом в лесопосадках. Загадочные буквы ССД, которые стоят рядом с номером машины, якобы означают: смерть советским детям.

Но официальные органы не реагировали, будто ничего но происходило, будто не было десятков убийств с почер­ком маньяка. Информация скрывалась под надежным цен­зурным прессом. Было время молчанки.

А слухи разрастались. И тогда в областной партийной газете «Молот» появилась статья генерала Коновалова, который в восьмидесятые годы возглавлял областное управление внутренних дел. В ней, как обычно, шла речь об успехах, достигнутых в борьбе с преступностью. И только где-то в конце, между прочим, промелькну­ла фраза о том, что на левом берегу Дона найден труп девятилетнего Саши Ч., но милиция заверяет – в скором времени преступник будет задержан. После того памятного заверения прошло еще шесть лет, и еще десятки женщин и детей погибли от рук маньяка.

Но дело было не в отдельном генерале. Существовала отлаженная система запрета со своими жесткими принципами, которые никто не мог нарушить.

Работников милиции, проводивших по школам разъясни­тельную работу, в высших партийных инстанциях строго предупредили, что запугивать наших людей не позволят.

Постепенно о гибели мальчика начали забывать. Слухи утихли. И только Сашина мама несколько месяцев не поднималась с постели, а отец искал ученых-биологов и выспрашивал у них, могут ли птицы выклевать у человека глаза.

– Не могут, – отвечали ученые.

А он снова ходил, потому что не верил, что такое мог сделать человек.

– По-разному бывало, – повторил Чикатило, перечисляя свои жертвы.

Вначале он даже вел их учет. После каждого убийства он ставил на тетрадном листке жирную палочку. Количество палочек стремительно росло, и Чикатило, сбившись со счета, порвал листок.

Он и без того помнил их лица. И когда они мелькали в памяти, он начинал дрожать. Не от страха. В нем снова просыпалась дьявольская плоть.

– Я уже не мог без этого и отправлялся на охоту, – говорил он, и в голосе не было ни страха, ни раскаяния, – у видеосалонов всегда много детей…

Но из многих он выбрал одного.

– Я тогда уже ушел из объединения. Не помню, кажется, работал снабженцем на Новочеркасском электровозостроительном заводе. А, может, уже на Ростовском электровозоремонтном, – вспоминал Чикатило.

Впрочем, какал разница? Времени было везде одинаково много.

Он доехал электричкой до Шахт, прошелся по городу. У входа в видеосалон стоял мальчик.

– Не знаешь, интересный фильм? – кивнул на афишу, спросил Чикатило.

– Классный! – восторженно произнес мальчишка. – Я бы второй раз сходил, да денег нет. Там такие ужасы… Пойди­те, дядя. Не пожалеете.

Но дядя не торопился. Он посмотрел по сторонам. Редкие прохожие торопились мимо, не обращая на них внимания. Накрапывал дождь.

– Зачем мне идти? У меня дома свой видик. И фильмы получше, – безразлично сообщил Чикатило.

Ребенок с завистью посмотрел него.

– Хочешь посмотреть? – неожиданно предложил незнакомый человек.

Глаза мальчишки радостно заблестели. Ну кто же от такого соблазна откажется? Чикатило попал в точку.

– Хорошо, дядя, я пойду, – охотно согласился ребенок, – Один или два фильма посмотрю и сразу уйду. О то мама будет волноваться. Она мне сказала: «Смотри, Алеша, не задерживайся».

– Конечно, конечно. Сразу и уйдешь, – глухим голосом отозвался незнакомец.

Чикатило шагал быстро, и мальчишка еле поспевал за ним.

– Дяди, а хотите я расскажу вам фильм ужасов? Значит, так. Жил-был один вампир. Ну, это такой, кто кровь из людей пьет. И вот он познакомился с одной молодой женщиной. Ну, под видом нормального человека.

Отвернувшись, Чикатило молчал, чтобы не выдать волне­ния, он всегда прятал свое лицо. Дождь усиливался. Вдали показались потемневшие кладбищенские кресты.

– Дядя, в куда вы меня ведете? – Мальчик в нерешитель­ности остановился.

Чикатило знал, куда ведет его. Много лет назад он был на этом кладбище. Он хотел свести счеты со сноси неудавшейся, исковерканной судьбой. Чикатило вырыл себе могилу. Но покончить жизнь самоубийством не мог. Оказалось, он слишком любил себя… А могила оста­лась. Чуть прикрытая ветками, она не была видна посторон­ним. Иногда Чикатило приходил на кладбище, чтобы проверить, цела ли его могила, Теперь он знал, кому она достанется.

– Мы пройдем напрямик, через кладбище, а там сразу мой дом. – Мертвые глаза смотрели из-под очков на мокрые кресты.

Раскаты грома прокатились по кладбищу и затихли.

– Я боюсь, – испуганно прошептал мальчик.

И тут же, почувствовав сильный удар, упал на мокрую землю. Мелькнул нож. Теплые струйки бежали по лицу, шее. И казалось, кто-то хохотал рядом. Как к фильме ужасов.

(Из показаний Чикатило)

«Я колол его ножом, потом потребовал, чтобы он пока­зал язык, часть которого я откусил. Когда наносил ему несильные удары в живот, у меня произошло семяизверже­ние… Подавляя сопротивление мальчика, я нанес ему несколько ударов камнем по голове. После того, как у меня произошло семяизвержение, я сильно ударил его ножом несколько рай в живот, после чего он затих. Разрезая живот, отрезал половые органы…»

Он положил труп ребенка в могилу, вырытую дли себя. Потом, как обычно, стал на колени, присыпал могилу листьями, землей. И звериный, ликующий крик разнесся по кладбищу…

Останки Алеши X. нашли три месяца спустя. Ридом, в могиле, лежали его кроссовки, ремень, сгнившие майка и брюки.

Все эти подробности пишутся но для того, чтобы шокировать читатели. Люди должны знать, что Чикатило – не единственный в этом жестоком мире. И, быть может, сейчас такой же, как он, охотится за чьим-то ребенком.

(Из показаний Чикатило)

– Настроение детей определить нетрудно. Если я видел, что ребенок чем-то расстроен, старался успокоить его, отвлечь… Я легко угадывал детские увлечения и использовал их как приманку. Видеомагнитофон, марки… – Он на секунду задумался и продолжал: – Да, вот марки. Помню, в Новошахтинске маленький мальчик стоял у киоска «Союзпечати»…

Мальчик разглядывал марки, а Чикатило уже вниматель­но следил за ним. Возбуждение нарастило, и уже никакая сила не могли отвлечь от преступного замысла.

Сгущались мартовские) сумерки, и в голубоватом свете фонарей поблескивали мелкие капли дождя.

«Я подошел, разговорился с Нальчиком и предложил ему сходить ко мне домой за марками. Он согласился, и мы пошли. Пересекли автотрассу и направились в лесные насаждения. Я перестал владеть собой и повалял мальчиш­ку на землю, раздел, совершил с ним половой акт в извращенной форме. В то же время наносил ему многочис­ленные удары НОЖОМ, отрезал ему ПОЛОВОЙ член, кончик языка. Стоны, крики, кровь и агония жертв давали мне раз­рядку и какое-то наслаждение…» Изуродова