Подводные лодки Вольфганга Люта 5 страница

Было ясно, что корабли сопровождения не представляли, где находится U-138 во время нескольких атак ОВ-216. Их командиры предполагали, что атаки произведены со стороны, никто из них даже представить не мог, что лодка прокралась внутрь конвоя. Кроме того, корабли после первой же торпедной атаки начали поиск с помощью асдика, предполагая, что атака произведена с глубины.[41]Но Лют атаковал с перископной глубины, а потом погрузился, чтобы избежать обнаружения, и маскировался корпусами торговых судов и шумом многочисленных винтов. Наконец, самым главным фактором оказалось малое число кораблей эскорта. Все 3 корабля сопровождения гонялись за Лютом, вообще бросив охраняемый конвой.

Когда U-138 вошла в порт, на ограждении перископа были подняты 4 белых вымпела, каждый из которых означал потопленное судно. Пока заводили швартовы, играл оркестр. Лодка пробыла в Лориане 10 дней, принимая топливо, продовольствие и торпеды. Одновременно была проведена небольшая профилактика.

Экипаж находился на берегу в увольнении. Петерсен вспоминал: «Лориан был не слишком приятным местом, но всё-таки был отмечен пресловутым французским шармом… Народ тут симпатичный, мы выпили уйму вина и шампанского, и все это как угощение». Кроме того, из порта в Париж и далее на восток регулярно ходили поезда. К услугам подводников были любые гостиницы и пансионаты. Лют был сторонником активного отдыха. Он организовал футбольные матчи с экипажами других лодок и несколько экскурсий по окрестностям. Он писал: «Помню, как расквартированные неподалёку артиллеристы пригласили мой экипаж на конную прогулку. Мы взгромоздились в сёдла, и я попытался вслед за командиром взять сложное препятствие, как меня учили в школе. Но моряки не смогли справиться с лошадьми, и те пустились галопом по улицам… Мы с командиром внезапно остались в одиночестве, потому что его солдаты бросились выручать моих матросов. Спустя некоторое время все они вернулись, ликуя… Часа два мы, как сумасшедшие, носились по холмам и долинам, причём никто не подумал, что после этой поездки мы просто одеревенеем… С гордостью могу добавить, что никто не свалился». Но для кого-то конной прогулки и футбола оказалось мало. Эти люди отправились в бордели, которые в Лориане работали круглосуточно, или даже, рискуя нарваться на гнев Люта, завели себе французских подружек.

В это время в Лориане собрались офицеры-подводники, известные своими заслугами и необычным талантом. Лют был мало заметной величиной в этом созвездии, остальные капитаны уже заработали свою известность операциями в районе Западных Подходов. В это время в Лориане находился Гюнтер Прин, самоуверенный голштинец, который в 1939 году потопил линкор «Ройял Оук» и сейчас быстро наращивал потопленный тоннаж. Тут же был Иоахим Шепке, добродушный и опасный, с внешностью героя-любовника. А были ещё Генрих Либе, все ещё командовавший U-38, Герберт Шульце, Фриц Фрауэнгейм и Отто Кречмер. Все они стали асами и к началу войны уже командовали лодками. Они принадлежали к первому поколению командиров, о котором Дениц с гордостью писал: «Они атаковали британские коммуникации отважно и умело, не теряя рассудка… Они ощущали себя «повелителями моря» и полагали, что смогут справиться с любыми защитными мерами, которые организует противник». Они были лучшими, а потому для англичан – самыми ненавидимыми подводниками.

Гюнтер Прин был первым из великих подводных асов Второй Мировой войны, яркой фотогеничной фигурой. После Скапа Флоу он стал любимцем министерства пропаганды Рейха и живой легендой. Прин был типичным германским подводником, любой фильм военного времени изображал бородатого капитана в таком же замасленном белом свитере. Словом, просто идеальная фигура для любви (немцев) и ненависти (союзников).

Мы не располагаем свидетельствами того, были ли знакомы Гюнтер Прин и Вольфганг Лют. Так как кружок командиров-подводников в то время был довольно узким, вполне можно предположить, что они не раз сталкивались до того, как Прин погиб в море. Не говоря о таланте и удачливости, они были схожи лишь в одном – Вольфганг Лют был таким же ярым фашистом, как и Гюнтер Прин. Но Прин вдобавок был профессиональным моряком, имел диплом шкипера торгового флота, тогда как Лют поступил на службу в Кригсмарине прямо со школьной скамьи. Прин родился в северной Германии, а Лют – в Прибалтике. Прин был довольно скандальной личностью, а Лют – отличался спокойствием. Но самым главным было различие характеров. Хотя Прин был умелым командиром, команда ненавидела его. Лют был таким же умелым командиром, но его матросы любили его.

Если Гюнтер Прин стал самым известным асом 1940 года, Отто Кречмер довольно быстро стал самым лучшим подводником. Командир U-99 превратился в первого среди равных, именно он стал эталоном, по которому мерили остальных командиров.

Кречмер провёл в море относительно немного времени – всего 18 месяцев, так как уже в марте 1941 года он попал в плен. Однако он успел потопить или помочь потопить больше судов противника, чем любой другой подводник за всю войну. На его счёту числятся почти 300000 тонн. В списке торговых судов союзников, потопленных в Северной Атлантике, фамилия Кречмера в графе «виновник гибели» встречается так часто, словно по ней прошлась пулемётная очередь. Красочные описания его атак союзных конвоев в конце 1940 года повторялись так же часто, как рассказы о «Бисмарке» или «Графе Шпее». Он был колоритной фигурой.

Дональд МакИнтайр, который захватил его в плен, писал: «Отто Кречмер был нашим самым опасным противником. Совершенно бесстрашный, несокрушимо уверенный в своих качествах моряка и бойца, целиком посвятивший свою жизнь службе на флоте, он управлял своей лодкой железной рукой. Он натренировал свой экипаж до высочайшей степени эффективности, и всё-таки заслужил преданность всей команды». Кречмер всегда держался тихо и спокойно, он ненавидел любую шумиху и потому полностью оправдывал прозвище «Молчаливый Отто», которым наградили его коллеги-офицеры. МакИнтайр, вспоминая его худое костлявое, неизменно мрачное лицо, замечает: «По сравнению со своими товарищами-асами, это был жутковатый человек».

Отто Кречмер и Вольфганг Лют не знали друг друга. Они сталкивались в Лориане, а в декабре 1940 года даже были формально представлены, так как ехали вместе в автомобиле на Рождество из Парижа в Кёльн. Однако большую часть пути они просто проспали. Проснувшись, Кречмер был вынужден несколько раз отклонять настойчивые просьбы командира возглавить учебное подразделение. К несчастью для Кречмера, он победил в этом споре.

Можно лишь гадать, какое впечатление произвёл Кречмер на Люта. Он был моложе Кречмера, и аура героя, окружавшая «Молчаливого Отто», заставляла его страдать от своей неполноценности. Однако Кречмер смотрел на Люта, как на равного: «Мы во многом были похожи. Ни один из нас не был болтливым хвастуном, мы оба имели крепкие нервы и не пытались уклониться от встречи с врагом… В сущности, Лют был таким же пруссаком, как и я».

Второй боевой поход U-138 начался 8 октября 1940 года. Он оказался не столь успешным, как первый. В то время, когда лодки возвращались в порт, потопив 3, 4, 5 судов, этот поход оказался почти бесплодным. Однако он интересен по другим причинам. Он показал, с какой лёгкостью германские лодки находят, атакуют и топят суда союзников в районе Западных Подходов. Хотя Лют на сей раз немного оплошал, он встречал один конвой за другим, хотя не прилагал к этому ни малейших усилий. Также нам становится ясно, насколько мало различаются отчёты о подобных атаках. События этого похода можно восстановить буквально по минутам, используя бортовой журнал U-138, карты, фрагменты из книги Люта и отчёты британского Адмиралтейства.

14 октября в 8.00 у северных берегов Ирландии подводная лодка U-137, находившаяся в нескольких милях от U-138, заметила вспомогательный крейсер «Чешир» и погналась за ним. Погоня продолжалась до 17.30. Командир U-137 Герберт Вольфарт несколько раз терял контакт с британским кораблём, восстанавливал его, дважды выходил в атаку и оба раза промахнулся. Гордость Вольфарта была задета. Он не прекратил погоню за «Чеширом», даже когда заметил маленький конвой, идущий на север у банки Видал. Он лишь передал по радио координаты конвоя в штаб подводных сил и продолжал погоню за «Чеширом». В результате конвой встретил Лют на U-138.

Лют перехватил радиограмму Вольфарта. Он также слышал, что командир U-93 Клаус Корт сообщает о втором конвое, двигающемся на юг. Он сам с 16.28 преследовал какой-то конвой, идущий на запад, и сейчас занимал такую позицию, что мог атаковать любой из трёх. Лют решил преследовать свою первую цель. Если контакт будет утерян, он последует за конвоем Вольфарта, идущим на север. И если не найдёт его, он всё ещё будет находиться недалеко от конвоя Корта. В любом случае, это будет «ночь длинных ножей», как написал потом Лют.

В 20.45 Лют оставил преследование «своего» конвоя и погнался за конвоем Вольфарта, идущим на север. Почти тут же он услышал нечто, из чего сделал вывод, что Вольфарт торпедировал 2 судна из состава этого конвоя. А затем он потерял его в тумане.

Нет никаких документальных подтверждений, что какой-либо конвой в это время потерял 2 судна. Вольфарт не прекратил погоню за «Чеширом» и через 12 часов сумел потопить его.[42]Лют где-то что-то сильно напутал. Прокладка U-138 показывает, что лодка совершила короткий галс по направлению к конвою Вольфарта, а потом повернула на 180? на север. Это заставляет предположить, что Лют терпеливо гнался за добычей, но передумал, получив какую-то радиограмму. В журнале отмечено лишь, что в 20.45 Лют повернул на конвой Корта, идущий на юг.

В 21.50 Лют перехватил ещё одну радиограмму. Конвой Корта изменил курс и теперь шёл прямо на запад. Вскоре он тоже ускользнул от Люта. Он с горечью писал: «Мы просто онемели. Мы потеряли целых три возможности. В тумане мы описали полный круг и теряли одну цель за другой». Разочарованный Лют приказал взять курс на восток к острову Барра и отправился спать. Однако в полночь его поднял Грамицки, который держал в руке бутылку коньяка. Наступил двадцать седьмой день рождения Люта.

В 2.30 его снова поднял вахтенный офицер. «С мостика поступил чудесный рапорт: «Мостик – капитану. Виден подарок к дню рождения!» Я вылетел наверх. «Деньрожденный подарочек» становился всё больше и больше, пока перед нами не вырос целый конвой».

Это был идущий на запад ОВ-228, уже четвёртый конвой, проходящий в течение ночи через район патрулирования U-138, который представлял собой квадрат со стороной 6 миль. В своём журнале Лют пишет, что конвой состоял из 8 колонн по 3 или 4 судна в каждой. Он решил, что конвой сопровождает лёгкий крейсер. В небе светила луна, но Лют не хотел ждать, пока она зайдёт. Поэтому он оставил луну за кормой, пересёк курс конвоя и вышел на его левый фланг. Потом Лют пошёл к хвосту конвоя, чтобы атаковать правую колонну.

На сей раз U-138 не погружалась. Ночная атака из надводного положения стала типичной для германских лодок, так как в этом случае лодку нельзя было засечь гидролокатором. Вдобавок, британское Адмиралтейство никак не ожидало от вражеских лодок подобного способа атаки. И, наконец, гораздо легче командовать торпедной атакой с мостика, чем, разглядывая цель в мокрые линзы перископа.

Корабли конвоя ОВ-228 не подозревали о грозящей им опасности. Вот что рассказывают записи Люта в бортжурнале:

«05.10. Выпустил торпеду G7а в танкер в средней колонне. Пеленг 90, скорость 8 узлов, дистанция 3800 метров, установка торпеды на глубину 3 метра.

05.12. Промах торпедой G7а по второму танкеру в аналогичных обстоятельствах. Дистанция 2500 метров. После 4 минут 40 секунд первая торпеда G7а попала в корму танкера. Виден высокий столб пламени и облака чёрного дыма. Водоизмещение на глаз 10 – 12 тысяч тонн.

05.15. Выпустил торпеду G7а по танкеру, пеленг 100, скорость 7 узлов, дистанция 2000 метров, глубина хода торпеды 3 метра. Ещё 2 танкера были расположены более удобно, но я выбрал более крупный. После пуска торпеды лодка повернула «право на борт».

05.17. Через 1 минуту 57 секунд торпеда G7а попала в корму танкера, высокий столб пламени… водоизмещение примерно 10 – 14 тысяч тонн. Никаких радиограмм на волне 600 метров».

Первым получил попадание британский пароход «Боннэр», он затонул в 5.52. Вторым стал танкер «Бритиш Глори», который остался на плаву и сумел вернуться в порт. Лют намеревался удерживать контакт с ОВ-228 как можно дольше, однако в 9.00 появился эсминец и вынудил его погрузиться. После того как в 9.20 лодка всплыла, Лют мог только передать по радио последние координаты ОВ-228 и возвращаться в Лорина. Его второй боевой поход на U-138, который продолжался 11 дней, подошёл к концу.

Англичане обычно опрашивали моряков, спасшихся с потопленных судов, в надежде, что их наблюдения могут быть полезными. Однако разработанный вопросник «Особенности атак торговых судов вражескими подводными лодками» был совершенно устаревшим. Например, в нём стоял вопрос: «Было ли судно взято на абордаж противником, и при каких обстоятельствах?» Требовалось указать фамилии офицеров вражеской лодки и описать их внешность. Именно на такие вопросы предстояло отвечать шкиперу «Боннэра» Леону Отто Эверетту, когда он вернулся в Белфаст. Ответы были лаконичны и совершенно бесполезны. Можно отметить горькую иронию двух последних ответов шкипера.

«Общие замечания опрашивающего офицера.

В: Считает ли он, что шкипер выполнял инструкции Адмиралтейства и местного командования и сделал ли он всё возможное, что избежать захвата судна?

О: Да, однако нет свидетельств, что был выставлен кормовой наблюдатель и расчёт находился у орудия.

В: Объяснения шкипера по поводу оставления судна (если это было сделано) должны быть максимально подробными, их надлежит тщательно изучить.

О: Судно затонуло в течение 12 минут».

Выражение «ночь длинных ножей», использованное Лютом для описания событий 14 октября 1940 года, берёт начало в 1934 году, после кровавого путча Рема.[43]В военно-морской истории его чаще используют для описания событий 18 – 20 октября 1940 года. В этот период два конвоя – быстроходный НХ-79 из Галифакса и тихоходный SC-7 из Сиднея – были атакованы в районе Западных Подходов волчьими стаями и разнесены в клочья.[Конвой SC-7 из 35 судов покинул Сидней (остров Кейп Бретон, Канада) в начале октября. Вечером 16 октября его заметила U-48 Розинга, когда конвой проходил севернее Рокелла. 6 лодок получили приказ присоединиться к U-48, в том числе U-38 Генриха Либе, U-99 Отто Кречмера и U-100 Иоахима Шепке. Начиная с этого момента и до утра 19 октября SC-7 потерял половину судов. Ночью Кречмер провёл особенно жестокую атаку. Бортжурнал U-99 часто приводят как пример его неукротимого порыва и иллюстрацию смертельных испытаний, через которые пришлось пройти конвою этой ночью.

Конвой НХ-49 состоял из 49 судов в сопровождении 10 военных кораблей. Прин заметил его на следующий вечер. Тем не менее, 12 судов были потоплены в ходе атак, которые продолжались с 21.00 до рассвета на следующий день. В них участвовали 5 лодок, в том числе Прин, Шепке и Либе.

Всего за эти 48 часов из состава 2 конвоев было потоплено 31 судно и ещё 3 были повреждены. Не погибла ни одна подводная лодка. Тактика волчьих стай блестяще оправдала себя. МакИнтайр писал: «Эти два катастрофических столкновения, вероятно, стали самым тяжёлым ударом для англичан за всё время Битвы за Атлантику. (Naval War) Прим. авт.]

Идея использования «волчьих стай», или, как это называли сами немцы Rudeltaktik (тактика стаи), была разработана Карлом Деницем ещё до войны. В состав волчьей стаи обычно входило от 5 до 10 подводных лодок, которые действовали совместно. Первая лодка стаи, которая замечала вражеский конвой, не атаковала его. Она только передавала по радио его координаты и ждала, пока соберутся остальные лодки. Потом вся стая наносила удар, и результаты были гораздо лучше, чем при разрозненных, не скоординированных атаках. В первый год войны Дениц ещё не имел достаточно лодок, чтобы применять эту тактику. Лишь позднее они добились в Северной Атлантике потрясающих успехов.

Когда 19 октября U-138 вернулась в Лориан, её встретили цветами и оркестром. Люта ждал на пирсе командир флотилии, который сообщил, что командование переводит его на новую, более крупную лодку. Естественно, Лют был ошарашен. После нескольких месяцев тренировок и учений, упорной работы с командой и всего 26 дней в море, он должен покинуть свою новую лодку.

На церемонии передачи командования, и без того грустной, Лют был вынужден сообщить своему экипажу, что 2 человека погибли на вокзале Лориана во время воздушного налёта. Один из них был смертельно ранен осколками бомбы и битым стеклом в уборной отходящего поезда. Кое-то из экипажа плакал, как пишет Лют в «Boot Greift Wieder An». Он сам сожалел лишь о том, что люди погибли на берегу. «Смерть постоянно ходит рядом с нами, лучше бы это произошло при выполнении воинского долга в море. Именно это отличает братство подводников: ощущение единства, которое рождается из осознания того, что либо мы все добьёмся успеха, либо все вместе погибнем».

Глава 5

Прибалт и его люди

Когда в октябре 1940 года Вольфганг Лют сдал командование U-138, на его счёту числились потопленные суда общим водоизмещением 55000 тонн. Однако в своих рапортах он указал цифру 80000 тонн, и потому 24 октября он был награждён Das Ritterkreuz des Eisernen Kreuzes – Рыцарским Крестом Железного Креста.[44]На фотографии, сделанной вскоре после награждения, Лют в синем морском мундире с орденом на шее улыбается характерной щербатой улыбкой и выглядит более чем довольным жизнью.

У него было несколько поводов улыбаться. Прежде всего, сам Рыцарский Крест. Эта награда считалась действительно высокой даже в военную пору общей девальвации наград. Это была первая награда гитлеровского Рейха, сменившая старый императорский орден Pour le Merite. Несколько старших офицеров Вермахта, например, Эрвин Роммель, имели обе эти награды. Рыцарский Крест почти никогда не вручался рядовым и унтер-офицерам и очень редко – офицерам, не занимавшим должность командира корабля или какую-нибудь другую, столь же заметную.[45]Имелись ещё более высокие степени Железного Креста: Дубовые Листья, Дубовые Листья с Мечами, Дубовые Листья с Мечами и Бриллиантами. Но даже обычный чёрный с серебром крест на полосатой ленте выглядел достаточно эффектно. Ты либо его имел, либо нет. Железный Крест первого класса даже близко не стоит рядом с Рыцарским Крестом, а Железный Крест второго класса вообще считался дежурной наградой и практически ничего не стоил.

Обычно командир подводной лодки получал Рыцарский Крест после потопления 100000 тонн, а Дубовые Листья – после 200000 тонн. Но этот стандарт был довольно относительным и существовали различные исключения. Например, Гюнтер Прин получил Рыцарский Крест за потопление линкора «Ройял Оук». Сам Лют тоже не достиг требуемой отметки, однако в мае 1940 года он потопил вражескую подводную лодку, а кроме того, ему приписывали (хотя совершенно ошибочно) потопление эсминца «Гром».

Рыцарские Кресты вручались командиром флотилии или лично Деницем. В нескольких случаях награды вручал сам Гитлер. Если приказ о награждении приходил, когда офицер находился в море, экипаж изготавливал самодельный крест, чтобы командир мог вернуться в порт при полном параде. Петер Кремер, который получил эту награду в 1942 году, писал, что «командир с Рыцарским Крестом особенно ценился экипажами лодок. Он гарантировал определённую безопасность, так как молодой неопытный командир, желая во что бы то ни стало заработать орден, слишком часто действовал поспешно и опрометчиво, подвергая свою команду ненужному риску. По крайней мере, рядовые матросы смотрели на это именно так. Хотя все они были готовы сражаться, разумеется, любой из них хотел остаться в живых».

У Люта имелись и другие причины для веселья. Он успешно командовал двумя лодками и теперь получил третью, гораздо более крупную и мощную. Он уже заработал себе определённую репутацию и считался одним из «владык моря», подводным асом. Лют побывал на войне и попал на фронт до того, как завершились бои.

Личная жизнь Люта тоже складывалась вполне удачно. 25 сентября 1939 года во время отпуска он женился на Ильзе Лерх, которая жила в Засснице на острове Рюген. Ей исполнилось 24 года, и её отцом был Отто Лерх, капитан парома на линии Зассниц – Треллеборг. Вольфганг и Ильзе переехали в жилой комплекс для моряков в Нойштадте, где жили офицеры-подводники и их семьи. Через 11 месяцев в Киле 30 августа 1940 года у них родился первый ребёнок – дочь Геза.

Можно смело сказать, что женитьба и дети, которых у Люта было четверо, стали для него самой значительной, просто священной частью его жизни. Даже более значительной, чем получение офицерского звания, чем все награды и потопленные суда, более священной, чем должность командира и даже сама присяга. Лют с пылом истинного миссионера читал проповеди о ценностях семьи и брака буквально всем и каждому, в любое время и в любом месте, в море и на суше, в шутку и с убийственной серьёзностью. Брак для него был единственным нормальным состоянием мужчины. Теодор Петерсен рассказывал: «Иногда ночью он поднимался на мостик, закуривал сигару и начинал говорить о преимуществах брака». А в это время лодка могла, сломя голову, нестись за североатлантическим конвоем или медленно идти Мадагаскарским проливом в 6000 миль от родных берегов.

Его пыл не мог не наложить отпечаток на взаимоотношения с экипажем. Среди матросов имелись мужья и отцы, именно они и становились мишенью. Им советовали хранить супружескую верность, чаще писать домой, покупать подарки жёнам и держаться подальше от женщин во время стоянок в порту. Женатым офицерам было ещё хуже. Лют буквально ходил за ними по пятам во время увольнения на берег, чтобы удостовериться в благонравном поведении. Один из офицеров вспоминал: «Мы всегда ходили вместе, и в некоторых местах, которые мы посещали, можно было встретить хорошеньких женщин. Но Лют всегда смотрел, чтобы мы ограничивались выпивкой и не давали воли рукам».

Холостяков подталкивали жениться как можно быстрее, и не только потому, что брак являлся идеальным состоянием мужчины, но и потому, что Лют полагал, что женатые моряки служат лучше. Однако дружеские убеждения командира моряки воспринимали как давление, и вполне естественно, что некоторые начинали сопротивляться. Однажды в Штеттине на вечеринке, которую Лют устроил для экипажа своей последней лодки, он обошёл все столики, опрашивая парочки, женаты ли они, а если нет – то почему. Один из моряков храбро ответил: «А какая здесь разница? Разве что мы получим брачный договор». По словам Петерсена, это повергло Люта в шок.

Если брак был делом хорошим, то отцовство было ещё лучше. Те члены команды, которые успели стать отцами, всячески поощрялись командиром. Во время специальных праздников, вроде Дня Отца, их чествовали. Лют делал всё возможное, чтобы помочь моряку, имеющему семью, вне зависимости от того, служит он в его экипаже или уже переведён на другую лодку. После того как в конце 1943 года Лют был окончательно переведён на берег, один из его бывших матросов написал ему, что его жена ждёт второго ребёнка, и они не могут найти подходящее жилье. Лют лично проследил, чтобы жена матроса перебралась в более обширную квартиру. Муж даже не подозревал об этом, пока в 1948 году не был освобождён из лагеря для интернированных и впервые увидел своего трёхлетнего сына.

Совсем не случайным совпадением является то, что идеология национал-социализма делала упор на брак и детей. Один из его моряков говорил: «Лют всегда настаивал, чтобы мы заводили детей для того, чтобы выполнить наш долг перед Рейхом». Но было бы ошибкой думать, что Лют был примерным мужем и отцом только потому, что являлся убеждённым фашистом. Более вероятно другое объяснение. Привязанность, которую он выказывал, никогда не была вынужденной. Хотя Рейх говорил мужчине, что он должен иметь детей, никто не заставлял мужчину любить их. От офицера ожидали соблюдения внешних приличий, но никто не обязывал его быть действительно порядочным человеком. И уже совершенно точно – никто не заставлял офицеров громогласно заявлять о своих привязанностях, как это делал Лют.

Если ненависть к разврату заставляла Люта следить за своими моряками в порту, она же заводила его ещё дальше во время морских походов. Трудно объяснить это пуританство в его характере. Лют не являлся глубоко религиозным человеком. Он был окрещён в евангелистской лютеранской церкви, верил в бога, но не более того. Церковь Лют посещал редко. Однако его крайне заботило нравственное здоровье команды. Лют объявил войну порнографическим открыткам на переборках жилых отсеков. «Если ты голоден, не следует наклеивать изображения булок на стену», – говорил он. Он проверял книги, которые читали моряки, на предмет наличия в них грязных сцен и развратных картинок. Всё, что не соответствовало его стандартам, летело за борт. Перед выходом в море он на 3 дня запрещал все увольнения, чтобы матросы не занесли на лодку венерические болезни из борделей.

Офицерам жилось не лучше, чем матросам, а скорее, даже и хуже. «Вы не должны позволять им вешать портрет фюрера на левой переборке кают-компании, а на провой – девушку с коробки французских конфет. Это признак дурного вкуса». Он не позволял ругаться в кают-компании, «но не по моральным соображениям, а потому, что подобное трудно остановить, если оно начнётся. Люди очень быстро приобретают дурные привычки». Однако Лют был вынужден признать, что «офицеров следует почаще оставлять одних, чтобы дать им возможность поворчать на своего капитана».

Правильно это или нет, но подобное поведение было крайне рискованным на подводных лодках. Люта можно было считать неисправимо наивным человеком, либо наоборот – хитрейшим интриганом. Если бы он был первым, моряки быстро возненавидели бы его, начали пользоваться его слабостями, давали бы отпор попыткам вмешаться в их жизнь, игнорировали бы его внимание. Этого не происходило. Может быть, в некоторых отношениях Лют и оставался наивным, но в своих подводниках он не ошибался. Он прекрасно знал, что не офицеры научили матросов ругаться, что многие частенько посещают бордели. Поведение моряков могло его шокировать, но не удивить.

Поэтому, когда Лют пытался исправить их поведение, он делал это без злобы и надеялся хотя бы на уважение, если не на понимание. Он создал со своими моряками такие отношения, которые существуют между отцом и сыновьями. Лют ворчал, придирался, волновался, хвалил и наказывал. Он поощрял моряков не терять контакта с ним, даже если они переставали служить под его командованием. Если кому-то была нужна помощь, даже после того как он ушёл с его лодки, Лют считал себя обязанным протянуть человеку руку. Поведение Люта было подлинным воплощением отцовства.

Одновременно нити помощи протягивались и из дома Люта на Тойфельберг-штрассе в Нойштадте. Центром этой сети являлась Ильзе, которая старалась поддерживать жён офицеров Люта. Те, в свою очередь, старались помочь семьям каждого члена экипажа. «Одна большая семья», – отозвался кто-то из офицеров о Лютах. Эта характеристика, услышь её Лют, доставила бы ему большую радость.

21 октября 1940 года Лют сменил капитан-лейтенанта Вильгельма Амброзиуса в качестве командира подводной лодки U-43. Хотя Амброзиус и не был слишком известен, он всё-таки добился определённых успехов. В отличие от других лодок Люта, U-43 под руководством другого командира открыла свой боевой счёт. За 14 месяцев под командованием Амброзиуса были потоплены 9 судов водоизмещением 50000 тонн.

U-43 была одной из 8 океанских лодок серии IXА, введённых в строй в августе 1939 года на верфи «АГ Везер» в Бремене. U-38, на которой Лют служил под командованием Генриха Либе, принадлежала к этому же типу. U-43 имела длину 77 метров и водоизмещение 1153 тонны (в 3 раза больше, чем U-9). Её радиус действия составлял 8000 миль, то есть вдвое больше, чем для U-138. Лодка несла 22 торпеды и была вооружена 3 орудиями, одно из которых имело калибр 105 мм.

Как писал новый командир в своей книге «Boot Greift Wieder An», внутри она напомнила ему госпиталь. Экипаж из 48 человек располагался в 4 отсеках, а не в одном; сам командир имел отдельную каюту. «Разумеется, не настоящая каюта, а просто койка в маленьком закутке, отделённом от прохода занавеской. Писать мне приходилось на крошечном столе, а чтобы умыться, нужно было убрать стол и открыть раковину умывальника». В результате U-43 значительно отличалась от U-9 или U-138. «Ничего похожего на маленьких лодках не было. Там мы все спали в одном отсеке, капитан – как можно ближе к центральному посту, чтобы в случае необходимости оказаться там как можно быстрее. Запасные торпеды находились между нашими койками, и мы все были вынуждены сидеть скрестив ноги, как арабы».[46]

Лодка была построена всего год назад, и это уже начало сказываться. Лют вышел из Лориана в свой первый поход 10 ноября 1940 года, но вскоре обнаружилась течь в одной из топливных цистерн. За лодкой волочился длинный радужный хвост солярки. Лют немедленно вернулся в порт, и на ремонт потребовалась целая неделя.

17 ноября он снова вышел в море и полным ходом пошёл на запад, чтобы как можно быстрее удалиться от берега, так как вражеские самолёты начали атаки лодок, идущих в надводном положении. Это был первый поход Люта на U-43, и многие матросы тоже впервые попали на лодку этого типа. Поэтому Лют часто проводил аварийные погружения, маневрировал в подводном положении, заставлял перезаряжать торпедные аппараты. Времени для учений у него оказалось достаточно, так как почти месяц U-43 должна была вести метеорологические наблюдения. Её единственной обязанностью была передача рапортов о состоянии погоды в штаб подводных сил. Эту роль ненавидели все подводники. И ещё раз добавим, что подводная лодка эффективна, лишь когда используется активно, для уничтожения вражеских судов.[47]