Человек, захвативший заложников

27 февраля 1980 г. 30-летний Роземберг Пабон надел костюм в тонкую полоску и засунул за пояс пистолет. Пабон, известный также под кличкой «Комманданте Уно», никогда раньше не участвовал в перестрелках. Он даже ни разу до этого не бывал в Боготе. В предшествующую ночь, когда он впервые встре­тился со своими сообщниками из М-19, ему давали последнюю возможность отказаться от участия в операции. Но царящий в комнате дух товарищества укрепил его в решении. «Все мои компаньерос говорили поистине прекрасные вещи: что они гордятся тем, что выбор пал именно на них, что они идут на это ради лучшего будущего страны. Я послушал все это и исполнился смелости вспоминает он. - Я просил Бога помочь мне не бояться ». Но Пабон боялся, боялся до ужаса. В то утро группа дожида­лись финальной отмашки на проведение операции на располо­женной недалеко от посольства конспиративной квартире. Они не должны были покидать ее, пока не получат информацию о том, что на праздничный прием приехал американский посол Диего Леенсио. «Без него не имело смысла рисковать. Он был ключевой фигурой». Телефон прозвонил в 11.30. Асенсио прибыл. Пабон, еще один мужчина и две женщины, одевшись так, чтобы походить на дипломатических работников, сели в машину и поехали к по­сольству. Автомобиль высадил их на углу. Пабон взял под руку одну из женщин-террористок, и они направились к парадному входу.

Но на месте операции их уже поджидали проблемы. Солдаты .наняли расположенный на другой стороне улицы Национальный университет, чтобы подавить студенческие волнения. Это означа­ло, что вооруженные люди среагируют на осаду посольства почти немедленно, а это не было предусмотрено планом террористов. Пабон и его товарищи рассчитывали, что у них будет не меньше 15 минут на то, чтобы подавить сопротивление толпы дипломатов, не встречая серьезного отпора. «Ситуация оказалась сложной с са­мого начала», — рассказывает он, и террористы не питали иллюзий относительно своих шансов. — В посольстве нас ждала верная смерть. Мы знали это. Мы знали, что выбраться оттуда живыми будет очень трудно». .

Очень легко забыть о том, что жертвы — это не единственные люди, испытывающие страх на месте преступления. Страх транс­формирует всех, от офицера полиции до грабителя банков. Мно­гие из террористов, захвативших в тот день посольство, позднее погибли в других конфликтах. Но Пабон до сих пор жив и может изложить свою версию захвата. В результате своеобразной исто­рии возвращения, которая может случиться только в обществе, излишне милосердном к своим бывшим врагам, Пабон работает теперь в колумбийском правительстве, став функционером сред­него звена. Он занимает большой, облицованный деревом кабинет и расположенном в центре Боготы обшарпанном здании. Пабон поделился со мной воспоминаниями о захвате в ноябре 2006 г., си­дя за полированным столом под распятием и портретом президента Колумбии. Как и в день нападения на посольство, он был одет в темный костюм в тонкую полоску, но на этот раз с дороги ми аксессуарами, в красно-белой полосатой рубашке и желтом галстуке. Рассказ он вел буднично, лишь время от времени позволяя промелькнуть гордости за ту роль, которую сыграл в этом международном инциденте с захватом заложников.

По пути от угла улицы к посольству, вспоминает Пабон, он ощутил то же искажение времени, в которое вскоре погрузит сво­их жертв. «Я чувствовал, что эти пятнадцать метров от угла до двери были просто бесконечными, — говорит он, используя то же прилагательное, что и Асенсио в описании своих впечатлений от того утра. — Они все тянулись, тянулись и тянулись». Он шел за второй парой, но те, казалось, двигались очень медленно. Ему ка­залось, что он просто шагает на месте: «В голове начал проигры­ваться фильм со всеми событиями моей жизни. С каждым шагом вспоминалось детство, юность, вся жизнь... как будто я с ней про­щался. Было такое ощущение, что у меня, как у мухи, появились глаза с тысячью линз, и в каждой линзе была своя картинка. Вот что я чувствовал...»

Когда он подошел к двери, охранник попросил его показать приглашение. Пабон достал свой пистолет. В этот момент туман рассеялся: «Я чувствовал, что меня вернули в реальный мир». Но, проходя через парадную дверь, он испугался, увидев слева от себя человека с пистолетом. Его окатила новая волна страха, на этот раз смешанная с ощущением, что его предали. Ему обещали, что когда они войдут в посольство, ни у кого из дипломатических ра­ботников не будет при себе оружия. Тогда что же это за человек в костюме с пистолетом в руке? Пабон инстинктивно бросился на пол. То же самое сделал и тот человек. Пабон открыл огонь. Тот человек тоже начал стрелять. «Я поднял голову, и он поднял голо­ву. Я снова выстрелил, он сделал то же самое», — говорит Пабон. Противник казался неуязвимым.

Затем Пабона остановил один из его товарищей. Пабон стре­лял по зеркалу, испугавшись своего собственного отражения. Страх накоротко замкнул высшие функции его мозга точно так же, как сделает это с заложниками и солдатами, которые попыта­ются их спасти. Рассказывая эту историю, Пабон тихо посмеивается над собой: «У меня была хорошая реакция, но я очень нервничал. Я не узнал себя, а просто увидел человека с пистолетом и начал стрелять».

Когда интенсивность перестрелки и громкость криков достиг­ли невыносимого пика, в сознании Пабона внезапно промелькнул образ завтрашней газеты. Он увидел свой портрет и еще одну фо­тографию разбросанных по полу посольства мертвых людей. Эти образы стремительно возникли у него в голове, а затем настолько жебыстро исчезли. Мозг Пабона рассматривал возможные по­следствия его действий точно так же, как Асенсио представлял, каково ему будет предстать перед своей семьей и друзьями, если он не проявит смелости под огнем.

Когда выстрелы наконец начали затихать, Пабон со своими товарищами разделил заложников на группы по степени их полити­ческой ценности. В их распоряжении оказалась целая толпа весь­ма ценных активов. Террористы выбрали пять дипломатов и сформировали из них комитет, который будет представлять инте­ресы заложников. В этот комитет вошел и посол США Диего Асенсио. «У них был большой опыт дипломатической работы, а наша операция и представляла собой дипломатию на самом выс­шем уровне», — объясняет Пабон.

Тем временем Асенсио уже превратился в человека, не испыты­вающего дефицита уверенности в своих силах. Он понял, что в данной ситуации обладает необходимыми террористам профес­сиональными навыками. В роли, отведенной ему в комитете за­ложников, он начал чувствовать себя более комфортно, стал пе­ребрасываться шутками с другими заложниками и своими тюрем­щиками. По мере того как проходили дни, он даже стал вести с партизанами оживленные споры о внешней политике США. В тот день, когда он и другие дипломаты узнали содержание длинного списка требований, который террористы планировали огласить на следующем раунде переговоров с правительственными чинов­никами, они указали им на изъяны и ошибки в их стратегии. По словам Асенсио, они даже сами написали более четкий вариант требований, которым и воспользовались террористы.

Пабон не помнит, чтобы заложники писали какие-то докумен­ты, но помнит, что они во многом помогали ему и группе его товарищей: «Они научили нас находить скрытый смысл между строк сообщений, получаемых нами от правительства. Когда ситуация окончательно запуталась и стала очень серьезной, они помогли нам увидеть свет в конце туннеля и показали, как сохранить пози­тивный настрой».

Осада доминиканского посольства продлилась 61 день. Ее за­вершение оказалось совсем не таким, какое Асенсио или Пабон могли бы предсказать в тот первый кровопролитный день. Колум­бийское правительство согласилось допустить международных наблюдателей в тюрьмы и на судебные процессы. Террористы в конечном итоге сняли свое требование освободить их соратников. Они получили 1 млн долларов выкупа (по официальной версии, это были пожертвования частных лиц, но Пабон считает, что вы­куп мог быть выплачен правительством), а также разрешение вы­лететь на Кубу, взяв с собой 12 заложников (включая Асенсио), которых там отпустили на свободу.

Людей, изучающих экстремальные ситуации и катастрофы, изумляет история захвата посольства Доминиканской Республи­ки. Она продемонстрировала, что заложники могут быть очень полезными действующими лицами и вовсе не обязательно долж­ны автоматически превращаться в беспомощных жертв. Кроме то­го, они совсем не обязательно должны попадаться на удочку так называемого стокгольмского синдрома, в силу которого залож­ник начинает ощущать извращенную преданность своему похити­телю. По мнению Асенсио, стокгольмский синдром, названный так в честь случившегося в 1973 г. ограбления банка в Стокгольме, во время которого заложники в конце концов начали защищать своих захватчиков, встречается в реальной жизни очень редко. Но вера в стокгольмский синдром, как говорит Асенсио, заставляла его соотечественников не принимать в расчет передаваемую им информацию, когда он сам находился в роли заложника. Воспо­минания о том ощущении беспомощности до сих пор остаются очень горькими. «Мои просьбы либо просто игнорировали, либо откровенно встречали в штыки», — говорит Асенсио. После осво­бождения его чествовали в Госдепартаменте, а потом он продол­жил свой путь вверх по карьерной лестнице в области профессио­нальной дипломатии. Но он до сих пор спорит со своими коллегами о существовании стокгольмского синдрома. «Я много раз беседовал о нем в Госдепартаменте со специалистами по контр­террористической деятельности. Но все бесполезно...» — говорит он. Специалисты, как это часто бывает, недооценивают способно­сти жертв.

Сегодня Асенсио живет в Мехико, где работает представите­лем Управления международного развития США. Здание посоль­ства Доминиканской Республики снесли, и теперь на его месте по­строен жилой дом.

На Кубе Пабон и его соратники не стали залегать на дно. Они неоднократно возвращались в Колумбию, чтобы провести другие операции. В 1981 г. Пабон был схвачен эквадорскими военными при попытке перейти на колумбийскую сторону границы. «Мы совершили тысячи ошибок», — говорит он теперь. Пабон был вы­слан из Эквадора в Колумбию, где провел 22 месяца в заключении. К счастью для него, колумбийцы обожают своих бунтарей. За по­следнее столетие страна заключила 88 мирных договоров с самы­ми разными повстанческими группами. В 1982 г. новый президент Белизарио Бетанкур объявил о безусловной амнистии лиц, осужденных за политические преступления. В де­кабре того же года Пабон вышел из тюрьмы и стал свободным че­ловеком.

Через семь лет М-19 сложила оружие и сформировала полити­ческую партию. Пабон был избран членом учредительного собра­ния, которое разрабатывало новую конституцию страны. М-19 стала в нем второй по численности мест фракцией. В 1998 г. Пабона выбрали мэром расположенного на юго-западе Колумбии го­родка Юмбо с населением 71 тыс. человек. Через два года он был провозглашен лучшим мэром страны по результатам опроса, про­веденного двумя крупнейшими газетами Колумбии. В сентябре 2006 г. вернулся на федеральную службу и был приведен к прися­ге в качестве директора Dansocial, агентства по пропаганде и развитию экономических кооперативов и волонтерской работы.

Асенсио и Пабон ни разу не встречались с момента захвата по­сольства. Но в их историях, даже рассказанных с двух совершен­но противоположных точек зрения, мы можем заметить потря­сающее сходство реакций тела на страх. Реакция на страх всеобъемлюща и окрашивает в свои цвета каждый момент кризисной ситуации, в разной степени для каждой жертвы, каждого пре­ступника и каждого спасателя, участвующего в ней. По логике, следующим вопросом должен быть вопрос о различии степени этой окраски. Почему Асенсио среагировал на стрельбу правиль­но, нырнув за кушетку и прекратив всякое движение, тогда как другие дипломаты выполняли решительно бесполезные действия? Ведь все присутствующие на коктейле умудренные жизнью про­фессионалы испытывали одинаковый ужас. Что же заставило их вести себя по-разному? В поисках ответа на этот вопрос посетим одно из тех мест в мире, где стресс вплетен в саму ткань жизни, растворен в камнях и распылен в воздухе, где люди на любой из сторон впитали в себя очень много страха.

Жизнестойкость

Спокойствие в Иерусалиме

бригадный генерал Ниссо Шахам командует полицейскими силами южной части Израиля, треугольника земли, находящегося между Сектором Газа, западным бере­гом реки Иордан, Египтом и Иорданом. Возможно, это самая стрессогенная работа на свете. В 2000 г. Шахаму было поручено охранить мир в святых местах Иерусалима. Он был единственным офицером полиции, предупреждавшим о недопустимости визита Ариэля Шарона на Храмовую Гору. Его опасения не приняли к сведению, и в результате состоявшегося в сентябре 2000 г. визита Шарона разгорелась вторая интифада. «Если хоти­те написать докторскую диссертацию по стрессам, то я — к вашим услугам», — говорит Шахам.

Мы встретились в его доме, расположенном над обрывом, в холмах неподалеку от Иерусалима. Первые полчаса Шахам кол­дует на кухне. Сначала он укладывает на блюдо персики, вино­град и черешню. За ними следуют аккуратные кубики шоколадно­го торта. Потом он настаивает на необходимости сделать кофе по-турецки. Наконец усаживается за стол, закуривает сигару и начинает рассказывать свои истории. Шахам свободно владеет английским, но чувствует себя гораздо комфортнее, если беседа идет на иврите, поэтому мой коллега из иерусалимского бюро журнала Time Аарон Кляйн выполняет обязанности переводчика. Когда из школы возвращается сын, Шахам прерыва­ет интервью и, не говоря ни слова, медленно просматривает его дневник. Потом он от души целует подростка в щеку. Если не счи­тать настороженных собак величиной с лошадь, лежащих у вход­ной двери, то в доме ничто не напоминает о том, что здесь живет человек, который многократно становился единственной силой, разделяющей безумные орды еврейских и мусульманских фунда­менталистов в Старом Городе.

По словам Шахама, он стал офицером полиции из любопытст­ва: «Я был очень хорошим мальчиком, настоящим «ботаником». Я никогда не сталкивался с преступниками». Но он носил в ухе серьгу и собирал волосы в хвост, в результате чего его начальство определило его в отдел подпольной работы. Его первым и самым сложным заданием было заслужить доверие лидеров местных криминальных группировок. В те времена он постоянно испыты­вал страх: «Я был новеньким, а потому в бандах мне ежедневно устраивали проверки».

Наконец Шахам установил контакт с одним из самых опасных преступников Иерусалима, крупным наркодилером, замешанным в целой серии убийств. «Он был психопатом по определению», — говорит Шахам. По окончании встречи дилер попросил подвезти его до центра города. Легенда Шахама гласила, что он работал курьером в одном из офисов, а на стороне приторговывал нарко­тиками. По пути дилер внезапно попросил Шахама показать, где находится офис, в котором он работает. Это была проверка. Ша­хам направился к большому зданию, где, по легенде, находилось место его работы. Он никогда не бывал внутри этого здания. Его там никто не знал. Управляя машиной, он пытался побороть страх. В его сознании промелькнули возможные исходы этой ситуации, и все они были крайне неблагоприятны. К такому сценарию он не был готов.

Когда они подъехали к зданию, оказалось, что въезд на под­земную стоянку перекрыт электронными воротами, открыть ко­торые можно, только введя нужный код. Рядом с въездом стоял охранник. Шахам не знал кода. «Что же мне сказать этому охран­нику?» — подумал он. Затем остановил машину и немного подож­дал. Потом моргнул фарами. Охранник открыл ворота. «Это было просто чудо», — вспоминает Шахам.

Но что теперь? Как ему попасть внутрь здания? А если это по­лучится, то куда идти там? Но тут у Шахама появилась другая идея. Он остановился рядом с охранником и спросил: «А Джон на месте?» Охранник явно скучал. «Не знаю. Зайди и проверь сам», — ответил он. Это сработало. Сидящий на пассажирском сиденье дилер увидел достаточно для себя. «Поехали отсюда», — сказал он. Шахам развернул машину. Он прошел испытание.

Бывают люди, которых психологи называют «экстремальными паникерами», которых отличает склонность к жизни в состоянии повышенного волнения, а есть люди типа Шахама. Что позволяет ему так хорошо справляться с предельными уровнями страха? Ка­ким образом он без карты в руках умудряется пробираться через туман осмысления? Когда я задала ему этот вопрос, он сказал, чтобы мы не думали, что он не ощущает страха: он чувствует его, каждый раз. Но рядом со страхом в нем живет спокойствие. «На­до быть очень хладнокровным», — говорит он. Но что делает че­ловека «хладнокровным»? Генетика? Опыт? Дисбаланс химиче­ских веществ? Что является причиной этого?

Характеристика выжившего

Ответ на вопрос существует, говорили мне психологи, специали­зирующиеся на эмоциональных травмах, и другие эксперты по ка­тастрофическим ситуациям как в Израиле, так и в США. Но этот ответ очень расплывчат. У всех есть мысли о том, как мы поведем себя в экстренной ситуации. Но мы можем ошибаться. Есть спо­собы предсказать поведение в обстановке предельного давления, но они отличаются от тех, которых вы могли бы ожидать. Люди, ведущие себя во время обычного рабочего дня как лидеры или полные тихони, не обязательно останутся такими же в момент

кризиса.

Но еще до того, как в игру вступят модели поведения, наши базовые характеристики могут внести радикальные корректировки в шансы на выживание. Минусами, как правило, остаются те же самые недостатки, которые мешают нам в нормальной повседнев­ной жизни. Например, если вы страдаете ожирением, то с мень­шей вероятностью сможете выжить в большинстве типов катаст­роф. Мы знаем, что во время автомобильных аварий у полного че­ловека больше шансов погибнуть, чем у худого. Отчасти это происходит по той причине, что у людей с лишним весом вообще гораздо больше проблем со здоровьем. Поэтому им тяжелее вос­станавливаться после ранений. Кроме того, они труднее перено­сят высокие температуры. Для человеческого сердца напряжение, возникающее в кризисной обстановке, может быть гораздо более опасным, чем сама физическая угроза. Вот почему больше пожар­ных гибнет от инфарктов и сердечных приступов, чем от огня.

Еще есть жестокая правда физики. Люди, страдающие лишним весом, медленнее передвигаются и занимают больше места, поэто­му у них будет больше трудностей во время эвакуации. 11 сентяб­ря у людей с ослабленными физическими способностями было втрое больше шансов получить ранения и увечья во время эвакуа­ции из Всемирного торгового центра. Эта проблема усугубляется, так как американцы продолжают набирать вес. Ожирение вносит изменения даже в динамику движения толпы. Когда человек спус­кается по лестнице, он немного раскачивается из стороны в сто­рону, занимая пространство, превышающее реальную ширину его тела. Чем крупнее человек, тем медленнее он передвигается и тем больше раскачивается, соответственно на лестнице будет уме­щаться меньше людей.

Имеет значение и половая принадлежность. В одних типах ка­тастроф лучше быть мужчиной, а в других — женщиной. У муж­чины больше вероятности погибнуть от удара молнии, урагана или пожара. По данным Управления пожарной охраны США, в пожарах гибнет вдвое больше мужчин, чем женщин. Отчасти это происходит потому, что мужчины чаще выбирают опасные про­фессии. Но еще и потому, что они вообще больше рискуют. Муж­чины скорее пойдут навстречу дыму или попытаются проехать че­рез затопленные места. «Женщины склонны к осторожности, — говорит директор лаборатории по исследованию опасных ситуаций Университета Южной Каролины Сюмап Каттер, — они не собираются подвергать себя и своих родных риску. Они предпочтут уехать раньше, чем начнутся ливни».

Помните наше уравнение страха? У мужчин и у женщин оно выглядит по-разному. Почти все проводившиеся опросы по вос­приятию рисков показывают, что женщины больше беспокоятся по любому поводу — от загрязнения окружающей среды до права на ношение огнестрельного оружия. Если смотреть на это поверх­ностно, то все логично. Среднестатистическая женщина более слаба в физическом смысле и традиционно больше отвечает за за­боту о других людях. Возможно, ей и положено больше беспоко­иться. Но когда эксперт в области рисков Пол Слович попытался объяснить тендерные различия именно таким образом, у него воз­никли проблемы. Этот стереотип не работал. Например, мужчины афроамериканского происхождения беспокоились ровно столько же, сколько женщины. Если, конечно, афроамериканские мужчи­ны не являются прирожденными носителями материнского ин­стинкта, природа не может полностью объяснить это различие. Слович попробовал подставить другие переменные. Возможно, женщины и этнические меньшинства обладают менее высоким об­разовательным уровнем и поэтому более эмоциональны в оценке рисков? Нет. Тендерные и расовые различия остались даже после того, как Слович учел в своих расчетах образовательный фактор. В действительности, когда он попросил ученых, зарабатывающих себе на хлеб изучением восприятия рисков, составить рейтинг опасных ситуаций, оказалось, что и женщины-ученые склонны волноваться больше своих коллег мужского пола. Может быть, женщины и этнические меньшинства испытывают меньше доверия к правительственным службам? Неужели они испытывают боль­шее беспокойство, потому что не верят, что их сможет защитить кто-то, кроме них самих? Но когда исследователи учли в своих выкладках и такие настроения, им не удалось объяснить разницу в уровнях беспокойства.

Со временем Слович сообразил, что «зациклился» не на тех людях. Аномалию создавали не женщины и представители нацио­нальных меньшинств, а сами мужчины. И не все мужчины, а не­большая их подгруппа. Как выяснилось, около 30 % белых мужчин почти не видят рис­ка в большинстве опасных ситуаций, ими и создается большая часть этого тендерного и расового расхождения. Поэтому Слович взялся за изучение этих белых мужчин. Всех их роднило некото­рое количество малозаметных характеристик. «Они обожают слова «статус», «иерархия» и «власть», — говорит Слович. Они верят в технологии. Они больше, чем любая другая группа людей, склонны не соглашаться с заявлением, что ко всем людям надо от­носиться одинаково. Обычно это белые мужчины, но не всегда. Более важным фактором является их взгляд на мир и на свое ме­сто в нем. Если белый мужчина чувствовал, что подвергается дис­криминации или маргинализации со стороны общества, он вполне мог поменять лагерь и присоединиться в своем беспокойстве к женщинам и представителям этнических меньшинств.

Но означает ли это, что лучше быть волнующейся женщиной, чем мужчиной, не ощущающим беспокойства? Во время некото­рых бедствий беспокойство играет определенно позитивную роль. Оно может мотивировать людей на эвакуацию, пока еще не стало слишком поздно. Например, женщин с детьми относительно лег­ко уговорить покинуть свои дома до прихода урагана. Тем не ме­нее в других случаях одного волнения оказывается недостаточно, и большую роль начинают играть более существенные тендерные различия. Во многих странах, пострадавших в 2004 г. от цунами, женщины не умели плавать, а мужчины умели, соответственно варьировались и проценты выживших. В четырех индонезийских деревнях, ставших после цунами объектами мониторинга органи­зации Oxfam, количество выживших мужчин превышало число спасшихся женщин почти втрое.

Иногда природа тендерных гандикапов оказывается до непри­личия банальной. В соответствии с результатами исследования, проведенного Колумбийским университетом, 11 сентября у жен­щин во время эвакуации было вдвое больше шансов получить ра­нения. Вопрос физической силы? Уверенности в себе? Страха? Нет, говорит ведущий исследователь Робин Гершон: всему ви­ной — туфли. Многие из женщин сняли свои туфли на высоком каблуке в процессе эвакуации, и потом им пришлось добираться до дома босиком. Выжившие говорили, что пи лестницах спотыка­лись о кучи женских туфель с высокими каблуками.

Нередко другие минусы превосходят эффект волнения. Из всех людей, ежегодно погибающих в пожарах, 25 % составляют афроамериканцы, то есть этот процент вдвое превышает их долю в населении страны. Дисбаланс становится особенно очевидным, если говорить о детях: у детей афроамериканского и индейского происхождения почти вдвое больше шансов погибнуть в пожаре, чем у белых или азиатов.

Причиной пожаров, как выясняется, в основном становятся деньги. «Мне ни разу не довелось бороться с пожаром в богатом доме», — говорит Деннис Ониэл, который вступил в ряды пожарных Джерси-Сити, штат Нью-Джерси, еще в 1971 г., а теперь работает управляющим Национальной академии пожар­ной охраны. Пожары более вероятны в местах с плохим благоуст­ройством, где отсутствуют или не работают детекторы задымле­ния и людям приходится греться у переносных обогревателей. Поэтому, говорит Ониэл, в бедных кварталах пожары входят в стандартный набор опасных ситуаций: «На углах стоят наркома­ны, по улицам бродят люди, старающиеся украсть у вас кошелек, а в домах разгораются пожары».

Простейшая истина заключается в том, что в большинстве ката­строф прежде всего виноваты деньги. Другими словами, то, где и как мы живем, играет более важную роль, чем сама Мать-Природа. В развитых странах происходит столько же природных катастроф, сколько и в неразвитых. Различие состоит в количестве погибаю­щих. По сведениям Международной комиссии по изменению кли­мата, из всех людей, погибших на нашей планете от природных ка­таклизмов в период между 1985 и 1999 гг., 65 % составляют жители стран с доходом на душу населения ниже $760. Нортриджское зем­летрясение в Калифорнии в 1994 г. по глубине и магнитуде было почти таким же, как землетрясение в Пакистане, случившееся в 2005 г. Но в нортриджском землетрясении погибло всего 63 челове­ка, а пакистанское унесло жизни почти 100 тыс.

Только когда все люди будут обеспечены крышей над головой, дорогами и качественным здравоохранением, можно будет при­нимать в расчет такие мелочи, как черты характера или особенности восприятия рисков. Эффект будет расти в геометрической прогрессии. По результатам исследования, проведенного Мэттью Каном в Университете Тафте, если крупной стра­не удается повысить свой валовой национальный продукт с $2000 до $14 000 на душу населения, то она может рассчитывать на еже­годное спасение 530 человек во время природных катаклизмов. Для выживших деньги представляют собой своеобразную форму ликвидной жизнестойкости, так как могут обеспечить лечение, стабильность и восстановление.

Но в богатых странах, подобных США, где валовой националь­ный продукт на душу населения достигает $42 000, индивидуаль­ные характеристики человека могут играть очень большую роль. В действительности склад вашей личности может быть важнее фактов самой катастрофы. «Возникновение хронического стрес­са в ходе дискретного события определяется в конечном счете не столько подробностями этого события, сколько генетикой чело­века и складом его характера», — говорит израильский психиатр и специалист по эмоциональным травмам Илан Куц. При совпадении всех прочих очевидных вещей (например, поло­вой принадлежности, веса и дохода) некоторые люди действуют с большей эффективностью, чем другие. Они просто обладают по­вышенной жизнестойкостью. И самая главная загадка — почему?

Более тонкие отличия

В дорогом ресторане в центре Портленда, штат Орегон, за распо­ложенным у окна столиком обедали две женщины. Им пришлось на полуслове прервать свою беседу, когда снаружи к окну подко­вылял пьяный бомж, расстегнул брюки и, достав свой пенис, под­нял его на уровень стола. Когда затихли изумленные восклицания и хохот, к ресторану был вызван наряд полиции. Офицер Лорен Кристенсен , прибыв на место инцидента, уви­дел там две крайности поведения. Одна из женщин, говорит он, «просто лопается от смеха». Вторую, в полубессознательном со­стоянии рухнувшую на лавочку в холле, кто-то обмахивал веером. За 25 лет работы в полиции Кристенсен нередко замечал такую разницу реакций, особенно у женщин, ставших жертвами эксги­биционистов: «Одна воспримет это со смехом, другая придет в ярость, а третья получит серьезную эмоциональную травму». Кристенсену, ныне уже уволившемуся из полиции и ставшему пи­сателем и инструктором по боевым искусствам, всегда было труд­но понять, почему реакция людей на одни и те же события может настолько сильно различаться. «Во Вьетнаме мне приходилось наблюдать экстремальную психологическую реакцию у армей­ских поваров. У поваров! С другой стороны, я видел пехотинцев, которые лицом к лицу сталкивались со страшными вещами и по крайней мере внешне оставались совершенно спокойными», — рассказывает Кристенсен.

Жизнестойкость — это очень ценное качество. У обладающих им людей есть три основополагающих преимущества: вера в свою способность влиять на жизненные события, тенденция искать смысл в хаосе жизни и убежденность в том, что наукой для них становятся как позитивные, так и негативные переживания. Такие убеждения служат им своеобразным буфером, позволяющим смягчить удары любых бедствий. Опасные ситуации кажутся им более управляемыми, в результате чего они действуют эффектив­нее других людей. «Психологическая травма, как и красота, жи­вет в глазу наблюдателя», — говорит Джордж Эверли-младший, работник Центра повышения эффективности органов здравоохранения имени Джона Хопкинса в Балтиморе, штат Мэриленд.

В этом есть смысл. Здоровое, проактивное восприятие жизни должно по логике порождать повышенную жизнестойкость. Но этот ответ относится к категории не вполне удовлетворительных объяснений, наводящих на следующий вопрос: если такой взгляд на жизнь вызывает жизнестойкость, то что же порождает сам этот взгляд?

Ответ окажется для нас неожиданным. Жизнестойкие люди — это не обязательно буддисты, практикующие йогу. Главное, что у них достаточно уверенности в себе. Как мы уже видели в главе о страхе, уверенность в себе (порождаемая реалистичными трени­ровками или даже смехом) смягчает наиболее разрушительные эффекты предельного страха. В ходе нескольких недавних исследований выяснилось, что люди, обладающие нереалистичной уве­ренностью в своих силах, гораздо лучше ведут себя во время ка­таклизмов. Психологи называют таких людей «самоусилителя­ми» , но мы с вами, наверно, назвали бы их наглецами. Эти люди гораздо более высокого мнения о себе, чем окружающие. Как правило, они раздражают нас и кажутся заня­тыми только самими собой. В каком-то смысле они могут быть лучше приспособлены к кризисам, чем к реальной жизни.

Меньше чем через год после окончания гражданской войны Джордж Бонанно из Колумбийского универси­тета провел в Сараево интервью с 75 гражданами Боснии и Герце­говины. Каждый участник исследования выставлял себе оценки по параметрам психологических проблем, навыков межличност­ного общения, проблем со здоровьем и настроением. Затем по тем же параметрам его оценивали другие участники. Небольшая груп­па людей оценила себя значительно выше, чем окружающие, и именно таких людей профессионалы в области психического здо­ровья считают лучше приспособленными.

После событий 11 сентября Бонанно обнаружил подобную си­туацию в среде выживших, находившихся во время террористиче­ской атаки внутри или в окрестностях Всемирного центра торговли. Люди с высокой самооценкой восстановились с относительной легкостью. В их слюне было даже зафиксировано пониженное со­держание гормона стресса кортизола. Их уверенность в себе слу­жила им вакциной против жизненных невзгод.

Некоторые исследования показывают, что люди с более высо­ким показателем IQ лучше справляются с последствиями психо­логических травм. Другими словами, жизнестойкость может за­висеть от ума. Какая здесь может быть связь? Вероятно, интел­лект помогает людям мыслить в творческом ключе, что, в свою очередь, выливается в более мощное чувство цели и власти над си­туацией. Возможно, наоборот, жизнестойкость является следст­вием уверенности в себе, сопутствующей высокому уровню IQ.

Гораздо важнее для нас тот факт, что любой человек, незави­симо от показателя IQ, может выработать в себе повышенную са­мооценку, тренируясь и накапливая опыт. Именно это скажут вам солдаты и офицеры полиции: уверенность в себе приходит в процессе деятельности. Как мы видели в главе 3 мозг функционирует гораздо лучше, когда ему знакома возникшая проблема. Мы ощу­щаем больший контроль над обстоятельствами, так как действи­тельно лучше их контролируем. Но в определенных ситуациях, подобных той, в которой, будучи еще совсем зеленым полицей­ским, оказался Шахам, когда ему пришлось сидеть рядом с жес­токим преступником, пытавшимся «расколоть» его легенду, спа­сти не может ни опыт, ни подготовка. В тот момент Шахам ухва­тился за что-то другое, за нечто более фундаментальное.