Из «Политического завещания» Ришелье

1.

(Из предисловия к «Политическому завещанию»)

Когда Вы, Ваше величество, решили предоставить мне одновременно и доступ в Ваши советы и оказать великое доверие в управлении Вашими делами, я поистине могу сказать, что гугеноты делили государство с Вами, что вельможи вели себя, как если бы они не были Вашими подданными, а наиболее могущественные губернаторы провинций – как государи в своих должностях.

Я могу сказать, что дурной пример тех и других был столь вреден для государства, что наиболее упорядоченные корпорации¹, почувствовав силу от этого беспорядка, в известных случаях уменьшили Ваш законный авторитет, насколько это им было возможно, чтобы вознести свой авторитет далее разумных пределов.

Я могу сказать, что каждый измерял свою заслугу своею дерзостью; что вместо того, чтобы ценить благодеяния, которые они получали от Вашего Величества по их настоящей цене, они их ценили лишь тогда, когда они соответствовали их разнузданной фантазии; что наиболее предприимчивые были почитаемы за более мудрых и оказывались наиболее счастливыми.

Я могу еще сказать, что союзы с иностранными государствами находились в пренебрежении, частные интересы предпочитались государственным, — одним словом, достоинство Королевского Величества было столь унижено и столь непохоже на то, чем оно должно было бы быть, благодаря ошибкам тех, кто были тогда главными руководителями Вашими делами, что его почти невозможно было признавать.

Нельзя было долее терпеть поведение тех, кому Ваше Величество вверили кормило своего государства, чтобы не потерять всего; с другой стороны, нельзя было также сразу изменить все, не нарушая законов благоразумия, которое не позволяет непосредственно переходить из одной крайности в другую.

Плохое состояние Ваших дел, казалось побудит Вас к опрометчивым решениям без разбора времени и средств; и, однако, нужно было делать выбор и в том и в другом отношении, чтобы извлечь пользу из перемены, которую необходимость требовала от Вашего благоразумия.

Лучшие умы не думали, что можно без крушения обойти все подводные камни, которые появились в это неустойчивое время; при дворе было много людей, которые порицали уже безрассудство тех, кто хотел предпринять это; и так как все знали, что государи легко обвиняют тех, кто находится около них, в неуспехе дела, относительно которого им были даны хорошие советы, то лишь немногие надеялись на благополучный исход перемены, которую, как говорили, я хотел произвести; большинство считало мое падение неизбежным еще до того, как Ваше Величество меня возвысили.

Несмотря на все затруднения, о которых я довел до сведения Вашего Величества, я зная, что могут сделать короли, когда они хорошо пользуются своей властью, осмелился без всякой, мне кажется, самонадеянности обещать, что Вы обретете благо Вашего государства и что Ваше благоразумие, Ваша сила и благословение божие в непродолжительном времени придадут новый вид этому королевству.

Я обещал Вам употребить все свое искусство и весь авторитет, который Вам угодно было дать мне, чтобы сокрушить партию гугенотов, сломить спесь вельмож, привести всех Ваших подданных к исполнению своих обязанностей и возвысить Ваше имя среди иностранных наций на ту ступень, на которой оно должно находиться.

Глава III. О дворянстве.

О различных мерах, направленных к поднятию благосостояния и достоинства дворянства.

… Дворянство следует рассматривать как один из главных нервов государства, могущий в особенности способствовать его сохранению и упрочению. Оно было с некоторого времени столь унижено благодаря большому количеству чиновников, которых зло века создало в ущерб ему, что весьма нуждается в поддержке против посягательств этих людей. Богатство и чванство этих последних отягчает нужду дворян, богатых лишь храбростью, благодаря чему они охотно кладут свою жизнь за государство, ресурсы которого высасываются чиновниками.

Так как их следует поддерживать против тех, кто их притесняет, равным образом нужно стараться ставить преграды к тому, чтобы они не обращались с теми, кто ниже их, так, как обращаются с ними самими.

Обычный недостаток рожденных в этом сословии – употреблять насилие по отношению к народу, которому божество дало руки, по-видимому, скорее для того, чтобы добывать себе пропитание, нежели для того, чтобы защищать свою жизнь.

В высшей степени важно положить предел таким беспорядкам неуклонной строгостью, чтобы слабейшие из ваших подданных, хотя и безоружные, были под сенью ваших законов в такой же безопасности, как и те, у кого в руках оружие.

… Если дворяне заслуживают того, чтобы с ними хорошо обращались, когда они поступают хорошо, то нужно быть строгим по отношению к ним, если они не выполняют того, к чему их обязывает их происхождение. Для меня ясно, что те, кто, забывая добродетели предков, уклоняются от службы короне своею шпагою и своею жизнью, со всей строгостью и постоянством, которых требуют законы государства, заслуживают быть лишенными выгод их рождения и должны нести часть бремени народа.

Так как честь для них выше жизни, их следует наказывать, скорее лишая их первой, нежели последней. Отнимать жизнь у людей, которые рискуют ею ежедневно, ради простой игры честолюбия, менее чувствительно, чем отнимать честь, оставив им жизнь, которая превращается в таком случае для них в вечную пытку.

Если не следует ничего забывать, чтобы удержать дворянство в истинной доблести его отцов, то не следует также ничего упустить, чтобы сохранить его во владении теми имуществами, которые отцы им оставили, и способствовать тому, чтобы они могли приобрести новые.

Но как невозможно найти средство от всех болезней, так очень трудно указать заранее общий способ для достижения целей, которые я предлагаю. Многочисленные браки, заключаемые в этом королевстве в каждой фамилии, в то время как в других государствах женится часто только старший, являются одной из причин разорения наиболее могущественных фамилий в короткий срок. Но если этот обычай приводит к бедности отдельные фамилии, то он настолько обогащает государство, сила которого состоит в массе верных людей, что вместо того, чтобы жаловаться на это, нужно быть довольным, и вместо того, чтобы изменять это, нужно лишь стараться дать тому, кого этот обычай заставляет появляться на свет, средства существовать в чистоте сердца, которую они получают от своего происхождения.

Для этой цели следует различать дворянство придворное от дворянства деревенского.

Дворянство придворное можно облегчить, положив предел роскоши и невыносимым расходам, которые мало-помалу вошли в обычай при дворе, так как, несомненно, подобное, распоряжение, будет для них столь же полезным, как и всякие пенсии, которые ему дают. Что касается деревенского дворянства, то, хотя оно и не получит такого облегчения от подобного распоряжения, так как его нищета не позволяет ему делать чрезмерных расходов, оно все же не замедлит почувствовать результаты этого средства, столь необходимого для государства, что без него оно не сможет избежать разорения.

Если Ваше Величество прибавит к распоряжению, которые ему угодно будет издать для устранения этого непорядка, учреждение пятидесяти военных рот и такое же количество легкой конницы, содержимых в провинциях на условиях, о которых подробно укажем ниже, это будет хорошим средством для поддержки наименее обеспеченных слоев дворянства.

Если затем Ваше Величество уничтожит продажу губернаторств королевства и продажу всех военных должностей, которые в достаточной степени оплачиваются ценой крови этого сословия; если оно будет применять тот же порядок к замещению дворцовых должностей; если оно вместо нынешнего порядка, когда различные люди принимаются на эти должности путем грязных сделок из своего кошелька, закроет доступ к ним для тех, кто не имеет счастья быть благородного происхождения; если такой доступ даже и для тех, кто имеет это преимущество, будет открыт лишь по выбору Вашего Величества в зависимости от их заслуг, - все дворянство поймет и пользу и честь столь благого распоряжения.

Глава IV. О третьем сословии королевства

Чтобы последовательно трактовать о третьем сословии королевства и ясно представить себе мероприятия, необходимые для того, чтобы держать его в должном порядке, я его разделю на три части:

Первая будет заключать в себе чиновников юстиции;

Вторая – тех, кто ведает финансами;

И третья – народ, который несет почти все государственные повинности.

Отдел I, касающийся непорядков в ведомстве юстиции вообще и рассматривающий в частности вопрос о том, может ли уничтожение продажности и наследственности должностей служить хорошим средством против таковых зол.

… Расстройство правосудия дошло до крайней степени… Я обсудил бы подробно эти непорядки и средства к их исправлению, если бы моя уверенность в том, кто исправляет в данный момент высшую судебную должность, и мое знание о его намерении сделать правосудие чистым, насколько позволяет испорченность людей, не обязывали меня ограничиться лишь тем, чтобы предложить Вашему Величеству некоторые общие меры, дабы положить предел общим непорядкам.

По мнению большей части людей, важнейшая мера заключается в том, чтобы уничтожить продажность и наследственность должностей и передавать их бесплатно лицам, столь известным своею способностью и честностью, что их достоинства не могла бы оспаривать сама зависть… Однако, несмотря на то, что почти всегда опасно оставаться одиноким в своем мнении, я смело могу сказать, что при нынешнем положении вещей и в будущем, насколько его можно предвидеть, гораздо лучше, мне кажется, продолжать порядок продажи и наследственности должностей, чем совершенно изменить это учреждение.

Нельзя не признать, что в таком случае происки двора превозмогут разумные доводы и фавор будет иметь большую силу, чем достоинство. Я хорошо знаю обычную поговорку, что тот, кто покупает правосудие оптом, может продавать его в розницу; но верно и то, что для чиновника, который вкладывает бóльшую часть своего имущества в покупку должности, большой сдержкой от злоупотреблений будет служить страх потерять все, что он заплатил, а в таком случае цена должности – неплохое ручательство за добросовестность чиновника.

Жалобы на продажу должностей были во все времена монархий; но хотя эти жалобы и признавались всегда основательными по существу, продолжали терпеть беспорядок, их вызвавший, полагая, что мы не способны к строгому и совершенному порядку вещей, который эти жалобы имеют в качестве своей цели…

… [Франциск I] первый, движимый нуждами своего времени, ввел правильную торговлю должностями, которая затем не прекращались.

Я признаю, что для этого великого государя было несчастием то, что он стал основателем этого дурного учреждения; но, быть может, он не был бы так осуждаем, если бы хорошо знали причины, побудившие его к этому. Сведения о том, что частные лица продают без его ведома его милости, и тяжесть великих дел, лежавших на нем, привели его к мысли, что нет лучшего и скорейшего способа получить добровольно имущество своих подданных, как путем дарования им почестей за деньги. Покойный король [Генрих IV] со своим мудрым советом во время глубокого мира в свое царствование, не знавшее нужды, прибавил к продажности должностей, введенной великим государем [Франциском I], годовой налог. Нельзя думать, что он сделал это без некоторого раздумья, не предвидев, насколько позволяет человеческое благоразумие, следствий и результатов, но ведь вполне установлено, что созданное мудрыми государями не может быть изменено, пока опыт не обнаружит его вреда и пока не станет ясным, что можно сделать лучше.

Непорядки, появившиеся вследствие общественных нужд и укрепившиеся вследствие государственной необходимости, должны реформироваться лишь постепенно. Нужно медленно подводить к этому умы и никоим образом не переходить от одной крайности к другой… С трудом можно было бы изменить порядок распоряжения, не изменив в дурную сторону расположения тех, кто ими владеет; в этом случае пришлось бы опасаться, как бы бывшие владельцы должностей, вместо своих прежних немаловажных услуг в деле удержания народа в рамках его обязанностей, не стали бы в будущем способствовать более, чем кто-либо другой, его распущенности… Иногда бывает благоразумно ослабить лекарства, чтобы они дали больший результат, и порядки, наиболее соответствующие разуму, не всегда бывают самыми лучшими потому, что иногда они несоизмеримы с силами тех, кто их должны осуществлять… Но я прибавляю, что совершенно необходимо уменьшить цену должностей; она достигла такой высоты, что дальше нет возможности терпеть ее размеры.

Отдел II, который предлагает общие средства, могущие положить предел непорядкам юстиции.

… Я полагаю, что будет очень полезно посылать почаще в провинции государственных советников или мастеров прошений, должным образом выбранных не только для того, чтобы выполнять функции интендантов юстиции в главных городах – что в большей степени служило бы их честолюбию, чем общественной пользе, — но для того, чтобы объезжать все места провинции, расследовать нравы чинов юстиции и финансов, смотреть за тем, взимаются ли подати сообразно с ордонансами, не совершают ли сборщики податей при этом несправедливостей, притесняя народ; расследовать, каким образом чиновники несут свою службу; узнавать, как управляется дворянство, и пресекать все возможные беспорядки и в особенности насилия тех, кто, будучи могущественным или богатым притесняет слабых и бедных подданных короля.

Отдел IV. О чинах финансового ведомства

Финансовые дельцы и участники откупов представляют особый класс, вредный для государства, но тем не менее необходимый. Этот род чиновников есть зло, без которого нельзя обойтись, но который должен быть введен в границы терпимого. Испорченность и злоупотребления укоренились среди них до такой степени, дальше которой они не могут быть допускаемы. Они не смогут дальше обогащаться, не разорив государства и не погубив самих себя, так как они дают повод завладеть их имуществом на основании всем известного факта безмерных богатств…

Я хорошо знаю, что подобного рода политика, [т.е. отобрание богатств у финансовых дельцов], может привести к большим промахам и послужить поводом к совершенно несправедливым насилиям. Поэтому я не касаюсь этого предмета между прочим, не желая советовать средства, влекущие множество злоупотреблений. Но я утверждаю, что едва ли были бы справедливыми жалобы, если бы правительство держалось того взгляда, что нужно наказывать тех, которые сделались богатыми в короткое время исключительно ловкостью своих рук, и оставлять в покое имущество тех, кто сделался богатым и могущественным либо благодаря бережливости – один из наиболее невинных способов обогащения, — либо благодаря награде благоволением монарха, либо благодаря вознаграждению за услуги – другой не только безукоризненный, но и наиболее законный способ обогащения, полезный для частных лиц и выгодный для государства, которому лучше будут служить, если оно будет благоволить к тем, кто ему полезен.

Искоренение злоупотреблений финансовых чинов является абсолютной необходимостью, в противном случае они разорят государство, которое до такой степени хиреет вследствие их воровства, что, если последнему не положить предела, государство через короткое время станет неузнаваемым.

Золото и серебро, которыми они захлебываются, дают им возможность вступать в союз с лучшими фамилиями королевства, которые унижаются таким образом до неравных браков и производят людей столь же далеких от великодушия их предков, столько часто бывают они мало похожи на них лицом.

Обдумав основательно средства против зла, причиняемого ими, смею сказать, что самое лучшее заключается в том, чтобы уменьшить их число, что вполне возможно, и давать в важных случаях поручения надежным людям, способным выполнить порученное им дело, а не таким, которые, находясь на должности, полагают, что они имеют достаточно оснований, чтобы красть безнаказанно.

Во время мира можно будет легко уничтожить большое количество должностей этого рода и таким образом освободить государство от тех, кто не оказывая ему никаких услуг, высасывает из него в короткое время все его богатство.

Я знаю, что с ними обходятся обыкновенно как с пиявками, которых часто заставляют отдавать при помощи крупицы соли всю высосанную ими кровь, или как с губками, которым дают наполниться, потому что, выжимая их, можно получить весь сок, ими перед этим впитанный. Но это, мне кажется, дурной способ действия, и я считаю, что заключение с финансовыми дельцами договора или сделки есть средство против зла худшее, чем само зло: это значит, собственно говоря, давать им право воровать снова, в надежде на новую милость, и если таким путем можно извлечь что-либо из их кошелька, они покроют не только основной капитал, отданный ими, но еще и проценты, более высокие, чем допускается ордонансами.

Отсюда я заключаю, что, оставив некоторых необходимых чиновников, как, например, государственного казначея, генерального приемщика, двух или трех в каждом генеральстве и такое же количество финансовых чиновников в округе без которых нельзя обойтись, и вознаградив частных лиц, которые с добрым намерением отдали свои деньги, чтобы получить своевременное движение по службе, можно уничтожить всех остальных, оказав этим немалую услугу государству. Без этого никакими регламентами невозможно сохранить королевские деньги, не имея пыток, в достаточной степени жестоких, для того, чтобы помешать большинству этих чиновников присваивать себе часть того, что проходит через их руки.

Отдел V. О народе

Все политики согласны с тем, что если бы народ слишком благоденствовал, его нельзя было бы удержать в границах его обязанностей. Они основываются на том, что, имея меньше знаний, чем другие сословия государства, несравненно лучше воспитанные и более образованные, народ едва ли оставался бы верен порядку, который ему предписывают разум и законы, если бы он не был до некоторой степени сдерживаем нуждою.

Разум не позволяет освобождать его от каких бы то ни было тягот, ибо, теряя в таком случае знак своего подчинения, народ забыл бы о своей участи и, будучи освобожден от податей, вообразил бы, что он свободен и от повиновения.

Его следует сравнивать с мулом, который, привыкнув к тяжести, портился от продолжительного отдыха сильнее, чем от работы. Но подобно тому как работа мула должна быть умеренна, а тяжесть животного соразмеряется с его силою, то же самое должно быть соблюдаемо и относительно повинностей народа; будучи чрезмерными, они не перестали бы быть несправедливыми даже и в том случае, если бы они были полезны для общества.

Я хорошо знаю, что когда короли предпринимают общественные работы, прав тот, кто говорит, что королям возвращается в виде тальи то, что у них зарабатывает народ. Но можно также утверждать, что народу возвращается то, что у него берут короли и что народ дает, чтобы снова получить, ибо он пользуется своим имуществом и безопасностью, которые он не мог бы сохранить, если бы не содействовал существованию государства.

Я знаю, кроме этого, что многие государи потеряли свои государства и своих поданных, потому что они не держали войск, необходимых для их сохранения, из боязни излишне обременить налогами своих подданных, и что некоторые подданные попали в рабство к врагам, потому что излишне желали свободы под властью их прирожденного монарха. Но есть некоторая граница, которую нельзя перейти, не сделав несправедливости, так как здравый смысл учит каждого что должно быть соответствие между тяжестью и силами, которые ее подъемлют.

Это соотношение должно быть соблюдаемо как божественный закон, так что как нельзя считать хорошим государя, берущего от своих подданных больше, чем следует, так нельзя считать всегда наилучшими того из них, который берет меньше, чем следует. Наконец, как у раненого человека сердце, ослабевшее от потери крови, привлекает к себе на помощь кровь нижних частей организма лишь после того, как истощена большая часть крови верхних частей, так и в тяжелые времена государства монархи должны, поскольку это в их силах, воспользоваться благосостоянием богатых прежде, чем чрезмерно истощать бедняков.

Глава XIII. О принципах управления

Наказание и награда суть два принципа, безусловно необходимые для управления государством.

Обычная поговорка, тем более справедливая, что она во все времена была в уме и на устах людей, заключается в том, что наказание и вознаграждение суть два наиболее важные принципа для управления королевством. Известно, что если даже не пользоваться при управлении государством никаким иным правилом, кроме принципа неумолимого наказания тех, кто ему вредит, и обязательного вознаграждения тех, кто оказывает ему существенные услуги, не было бы плохих администраторов, так как нет людей, которых нельзя было бы держать в границах их обязанностей страхом или надеждой…

Я ставлю наказание на первое место сравнительно с наградой потому, что если бы пришлось лишиться одного из них, скорее можно было бы обойтись без последней, чем без первого…

Опыт людей долгой практики учит, что люди легко теряют память о благодеяниях и что, когда они осыпаны ими, желание иметь их еще больше делает их и честолюбивыми и неблагодарными; опыт учит нас так же, что наказания являются более верным средством, чтобы держать каждого в границах его обязанностей: их забывают тем менее, что они у большинства людей воздействуют на чувства, более могущественные, чем разум, который для многих совсем не имеет значения.

Быть суровым по отношению к людям, которые хвалятся тем, что они пренебрегают законами и распоряжениями государства, — это значит действовать ко благу государства (как некоторого целого); и нет большего преступления против общих интересов, как быть терпимым по отношению к тем, кто их нарушает.

Многочисленные восстания против королей, имевшие место в прошлом, не имели другого источника, кроме излишней терпимости.

В делах государственных преступлений нужно закрыть дверь жалости, презирать жалобы заинтересованных лиц и речи невежественной черни, которая порицает иногда то, что для нее наиболее полезно, а часто и совсем необходимо…

¹ Ришелье имеет в виду парламент.