Определения понятий «сущность» и «ипостась»

Каппадокийский синтез

Во второй половине IV века происходила постепенная христианизация империи и всего греко-римского общества. В христианство переходили люди из всех слоев населения, включая интеллигенцию и аристократию. Несмотря на этническое разнообразие, все они принадлежали к эллинистической культуре, и ключом к пониманию их ментальности была греческая философия. Для того чтобы обратить мир в христианство, необходимо было истолковать христианство в греческих понятиях и категориях.

Образованный грек не мог понять, почему мелким, незначительным эпизодам библейской истории придавалось религиозное значение. И все это венчалось, по греческим понятиям, смехотворным воскресением из мертвых.

Господствующий платонизм рисовал Бога непостижимым, неизменным, вечным Существом. Он не мог стать простым смертным человеком. Конфликт между разумом и христианской верой необходимо было сгладить и даже синтезировать. Первую попытку объяснить Писание в греческих понятиях сделал Ориген, пользовавшийся своей системой аллегорического толкования, в которой все исторические факты объяснялись как иносказания, повествующие о вечной истине. В «Шестодневе свт. Василия Великого прекрасно представлено, как умный и образованный богослов использовал современные ему достижения человеческого познания для защиты и проповеди христианства. Целью свт. Василия было объяснить христианство в категориях эллинизма, с тем, чтобы можно было проповедовать Евангелие образованной части греческого общества. Он прекрасно понимал, что нет никакого конфликта между научной информацией и библейским Откровением, ибо Библия не является источником научной информации.

Каппадокийцам, которым пришлось решать сразу две задачи: они синтезировалигреческую ментальность и христианство, а заодно боролись с арианской ересью. Им удалось разрешить тот богословско-философский конфликт о единосущии Бога Слова Богу Отцу. Они объяснили и точно выразили средствами философских понятий православное исповедание веры в Единосущного и триипостасного Бога. Это объяснение и истинно творческое развитие богословия каппадокийцами позволило примирить абстрактность греческой мысли с иудейской идеей личного божества и тем самым спасло Церковь. «Удача каппадокийцев, свидетельствует о том, что истина не всегда торжествует в результате догматической непримиримости (свт. Афанасий) и что очень часто для смягчения различий и достижения взаимного понимания необходим разумный диалог» (Мейендорф).

До великих каппадокийцев слово «ипостась» (др.-греч. ὑπόστασις), как и слово «сущность» (др.-греч. οὐσία), употреблялись в христианском богословском языке, в том числе, у свт. Афанасия, как синонимы. Обоими терминами обозначалось нечто, имеющее самостоятельное бытие, то есть существующее не в чём-то другом, а само по себе.

Аристотель и понятие «сущность»

Сущность — это первая из десяти категорий Аристотеля. Аристотель различал первые и вторые сущности. Первые сущности — это конкретный человек, конкретная лошадь и т. д. Вторые сущности — лошадь вообще, человек вообще и т. д. Термин широко применяется и в философском учении Плотина, правда в другом значении, подразумевающем некую сущность или её часть, а не личность. Так, один из трактатов Плотина носит название: «О трёх изначальных ипостасях» (у неоплатоников это Благо, Ум и Душа).

Определения понятий «сущность» и «ипостась»

Василий Великий закрепляет в христианском богословии термин «сущность» исключительно за теми сущностями, которые Аристотель называл вторыми, то есть для родовых понятий. Поэтому в патристике термин «сущность» перестал требовать уточнения, первая или вторая сущность имеется в виду (если говорится «сущность» без всяких уточнений, то речь может идти только о второй сущности). Таким образом, понятие «сущность» в христианском богословии остается аристотелевским.

Понятие «первой сущности» Василий Великий и Григорий Богослов заменяют понятием «ипостась», но делают это так, что значение христианского термина простирается далеко за рамки аристотелевского определения первой сущности. Когда Василий Великий определяет ипостась через аристотелевское определение первой сущности, то он, на самом деле, не столько определяет это понятие, сколько определяет его место в новой системе категорий:

И сущность и ипостась имеют между собою такое же различие, какое есть между общим и отдельно взятым, например, между живым существом и таким-то человеком.

Это определение говорит о том, что в новом категориальном аппарате одна из десяти категорий Аристотеля (а точнее, одна из двух её разновидностей: первая сущность) заменяется новой категорией — ипостась.

В то же время, как объясняет там же свт. Василий Великий, это определение ипостаси необходимо потому, что для Отца, Сына и Духа недостаточно определение их как «лиц». Традиционный для христианского богословия термин «лицо» (др.-греч. πρόσωπον) применительно к Троице уже дал повод к еретическому толкованию у Савеллия (для которого три «лица» были сродни «личинам», то есть маскам). Если же определить «лица» божества как «ипостаси», то отнимется всякий повод считать эти лица каким-то подобием масок на одной и той же реальности: термин «ипостась» однозначно указывает, что реальностей три. Подробное разъяснение содержания понятия «ипостась» свт. Василий дает, главным образом, в своём сочинении «Против Евномия».

Свт. Григорий Богослов в Беседе 31, «О Святом Духе», называет три ипостаси божества τα εν οις θεοτης («то, в чем божественность» или, ещё более буквально, «те, в которых божественность»), определяя, таким образом, ипостаси как, своего рода, «резервуары» сущности. В том же духе свт. Григорий выражается и в Догматических стихотворениях, 20, «О Святом Духе», говоря, что три ипостаси «обладают божественностью» (то есть сущностью).

Зачем понадобилось искать каких-то особых определений для ипостаси, и почему нельзя было ограничиться аристотелевским определением первой сущности? Аристотелевские первые сущности не годились бы для выражения троичности божества. По мысли православных богословов IV века, единство трёх ипостасей Троицы — хотя и не такое, чтобы три ипостаси теряли самостоятельность своего бытия (это вопреки модалистам), но и не такое, чтобы они были столь же различными, как, например, три лошади или три человека. Нужно было выразить и особую способность ипостасей к взаимному единству, когда Сын во Отце и Отец в Сыне. Нужно было также выразить способность ипостаси Сына принимать в себя человечество. Поэтому, как при описании внутритроичных отношений, так и при описании вочеловечения Логоса пришлось столкнуться с ипостасью как вместилищем сущности, а не только как некоей «частью» общего целого.

Итак, ипостась — это такое частное, которое, в то же время, является «вместилищем» общего (сущности).

Введенная каппадокийцами терминология создала возможность церковного мира. Церковь признала, что и в период повсеместного арианства таинства продолжали совершаться: ариан, возвращавшихся в лоно Православия, не перекрещивали.

Еще одна область, в которой каппадокийским отцам предстояло сыграть ведущую роль, было монашеское движение, в IV веке достигшее особенного подъема. Предаваясь аскетизму и постоянной молитве, монахи иногда были склонны даже богословие считать ненужной суетой. Живя в пустыне, они подолгу оставались без таинств и в своем максимализме стремились к существованию, полностью независимому от Церкви.

Одной из заслуг каппадокийцев было оцерковление монашества. Святителю Василисю Великому путем установления правил и устава жизни удалось включить монашеский идеал в основное русло церковной жизни, в то же время признавая и закрепляя особое аскетическое призвание некоторых членов Церкви. А брат его, свт. Григорий Нисский, дал мистическое объяснение монашества, в свете которого монахи нашли свое место в лоне Церкви и признали, что без Церкви и таинств невозможен и сам мистический идеал монашества.