Наука может выжить только в союзном государстве
Интервью Ж.И. Алферова для журнала «Союзное государство»
- Жорес Иванович, как вы думаете, почему научное лидерство России во многих областях не переросло в экономическое? Понятно, что в постперестроечное время экономику и науку подрезал недостаток средств, но ведь в советское время их выделялось достаточно. Может быть, механизм отечественной экономики тогда был выстроен таким образом, что научно-техническому прогрессу не придавалось первостепенного значения?
— Не будем забывать, что в советское время наше научное лидерство складывалось весьма постепенно и появилось не во всех областях. В силу политических причин мы не могли широко пользоваться достижениями зарубежных стран. «Железный занавес», созданный, прежде всего, Западом, вынуждал советских ученых зачастую «изобретать велосипед». Мы должны были все развивать сами.
Остановлюсь на близкой мне отрасли. До революции отечественной школы физики в России практически не было. Точнее, она находилась в зародышевом состоянии. Конечно, существовали отдельные достижения, например, открытие давления света Петром Лебедевым, но в основном в наших университетах на кафедрах физики повторялись работы западных ученых. В этой связи трудно переоценить заслуги основателя советской школы физики Абрама Иоффе, а также Сергея Вавилова, Леонида Мандельштама. Они поняли, что современная квантовая физика — основа развития технологий, которые были востребованы экономикой страны, поскольку проводилась гигантская индустриализация.
Целый ряд технологий появился у нас благодаря научнотехническим работам, которые активно велись в стране. Советский Союз — признанный лидер в космических технологиях, они до сих пор поддерживают престиж нашей страны и стимулируют научнотехнические разработки. Эти технологии позволили нам активно использовать телевидение и Интернет. Но сама космическая индустрия развилась в свое время в результате создания системы ракетной доставки ядерных бомб. Так что вся отечественная экономика развивалась в значительной степени на основе научно-технического прогресса. И этому придавалось большое значение.
Почему в то же время существовали трудности с обеспечением населения продовольствием, товарами ширпотреба? Я считаю, что это результат ошибок в развитии экономики страны со стороны политического руководства. Однако это не имеет прямого отношения к тому приоритету, который придавался науке.
— Но ведь в то время в экономике страны существовали различные технологические уклады. В наше время дистанция между ними еще более увеличилась. С одной стороны — островки высоких технологий, элементы постиндустриального и информационного общества, с другой — натуральное хозяйство на селе. Ситуация куда драматичнее, чем в конце 80-х годов прошлого века, когда писатель Василий Белов на первом Съезде народных депутатов поставил в укор деятелям науки тот факт, что в деревне продолжают косить косой...
— В своем выступлении на Съезде я ответил Василию Белову. Сказал примерно следующее. В истории мировой литературы не было более блестящего, значительного феномена, чем русская литература XIX века. На протяжении каких-то 30 лет творили, изумляя читателей своими гениальными произведениями, Пушкин и Гоголь, Толстой и Достоевский, Некрасов и Тургенев. А между тем большая часть населения России оставалась неграмотной. Так что, винить в этом великих русских писателей? А какое отношение имели Басов и Прохоров, благодаря которым широко использовались лазерные технологии, к тому, что в личном хозяйстве колхозника продолжал преобладать ручной труд? Василий Белов сказал просто чушь!
Теперь что касается последствий реформ 1990-х годов. По-моему, мы должны сказать спасибо советской экономической системе за то, что эти реформы не привели к полному развалу общества. Если бы взять и разделить Соединенные Штаты на 15 независимых, зачастую недружелюбно настроенных по отношению друг к другу государств, я бы посмотрел, что произошло с этой великой страной и ее экономикой. Так вот, нашу огромную страну, где существовала централизованная система планирования, разрезали на 15 кусков. Поэтому говорить о каких-то продуманных реформах в постперестроечный период — значит заниматься пустой болтовней. Мы нанесли исторической России такой страшный удар, от которого она будет оправляться долгие годы.
Когда в 2000 году я получал Нобелевскую премию, формулировка комитета звучала так: «За базовые фундаментальные исследования, составившие основу современных информационных технологий». Да, благодаря исследованиям, которые мы проводили, развилась современная полупроводниковая электроника. Однако к этому времени по объемам производства электронная промышленность составляла лишь 20 - 25 процентов той, которая существовала в начале перестройки.
А ведь в советское время электронная промышленность представляла собой мощную империю: на более чем трех тысячах предприятий работали миллионы людей. Это производство было развито во всех союзных республиках, а особенно в России, Белоруссии и на Украине. Сегодня в России объем его так и остался на уровне восьмилетней давности, а во всех других республиках, кроме Белоруссии, его просто нет.
Конечно, определенное технологическое отставание Советского Союза от развитых стран бросалось в глаза, так что определенное реформирование экономики было необходимо. Но именно реформирование, а не разгром! В то время, когда Россия оказалась на обочине технико-экономического, социального развития, технологические процессы в мире продолжаются. Сосуществование различных технологических укладов, о чем писал член-корреспондент РАН Сергей Глазьев, — характерная черта не только национальных экономик, но и всего мирового хозяйства. Экономика стран «золотого миллиарда» развивается, прежде всего, за счет научно-технических достижений и неэквивалентного обмена со странами второго и третьего мира, — в то время как нам пытаются отвести сырьевую специализацию.
— Как писал академик Николай Федоренко, «мощный потенциал отраслевой науки в таких отраслях, как машиностроение, биотехнологии, электронная техника был практически утерян. К примеру, не менее 80 процентов станкостроительных предприятий изменили свой профиль, а около 300 современных технологий в таких областях, как аэрокосмическая промышленность, производство высокочистых материалов, станков с ЧПУ, промышленных роботов, биотехнология и других были утрачены безвозвратно».
Неужели все это мы действительно утеряли безвозвратно? Или ценой огромных усилий этот мощный потенциал все-таки удастся восстановить?
— Конечно, удастся. Несмотря на очень трудные годы, мы сохранили такую организацию, как Академия наук. Сохранили научные учреждения в РАН и целый ряд ее школ, пусть и с огромными потерями.
Развитие нанотехнологий позволит частично компенсировать промышленные потери, понесенные в связи с развалом СССР, и обеспечит востребованность исследователей ряда академических институтов.
Нанотехнологии позволяют за счет квантовых размерных эффектов строить материалы, структуры, приборы на новых принципах. Впрочем, принципам этим — многие десятилетия. Мы их развивали и осваивали в лабораториях много лет назад. Между прочим, в значительной степени наша Нобелевская премия 2000 года была связана, в том числе, с нанотехнологиями.
Электронная промышленность будет оставаться основным локомотивом развития еще 2 - 3 десятилетия. И для того, чтобы ситуация изменилась, должно измениться отношение государства к развитию передовых технологий.
Самые большие потери от реформ понесла отраслевая наука. А ведь отраслевые институты ранее и занимались тем, что доводили до производства принципиально новые образцы. Теперь отдельные лаборатории и прикладные институты просто исчезли. Когда же представители инвестиционных компаний обращаются в академические институты, то последние могут предложить им только новые идеи и иногда новые образцы. Вот почему мы говорим о «старт-апе», техниковнедренческих зонах,технопарках.
При создании и развитии технопарков необходимо проводить взвешенную государственную политику по развитию определенных технических и технологических направлений. Учитывать, какая промышленность сохранена в данном регионе, какие отрасли нуждаются в развитии. Недавно я побывал в новосибирском Академгородке и с большим интересом ознакомился с работами, которые ведутся в институтах. Должен сказать: молодцы! Перспективных направлений здесь очень много.
В свое время я предлагал создать технопарк на основе новейшего завода кремниевой микроэлектроники, который согласилась построить в Петербурге одна немецкая компания. В этом случае мы сразу же выходили на современный уровень в микроэлектронике. И на мировой рынок, поскольку компания принимала на себя ответственность за реализацию четверти продукции. К сожалению, идея погибла, увязнув в чиновничьих согласованиях.
Яркий пример интеграции науки и образования с целью подготовки высококвалифицированных специалистов для современной наукоемкой промышленности — создание Санкт-Петербургского физикотехнологического научно-образовательного центра РАН. Здесь реализуется, наконец, предложенная еще Петром I в указе о создании государственной Академии «композиция» — Академии наук, Академического университета и Академической гимназии. Уверен, что обучение школьников, студентов и аспирантов непосредственно в контакте с активно работающими учеными, занимающимися с ними как в учебных лабораториях на лекциях и семинарах, так и в научных лабораториях, — необходимый путь подготовки научных кадров, которые позволят России выйти на лидирующие позиции в научном прогрессе XXI века.
Будут у нас кадры, — мы всегда можем догнать и перегнать развитые страны. Интеллектуальный, человеческий ресурс — главный ресурс России. Пока он еще не утрачен. Но для того, чтобы этот ресурс развивался, он должен быть востребован экономикой.
— Но интеллектуальный ресурс России убывает. В постперестроечное время «утечка мозгов» за границу приобрела огромные масштабы...
— Для того чтобы ученые не уезжали необходимы определенные условия для работы. Это означает наличие современного оборудования и побуждающей к творчеству моральной атмосферы в коллективе, которая была во многих академических институтах в советское время. Должен быть спрос на исследования молодых ученых. Ряд моих талантливых учеников работает за границей. Я спросил одного: «Почему?» Он ответил: «На нашей установке я могу сделать все то же самое, но за месяц, а в Германии — за два часа». Чтобы сохранить сотрудников, мы прибегали к такому варианту: тех из них, которые работали за границей, оставляли числиться в институте без сохранения зарплаты. Они как бы находились в творческом отпуске. Для них это было очень важно: они знали, что, вернувшись в Россию, придут назад в свой институт.
— Предполагается, что в результате реформирования РАН, сокращения числа бюджетных ставок зарплата научного сотрудника достигнет 1000 долларов. Похоже, одну проблему худо-бедно удастся решить.
— Как я уже говорил, дело не только в зарплате. Что касается обновления имеющегося оборудования, то эту проблему трудно решить при настоящем уровне финансирования РАН. В начале «шоковой терапии», в 1992 году оно упало в 20 раз. Сегодня оно выросло, но по-прежнему в 3 - 4 раза меньше, чем было в советское время.
К тому же, я считаю, что, увлекшись лозунгом «повысим зарплату научному сотруднику», мы подзабыли о значении инженерного состава. В программе реформирования написано, что научный сотрудник к 2008 году будет получать 30 тысяч, молодой исследователь — 15 - 20 тысяч, вспомогательный персонал — 12 тысяч. Для нашего института большая разница между научным и вспомогательным персоналом, куда входят инженеры высокой квалификации, обслуживающие сложнейшие приборы и установки, совершенно неприемлема. Думаю, подобная проблема возникает и в других академических естественнонаучных институтах.
Реформирование фундаментальной науки нельзя проводить по неким лекалам. Сокращение числа академических институтов — далеко не простой процесс, если учесть, что возникли они не случайно. Я все больше восторгаюсь создателем нашего института и основателем советской школы физики Абрамом Федоровичем Иоффе. Он выделял сформировавшиеся новые коллективы из института путем создания новых институтов. И правильно делал. Потому что научная среда требует от лидера очень активного участия в научном творчестве.
С другой стороны, любой руководитель института сегодня завален таким количеством бумаг, что на научное лидерство у него почти не остается времени. Но мы не можем поручать это руководство чиновникам, ибо тогда будут происходить ужасные вещи. Значит, нужно работать, искать новые формы...
— Жорес Иванович, вы родом из Белоруссии, часто бываете у себя на родине, общаетесь с коллегами из Национальной академии наук. В чем, по-вашему, поучителен опыт Белоруссии, сохранившей фундаментальную и отраслевую науку?
— Руководство республики прекрасно понимает, что у Белоруссии нет сырьевых ресурсов, и экономику можно развивать только на той индустриальной базе, которая создана в советское время, — предприятий машиностроения, приборостроения, оптической промышленности, электроники, вычислительной техники. И то, что сегодня эта база сохранилась и активно развивается, нужно сказать большое спасибо Александру Григорьевичу Лукашенко. Он не дал разворовать промышленность, и сегодня научно-технический потенциал Белоруссии высок. Хотя им намного труднее, чем нам. Непросто было сохранить этот потенциал, но сейчас экономика республики построена в значительной степени на его использовании. Сохранились и исследовательские лаборатории.
Конечно, и в белорусской науке существуют проблемы. Есть определенная утечка мозгов за границу, хотя масштабы ее несопоставимы с российской. Но главное: белорусская наука востребована у себя дома. В целом научно-техническая политика в Белоруссии более разумна, чем в России.
У нас с белорусскими учеными есть ряд совместных программ, для их реализации имеется хорошая промышленная база. Санкт-Петербургский научный центр РАН и Национальная академия наук договорились о тесном сотрудничестве в рамках Парка высоких технологий. Именно в Белоруссии есть возможности для дальнейшего развития наших исследований и создания промышленного производства конкурентоспособных полупроводниковых электронных компонентов.
На рассмотрение в Совет Министров Союзного государства внесено предложение о разработке союзной программы «Гетероструктуры: СВЧ-радары, лазеры, светодиоды». Реализовать эту программу поможет такая форма сотрудничества, которая объединит академическую и отраслевую науку, а также производство. Предполагается, что проект программы включит несколько крупных проектов, которые будут разработаны с учетом тенденций развития приборов гетероструктурной электроники в мире.
2008 г.