Глава 17. как справиться с завтра

В голубых просторах южной части Тихого океана, пря­мо к северу от Новой Гвинеи находится остров Ману, где, как знает каждый первокурсник антропологического факуль­тета, в XX в. в пределах жизни одного поколения возникла популяция каменного века¹. Маргарет Мид в книге «Новое живет в старом» рассказывает историю этой, кажущейся чудом, культурной адаптации и утверждает, что первобыт­ным людям намного труднее принять несколько разрознен­ных осколков западной технологической культуры, чем сразу принять новый способ жизни целиком.

«Любая человеческая культура, как и любой язык, это нечто целостное, — пишет она, — и если «индивидуумы или группы людей должны измениться... самое главное, чтобы они менялись от одного целостного образца к другому».

В этом есть смысл, так как ясно, что напряженность возникает из-за несоответствия культурных элементов. Вво­дить людей в жизнь города без канализации, без противо­малярийных препаратов, без контроля за рождаемостью означает отбросить культуру и подвергнуть ее представите­лей мучительным, часто неразрешимым проблемам.

Но это только часть истории, потому что существует предел новизны, который любой индивидуум или группа могут усвоить за короткий отрезок времени, вне зависимо­сти от того, насколько хорошо интегрированным может быть Целое. Никого — ни жителя Ману, ни москвича — нельзя безболезненно вытолкнуть выше его адаптивного уровня —

его будет мучить тревога, он будет дезориентирован. Более того, обобщать опыт маленькой популяции Южного моря

опасно.

На счастливую историю Ману (рассказанную и пере­сказанную, как современная народная сказка, часто ссыла­ются как на свидетельство того, что мы в своих высокотехнологичных странах также способны совершить скачок на новую стадию развития без лишних неудобств. Однако наша ситуация — мы устремляемся в сверхиндуст­риальную эру — радикальным образом отличается от ситу­ации островитян.

Мы не в состоянии, как они, импортировать оптом ин­тегрированную, хорошо сформированную культуру, созрев­шую и испытанную в другой части света. Мы должны изобрести сверхиндустриализм, а не импортировать его. В следующие 30 или 40 лет мы должны ожидать не одну вол­ну перемен, а ряд сильных ударов и потрясений. Части но­вого общества не будут аккуратно подгоняться друг к другу, наоборот, нас ожидают разрыв связей и слепящие противо­речия. У нас нет «целостного паттерна» для адаптации.

Еще важнее то, что скорость перемен настолько возрос­ла, темп настолько форсированный, что мы попадаем в ис­торически беспрецедентную ситуацию. Нас просят адаптироваться не к одной новой культуре, как жителей Ману, а к слепящей последовательности новых преходя­щих культур. Вот почему мы, может быть, приближаемся к верхней границе пределов адаптации. Ни одно из предше­ствующих поколений не сталкивалось с таким испытанием. Поэтому только теперь, на нашем веку, и только в тех­нологических обществах выкристаллизовалась потенциаль­ная возможность массового шока будущего.

Однако сказать подобное — значит создать серьезное не­доразумение. Во-первых, многие авторы, обращающие вни­мание на социальные проблемы, рискуют усилить и без того глубокий пессимизм, которым охвачены технологические об­щества. Снисходительное к себе отчаяние сегодня — чрезвы­чайно ходкий литературный товар. Однако отчаяние не просто прибежище безответственности, оно неоправданно.

Источником большинства осаждающих нас проблем, в том числе шока будущего, являются не неумолимые силы при­роды, а созданные человеком процессы, которые, по край­ней мере потенциально, подвластны нашему контролю.

Кроме того, существует опасность, что те, кто высоко ценит статус-кво, могут использовать концепцию шока бу­дущего как оправдание, чтобы добиться моратория на пе­ремены. Любая попытка подавить перемены не только потерпит неудачу и повлечет за собой еще большие, более кровавые, неуправляемые и невиданные изменения, но бу­дет нравственным безумием. По любым человеческим нор­мам определенные социальные изменения уже отчаянно запаздывают. Ответ на шок будущего не в неизменности, а в изменениях иного вида.

Единственный способ сохранить какое-то подобие рав­новесия в ходе сверхиндустриальной революции — отве­тить изобретением на изобретение: создать новые личные и социальные механизмы, регулирующие изменения. Следо­вательно, нам нужно не слепое принятие или слепое со­противление, а множество творческих стратегий, чтобы избирательно формировать, отклонять, ускорять или замед­лять изменение. Индивидууму нужны новые принципы, чтобы задавать темп своей жизни и планировать ее вместе с кардинально новой формой образования. Ему также могут понадобиться специальные новые технологические помощ­ники, чтобы повысить его адаптивность. В то же время об­ществу нужны новые институты и организационные формы, новые буфера и регуляторы равновесия.

Все это, конечно, подразумевает еще большее измене­ние — изменение изначально созданной модели, которое сможет обуздать ускоряющийся рывок, управлять им и за­давать ему темп. Это нелегко будет сделать. Быстро продви­гаясь на социальную территорию, не нанесенную на карты, мы не имеем ни проверенных временем методов, ни пла­нов. Поэтому мы должны экспериментировать с широким спектром мер, регулирующих изменения, изобретая и от­вергая их по мере продвижения вперед. Именно в этом эк­спериментальном духе предлагаются следующие тактики и

стратегии, не как панацея, а как примеры новых подходов, которые необходимо испытать и оценить. Некоторые из них личностные, другие — технологические и социальные. Ведь борьба за то, чтобы направить изменения, должна происхо­дить на всех уровнях одновременно.

Усвоив более ясное понимание проблемы и более ра­зумный контроль над определенными ключевыми процес­сами, мы можем превратить кризис в возможность, помогая людям не просто выжить, но достичь вершины волн пере­мен, вырасти и получить новое ощущение господства над собственными судьбами.