Что показали представительные опросы
О.И.Шкаратан
Воспроизводство социально-экономического неравенства в постсоветской России:
динамика уровня жизни и положение социальных низов[1]
Целью нашей статьи является не не только и не столько описание уровня жизни населения, и даже не дифференциация его по уровню жизни как таковая, а анализ неравенства по благосостоянию как важного аспекта существующей в обществе социальной стратификации.
Изучая проблемы социально-экономического неравенства в современной России, необходимо, по-видимому, учитывать как общемировые тенденции, так и специфические особенности страны, связанные с ее принадлежностью к трансформирующимся обществам, переживающим переход от советской социетальной системы к новому состоянию, пока еще не во всем определившемуся по своей направленности.
Данные представительных опросов экономически активного населения России позволили не ограничиться среднеарифметическими показателями, что особенно важно в условиях резкой социальной дифференциации в показателях уровня жизни. По наши опросампенсионеры, инвалиды, студенты, как одиночки, так и образующие самостоятельные семьи, в состав респондентов не входят. Это само по себе означает, что полученные нами характеристики уровня жизни общества скорее несколько завышены, чем занижены.
Вводные замечания
В постсоветской России вектор действий политиков, контролировавших принятие решений в социальной сфере в 1990-е – начале 2000-х гг., в решающей степени складывался под влиянием неоконсервативной волны, шедшей в те годы, прежде всего, из США и Великобритании. Следует иметь в виду, что концепция реформ изначально исходила из необходимости повышения эффективности хозяйственной системы. При этом социальная сфера рассматривалась как элемент общей экономической стратегии. Критерий эффективности лежал на стороне экономических факторов, а состояние и динамика социальной сферы относились к числу ограничений. Несмотря на многочисленные декларации о «социально ориентированной экономике, «социальном государстве», развитие социальной сферы даже не называлось в качестве явной цели реформ. Достаточно сказать, что и к началу реформ, и многие годы позднее, в отличие от других постсоциалистических стран в России даже не ставился вопрос о создании программы по борьбе с бедностью. Фактически учитывался лишь один аспект – возможность упреждения острых социальных кризисов.
Совершенно не принималось во внимание то обстоятельство, что в отличие от многих из реформирующихся национальных экономик, в России большинство домохозяйств не располагало материальными и финансовыми ресурсами на период адаптации к новой социально-экономической ситуации. Более того, одним из элементов «шоковой терапии» была конфискация всех сбережений населения и предприятий в первые месяцы 1992 г. в результате отпуска цен без всякой компенсации по вкладам в банках и сберкассах.
Социальная политика начального периода постсоветской России представляла собой комбинацию постепенно слабевшей демократической тенденции и нараставшей неолиберальной (а точнее – неоконсервативной) тенденции. К демократическим, в интересах подавляющего большинства населения мерам в области социально-экономической политики можно отнести бесплатную приватизацию жилья, предоставление в собственность участков земли для семейного пользования и ряд других менее значимых решений.
К 1995-1996 гг. устоялся характер социальной политики и с того времени не менялся. Ключевыми звеньями социально-экономической политики с этого времени являются:
– снятие контроля государства за сохранностью государственной собственности и концентрация в руках коррумпированных чиновников и созданных самою властью крупнейших собственников государственных доходов от налогов, рентных платежей и особенно – от приватизированной (точнее - раздаваемой «ближним») государственной собственности;
– притворный характер самой приватизации (особенно - на этапе залоговых аукционов);
– снятие контроля над вывозом капитала;
– снятие контроля над использованием рабочей силы.
На этом фоне все с большей полнотой стала формулироваться и реализовываться социальная политика в той ее части, которая была адресована основной массе населения и выполняла функции социальной защиты слабых социальных групп. С середины 1990-х гг. правящая элита неизменно борется за осуществление следующих приоритетных направлений социальных реформ:
– замена субсидий социальной направленности, адресованных производителям благ и услуг, адресными компенсационными выплатами нуждающимся семьям;
– принятие в области здравоохранения мер, направленных на усиление конкуренции медицинских учреждений в рамках системы обязательного медицинского страхования; это же касается и сферы образования при доминировании платности образовательных и медицинских услуг;
– отказ при проведении политики занятости от предоставления субсидий предприятиям на сохранение и создание рабочих мест;
– прекращение в сфере социального страхования субсидирования санаторно-курортных и иных мероприятий;
- переход к накопительной пенсионной системе.
В печати и в общественных обсуждениях резко контрастируют позиции апологетов реформ и их оппонентов. Первые приводят данные о масштабах продажи автомашин и других предметов длительного пользования, об отдыхе многочисленных групп россиян на зарубежных курортах, о конкурсах на платные места в престижные университеты. В свою очередь, их оппоненты сообщают сведения о невиданно низкой доле оплаты за труд в ВВП (порядка 30% против 60-70% в развитых индустриальных и постиндустриальных странах); о высоком уровне заболеваемости и смертности; многолетне низкой продолжительности жизни (59 лет у мужчин против 74 -77 лет в развитых странах на протяжении многолетнего периода). Особое внимание оппоненты обращают на невиданную степень неравенства между низшими и высшими социальными слоями.
Однако проблема состоит в том, что материалы государственной статистики недостаточно детальны, в опубликованных и доступных для анализа данных многое вызывает сомнения, а на базе представительных опросов любого масштаба невозможно построить корректную модель или графически изобразить реальное материальное неравенство в российском обществе от высших социальных единиц до социального дна. Поэтому мы видим свою задачу в том, чтобы, опираясь как на материалы государственной статистики, так и на данные из проведенных нами и другими исследовательскими группами представительных опросов, получить сбалансированную картину реального состояния в сфере социально-экономической дифференциации населения по тем его группам, представители которых попали в число наших респондентов.
В своих суждениях о бедности и малообеспеченности социальных низов мы опираемся на данные по абсолютной бедности, определение которой основано на сопоставлении доходов, требуемых для удовлетворения некоторого набора минимальных потребностей человека с доходами, которыми он обладает. Для современной России это означает неспособность семьи удовлетворить основные потребности в пище, одежде, жилище на текущие денежные доходы. Начиная с 70-х годов ХХ века, исследователи все чаще переходят к оценке бедности на основе концепции относительной бедности. Это означает отнесение к бедным тех, чьи средства не позволяют вести образ жизни, принятый в данном обществе. При таком исчислении доля бедных в России существенно возрастает. Однако надежных данных по относительной бедности найти не удалось. Кроме того, получил развитие метод измерения бедности через относительные лишения. Попытки применить этот метод в условиях России впервые были предприняты группой российских авторов под патронажем Московского Центра Карнеги. [Бедность: взгляд ученых 1994; Бедность: альтернативные подходы 1998] Мы отдали предпочтение данным по абсолютной бедности, которые опираются на устойчивые и проверенные поколениями методы измерения.
Динамика уровня жизни
Складывающееся (пожалуй, уже сложившееся) общество характеризуется невиданным в мире индустриальных стран разрывом между бедностью и богатством. В 1990-е годы резко усилилось имущественное расслоение населения, появились значительные слои так называемых "новых бедных", работающих бедных [Радаев 2000]. Реальная среднемесячная заработная плата работника (в ценах 1991г.) за период 1991-1998гг. снизилась с 548 руб. до 193 руб., т.е. почти в 3 раза. При этом отношение средней заработной платы к прожиточному минимуму соответственно упало с 3,16 до 1,7, т.е. без малого в 2 раза. Такие данные суммированы академиком Д. Львовым. [Известия, 2 мая 2000 года]. После финансового кризиса 1998г. вновь снизилась заработная плата. По расчетам Российско-Европейского центра экономической политики, в первом квартале 1999 г. реальная начисленная заработная плата (оцененная с использованием дефлятора потребительских расходов) достигла своего самого низкого уровня за все 1990-е годы: она составила около 50% уровня 1990 г. и оказалась на 30% ниже уровня 1997 г. [Обзор экономики России 1999, с.123].
По крайней мере, трижды обесценивались личные сбережения на рублевых счетах в банках (1991-1992,1994, 1998 гг.). Из-за резкого уменьшения бюджетного финансирования медицинские услуги в значительной мере реально стали платными, началась коммерционализация высшего образования. Среди важнейших последствий грандиозного кризиса экономики аналитики обычно отмечают резкое повышение смертности среди мужчин трудоспособного возраста, одно из самых высоких в мире число самоубийств и насильственных смертей, снижение средней продолжительности жизни. В частности, демографические эффекты провальных экономических реформ прошлого десятилетия были подробно проанализированы в работе [Кинг, Стаклер 2007]. Авторы исследования на надежном эмпирическом материале продемонстрировали, что рост смертности в России и ряде посткоммунистических стран во многом был обусловлен радикальностью проведенной приватизации, трагическим последствием которой стало резкое обнищание основной массы населения.[там же. С.127-129]
Но главное – не цифры, а характер основной и весьма тревожной тенденции – привыкании значительной части наших соотечественников к бедности, включение их в культуру бедности. Все серьезные отечественные и зарубежные ученые подтверждают эту опасную тенденцию. Такого тренда не отмечено ни в нашей истории прежних десятилетий, ни у наших западных соседей, избавляющихся весьма непросто от «коммунистического» прошлого. Чувство безнадежности, апатии, суженное воспроизводство потребностей – типичные качества социального дна. Проблема не в ухудшении условий жизни. Такие спады в благосостоянии не раз имели место в истории и нашей страны, и других стран. Широко распространившиеся явления социальной эксклюзии оказывают крайне негативное воздействие на сплоченность общества и социальный порядок. Сама возможность развития общества с растущим слоем социально исключенных весьма сомнительна. Увеличивающаяся масса экономически неактивных людей, зависящих от социальной помощи, делает общество социально разобщенным.
Первой обратила внимание на эти опасные процессы Н.В.Чернина. Она в начале самых тяжелых пореформенных лет пыталась ответить на вопрос о том, начинают ли бедные выделяться из общей массы в социальный слой с особыми поведенческими и культурными чертами. Н.В.Чернина обнаружила, что определенные черты поведения отличают бедных от остального населения, но эти черты имеют скорее количественную, нежели качественную природу (так 58 % бедных экономили на еде, тогда как только 32 % семей со средним достатком и лишь 5 % преуспевающих делали это). В то же время она не подтвердила гипотезу, что среди бедных формируется качественно отличный стандарт жизни или, тем более, особая культура. Н.В.Чернина сделала вывод, что культура бедности, возможно, начинает формироваться, явно проявляя себя через, «во-первых, тенденцию бедных ограничивать потребление спектром товаров, продуктов и услуг низкого качества, во-вторых, их экономию на всех расходах, начиная с еды, в-третьих, через то, что они отказывают себе в определенных типах потребительского поведения (поддержании здоровья, повышении образования, туризме и т. д.), в-четвертых, ... их маргинализацию через одиночество или потерю индивидуальных социальных связей» [Чернина, 1994, с. 60; 1996].
Однако, с тех пор прошло немало лет. Выдержали ли эти годы,не впав в культуру бедности, наши социальные низы и часть представителей срединных слоев? Объединив численность и долю принадлежащих к официальным бедным слоям с теми, кто относится к промежуточным слоям, находящимся ниже средних, профессор Е.Гонтмахер определил долю тех, кто не смог приспособиться к новым обстоятельствам примерно в 20%, получив итоговый показатель 60% населения, находившихся в условиях выживания в 1990-е годы. Жизнь этой группы он описывает как борьбу за выживание: резкие ограничения потребления таких важных продуктов питания, как мясо, рыба, фрукты; невозможность регулярно обновлять даже самые элементарные предметы длительного пользования, такие как холодильник, стиральная машина и т.д.; высокий уровень неплатежей за жилье и коммунальные услуги; фактическая недоступность квалифицированной медицинской помощи; детская безнадзорность и преступность; значительная роль в потреблении питания личного подсобного хозяйства, обеспечивающего семью картофелем.
Длительное пребывание в таком положении при невозможности получить устойчивую работу в соответствии со своим профессиональным профилем привели к распространенности в низших слоях маргинализации семейной и личной жизни, массовому алкоголизму, наркомании. По оценке того же автора, с которым мы полностью согласны, если в конце 1980-х – начале 1990-х годов открылись новые возможности вертикальной мобильности, например, уход из низших ступеней научных сотрудников в кооператоры и во владельцы частных предприятий или государственные муниципальные чиновники, то к концу 1990-х годов эти возможности были исчерпаны, а новые не появились. Экономический подъем, начавшийся в 1999г., сосредоточился лишь в узких экспортоориентированных отраслях и их обслуживании, а остальная часть экономики осталась в состоянии стагнации. Потеря стимулов к продвижению, постоянное состояние бедности не оставляли низам шансов на благоприятную динамику. [Гонтмахер 2007, с.147-148]
С 1999г. начался рост заработной платы. Но еще в 2004г., после 5-ти лет экономического подъема, реальная заработная плата лишь приблизилась к 89% от жалкого уровня 1990г., вызывавшего в свое время справедливое возмущение будущих реформаторов. Только к концу 2005г. реальная заработная плата достигла уровня дореформенного1990г. (100,3%). (Подсчитано по [Российский статистический ежегодник 2006, с.171]). По данным МЭРТ РФ, в 2006г. заработная плата выросла на 13,4%, а в 2007г. - еще на 16,2%. Тем самым дореформенный уровень был ощутимо превышен на уровне средних показателей. Но следует принять во внимание отсутствие данных о возросшей дифференциации заработной платы, в частности, такого показателя как медиана месячной заработной платы.
Между тем, ускоренные темпы роста заработной платы наблюдаются даже не столько в нефтяной промышленности, дающей стране огромную часть прироста ВВП и свердоходов от природных ресурсов, а в финансовой сфере, сфере услуг и операциях с недвижимостью. За 1991-2006 гг. рост дифференциации заработной платы наблюдался практически во всех отраслях экономики. В 2006г. наибольшие значения коэффициента фондов характерны для оптовой и розничной торговли (33 раза), финансовой деятельности (32 раза. Для сравнения, в отраслях с относительно низким уровнем неравенства в 2006 г. коэффициент фондов составлял: 11,5 раза - в распределении электроэнергии, газа и воды, 14,5 раза - в транспорте, 15 раз - в здравоохранении и 16 раз -в образовании.[Иванов, Суворов 2006, с.136]
Дифференциация в оплате связана с различиями в количестве и качестве труда и условиях работы только у занятых на предприятиях, относящихся к одному сектору экономики. Т.е., различия в уровне заработной платы обусловлены в первую очередь структурной составляющей экономики. Уровень человеческого капитала играет второстепенную роль. В развитых странах, в среднем, чем больше человеческий капитал, тем больше получает его носитель. В российских же условиях равный по величине человеческий капитал может совмещаться как с высоким, так и с низким доходом, то есть связь между доходом и уровнем человеческого капитала неоднозначна. Уборщица в банке, как и в 1990-е годы, получает заработную плату больше профессорской. Нищенская оплата труда, несмотря на определенный рост в 1999-2008гг., сохраняется у школьного учителя, врача, инженера, научного работника. Если принять среднюю заработную плату за 100, то в 2007г. она составляла в образовании 65 (против 56 в 2000г.); у работников в сфере финансов – 257; у работников в сельском хозяйстве – 45; у занятых добычей полезных ископаемых – 209; у работников обрабатывающих производств – 97. [Григорьев, Плаксин, Салихов 2008, с.31]
Следует также учесть данные о многократно увеличившихся затратах нижних и средних слоев на оплату услуг ЖКХ, учреждений здравоохранения и образования.
Суммарный объем заработной платы по-прежнему составляет около 30 % ВВП, тогда как в развитых капиталистических странах он достигает не менее 60 % ВВП [Львов, Овсиенко, с. 111]. На один доллар заработной платы российский работник производит 4,6 доллара продукции, а американский - 1,7 доллара. [Львов 2004, с.29-31]
Академик Р.И. Нигматулин, пожалуй, может быть оценен как независимый эксперт в обсуждаемом вопросе. Доктор физико-математических наук, не социолог и не экономист, но граждански мыслящий интеллектуал, делает выводы, практически совпадающие с суждениями компетентных профессионалов. Он подчеркивает, что власть и ее идеологи никак не поймут важную теорему рыночной экономики: «Главный инвестор рыночной экономики – сам народ, получающий сбалансированную долю ВВП в виде оплаты труда». Экономия на оплате труда, в отличие от современного Китая и СССР 1930-1950-х гг., используется в современной России не для инвестиций, а «проматывается на роскошь и вывозится за границу». Автор призывает: «Пора понять экономическую необходимость цивилизованного «передела» доходов (не собственности, а доходов) в пользу основной части населения с целью сбалансированности экономики, чтобы избыточные траты на роскошь обратить на развитие производства через покупательский спрос». С этой целью он предлагает резко повысить минимальную заработную плату до уровня стоимости 300-400 кг. хлеба и перейти к прогрессивному налогообложению доходов [Нигматулин 2005].
Основным показателем оценки благосостояния населения является уровень реальных средних душевых доходов. К марту 1992 г. по отношению к декабрю 1991 г. они составили 28 %. К ноябрю 1994 г. реальные душевые доходы выросли на 58 % и достигли 44% к уровню декабря 1991г. Удивительна последующая динамика. За экономически благополучные последующие три года к ноябрю 1997г. этот показатель спустился еще ниже: уровень доходов упал по сравнению с ноябрем 1994г. на 10,8% и составил всего лишь 40% от уровня 1991г. В ноябре 1998 г. уровень реальных доходов опустился до 81,5 % к уровню ноября 1997 г., а в июле 1999 г. – 72,7 % к предыдущему году. В 2000 г. доходы выросли на 9,1 %, что не вернуло их даже к уровню 1997 г. и не довело даже до половины доходов 1991 г. (47,8 %). [Обзор экономики России 2000; Экономический журнал ВШЭ 2001 с.149-151; Суринов 2003; Кастельс, Киселева 2001]
В 2001-2007гг. доходы непрерывно росли. В 2002 г. благоприятная динамика дала возможность достигнуть 60,6% от уровня 1991г. За 2003г. реальные располагаемые доходы населения выросли еще на 15% и составили почти 70 % от уровня 1991г. (Подсчитано по [Социальное положение 2003, с.108; Россия в цифрах 2004, с.98]) В 2004г. реальные доходы населения достигли 137,2% от уровня 1997г. и всего лишь 83,3% от уровня 1990г. [Делягин 2005, с. 49]. Уровень доходов за 2005г. вырос еще на 12,6%.[Уровень жизни 2005; Российский статистический ежегодник. 2006, с.170] и составил 93,4% от уровня 1990г. На сентябрь 2007г. до 20% россиян имели доходы ниже прожиточного минимума. В то же время в топливной промышленности у 50% работников уровень доходов превысил прожиточный минимум в 20 раз, а в банковской сфере у 30% работников - в 26 раз. Коэффициент дифференциации доходов в 2006г. даже по официальным данным достиг 15,3 раза (в 2005 г. – 14,8 раза). Это один из самых высоких показателей в мире. Отметим, что и распределение прироста доходов носит несправедливый характер. В частности,. более 1/3 прибавок к зарплате в 2006г. досталось 10% наиболее оплачиваемых работников и только 1,5% - 10% низкооплачиваемых. [Итоги 2006 года и будущее России: потенциал несырьевого сектора (Экономический доклад 2007, с.27].
Можно заметить, что рассматриваемая динамика доходов складывалась благоприятно для населения в период борьбы парламента с исполнительной властью (1992-1994гг.) и приобрела позитивный характер после стабилизации авторитарного президентского режима при Путине.
По данным независимых исследований, соотношение доходов 10% самых благополучных сограждан к доходам 10% самых бедных членов общества составляет 1: 25, а в Москве (по данным Мосгорстата) и того выше: 1:40, 1:50. Даже по заниженным данным Росстата, эта разница в доходах в 2007г. составила 16,8 раза против 13 – 14 раз впредыдущие годы. Счетная палата провела свой собственный расчет соотношения доходов 10% самых обеспеченных россиян и 10% самых неблагополучных сограждан и получила следующие данные: по России в целом разрыв в доходах составил в 2007г. 30 раз и по Москве – 41 раз. [Московский комсомолец. 28 марта 2008 г.] В Европейских странах этот показатель колеблется между 1:4 и 1:8, даже в США – 1:10.[Н.Кричевский, профессор, д.э.н. МК 23 мая 2007; Гонтмахер 2008; Коммерсантъ.№67. 20.04.2007].
Итог таков: согласно данным Росстата РФ, за чертой бедности (т.е. с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума), находились: в 1992 г. - 49,7 млн. чел. (то есть 33,5 % от общей численности россиян); в 1998г. – 34,0 млн. чел. (23,3%); в 1999г., как следствие дефолта, в этом положении оказались 41,2 млн. чел. (28,3%); затем наступило ежегодное снижение и численности, и доли тех, кто находился за чертой бедности. В 2003г. их осталось 29,0 млн., то есть 20,4% от общего числа жителей страны [Россия в цифрах 2004, с.99]. В 2007г. доля бедных (по официальным данным, с доходом ниже 3,7 тыс. рублей) сократилась до 16,3%. [Коммерсантъ. №67, 20.04.2007].
Однако степень сопоставимости и надежности приведенных выше официальных данных заслуживает обсуждения. Согласно методике Госкомстата, черта бедности устанавливается на основе величины прожиточного минимума, который измеряется на основе стоимости так называемой минимальной потребительской корзины. Но за исследуемый период (1991-2007 гг.) она неоднократно менялась.
Установленный в 1990 г. еще союзным правительством размер корзины прожиточного минимума, как и в других цивилизованных странах, давал семьям возможность не только выживать, но и включал расходы на культурные нужды. При таком расчете прожиточного минимума в том же 1990г. за чертой бедности оказалось 28% населения. После либерализации цен в 1992г. ниже черты бедности (при сохранении предреформенной минимальной потребительской корзины) оказались 75% граждан. Появилась идея из этой огромной массы бедных выделить самых обездоленных и на них направить социальную помощь. Правительство Ельцина в ноябре 1992г. «сжало» эту корзину в 2 раза.. На какое-то время бедных стало (по статистике) намного меньше. Но с ростом бедности в ходе шоковых реформ процент живущих ниже порога немыслимого по жалкому размеру прожиточного минимума был значительно превышен.
Второй раз изменения были произведены в апреле 2000 г., когда в новом прожиточном минимуме несколько увеличились расходы на непродовольственные товары и услуги. В результате величина прожиточного минимума по сравнению со стоимостью потребительской корзины 1992 г. возросла на 15-20 % в ценах 2000 г. [Овчарова, Попова 2001, с.16-20]. Тем не менее, и в этом исчислении величина официально установленного прожиточного минимума была явно занижена. Так, в 2003г. прожиточный минимум для трудоспособного населения составлял 2304 руб., для пенсионеров – 2605 руб., для детей – 2090 руб. Естественно, что выраженный в рублях прожиточный минимум, так же как и показатели доходов и расходов населения, различался по регионам.[Российский статистический ежегодник. М., 2006]. Его размер в натуральном исчислении выглядит следующим образом. Минимальная потребительская корзина, действовавшая вплоть до конца 2005г., включала в среднем на одного человека в год (по трудоспособному населению): хлебных продуктов – 152,0 кг., картофеля – 123,6 кг., овощей – 89,4 кг., фруктов – 16,4 кг., сахара – 20,3 кг., мяса и мясопродуктов – 31,5 кг., рыбных продуктов – 13,7 кг., молока и молокопродуктов – 210,7 кг, яиц – 166 шт., масла растительного и других жиров – 12,0 кг. Нормативы по пенсионерам выглядели гораздо скромнее: мяса – 22,2 кг., яиц – 90 шт. и т.д. Обескураживающе смотрелись минимальные наборы одежды и обуви, постельного белья, товаров культурно-бытового и хозяйственного назначения и т.д.
В 2005г. Министерство здравоохранения и социального развития РФ произвело коррекции в сторону увеличения содержания потребительской корзины как в целом по Российской Федерации, так и по отдельным регионам. Особое внимание при подготовке Федерального закона «О потребительской корзине в целом по Российской Федерации» было уделено повышению качества питании. Так потребление мясопродуктов трудоспособным гражданам было увеличено на 22% (т.е. 38,5 кг.на год); а пенсионерам – на 39% (т.е.31,5 кг.); потребления рыбы – на 15%, молока – на 10%; свежих фруктов - на 31%. Впрочем, и эти нормативы примерно в 2 раза ниже биологической нормы потребления. Состав же непродовольственных товаров остался неизменным. Да и быть иначе не могло, так как прожиточный минимум был повышен всего лишь на 84 рубля. Этот законодательный акт был подписан президентом В.В.Путиным 1 апреля 2006г. [Известия. 3 апреля 2006 г.] В октябре 2007г. перечень и объемы потребления продуктов, включенных в минимальный набор, остались на том же уровне. [Мир новостей. №44. 23.10.2007.С.7.]
По мнению руководителя Центра социальной политики Института экономики РАН Е.Гонтмахера, если вернуться к оценке уровня бедности по дореформенному прожиточному уровню, то доля бедных подскочит до 30%. «Примерно столько россиян ограничивает себя в элементарных продуктах питания и буквально считает каждый рубль…. Причем почти половина из них работает! Врачи,учителя (далеко не везде им щедро доплачивают губернаторы), и в сельском хозяйстве иногда получают копейки, и на предприятиях малорентабельных – средняя зарплата в текстильной промышленности, например, чуть выше 5 тысяч рублей…». [Гонтмахер 2008]
Профессор Н.Кричевский напоминает, что в Европе бедным считается тот, кто получает меньше 60% среднегодового дохода в своей стране. Если же измерять бедность в России таким же образом, то в 2007г., после 8 лет довольно быстрого роста средних заработных плат и доходов, число бедных в стране составило 39,7% всего населения, или более 56 млн человек. И это вполне естественно. Ведь за эти же годы 60% общего прироста доходов пришлось на 20% самых достаточных россиян и лишь только 3% - на 10% самых бедных [Кричевский 2008, c.4].
В ходе представительных опросов Левада-Центра, были получены весьма показательные самооценки населением своего уровня жизни, во многом корректирующие картину бедности значительной части общества при сопоставлении с официальными данными. Ограничимся данными по последним, более благополучным годам. На вопрос «К какой из следующих групп населения Вы могли бы отнести себя, скорее всего?» вариант ответа "Мы едва сводим концы с концами; денег не хватает даже на продукты" выбрали: в ноябре 2001г.- 22% респондентов, в ноябре 2004г–18%; в ноябре 2007г. – 14%.
Вариант ответа «На продукты денег хватает, но покупка одежды вызывает серьезные затруднения» выбрали: в ноябре 2001г. 44% опрошенных, в ноябре 2004г. – 41%, в ноябре 2007г. – 33%. Ответы более благополучных опрошенных распределились так: вариант ответа «Денег хватает на продукты и одежду, но покупка вещей длительного пользования для нас затруднительна» выбрали: в ноябре 2001г. - 27%, в ноябре 2004г. – 31%, в ноябре 2007г. – 37%; вариант ответа «Мы можем приобретать вещи длительного пользования, но затруднительно приобретать действительно дорогие вещи» выбрали: в ноябре 2001г. 7%, в ноябре 2004г. – 10%, в ноябре 2007г. - 15%. В представительном опросе, охватившем в разные годы от 2107 до 2421 чел., отнесли себя к тем, кто «может позволить себе достаточно дорогие покупки – квартиру, дачу и многое другое», от 0 до 1% опрошенных.
Эти данные подтверждаются и ответами на вопрос об прямой оценке респондентами своего материального положения. В марте 2005г. сочли его плохим и очень плохим 38%, средним – 50%, хорошим и очень хорошим – 9%. В ноябре 2007г. как очень плохое и плохое оценили свое материальное положение 29% респондентов, как среднее – 58%, как хорошее – 10%, как очень хорошее – 1%..Те же опрошенные в марте 2005г. на вопрос о том, какой доход на одного члена семьи обеспечивает в настоящее время прожиточный минимум, назвали (в среднем) 4019 руб..; в ноябре 2007г. – 5689,6 руб.; размер дохода на члена семьи, позволяющий «жить нормально» был оценен в марте 2005г. в 10116 руб.; в ноябре 2007г. – в 15694,1 руб. [Вестник общественного мнения 2004, с.77; Вестник общественного мнения 2005, с. 78, 82, 94; Вестник общественного мнения 2007, с.61, 64,65, 78, 82, 94; Общественное мнение - 2007, с.37]
На протяжении вот уже более 10 лет сохраняется устойчивое соотношение между субъективными представлениями населения относительно прожиточного минимума и реально рассчитываемым государственной службой статистики показателем – первый показатель превышает второй практически в два раза (так, в сентябре 2007г. население определяло прожиточный минимум в 5690 руб., а служба госстатистики – в 3,5 тыс. руб.). Кроме того, прожиточный минимум, рассчитываемый на основе методологии, применяемый в ФСГС, соответствует оценкам уровня бедности, которые дает само население (на сентябрь 2007г. – 3980 руб. против официально исчисляемых 3,5 тыс. руб.). [Общественное мнение – 2007, с.38; р]
Субъективные оценки масштабов бедности демонстрируют вполне объяснимую динамику. Пик бедности на протяжении последних 10 лет, согласно представлениям российского населения, приходится на 1998-2000гг., когда финансовый кризис в стране заметно подкосил материальную устойчивость основных социальных групп. В целом же, несмотря на некоторое улучшение после 2000г., существенной положительной динамики в оценках бедности в нашей стране пока еще не наблюдается. Можно сказать, что лишь к 2005-2007 гг. эти оценки вернулись к додефолтному уровню.
График 1
|
Оценки населения в огромной степени складываются под влиянием чрезмерной поляризации общества по уровню и качеству жизни. Эта поляризация – следствие неолиберальной социально-экономической политики, сознательно проводившейся на протяжении 1990-х годов президентом страны Б.Н.Ельциным и назначаемыми им правительствами. За 1990-е годы в России произошел раскол между сравнительно благополучной частью населения и подавляющим обедневшим большинством (около 85% россиян). В руках первых аккумулировано примерно 85% всех сбережений в банковской системе, 57% денежных доходов, 92% доходов от собственности и 96% расходов на покупку валюты. [Новая газета 2003 10-12 февраля, c. 17; Львов 2004, с.29]
Как говорится, со стороны виднее. И вот суждение такого благожелательного наблюдателя как выдающийся британский историк, член Королевской академии Эрик Хобсбаум: «В отношении краткосрочной перспективы нам не от чего быть пессимистами... Люди стали жить дольше. Они более здоровы и лучше развиты физически. Они богаче. Их жизненные перспективы более разнообразны. Конечно, есть страны и регионы, к которым это не относится, – например, Африка или, к моему сожалению, Россия. На мой взгляд, лишь одна из трагедий, пережитых вашей страной, получила должную оценку в мире;масштаб же посткоммунистической катастрофы не понят за пределами России» (выделено мною - О.Ш.) [Хобсбаум 2004, с.13]
Что показали представительные опросы
Мы располагаем данными представительных опросов экономически активного населения России января 1994г., ноября-декабря 2002 и 2006гг., позволяющими не ограничиться среднеарифметическими показателями, что особенно важно в условиях резкой социальной дифференциации в показателях уровня жизни. Наши опросы охватили представителей экономически активной части населения, включенной в рынок труда. Следовательно, пенсионеры, инвалиды, студенты, как одиночки, так и образующие самостоятельные семьи, в состав респондентов не входят. Это само по себе означает, что полученные нами характеристики уровня жизни общества скорее несколько завышены, чем занижены. Кроме того, в состав респондентов, как, впрочем, и в других представительных опросах, не вошли как аутсайдеры, оказавшиеся на социальном дне, так и наиболее продвинутые члены общества. Но для целей данного исследования это не представляется критическим, поскольку задача состоит в выявлении социально-экономической дистанции между основными слоями нашего общества.
Кроме того, необходимо учесть и трудности, связанные со следующими обстоятельствами. Как известно, анализ благосостояния населения в значительной степени строится на таком важнейшем показателе как уровень и дифференциация доходов. В обществах с преобладанием легитимной экономики и относительно малой долей неформальной экономической деятельности, хорошо поставленным учетом доходов населения и четко работающей налоговой системой, несомненно, фиксируемые показатели доходов служат важнейшим источником сведений для оценивания ситуации в сфере социального неравенства. Однако в России с начала 1990-х годов и поныне значительная часть населения страны либо частично, либо полностью формирует свои доходы нелегитимно и, естественно, не афиширует ни их размеры, ни их источники.
Программа исследования состояла из следующих компонент. На основе данных Госкомстата РФ была сконструирована многоступенчатая выборка для представительного опроса экономически активного населения России численностью 2,5 тыс. человек. Эта работа была проделана Центром социального прогнозирования (руководитель – Ф.Э. Шереги) совместно с нами. Был составлен опросный лист для формализованного интервью, рассчитанный на применение в любой социокультурной среде, и проведен опрос. Средняя погрешность колебалась в пределах 2,5-4% по основным признакам, сопоставимым с государственной статистикой. Более полно методические вопросы исследований изложены в: [Шкаратан 2003; Шкаратан, Ястребов 2007]).