Люди без голоса и рецессия после 2008 года
Молодежь выходит на рынки труда в некотором замешательстве, многие разочарованы отсутствием ожидаемого статуса, чувствуют свою экономическую незащищенность и не видят реальной возможности строить карьеру. Во многих странах к этой удручающей перспективе добавляется еще и безработица. Финансовый кризис больно ударил по молодежи. Миллионы потеряли работу, миллионы других не смогли ее найти, а те, кто нашел, обнаружили, что их заработок гораздо ниже, чем у их предшественников. К 2010 году безработица среди молодежи (в возрасте от 16 до 24 лет) в Испании составляла более 40 процентов, в Ирландии 28 процентов, в Италии 27 процентов, в Греции 25 процентов. Уровень безработицы среди американских тинейджеров и вовсе достиг шокирующей отметки в 52 процента. Во всем мире процент молодежи, оказавшейся вне рынка труда, втрое превышает долю взрослых. Многие продолжили или попытались продолжить обучение, тем самым раскручивая спираль повышения «квалификационных» требований для получения рабочих мест.
В Японии кризис усилился переходом молодежи в прекариат, когда компании заморозили наем на начальные позиции для руководящего салариата. По традиции выпускники университетов ежегодно в марте поступали на штатную работу, которая обеспечивала им впоследствии пожизненную занятость. Во время экономического спада начала 1990‑х такая практика была частично приостановлена, а после 2000 года заморозка найма стала широко распространенной. В 2010 году каждый пятый выпускник вуза не получал предложения о работе. Модель салариата рассыпалась на глазах. Почти половина всех крупных и средних фирм заявили, что не собираются нанимать новых штатных сотрудников. И когда работодатели начали по собственной воле крушить устоявшиеся нормы найма, выпускникам пришлось приспосабливаться к новым условиям и новым перспективам.
Замешательство молодежи на рынке труда усугублялось тем, что она не имела возможности заявить о своем разочаровании – не имела «голоса», чтобы выторговать для себя более защищенное будущее. Укрепление прав постоянных работников, как следствие деятельности профсоюзов и социал‑демократических движений двадцатого века, настроило прекариатизированную молодежь против профсоюзов. Молодежь считает, что профсоюзы защищают интересы рабочих старого типа, молодым же на подобные привилегии рассчитывать не приходится. В прежних бастионах тред‑юнионизма, таких как Испания или Италия, молодежь отворачивается от профсоюзов. Если честно, профсоюзы хотели распространить привилегии и на временных рабочих. Но не преуспели. Они видят, что всюду происходит уменьшение зарплат и сокращение рабочих мест, подрывающие их легитимность, – дело дошло до того, что политики социал‑демократы считают своим долгом дистанцироваться от профсоюзов. Даже сами профсоюзные лидеры в растерянности. Ричард Трумка, которого в 2010 году избрали главой AFL–CIO,[10]признал, что, когда молодые люди «смотрят на профсоюзы, чаще всего они видят пережиток экономики своих родителей».
Сегодня молодежи трудно установить коллективные связи на производстве, отчасти потому, что они – часть гибкой рабочей силы, занимают временные должности, работают удаленно и т. п. Молодежь составляет костяк мировых городских кочевников, быстро перемещаясь с одного публичного места на другое, от интернет‑кафе до любой другой площадки, служащей для них и рабочим, и игровым местом. Так, Алессандро Дельфанти, организатор сети San Precario Connection, заметил: «Наше поколение утратило право затевать конфликт в производственной сфере» (Johal, 2010). Это верно, но молодежь нуждается в коллективном голосе в том или ином виде.
Мрачные перспективы
Молодежь сталкивается с разного рода трудностями. Многих заманивает ловушка прекариатизированного существования. Для многих, прошедших через коммерциализированную систему образования, наступает период статусной фрустрации. Для кого‑то недолгий период игры в прекариат – лишь интерлюдия между институтом и завидным местом в богатом салариате или даже в элите, однако большинству молодых будущее сулит лишь цепь постоянно сменяющихся временных работ, без каких‑либо перспектив профессионального карьерного роста. Все больше молодых понимают, что все дело в «возможности устроиться на работу», что нужно показать себя с лучшей стороны, проявляя гибкость и понимая при этом, что все это весьма далеко от того, что им действительно хочется.
Кому‑то эта задача не по силам. Из‑за противоречий между образованием и перспективой незащищенного труда некоторые вообще отказываются от поиска работы – выбирают богемный образ жизни, который у итальянцев называется alternativi, или «когнитариат», предпочитая материальному благополучию творческий дух и независимость (Florida, 2003: 35). Немногие на такое отваживаются, и опять‑таки это фаустовская сделка: за свободу платить все равно когда‑нибудь придется, ведь в старости у тебя не будет пенсии и прочих материальных благ. Но со стороны это выглядит заманчиво.
Уоррен Бафетт (Warren Buffett) предложил теорию снежного кома. Чем раньше вы определитесь со своими профессиональными навыками и стремлениями, тем дальше они будут «катиться», накапливаясь, набирая вес и силу. Если драгоценные ранние годы потрачены на поиски то одной, то другой нестабильной работы, способность к дальнейшему развитию резко снижается. Поэтому молодежь может озлобиться. Перспектива постоянной нестабильности вызывает ощущение, что эти препоны искусственные, неестественные.
Таков итог. Молодежь из прекариата протестует против затуманивания света знаний и против товаризации жизни, ведущей к явной нестыковке между коммерциализованным обучением и профессиями, к которым молодежь готовилась и которые для нее недоступны. Жизнь разворачивается перед молодыми как большая трагедия статусной фрустрации, при этом они не признают лейборизма, оставляя его своим «предкам». И это повод, чтобы задуматься.