Единственная ночь в Пекине

Лишь в Пекине удалось вымыться, впервые за два с половиной месяца. Потом закрыться и побыть одному. Все дни — одно сплошное пиршест­во. Я пожинаю плоды пребывания в мире, который больше не принад­лежит мне. Через два дня вылетаем во Франкфурт.

На прощание те же вопросы. Зачем я пошел на Эверест во второй раз? Кто мне за это платит? Кого я представляю?

Людям интересно это. Меня спрашивают также, какие флаги я брал с собой. Для какой страны я лезу в горы. Я говорю, что я это де­лаю для себя, из собственных побуждений, собственными средства­ми.

«Я сам для себя родина, а мое знамя — мой носовой платок», — цитирую я мое любимое изречение. Китайцы не понимают этого. Они мыслят в рамках схем, согласно ко­торым признается только коллектив и не признается индивидуум. Они качают головами.

В дипломатических кругах Пе­кина уже распространились слухи о том, что я отнюдь не первый оди­ночка на вершине Эвереста, в книге рекордов Гиннесса указано другое имя. Меня эти слухи не трогают.

10 сентября приземляюсь в аэро­порту Мюнхена. На вопрос, как мне удалось в одиночку покорить высо­чайшую гору мира, я отвечаю, под­чиняясь обязанности официально сообщить о своем восхождении:

«С тактикой, применяемой боль­шими экспедициями, я бы не имел шансов в одиночку покорить Эверест, я был бы уничтожен. Мне удалось это сделать только благодаря хоро­шей акклиматизации и малому весу рюкзака. У меня не было ни одно­го заранее поставленного высотного лагеря. Я нес с собой маленькую палатку, как улитка несет свой дом, и шел вперед так же медленно, как улитка. После ночевки я снимал па­латку, нес ее в рюкзаке, снова ставил, и снова нес почти до самой верши­ны».

Я выступал перед журналиста­ми, как будто отбывал какую-то по­винность. Отвечал на вопросы при полном отсутствии взаимопонима­ния.

«Почему вы совершили восхож­дение в полном одиночестве?»

«Я и сейчас испытываю страх перед одиночеством».

«Может быть, это было лишь без­рассудное стремление к рекорду?»

«Рекорд — это превышение тех­нических и психических достиже­ний в известных направлениях. Мое соло было броском в неизвест­ность. В неизвестность погодных условий муссонного времени, но прежде всего в неизвестность воз­можностей человеческого тела и духа».

«Перестанете ли вы теперь за­ниматься альпинизмом?»

«Нет».

«Чем собираетесь вы жить?»

«Не знаю. Знаю только, что и в глубокой старости я смогу зарабо­тать себе на хлеб, и этого мне доста­точно. Я хотел бы только с наимень­шими издержками иметь по воз­можности больше свободы, больше ничего».

«Будет ли телефильм о вашем соло?»

«Разумеется, я не снимал фильм о своем восхождении. Это невоз­можно. Было достаточно трудно сде­лать даже пару-другую фотографий. Мне удалось это только потому, что я приспособил в качестве штатива мой ледоруб. Так что получилось очень мало удачных снимков».

«Что же тогда у вас есть?»

«Немного».

«А какой смысл этого мероприя­тия?»

«Я не могу этого объяснить, но я уже устал доказывать, что именно необъяснимое придает жизни смысл».

Еще до сообщения в «Штерне» «Квик» высказала свое суждение от­носительно этой экспедиции и моей персоны:

«Какой смысл в том, что фанатик Месснер один, в рекордно короткое время, без кислородного аппарата поднялся на Эверест или куда бы то ни было? Что, он открыл новые пути, по которым впоследствии пойдут дальше? Сообщил научные данные о физиологии хорошо тренирован­ного человека? Нет. Этот невероят­но ловкий бросок ничего не принес, кроме сомнительной славы и все бо­лее высоких денежных доходов.

Месснер — отрицательный герой, его падения в трещину ледника ждут с таким же напряжением, как столк­новения автомобилей в автогонках. Месснер при этом скорее трагиче­ская фигура, чем блистательный ге­рой... Он слишком поздно родился — все вершины уже покорены, почти все альпинистские маршруты прой­дены. Сегодня гигант альпинизма для того, чтобы сказать новое слово, должен подвергаться необдуманно­му риску и устанавливать рекорды, которые предвещают ужасающее бу­дущее.

Горы как арена славы для эго-центриков — вот последствие мес-снеровских одиночных восхождений. Но тысячи зрителей по-прежнему будут думать, что альпинизм — это детская игра, подобная другим иг­рам. Альпинистский бум, не в по­следнюю очередь раздутый благода­ря Месснеру, заставляет молодых людей с плохим снаряжением и без железных легких их идола лезть на вершины и одним неверным шагом сводить счеты с жизнью.

Но и Месснер платит за свой успех. Жена ушла от него. А он сам становится — несмотря на все ухищ­рения — пугалом для людей. Под­нимаясь на вершины, он теряет цен­ность как человек, бежит от циви­лизации и от своих поклонников, все еще ждущих от него чего-то но­вого».

Что можно сказать на это? Разве я надеялся на понимание? И да, и нет.

После трех дней работы в редак­ции газеты «Штерн» и в BLV Verlag я на одну ночь поехал домой в Вильнёс. Эта долина в Южном Тироле — то место, куда я всегда должен воз­вращаться, с которым я неразрывно связан, в которое я врос, которое сформировало мой характер. Там по-прежнему тихо, ландшафты ис­полнены гармонии. Правда, год от года тихих мест становится все мень­ше, возникают новые селения, фаб­ричные постройки. Может быть, когда-нибудь и эта долина будет окончательно застроена, и я вынуж­ден буду уехать в Непал или в Тибет, если захочу побыть в местах, к ко­торым я более приспособлен.

Я ночую в доме моих родителей и утром еду обратно в Мюнхен.

Не бегу ли я сам от себя?

А между тем плюнули в мой адрес и «Штутгартские новости»:

«Сенсация перестает быть тако­вой, если она повторяется. Может быть, на этот раз это произойдет и с Райнхольдом Месснером», — на­писала газета 4.9.1980 г.

Действительно, чего я хочу? Пос­ле 1980 года (Эверест без кислоро­да и Нангапарбат соло) новые сен­сации уже ничего не прибавят к моей славе.

Вальтер Бонатти в 1965 году в возрасте 35 лет после прохождения северной стены Маттерхорна впер­вые зимой в одиночку сошел с аль­пинистской сцены. И мое высшее достижение в альпинизме уже сде­лано.

«Зачем тебе ходить еще?» Этот вопрос меня поражает, когда его за­дают друзья. Один из них, много лет назад переставший заниматься аль­пинизмом, стал жить «разумной жизнью», обзавелся женой и детьми, усердно работал и недавно умер от инфаркта.

Каждый должен вести тот образ жизни, который ему больше подхо­дит. Я рожден не для поездок по городам с докладами и не для со­зерцания гор у себя на родине в Южном Тироле. По крайней мере я не могу так жить постоянно.

Я покупаю авиабилет до Катман­ду. 17 сентября я буду в Непале, чтобы там отпраздновать свое 36-летие. Нена уже вылетела туда из Карачи. На послемуссонное время у меня Лхоцзе, четвертая по высоте гора мира. Иду снова один.

Из тысяч писем беру с собой в самолет только одно — от Вальтера Бонатти. Он пишет о ценности чело­века как индивидуума. Итак, есть альпинисты, которые разделяют мою точку зрения.

Я рад. Откидываюсь на спинку кресла и смотрю в окно. Мимо про­плывают облака. Спокойные свер­кающие массы облаков парят в воз­духе как ватное одеяло.

Я снова в пути — в движении, в изменении. Бездеятельность я обыч­но ощущаю как пустоту, и из этого чувства рождается страсть к при­ключениям, желание на что-то отва­житься, дойти до границ своих воз­можностей. Счастье — это когда абстрактная идея и жизненные устремления совпадают. Новая вер­шина, новые пейзажи принимают реальные очертания.

На протяжении всего пути от Дели до Катмфэду смотрю в иллю­минатор на заснеженный Гималай­ский хребет. За ним в дымке лежит Тибет, страна, которую я прошел в погоне за своей навязчивой идеей, как средневековый рыцарь за драко­ном. Я вспоминаю Гецара — героя тибетского эпоса. Отправляясь в преклонном возрасте в Кхам, чтобы умереть в уединении, он оставил ти­бетцам пожелание, а мне — тему для раздумий:

Пусть среди гор не будет ни слишком высоких,

ни слишком низких;

Пусть среди людей не будет ни слишком могущественных,

ни слишком немощных;

Пусть не будет имущества у одних в избытке,

а у других в недостатке;

Равнина пусть не будет совершенно плоской,

И все живые существа пусть будут счастливы!

В 1978 и 1980 годах я изучил Эверест с юга и севера. Я поднимался на все его седловины: Се­верную, Южную, Восточную (Рапью Ла) и Запад­ную (Лхо Ла). С них мне удалось обозреть его наиболее крупные ледниковые бассейны и склоны и тем самым лучше прочувствовать его историю. Если в 1978 году речь шла в первую очередь о бескислородном восхождении, то в 1980 году я по­ставил перед собой задачу, во-первых, взойти на высочайшую вершину в муссонное время и в одиночку, во-вторых, познакомиться с Тибетом и его народом и непосредственно пройти по сле­дам первых британских экспедиций.

На том же месте, где находился базовый ла­герь первопроходцев, я жил более двух месяцев (на карте это БЛ).

Оттуда я прошел до промежуточного лагеря на высоте 6000 м (ПЛ), а на 500 м выше был мой передовой базовый лагерь (ПБЛ), послуживший мне исходным пунктом для дальнейшего (уже полностью одиночного) движения на вершину.

С базового лагеря я совершил несколько ак­климатизационных и разведывательных выходов на север, восток и юг. Я наблюдал жизнь местных крестьян, видел много кочевников со стадами яков.

В 1978 году мы с Петером Хабелером поднялись на Эве­рест по нормальному маршру­ту. Эта фотография Эвереста, который, как маленькая пи­рамида, возвышается

над грядой Нупце — Лхоцзе, была сделана в 1979 году

во время возвращения экспедиции с Ама Дабланга.

Вид на Эверест с севера. Снеж­ные флаги на знаменитом се­веро-восточном гребне. Скаль­ный массив покрыт муссонным снегом

В 1980 году я получил разрешение подняться на Эверест со стороны Ти­бета. Таким образом ис­полнилась моя вторая меч­та — я смог увидеть Тибет после культурной револю­ции. Потала — некогда резиденция божественно­го владыки далай-ламы — реставрировалась. Тибетцы снова могли молиться.

Большая часть драгоцен­ных бронзовых статуй, принадлежащих тибетским монастырям, во время культурной революции бы­ла уничтожена. Некоторые из них тибетцам все же удалось сберечь, затопив в реках.

Эверест, возвышающийся в конце долины, сильно заснежен. Тепло, кое-где видна скудная зелень, вода еще не вся замерзла. Пирамида, воздвигнутая некогда в память о погибших в первых эверестских экспе­дициях, не сохранилась.

После акклиматизационного похода мы с Неной поднялись с двумя погонщиками и тремя яками

в передовой базовый лагерь на высоте 6500 м.

Летом 1980 года я поста­вил свой крошечный базо­вый лагерь на том самом месте,

где в 1922 и 1924 го­дах находился лагерь анг­личан.

Эверест, возвышающий в конце долины, сильно заснежен. Тепло, кое-где видна скудная зелень, вода еще не вся замерзла. Пирамида, во здвигнутая некогда в память о погибших в первых эверестских экспедициях, не сохранилась

Под навсающей скалой я обнаружил эти реликвии – напоминающие

о многочисленных отшельниках, живших в долине Ронгбука

На этом наивном ри­сунке неизвестного ла­ мы, сделанном на рубе­же веков, изображен Ронгбукский монастырь в пору своего расцве­та. Еще 50 лет назад здесь жили 400 мона­хов. В левой части ри­сунка — зимняя рези­денция тогдашнего римпоче, справа вда­ли — Эверест.

16 августа мы с Неной во второй раз подня­лись в верхний базовый лагерь под Север­ным седлом. Слева плавно

поднимающийся северный гребень, по которому проходит маршрут моего предстоящего восхождения

После десяти дней хо­рошей погоды — пере­рыва в муссоне — сложи­лись прекрасные условия для восхождения. Стало холоднее, лавинная опас­ность уменьшилась.

На высоте 6000 м стоит наша крошечная палатка, промежуточная станция на пути в верхний базовый лагерь, расположенный на высоте 6500 м и заслонен­ный от ветра двумя сложенными из камней стенками.

Провалившись в трещину ледника, я решил прекратить восхождение.

Тем не менее по­шел дальше, не думая об обратном пути.

На этой фотографии видна Северная седловина.

Моя палатка, которую я ставил вечером и снимал утром, имела самонесущую конструкцию. Она натягивалась на пересекающи­еся алюминиевые штанги, об­разующие полусферу. Это па­латка моей конструкции, сде­ланная специально для этого одиночного восхождения.

Я был уже выше Северной седловины, когда первые лучи утреннего солнца осветили вер­шины Чо Ойю и Гиачунг Канг. Казалось, что прекрасная Пумори

лежит ниже меня. Хотя на западе появились первые облачные массы,

я еще не беспокоился о погоде. Я быст­ро шел вперед.

После первой ночевки на высоте 7800 м я нес палатку на рюкзаке, чтобы она просохла. Каждый лишний грамм веса в зоне смерти требует дополнительной энергии. Так как на северо-восточном гребне было много снега, мне пришлось траверсировать северную сте­ну под первой и второй ступенями по диаго­нали слева направо почти до кулуара Нор­тона. Первая ступень выглядит на фото как крючок на фоне неба. Правее круто обры­вается стена второй ступени

Утром 20 августа, после второй ночевки на высоте 8200 м, пого­да окончательно испортилась. До­лины были забиты облаками, ориентироваться стало очень трудно. Я оставил почти все вещи на этом последнем биваке.

Вершина Эвереста была отмече­на китайским геодезическим штативом, который поднимался из снега всего на высоту колена. Полностью истощенный,

я про­сидел на вершине три четверти часа.

Эверест с непальской, южной стороны хорошо исследован, многократно покорен и не пред­ставляет в настоящее время загадки. Тибетская, северная сторона горы таит до сих пор много загадок. В 1980 году Эверест с севера был снова открыт для иностранных альпинистов.

Я взошел на него со стороны Тибета, один, без кислородного аппарата, в муссонный период.

Если в горной стране не останется гор и долин,

То негде будет укрыться стадам;

Если равнина перестанет быть ровной,

Ее нельзя будет засеять;

Если все люди будут одинаковы и подобны своим вождям,

Не жди добра;

Да воцарится счастье во всем Тибете!

Дугмо, супруга Гецара

Эверест – хроника и библиография

Эверест

Местоположение: Гималаи в не­пальском округе Коси в хребте Ма-халангур-Гимал, который представ­ляет собой естественную границу между Непалом и Тибетом, явля­ясь северной оконечностью Кхумбу-Гимала.

Координаты: 27°59¢16² север­ной широты, 86°55'40" восточной долготы.

Высота: Главная вершина — 8848 м, Южная вершина — 8765 м, Северо-восточное плечо — 8393 м.

Первое геодезическое обозначе­ние: пик-15. Непальское название — Сагарматха. Тибетское название — Джомолунгма («Богиня — мать сне­гов»). Область вокруг Чомо-лунг-ма по документам XIX века и, по-види­мому, гораздо более раннего време­ни, называется Лхо-чамо-лонг («Страна южных птиц») и лежит, скорее всего, в группе Эверест — Макалу. Под Чомолунгмой в настоя­щее время понимается весь массив Эвереста или вся группа Эверест — Макалу в Кхумбу-Гимал. Ч. К. Го-вард-Бери, руководитель первой эве-рестской экспедиции, слышал, как Эверест называли Чомо-Ури («Бо­гиня — бирюзовая вершина»).

Карты. В отчетах эверестских экспедиций 1921, 1922, 1924 гг., а также экспедиции Раттледжа 1933 г. можно найти карты-схемы района. Сейчас имеются в продаже и могут быть рекомендованы следующие карты:

1) Blatt Nepal Ost. Карта Восточ­ного Непала, 1:506 880 3-е изд.,
GSGS 1969, DMS (MoD) Лон­дон.

2) Туристская карта 1:126 720 рай­она Ламасангу до Эвереста, 1975, Мандала Мапс, Катманду.

3) Mount Everest Region. 1:100000. RGS. Карта района горы Эверест.
2-е изд., 1975, Королевское Гео­графическое общество, Лондон.

4) Khumbu Himal. Карта Кхумбу-Гимала. 1:500000, «Schneider-karte» 1965, FNH, Мюнхен.

5) Chomolongma — Mount Eve­rest — Mahalangur. Чомолунгма — Эверест — Махалангур, 1:25000, 1957, Изд. Немецкого и австрийского альпинистских союзов, Мюнхен — Инсбрук. AV (DAV — OAV).

Эверест, высочайшая гора мира, более, чем любая другая, привле­кает к себе внимание географов, альпинистов, журналистов. Европей­цы увидели ее впервые в 1849 году. Первая попытка восхождения была предпринята спустя 72 года, первое восхождение состоялось еще через 32 года. До 1949 года все экспеди­ции шли со стороны Тибета. Непал был закрыт для иностранцев. В 50—70-е годы состоялись успешные вос­хождения со стороны Непала. В 1979 году Тибет был снова открыт для иностранцев.

На сегодняшний день* вершины достигло более ста человек, шестеро из них взошли без использования кислородных аппаратов, среди вос­ходителей четыре женщины.

Были ли на вершине Мэллори и Ирвин уже в 1924 году — неизвест­но, однако вполне вероятно, что Берк, кинооператор британской экс­педиции, в 1975 году достиг вершины по юго-западной стене.

Пять альпинистов были на вер­шине по два раза. Гора покорена по восьми (если считать и варианты) маршрутам и один раз пройдена траверсом. В целом пройдено: от За­падного цирка ледопада Кхумбу по юго-восточной стене — около 2225 м; от верхней части ледника Восточный Ронгбук — 2350 м; от Лхо Ла по Западному гребню — почти 2850 м; от средней части ледо­пада Кхумбу через Южную седло­вину — почти 3500 м.