Немножко кое-чего особенного
Я въехал в Месадейл и припарковался на другой стороне улицы, напротив дома Пророка. У ворот, в патрульной машине, сидел офицер Элтон, закинув одну руку на спинку соседнего сиденья и оглядывая дорогу впереди.
– Рад, что ты здесь, – сказал он.
– Хочу с этим покончить.
– Иди поговори с Братом Люком. – Элтон указал на охранника в будке у ворот. – Он тебя впустит.
– Я слышал про ФБР. Что тут у вас делается?
– Мы ничего не знаем.
– Как Куини?
– Нервничает, как все они. Но в порядке.
Я взглянул через дорогу на охранника. Он не спускал с меня глаз. Мне было ясно видно – он-то вовсе не рад, что я здесь.
– Со мной все будет в порядке?
– Джордан, тебе придется мне поверить. А теперь давай иди в дом.
Я назвал охраннику свое имя.
– Знаю, – сказал он и поднес к губам рацию. – Он здесь.
Охранник провел меня через калитку в воротах и запер ее за нами.
Мало кому удается увидеть огромный жилой комплекс Пророка изнутри. Мой отец бывал здесь на собраниях, но никогда о нем не говорил. Сам жилой дом был намного больше любого дома в городе, что имело смысл, так как у Пророка и жен было больше. Сколько точно, можно только догадываться, но определенно более сотни. Может, сто пятьдесят. Не знаю. Думаю, он и сам не знает.
– Мы пройдем через кухню, – сказал охранник.
На нем были темные брюки и белая строгая рубашка с коротким красным галстуком. Если не обращать внимания на пистолет «Глок-17» в кобуре у него на поясе, можно было бы подумать, он собирается идти на свою работу на распродаже у автодилера.
На кухне три жены что-то пекли. Одна из них искала рецепт. Увидев меня, она застыла, уткнув палец в страницу. Две другие прижались к кухонной стойке, чтобы устраниться с моего пути.
– Добрый вечер, сестры, – сказал охранник.
Женщины кивнули и уставились на носки собственных туфель. Мы пошли по коридору мимо огромной приемной с полом, выстланным белой мраморной плиткой, мимо столовой со столом в виде буквы «U», рассчитанным на пятьдесят персон. Я заметил дверь, обшитую сталью, ведущую – куда? – в подвал? в сейфовое помещение? в арсенал?
– Он там? – спросил я.
Охранник повел меня наверх по лестнице, мы поднялись на три пролета. По пути мы встретили еще четырех жен. Все они были молодые, моложе меня. Это они – причина, почему отсюда вышвыривают мальчишек. Пророк хочет самых хорошеньких, самых молоденьких девушек для себя самого. И вот что показалось мне извращенным: все они были на одно лицо.
На верхнем этаже, в конце коридора, охранник постучал в дверь:
– Сестра? – Он постучал еще раз. – Сестра? Он здесь.
Дверь скрипнула и чуть приоткрылась, потом открылась пошире, а затем еще шире. Там стояла первая жена Пророка, сестра Друзилла. Она пригласила нас войти, молча поведя старушечьей, бледной до синевы, рукой. Комната ее была такой пустой – просто душераздирающе-голой. Узкая кровать, укрытая выцветшим летним покрывалом. Письменный стол с лампой на гибкой ножке. Два деревянных стула. Сестра Друзилла налила в стакан воды из кувшина в мелких трещинках и предложила мне сесть на кровать.
– Пророк здесь? – спросил я.
– Как! Ты не слышал? – удивилась она. – Они за ним приезжали.
Обмякшие над беззубым ртом губы Друзиллы сжались и стали совсем не видны.
– Я слышал, федералы не смогли его отыскать.
– Это потому, что его нет, – объяснила она.
– Так где же он?
– Я не знаю. – Ее водянистые глаза уставились на меня. – Возможно, он умер.
– Он не умер. Я совсем недавно с ним разговаривал.
– Хотела бы я быть так уверена.
Чтобы дать вам представление о Друзилле, правильнее всего сказать, что она своего рода гибрид Первой Леди и Девы Марии. Весной устраивались пышные шествия в ее честь. Городские девушки одевались в желтое и танцевали под первопоселенческие гимны вроде «В Нашем Доме», а сестра Друзилла взирала на праздничное веселье со специального помоста. Кроме как на этих празднествах и на воскресных служениях, мы ее больше никогда не видели. Все ее любили, но никто абсолютно ничего о ней не знал.
– Я думаю, вы знаете – я пытаюсь выяснить, что на самом деле произошло с моим отцом.
– Пророк говорил мне.
– Моя мама просто не из тех, кто может стать убийцей.
– Любой не из тех, пока не станет.
– Вы хорошо знаете сестру Риту?
– Я знаю ее всю жизнь.
– Мне кажется, она имеет к этому какое-то отношение.
– Джордан, ты разве не знаешь? – Ее правая, в старческой гречке рука, лежавшая на коленях, сильно задрожала. Друзилла чего-то испугалась? Начало паркинсонизма? Или она устраивает спектакль, чтобы вытянуть из меня побольше? – Риты нет. Исчезла. Не знаю точно когда. Вроде бы в последние двадцать четыре часа. Думаю, ее похитили.
– Как! – И потом: – А может, она сбежала?
Друзилла покачала головой:
– Я знаю, что нас дальше ждет. Мы такое уже пережили раньше.
– Что пережили?
– Осаду.
Осада. Каждый ребенок в Месадейле вырастает, узнавая все больше про Осаду. Мы должны были читать про нее, слушать, как проповедует о ней Пророк, в воскресной школе мы ставили о ней спектакли, чирикали о ней торжественные песни, а девочки вышивали гарусом по канве осадные сцены. Отколовшись от мормонов в 1890 году, Первые ухитрились прожить в пустыне шестьдесят лет, практически никем не тревожимые. Начинали они как горстка отступников, руководимых Аароном Уэббом. Со временем их незначительное поселение выросло в полноценный город, в полигамистскую теократию, упрятанную в песках американского Юго-Запада. Однако к началу 1950-х федералы уже не могли больше отводить глаза в сторону. Перейдем сразу к июлю 1953-го. Федералы подъехали к городу на машинах без опознавательных знаков. Их поддерживала сотня полицейских штата. Очень быстро они окружили Месадейл. Вы вполне можете представить себе эту сцену: полицейские занимают позиции за дверцами машин, те, кто первыми войдут в город, стоят наготове – со щитами и дубинками; федерал в модных башмаках кричит в мегафон, призывая сдаться.
Осада была устроена из-за одного человека. Из-за Пророка. Не того Пророка, о котором я вам рассказываю, а из-за его отца. Если бы он мирно сдался, федералы обещали уйти. Вот что кричал агент федералов в мегафон: «Если ты пойдешь с нами, все сразу же закончится!»
Осаду они начали на закате. Обстрел продолжался семь часов. К рассвету семнадцать Первых были убиты, в том числе девять детей. Надеясь продемонстрировать стране правду об американской полигамии, федералы привезли с собой репортера-фотографа. Но одна из фотографий рассказала не ту историю, что надо, и этого оказалось достаточно, чтобы весь план федералов лопнул, брызнув прямо в их чистые, набарбасоленные[115] лица. Можно погуглить на Осаду и найти этот снимок: маленькая девочка лежит на бобовом поле, над левым глазом – аккуратное пулевое отверстие. Если не знать, на что смотришь, можно было бы подумать, это капелька джема. Эту фотографию опубликовали все вечерние газеты. На следующее утро федералы оказались по уши в дерьме. Осада захлебнулась. Федералы покидали город, поджав плащи.
Однако они добились того, чего хотели. В последний час осады какому-то снайперу удалось пригвоздить Пророка. Попасть ему в шею. Вот так теперешний Пророк и пришел к власти. Ему в то время было семнадцать лет. На следующий после Осады день новый Пророк сделал две вещи: он похоронил своего отца и женился на самой младшей из его жен, хорошенькой добросердечной девушке по имени Друзилла. Годом позже, в первую годовщину, новый Пророк переименовал город, дав ему имя Месадейл. Раньше его называли Ред-Крик.[116] Пророк пожелал, чтобы Америка напрочь забыла о Первых. А Америка не стала возражать. Вплоть до настоящего момента.
Сестра Друзилла подобрала юбки, чтобы сесть рядом со мной на кровать.
– На этот раз они хотят погубить нас всех.
– Я так не думаю.
– Твой отец погиб. Как мы можем быть уверены, что Рита не погибла? И твоя мама – мы все знаем, что должно с ней случиться. Может, скажут, что смерть будет ей наказанием, но ведь это не важно: смерть есть смерть. И вот теперь – Пророк. Они хотят, чтобы все мы пропали. Но я никуда не поеду.
– Вам и не придется.
– Это ведь не какая-нибудь статья в газете. Это моя жизнь. Это моя семья. Это то, во что я верю.
– Я понимаю. Но все, что я действительно пытаюсь сделать, – это вытащить маму из тюрьмы.
– Они нас боятся, Джордан.
– Боятся?
– Боятся Пророка, потому что понимают: он прав. – Ее дрожащая рука сжалась в бело-голубой кулачок. – После Осады Пророк всегда говорил: они вернутся. Он всегда говорил: вы только подождите. И вот они тут как тут.
Глядя на сидящую рядом со мной Друзиллу, в платье с высоким воротником, закрывающим шею, я додумался вот до чего: некоторые люди не хотят никакой помощи. Нет смысла бросать им веревку, они все равно проплывут мимо.
– Пророк думает, ты ищешь не там, где надо.
– Не там, где надо? Что это должно означать?
– У нас так много врагов. В Вашингтоне, в Солт-Лейк-Сити. Все хотят, чтобы нас не было. Твой отец и Пророк были очень близки. Они вполне могли начать с него – это имеет смысл. Они хотят, чтобы все думали, что мы рассыпаемся изнутри, когда на самом деле кто-то стоит снаружи и выхватывает нас поодиночке – одного за другим.
Вам знакомо такое чувство, когда вам кажется, что вы уже добрались почти до конца дороги, а свернув за угол, обнаруживаете, что дорога тянется еще далеко вперед?
– Как вы думаете, что мне следует делать?
– Отыщи эту девушку, дочку сестры Кимберли. Ты знаешь, о ком я говорю, – Сара Пятая? Она работала с организациями, которые пытаются нас остановить.
– Она его не убивала.
– Откуда ты знаешь?
– Так она сказала.
– И ты ей веришь?
– Верю.
Изможденное лицо сестры Друзиллы застыло словно маска.
– Интересно.
Я спросил ее, что она имеет в виду. Когда она мне ответила, я не мог поверить своим ушам.
– Вы уверены?
– На все сто процентов.
– Почему же она мне не сказала?
– Она что-то скрывает.
– Не могу в это поверить.
– Поверь, это правда.
Оказывается, Пятая немножко скрывала кое-чего особенного: примерно за двенадцать часов до того, как его убили, мой отец сделал ее своей самой новой женой.
~~~
«Сан-Франциско экзаминер»
1 ДЕКАБРЯ, 1873