Части исламского мира. альморавиды
С падением сельджукской империи в принципе прекратилось политическое взаимодействие между мусульманскими государствами, расположенными в Средиземноморье, и теми, что были ориентированы на Центральную Азию и Индию. Только Газнавиды сохранили в Индии независимость от сельджуков; их владения в западной части Гиндукуша захватили Гуриды, афганские горцы, которые в 1150 г. сровняли с землей «западную столицу» Газнин (Газну). Нападения огузов и последний подъем сельджукского могущества при Санджаре лишь временно задержали окончательный переход Афганистана в руки этой суннитской династии. Гуриды вышли из района Герата; к И78 г. они уже были достаточно сильны, чтобы напасть на Индию и занять Пешавар; в 1182 г. они достигли морского побережья Синда и в 1186 г. взяли Лахор, восточную столицу Газнавидов. В 1192 г. поражение индийского князя Притхви открыло путь на Дели, и в следующем году городом овладел Айбак, тюркский раб Муизз ад‑Дина Гури. Власть Гури‑дов быстро распространялась на юг до Гуджарата и на восток до Бенгалии. Несколько лет спустя эти «цари‑рабы» начали новую эпоху в истории мусульманской Индии; хотя хронологически их правление относится к рассматриваемому нами периоду, их историческое значение выходит за его пределы.
Повторяя историю Газнавидов, Гуриды потеряли господствующее положение в Иране и Афганистане, как только укрепились в Индии. Хорезмийцы, пришедшие с дальнего запада центрально‑азиатской равнины, в двух крупных кампаниях победили государство Гуридов, ослабленное вследствие отдаленности от экономических центров. Хорезмийцы создали крупное государство с рыхлой политической структурой, опиравшееся на тюркских солдат. Как и у его предшественников, слабость этого государства вызывалась необходимостью расширяться, ради того чтобы выжить, за пределы территории, находившейся под его непосредственным контролем. В непрочных государствах полукочевников любой центр силы легко мог стать инициатором народного движения, первый же удар которого оказывался неотразимым; на территории, включавшей зону Аральского моря, бассейны Окса и Яксарта, Памир и горы Юго‑Западной Персии, единственным способом сохранить политическую гегемонию была нейтрализация, т е. устранение, любого потенциального соперника. Примерно с 1140 г. Трансоксанией управляли каракитаи, в основном исповедовавшие несторианство; уклоняясь под натиском очередной тюркской орды к югу, они способствовали воцарению беспорядка, особенно в Восточном Иране. Их победа над сельджуком Санджа‑ром, возможно, послужила основанием для создания легенды о пресвитере Иоанне.
Удаленный благодаря своему географическому положению от главных военных путей, ведущих в Иран, Хорезм со времен Махмуда управлялся компетентными военными правительствами, вне зависимости от того, какая династия находилась у власти, Его мощь проистекала из все увеличивающейся слабости сельджуков. Победа хорезмшаха Текиша над последним персидским Сельджукидом (1194) сделала Хорезм могущественнейшей силой в Иране. Преемник Текиша Ала ад‑Дин Мухаммад (1199–1220) за 20 лет своего правления видел и вершину благополучия империи, и ее падение. Он изгнал Гуридов из Хорасана и захватил ключевые города Мавераннахра – Бухару и Самарканд. В 1210 г. он разбил каракитаев, которым до того платил дань, в 1214 г. завоевал Газну, и его власть была признана (номинально) даже в Омане. Потерпев неудачу в попытке получить инвеституру от халифа, он в 1217 г. стал готовиться к большой кампании, имевшей целью завоевание Ирака. Первым делом он собрал богословов, объявивших Аббасида низложенным; вполне вероятно, что он вступил в переговоры с шиитами, сохранявшими влияние даже в Багдаде. Необычно холодная зима расстроила его планы, а необходимость борьбы с монголами воспрепятствовала их возобновлению.
Эти события не коснулись Ирака и прибрежных районов Месопотамии; они оказали воздействие лишь на сельджукскую Малую Азию, поскольку новые тюркские переселенцы были навсегда оттеснены на запад, что способствовало ускорению деэллинизации страны. Битва при Дорилее (1097) отбросила сельджуков обратно на восток; мы уже упоминали о том, что Иконий заменил Никею в качестве столицы государства, созданного выходцами из Ирана; оно превратилось в крупную державу с развитой культурой, когда политические образования, окружавшие его, ослабели. Оно приняло участие в торговле с Русью и Египтом, восстановило города, разрушенные кочевниками‑туркменами во время пограничных войн, и утвердило себя политически в борьбе с Византией и сирийско‑месопотамскими княжествами. В отличие от арабоязычных стран, где тюркские правители так и не смогли ассимилироваться, в Малой Азии они натурализовались и обогатили архитектуру и литературу ислама, полностью восприняв персидское понимание прекрасного. Кочевники и орды туркмен которые непрерывным потоком изливались из Центральной Азии в это относительно безопасное сельджукское государство, не имели отношения к его передовой культуре, веровали в еретические учения и временами поднимали оружие против правительства, состоявшего из оседлых жителей. Хотя их каждый раз усмиряли, недовольные кочевники были вечной обузой для империи, столицей которой являлся Иконий. К 1243 г. она стала легкой добычей монголов, которые сделали ее чем‑то вроде протектората и приставили к правителю «верховного комиссара» (парвана).
Жизнь средиземноморских стран протекала в полной изоляции от всех этих событий. В то время как из Ирака и земель, лежащих к востоку от него, доносился лишь слабеющий отголосок крестовых походов и Саладин в 1189 г. счел невозможным призвать североафриканский флот на помощь в борьбе против латинян, мусульманский запад в политическом отношении существовал сам по себе, причем даже в средиземноморской зоне. Эта изоляция шла рука об руку с культурным сепаратизмом. Влияние интеллектуального и художественного расцвета Андалусии, совпавшего по времени с ее политическим упадком, едва ли распространялось за пределы Северной Африки, за исключением, возможно, монистического мистицизма Ибн Араби (1165–1240) и популярных андалусских строфических стихов в конце XII в., в период, вообще открытый для народных элементов как в живописи, так и в религии.
Разрыв Зиридов с Фатимидами и явившееся результатом этого вторжение бедуинов‑арабов вызвали такое развитие событий, последствия которого можно видеть еще и сегодня. Экономическая деградация зиридской империи повлекла за собой и политический упадок и привела к тому, что Кайруан перестал быть центром власти и культуры. Тунис при мелких династиях и Махдиййа при последних Зиридах были уже не в состоянии охранять в Средиземноморье владычество мусульман, которому угрожало возвышение христианского Запада. Непосредственный результат зиридской катастрофы состоял в том, что североафриканские мусульмане не предприняли энергичных усилий, чтобы спасти Сицилию от вторжения норманнов. В свое время Зириды заботились о создании флота, но счастье на море им не благоприятствовало. Когда в 1052 г. сицилийские мусульмане попросили помощи против Рожера I, вышедший им на выручку флот был уничтожен у острова Пантеллерия, что развязало руки норманнам и, кроме того, ослабило зиридскую оборону против бедуинов у себя дома. Высадка в Сицилии в 1068 г. обещала быть более успешной, но операцию пришлось прервать, когда начались столкновения между чернокожими гвардейцами Зиридов и местным населением и последнее вынуждено было защищаться. Вместо морской войны началось организованное пиратство.
В качестве ответной меры объединенные силы итальянских приморских городов в 1087 г. взяли штурмом и разграбили Махдийю; однако это мало повлияло на общую ситуацию. Сами норманны уже в 1075 г. заключили с Зиридами соглашение, которое в силу обстоятельств приобрело характер торгового и союзного договора или даже удушающего мандата. Новые мелкие государства, расположенные вдоль побережья Южного Туниса, создавали массу поводов для споров и вмешательства. Вследствие разрушения городской культуры в глубинных районах Туниса, на которые главным образом и опирались Зириды, центр мусульманского берберского сопротивления на некоторое время передвинулся к западу, в государство Хаммадидов со столицей‑крепостью Калат Бани Хаммад. Когда эта позиция также стала непригодна для обороны вследствие нашествия арабов‑кочевников, Хаммадиды перенесли свою столицу дальше на запад, найдя надежную базу в Бужи (Биджайя), которая была расположена рядом с горами, покрытыми лесом, необходимым для судостроения. Когда же перед Махдийей появился Рожер II с флотом, показавшимся мусульманским князьям непобедимым, сдался последний Зирид. Важнейшие тунисские города на береговой полосе (за исключением самого города Туниса) платили дань Рожеру, который принял титул короля Ифрикийи. Местные историки позднее прославляли мягкость и справедливость его правления. Оно длилось всего 11 лет, и конец ему положили Альмохады.
Арабские кочевые племена послужили орудием подрыва могущества берберских династий на востоке Северной Африки и ослабления арабской городской культуры, которая расцвела под их защитой; сами они, однако, удовольствовались тем, что основали несколько мелких княжеств и вели, так сказать, внеисторическое существование. По приглашению или под давлением применявшихся к обстоятельствам берберских князей они постепенно достигли Центрального Марокко; они, несомненно, осуществили первую (частичную) арабизацию западной части Северной Африки, но сыграли незначительную роль в великом политическом синтезе следующего периода. Самая славная эпоха в истории Магриба была делом рук берберов, которые из двух различных, хотя и «национальных», концепций ислама почерпнули силы для прорыва за пределы своих демографических и культурных границ.
В 1035 г. несколько вождей ламтуны – крупного союза племен кочевников‑верблюдоводов, принадлежавших к племенному объединению санхаджа, которое населяло Западную Сахару, – отправились в паломничество в Кайруан. Потрясенные различиями между мусульманским учением и их собственными обычаями, они попросили прислать к ним миссионера. Найти ученого, который был бы готов отправиться к племенам ламтуны и разделить их жизнь, оказалось нелегко, что свидетельствовало о культурном разрыве между городским и сельским населением. Наконец, эту задачу взял на себя суровый маликит Абдаллах ибн Йасин. Однако он натолкнулся на упорное сопротивление, когда потребовал отказаться от безграничной полигамии и начал настаивать на раздаче милостыни и строгом выполнении молитвы. Кризис был разрешен, когда Ибн Йасин и его наперсник Йахйа ибн Омар вместе с небольшой группой вождей бежали на юг и основали рибат, крепость для будущих борцов за веру в нижнем течении Сенегала (название реки произошло от «санхаджа»), на границе дар ал‑ислама. Идея была подхвачена, и вскоре в рибат прибыло значительное число новых адептов. Религиозный закон проповедовался и осуществлялся там бескомпромиссно. Шариат, которого придерживались ал‑мурабитун, те, кто жил в рибате, создал закрытое сообщество, членов которого отличали безмерное почтение к Корану и сунне, суровая дисциплина и беспрекословная покорность учителю. Тот, кто хотел вступить в общину, должен был вынести сто ударов плетью, получив тем самым отпущение грехов. За опоздание на молитву полагалось пять ударов, убийство каралось смертью, прочие серьезные преступления влекли за собой отлучение. Берберский ислам становился нешуточно агрессивным. Смыслом жизни для живших в рибате была «священная война» вначале против язычников‑негров, а затем и против тех берберов, которым недоставало истинной веры. Военное руководство принадлежало военачальнику, подчинявшемуся «духовной» власти Ибн Йасина.
В 1056 г. начался джихад, направленный на север; в 1059 г. Ибн Йасин пал в битве против бергваты. Двоюродный брат преемника Ибн Йасина, Абу Бакра, Йусуф ибн Ташфин, в 1061 г. возглавил завоевание Марокко, между тем как Абу Бакр остался в Сахаре. Йусуф ибн Ташфин, первый из Альморавидов, как почти всегда в таких случаях оказывалось в истории ислама, был крупнейшим представителем своей династии. После смерти Ибн Йасина духовным лидером стал Сулайман ибн Хадду, о нем известно лишь, что вскоре он погиб в борьбе против еретиков; его права перешли к институту мусульманских законоведов. Фукаха, принадлежавшие к маликитскому толку, получили юридический статус, правительство созывало их и оплачивало их советы. Они не обладали исполнительной властью, но их вердикты (фатва) в области религиозного права определяли права и обязанности верующих; в трудных и сомнительных ситуациях их санкция придавала законность решениям князя. С консолидацией империи влияние фукаха росло. Хотя они были независимы от правительства, их деятельность еще и еще раз доказывала, что главенствующую роль играет не династия и не государство, а мусульманская община, чьими интересами они и руководствовались.
В 1062 г. Йусуф основал Марракеш, который до наших дней остается «южной столицей» Марокко. Вскоре мелкие князья один за другим были истреблены и шиитское гнездо в Таруданте разорено. Куда бы Альморавиды ни приходили, они тут же отменяли «незаконные» налоги, приказывали вылить все вино и уничтожить музыкальные инструменты. Тем не менее было бы ошибкой думать, что исламизация повлияла на все стороны жизни ламтуны, превратившейся в тонкий высший слой общества все увеличивавшейся империи. Полигамия была ограничена нормами, установленными шариатом, но женщина, как и прежде не закрывавшая лицо, сохраняла традиционное влияние. Альморавидские принцессы не раз вмешивались в политику; и черный лисам, который и сегодня употребляют дальние потомки Альморавидов, туареги, – кусок ткани, закрывающий у мужчины нижнюю часть лица, – до конца правления династии оставался знаком принадлежности к аристократии, разрешенным только членам ламтуны.
Йусуф покорил все Марокко, хотя племена бергваты не сдавались; в 1069 г. он захватил Фес, а в 1082 г. достиг современного Алжира, завоевав для себя владения, протянувшиеся на восток до места расселения племени санхаджа (в Малой Кабилии), с которым был связан родством. В то время как Йусуф перенес центр своей деятельности к северу, Ибн Омар продолжал борьбу против негров; в войне, длившейся более 15 лет, он уничтожил «золотое» королевство Гана (по размерам оно не совпадало с современной республикой, носящей то же название); в 1086 г. Ибн Омар погиб во время джихада. Одновременно был исламизирован Канем; в XIII в. он превратился в обширную империю, включавшую Борну и поддерживавшую торговые отношения с Тунисом, что обеспечивало прочный доход мусульманской умме.
Тем временем христианская реконкиста добилась успеха не только в Сицилии, но и в Испании, что способствовало разобщению андалусских мусульман. Распад Омейядского халифата привел к расцвету культурной жизни, точно так же распад аббасидской империи вызвал подобные явления на Востоке. Маленькие княжеские дворы побуждали поэтов создавать лучшее, на что они были способны: их присутствие увеличивало престиж князя и одновременно развлекало; кроме того, поэты были полезными пропагандистами. Великолепие и утонченность образа жизни, склонность к наслаждениям, беспечно нарушавшая все границы, установленные религиозным законом, поразительно изысканные манеры, придававшие видимость легкомыслия вспышкам страсти, часто очень грубым, элегантная расточительность, которую становилось все труднее оправдать в ситуации, когда независимость удавалось сохранять лишь выплатой дани и вербовкой наемников, – это неистовство чувств имело горькое очарование, проистекавшее из сознания приближающегося конца. Севильский король‑поэт Мутамид (1069–1090) выразил дух своего века в одной строке: «Бросайся на жизнь, как на добычу, она длится не более дня».
Так же как в итальянском Возрождении, образование, восприимчивость к искусству, самоанализ (в том, что касается любовных чувств, непревзойденный образец в дар ал‑исламе дал Ибн Хазм в своем «Ожерелье голубки»), чувство стиля и изысканная учтивость шли рука об руку с неумолимой интригой и вероломной жестокостью. Правитель не только держал своих врагов в цепях – когда его свергали, он сам оказывался в цепях, – в неистовой ярости он собственноручно убивал изменников; даже Саладин, чтобы исполнить клятву, сразил Реджинальда де Шатийона, взятого в плен в битве при Хаттине. Кватроченто напоминали также калейдоскоп мелких государств, и множественность форм социальной жизни, и воображаемое могущество, которое рушилось при первом же ударе. Однако от эпохи Возрождения период reyes de taifas («удельных правителей»), королей крошечных государств, отличала поверхностность интеллектуального движения, которое не интересовалось переосмыслением образа человека или решением проблем философии, искусства и технологии и которое занималось лишь иссушающим совершенствованием традиции, хотя эта традиция становилась все более неузнаваемой в своем «андалусском» обличье и явно отличалась от восточного арабского наследия. Кристаллизация национального народного духа в заджал, строфических стихах, созданных на языке, близком к арабскому, на котором говорили в Испании, впервые была достигнута в альморавидский период, когда творили выдающиеся поэты Ибн Абдун и Ибн Зайдун (оба умерли в 1134 г.) и самый знаменитый из всех «строфических» поэтов, Ибн Кузман (ок. 1087‑‑1160), писавший и на языке двора, и на народном языке. Знаменитая «Элегия для Валенсии» была создана математиком и философом ал‑Ваккаши в начале 1094 г., когда город чуть было не сдался Сиду, и это был замечательный образец жанра, напоминавший, а может быть, предвосхитивший поздний испанский romance. Влияние этой формы распространилось на язык испанских евреев; стремление к реализму (стилизованному) позволило ввести романские идиомы в харджу, рифмованное двустишие, завершающее каждую строфу. Формальное сходство в сложной строфической структуре обнаруживает большее испано‑арабское влияние на поэзию трубадуров, чем даже параллели в материале, настроении и стилистике.
Невозможно даже представить себе яркость и многообразие мусульманской Испании IX и X вв. Вражда между берберами, «славами» и коренными жителями (балади), приведшая к гибели Кордовский халифат, отражалась на жизни государств, наследовавших ему, и на отношениях между ними, что обрекло всех их на бессилие. Важнейшими берберскими государствами были маленькие королевства Гранада и Малага (аннексированная Гранадой в 1057 г.). Apologia pro Vita Sua («Апология своей жизни»), написанная последним гранадским Зиридом после его свержения Альморавидами, демонстрирует непревзойденное понимание проблем, стоявших перед мелкими князьями, которых окружал все более усиливавшийся христианский мир; им угрожали как соперничающие группировки, так и подгоняемая страхом алчность мусульманских монархов. «Славы» держали в своих руках контроль над Альмерией и Деиией, Валенсией и Балеарскими островами. «Туземные» правители сидели в бывшей столице, в соседней Севилье, в Бадахосе и Мурсии, в Сильве (ныне португальской) – мы привели для примера лишь несколько городов – и, конечно, в Сарагосе и Толедо.
Воспользовавшись полным крушением военного могущества Кордовы, Джахвар ибн Мухаммад, происходивший из влиятельной чиновничьей семьи, захватил власть. Он создал в городе в качестве primus inter pares некое подобие олигархической республики. Его сын, наследовавший ему, постепенно превратил ее в королевство, но к 1070 г. Кордова была включена в состав более удачливой Севильи, где правили бану аббад. Эта династия, основанная судьей, также приобрела верховенство в рамках чего‑то вроде республиканской конституции, пока не добилась абсолютной власти, завоевав Севилье доминирующее положение (хотя и не слишком прочное) в Юго‑Западной Испании.
Множественность центров силы и подвластных им небольших территорий вызвала также немалое число специфических явлений, из которых, вероятно, наиболее любопытным было господство евреев в Гранаде при бану награлла (ок. 1030–1066). Самуил ибн Награлла, талмудист, грамматик и поэт, в 1027 г. был нагидом («глава», «князь») крупной еврейской общины в Гранаде. Он предложил зиридскому князю, трон которого шатался, свои услуги в качестве высшего должностного лица, хотя не был ни арабом, ни бербером. С точки зрения закона признание немусульманина вазиром было недопустимо – знаменитый египетский еврей Ибн Киллис (ум. 991) не стал при Фатимидах вазиром до тех пор, пока не перешел в ислам, – следовательно, это вызвало неприязнь среди мусульман и в конце концов стоило сыну Самуила Иосифу и многим его единоверцам жизни во время погрома. Возможно, что именно Иосифу принадлежала идея строительства знаменитой Альгамбры. Независимо от того, как было на самом деле, его возвышение, как и ста годами ранее возвышение врача‑еврея Абд ар‑Рахмана III Хасдаи ибн Шафрута (ум. 970), ставшего министром финансов, явилось символом расцвета двуязычной еврейско‑арабской культуры в мусульманской Испании. Красноречивое доказательство ее значения – появление таких фигур, как Саломон ибн Габироль (Авицеброн, ок. 1022–1058), поэт и неоплатоник высочайшего достоинства, принадлежащие к той же школе астроном Абрахам ибн Хиййа (ум. 1136) и Абрахам ибн Эзра из Толедо (ум. 1167), знаток Аристотеля Иегуда хал‑Леви (также из Толедо, ум. 1140), а самое главное – Маймонид (ок. 1135–1204) из Кордовы.
Притесняемые Альморавидами, гонимые Альмохадами и христианами, которые в XIII и особенно в XIV в. становились все более нетерпимыми, еврейские ученые в течение двух столетий, последовавших за отвоеванием Испании, заслужили благодарность Запада за свое сотрудничество в Толедо при переводе на латынь арабских и еврейских научных и философских трудов. Эмиграцию молодого Маймонида и его отца, нашедшего ему место придворного врача у Саладина в Каире, можно рассматривать как симптом перемен в еврейской жизни, которая отныне была сосредоточена в фатимидском и аййубидском Египте. Сохранившаяся переписка Маймонида, относящаяся к тому времени когда он был главой каирской общины, свидетельствует о небыкновенном уважении, которым среди европейского еврейства пользовались евреи, говорившие по‑арабски: в этом отражалось почтение, которое поднимающийся Запад редко позволял себе выражать по отношению к арабо‑мусульманскому Востоку, столь совершенному, но в действительности уже начинавшему приходить в упадок.
Завоевание в 1085 г. Толедо Альфонсом VI, королем Кастилии и Леона, возможно, и не было совсем неожиданным, но оно сделало крайне опасным положение остальных князей. Мутамид, правитель Севильи, которая должна была стать следующей целью Альфонса, присоединился к князьям Бадахоса и Гранады, призвавшим на помощь Альморавидов. Эту просьбу вручило посольство, составленное из кади. Йусуф ибн Ташфин дал согласие, но потребовал, чтобы ему отдали Алхесирас в качестве места для высадки и для создания морской базы. Эмиссары не чувствовали себя вправе принять самостоятельное решение и вернулись в Испанию, чтобы проконсультироваться со своим монархом. Тем временем Йусуф заставил своих фукаха вынести вердикт, в соответствии с которым оккупация Алхесираса, даже если ее придется осуществить вопреки воле его нынешнего хозяина, будет в интересах борьбы за веру и в согласии с Законом, и вскоре сам последовал за армией, которая без промедления была отправлена в Андалусию. В Севилье он был принят Мутамидом и остальными князьями. Альфонс занял позицию возле Сакралиаса (Зал‑лака), к северо‑западу от Бадахоса, и 23 октября 1086 г. потерпел тяжелое, но не окончательное поражение. Валенсия и Сарагоса были спасены, но берберские части, оставленные Йусуфом в Испании, были не в состоянии сдержать христиан, которые стали собирать силы для продолжения борьбы. Споры между князьями парализовали мусульманскую армию подобно тому, как это произошло перед интервенцией. Снова приглашенный Мутамидом, который на этот раз действовал единолично, Йусуф возвратился в 1090 г. в Испанию и вскоре убедил всех, что с политической слабостью и моральной разобщенностью Андалусии можно будет справиться только в том случае, если власть перейдет в руки Альморавидов.
Испанские законоведы подтолкнули его к решительному шагу – вот еще один пример превосходства уммы над политическими институтами тех дней. Перед тем как Йусуф принял окончательное решение, он получил послание, подписанное кади Гранады и Малаги и крупнейшими учеными Востока, среди которых был ал‑Газали; они объявляли, что князья не способны править. Лишь Сарагоса держалась еще несколько лет, но в 1110 г. и она сдалась Альморавидам; впрочем, через восемь лет христиане отняли ее у них. Даже отчаянные усилия Альморавидов, ненавидимых в Испании за необразованность и жестокость, не смогли остановить реконкисту, возглавленную отныне и навсегда Арагоном. Нетерпимость фукаха, добившихся при Али ибн Йусуфе (1106‑П43) значительного влияния на исполнительную власть позволила Альфонсу легко убедить мосарабов переселиться на обезлюдевшие христианские земли. Санкционированная дедом Аверроэса высылка христиан в Марокко, которая последовала за поражением в битве при Армисоле (возле Гранады) в 1125 г., свидетельствовала о глубине кризиса.