Благодать старца ощутимо передается и его чадам

Стараясь возгревать божественное усердие в своих ча­дах, отец Харалампий иногда рассказывал нам о некоторых своих духовных переживаниях. Однако в нас, так и не ставших его подражателями, его рассказы лишь увеличивали наше недоумение. Поэтому приснопамятный Старец старался вместе со своим словом пе­редать нам и часть того богатства, которое хранилось в его внутренней сокровищнице.

Один новоначальный монах как-то ночью, сидя в стасидии в храме, молился по четкам. Его обуревали помыслы сомнения и недоверия Старцу, «Вдруг я по­чувствовал, — рассказывал он нам, — что мое сердце согрелось, как в печи. Я ощутил такую великую сладость, что стал чем-то одним с сердцем. Мои чувства в это время передать невозможно. Единственно, что можно сказать, так это то, что на какое-то время я по­чувствовал, что рай — у меня в сердце. Это продолжа­лось две-три минуты. Придя в себя, я повернул голову, и что же... В соседней стасидии стоит отец Харалампий с четками в руках.

После этого случая, всегда когда Старец хотел пере­дать мне немного своего опыта, у меня уже не возника­ло помыслов сомнения и недоверия к нему. Ведь у ме­ня уже было некоторое представление о тех духовных переживаниях, которые он испытал и о которых теперь мне рассказывал. До той же поры мне все время каза­лось, что он словно говорит на каком-то иностранном языке».

Иеромонах П. рассказал нам следующий удивитель­ный и немного забавный случай.

В Буразери у нас был послушник Н. Около полуно­чи, незадолго до литургии, он имел обычай ходить в келью к отцу Харалампию на исповедь и за наставле­ниями.

Когда он впервые вошел в келью Старца, то почув­ствовал там очень сильное благоухание. Подумав, что это, должно быть, кадило, брат посмотрел направо, на­ лево, но ничего не заметил. На вторую или на третью ночь он не выдержал и спросил Старца:

— Геронда, где же у вас тут кадило?

— Что ты говоришь, дитя мое, какое кадило в такое время?

— Но тогда, Геронда, откуда же исходит это благоу­хание? У меня просто перехватывает дыхание.

— Подожди, постарайся достичь хоть малого пре­успеяния в молитве, и тогда сам увидишь, как у тебя из­нутри будет исходить благоухание Святого Духа.

После этих слов послушник стал догадываться, отку­да же исходит это благоухание. Но... новое недоумение. Иногда благоухание было очень сильным, иногда — слабее. Тогда он сделал вывод, что благоухание, очевид­но, зависит от теплоты и силы молитвы. С обычной для новоначальных простотой и наивностью, сообразу­ясь с силой благоухания, он говорил отцу Харалампию:

— Геронда, сегодня у вас была очень горячая мо­литва.

На что Старец весело и шутливо отвечал:

— Как ты догадался, хитрец?

В другой раз он говорил:

— Сегодня, Геронда, молитва была слабее.

Старец отвечал:

— Ну, надо же. Откуда ты все знаешь?

Это благоухание ощущали, не знаю все ли, но, по крайней мере, весьма многие из духовных чад отца Ха­ралампия. Таково было сияние чистого сердца, которое исполнялось благоухания через непрестанную молитву Сладчайшим Именем нашего Спасителя.

Однако очень часто, когда кто-либо говорил Старцу о благоухании, последний советовал здесь проявлять особую осторожность. Потому что весьма многие бы­ли прельщены внешним благоуханием, производимым лукавым.

Прельщенный подвижник

Чтобы показать, как искусно, согласно Священному Писанию, сатана принимает вид Ангела света, я при­веду следующую историю.

Когда мы переехали в Буразери, к нам стал ходить один живущий по соседству монах. Ему очень понра­вился наш распорядок жизни, и он стал ходить на ис­поведь к отцу Харалампию. Вскоре этот подвижник и у себя в келье стал жить по нашему распорядку, каждый день совершая целонощные бдения. В полночь, когда мы совершали Божественную литургию, он со своим фонариком неизменно приходил к нам, чтобы принять участие в богослужении.

Однако прошло не так много времени, и между этим братом и нашим Старцем возникли какие-то несогла­сия, и этот брат ушел от нас. Когда он в тот день выхо­дил из келейки отца Харалампия, мне случилось про­ходить рядом с ним, и я услышал, как этот подвиж­ник говорил сам с собой: «Ты скажи, он этому не верит! Христа называет диаволом!»

Я недоумевал, что бы могли означать эти его слова, однако не посмел спросить об этом Старца, чтобы не нарушить тайну исповеди. Этот брат совсем перестал к нам ходить. Как-то раз я увидел его идущим вместе со своим осликом в Карею. Мы обменялись словами приветствия, после чего я спросил его, почему он так дол­го не приходит к нам в Буразери? Тогда этот монах сам объяснил мне все:

— Отец, рядом с вами я нашел упокоение, — начал он. — Живя еще в Святом Василии, я встречался и с вашим Старцем, приснопамятным отцом Иосифом. Мне довелось много подвизаться в горах, пещерах и пу­стынях Святой Горы. Христос почтил мои подвиги, поэтому-то я много раз воочию лицезрел его, как живого. Ты понимаешь? Рассказав об этом твоему Старцу, в от­вет я услышал: «Не верь этому — это прелесть». Говорю ему: «Нет, это не прелесть». Он стоит на своем. В конце концов мне пришлось сказать: «Я с тобой не согласен, и поэтому ухожу от тебя. Но когда исполнятся те слова, которые сказал мне Христос, тогда ты поймешь, кто та­кой отец Г., и кто из нас находится в прелести!»

Тут он замолчал и заговорил снова, словно сам с со­бой: «Нет, ты только послушай, что он говорит! Хри­ста называет диаволом!» Тогда, набравшись смелости, я спросил его:

— Хорошо, отец, но что же сказал тебе Христос?

— Что сказал Христос? Сейчас ты смотришь на от­ца Г. с его осликом и говоришь: «Ну, кто он такой?» Но завтра ты не поверишь своим глазам и скажешь: «Неу­жели это он?»

— Я не совсем вас понял, Геронда.

— Сначала, да ты и сам очень скоро об этом узнаешь, меня пригласят стать игуменом монастыря Григориат. Много лет я ждал этого. И вот, пожалуйста, ты же слы­шал, что игумен этой обители ушел на покой? Затем, после того как я получу известность, произойдет то, что удивит тебя еще больше. Но это произойдет толь­ко лишь после смерти Вселенского Патриарха, Когда ты услышишь веселый перезвон колоколов храма Протата, то знай, что это идут за мной, чтобы сделать меня патриархом Константинопольским.

Я привожу здесь лишь самое главное из того, что от­крыл «Христос» этому подвижнику. Однако и этого вполне достаточно, чтобы понять, как тьма, по манове­нию начальника всякого зла, может казаться светом.

Этот старичок-монах, очень добрый и благостный, настоящий подвижник в исполнении своих монаше­ских обязанностей, оставался в своей прелести вплоть до глубокой старости. В конце концов он оказался в больнице монастыря Григориат, все еще ожидая, что на нем, во исполнение всех открытых ему пророчеств и обетований, сбудутся слова пророка «обновляется по­добно орлу юность твоя», но... Спустя какое-то вре­мя от монастырского врача я узнал, что незадолго до своей смерти Старец отказался от всего, во что так дол­го верил, и предсказал свою близкую кончину. «Забудь­те все, о чем я вам говорил, — молвил он, — очень ско­ро я отойду в иную жизнь».

Относительно этого монаха я могу с уверенностью сказать, что в то время, когда я с ним познакомился он уже находился в постоянном борении, опасаясь, как бы враг не посмеялся над ним, свергнув с какой-либо ска­лы в обрыв, как он часто делает. Мне на память прихо­дят четыре таких случая, случившихся в наши дни.

После преподобнической кончины монаха, о кото­ром сейчас идет повествование, кончины, положив­шей конец всем его браням, один Старец рассказал мне кое-что о почившем и тем самым разрешил мно­гие мои недоумения. Вот его слова: «Этот брат, — ска­зал он, — в начале своего монашеского пути жил в по­слушании. Похоронив своего Геронду, он взялся за вы­сокие духовные подвиги — ушел в пустыню, стал жить в строгом хранении монашеских обетов, часто прибе­гал ко Святому Причащению. Это его и спасло. У него было заложено прочное основание, и, несмотря на то что враг, ввергнув в прелесть, всю жизнь глумился над ним, он так и не смог одержать над ним окончательную победу».

Не знаю, возможно, приведя это повествование, я несколько уклонился от темы данной книги, но пола­гаю, что молодым людям, часто страдающим от излиш­ней самоуверенности, полезно знать о таких вещах. Ко­нечно, для нас, ленивых и нерадивых, погруженных в море страстей, может быть, все это и не так жизнен­но важно. Однако подобные примеры имеют большое значение для тех подвижников, которые, едва ощутив начатки плодов своих подвигов, по наущению всег­да ходящего рядом врага немедленно принимают вну­шаемые им помыслы самодовольства и высокомерия. Вслед за этим он ввергает их в прелесть, уверяя в том, что они уже достигли степени видений и откровений Господних.

Хотелось бы отметить еще следующее. Мой присно­памятный Старец за свою жизнь видел много случа­ев, подобных вышеописанному, в результате чего у не­го сложилось твердое убеждение, что такие несчастья происходят по большей части с теми, кто вышел из по­слушания. Характерно, что он называл таких монахов «повстанцами» и, в конце концов, перестал принимать их на исповедь.

Существуют еще одна категория людей — находя­щиеся в посмеянии у своих помыслов, мечтаний и дру­гих подобных прельщений. К ним относятся те, кто во­все не исповедуется, или же на исповеди не до конца открывает свои помыслы.

Отец Харалампий постоянно подчеркивал, что мо­нах, доверяющий своим помыслам, находится в прелести. Он часто напоминал нам об искушении, постиг­шем его собрата по монашескому постригу монаха Ио­анна, которому сатана явился в образе ангела Господня. Убедив этого брата ни о чем не рассказывать Старцу, диавол уже вынашивал план, как сбросить его в про­пасть, чтобы он разбился. «Хорошо, что моему Герон- де отцу Иосифу было откровение, и он упредил брата, остановив его буквально на пороге смерти».