Что стояло за этими аргументами? Современники о статусе крестовых походов и крестоносцев
Сравнения крестоносцев и ветхозаветных евреев
Традиция сравнения крестоносцев и ветхозаветных евреев имела место на всем протяжении истории крестовых походов, и это не раз отмечалось историками. Уже П. Руссэ в 1945 г. подробно описал, как в хрониках того же первого крестового похода имеется множество аллегорий между крестовыми походами и ветхозаветными событиями[563]. Еще более подробно и с более многочисленными примерами об этом писал Д. Грин[564]. Обзор применения библейских цитат в хрониках первого крестового похода был также дан и в статье С. И. Лучицкой[565].
Как уже отмечали сразу несколько авторов, хронисты крестовых походов особенно любили приводить Маккавеев в качестве исторической параллели с крестоносцами[566]. Е. Лапина правомерно утверждает, что параллель была на редкость удачной[567]: Маккавеи боролись с язычниками в лице правителей эллинистической Сирии, и крестоносцы боролись, как считали они, с язычниками – мусульманами. Маккавеи добились восстановления Храма Соломона, и крестоносцы шли освобождать иерусалимские святыни. Маккавеи, как и многие другие персонажи Ветхого Завета, пользовались божественной поддержкой и побеждали малыми силами благодаря ей. В том числе, так же как небесные силы в прямом смысле «физически» пришли на помощь крестоносцам в битве при Антиохии, в Библии божественные силы «физически» приходили на помощь Маккавеям[568]. С. Гугенайм также находит значительное количество косвенных параллелей между историей маккаавейских войн и крестовыми походами[569]. Наконец, в надписи на гробнице короля Балдуина I в храме Святого гроба было написано: «второй Маккавей» (Iudas alter Machabeus )[570].
Иногда, впрочем, глядя на все эти фрагменты, сравнивающие крестоносцев с ветхохаветными евреями, задаешься вопросом: не являются ли эти сравнения не более чем риторическими? Стояли ли за всеми этими сравнениями реальные выводы о схожести двух экспедиций в статусе? Например, приведенная Д. Грином цитата из Роберта Монаха. В ней Боэмунд Тарентский говорит о том, как крестоносцам помог тот, кто перевел иудеев через Красное море (quis ad hec peregrina loca vos adduxit, nisi ille qui filios Israel ex Aegypto per mare Rubrum sicco vestigio transduxit )[571]. Грин приводит этот пример, доказывая наличие параллели крестового похода с Исходом, однако можем ли мы всерьез говорить здесь о параллели? Или может ли об этом говорить приведенная в его же книге цитата из Бальдрика Дольского со словами папы на Клермонском соборе, адресованными потенциальным крестоносцам, о том, что «наше дело – молиться, а ваше – сражаться против амалекитян (Nostrum est orare, vestrum sit contra Amale‑chitas pugnare). Мы протянем вместе с Моисеем наши неутомимые руки в молитве к небу, а вы достаньте меч и, как бесстрашные воины, направьте его против Амалика!»?[572]Или, наконец, сравнения епископа Адемара де Пюи с Моисеем в хронике Раймунда Анжильского?[573]Из более поздних примеров можно назвать упоминаемое в хронике о походе датчан в Святую землю (ок. 1200 г.) сравнение, когда ряд военачальников характеризуется как «не боящиеся пойти вместе с Авраамом»[574]. Автор книги, посвященной этому крестовому походу, говорит об указании в этом фрагменте на «избранность» крестоносцев, но стоит ли формулировать вывод столь фундаментально? Здесь, как, по наблюдениям, и во многих других случаях, нужно придерживаться большой осторожности с разного рода косвенными параллелями, которыми иногда чрезмерно злоупотребляют коллеги.
Впрочем, в конкретном случае крестоносного движения, как можно увидеть дальше, некоторые фрагменты являются отнюдь не риторическими. Похоже, мнение о крестоносцах как о новом «избранном народе» существовало, и за теми или иными параллелями могла быть не только риторика.
Так, в хронике Раймунда Анжильского есть фрагмент, где апостол Андрей, явившись паломнику Петру Бартелеми, говорит об особой избранности франков: «вас избрал Бог из многих народов» (elegit vos Deus ex omnibus gentibus) [575]. Фульхерий Шартрский пишет, что крестоносцы являются народом, «избранным заранее для этого дела» (крестового похода) (populum suum tam, ut opinor, dilectum et alumnum familiaremque, ad hoc negotium preelectum)[576]. Он же высказывает сходную идею и в другом фрагменте хроники: крестоносцы являются «заранее избранными Богом» (iamdudum a Domino preelecti )[577]. Хронист Эккехард из Ауры приводит речь некоего клирика к войску крестоносцев. В ней тот цитирует Пс. 32:12: Блажен народ, у которого Господь есть Бог, – племя, которое Он избрал в наследие Себе (Beata gens, cuius est dominus Deus eius, populus quem elegit in hereditatem sibi). После этой цитаты клирик добавляет и свои комментарии, в которых называет крестоносцев «народом наследия Христа» (uos estis populus ille Christi hereditatis)[578]. A. Воше утверждает, что приведенная цитата из Пс. 32 присутствует практически у всех хронистов того времени[579]. Однако автоматический поиск в базе Patrologia Latina Database , в которой все эти хроники присутствуют, показывает, что цитата содержится, помимо Эккехарда, лишь у Роберта Реймсского и Раймунда Анжильского[580]. Роберт Реймсский применяет цитату по отношению к франкам в прологе к своей хронике, а Раймунд Анжильский описывает этой цитатой всех крестоносцев, собравшихся на бой с Кербогой при Антиохии. Более поздний хронист, Ордерик Виталий, в преамбуле к своей хронике сравнивает крестовый поход с событиями Ветхого Завета, говоря, что Бог Авраама повторил в наше время древние чудеса (antiqua петре miracula Deus Abraham nuper iteravit), и все стремятся в Святую землю, подобно Моисею, шедшему из Египта[581]. Наконец, хронист третьего крестового похода Амбруаз, предположительно также клирик, говорит о крестоносцах как об избранном народе на страницах своей хроники (ço es‑toit bone gent eslite)[582].
Но если крестоносцы – это избранный народ, возникает встречный вопрос: кто из народов является более «избранным» – крестоносцы или ветхозаветные евреи? Кое‑что на этот счет уже встречалось нам в источниках, имеющих отношение к пропаганде, но лишь хроники, а не единичные мнения, дают нам понять, что это были идеи, которые существовали на всем протяжении крестовых походов.
Крестоносцы значимее ветхозаветных евреев
Идея о превосходстве крестоносцев над ветхозаветными евреями в части «избранности» встречается уже на страницах хроник первого крестового похода.
В некоторых случаях хронисты указывают на это косвенно, говоря о превосходстве крестового похода над чем бы то ни было в истории. Хроника Гвиберта Ножанского описывает экспедицию как событие, не имеющее сравнимых примеров в истории: «Мы говорим о новой и несравненной победе иерусалимской экспедиции, слава которой ясна всем, кто не лишен рассудка, дабы мы ликующе возрадовались такому званию нашего времени, которого ранее ничто не удостаивалось»[583]. Разумеется, такая формулировка предполагает и превосходство над ветхозаветными войнами. Подобным же образом высказывается и Роберт Реймсский во вступлении к хронике: «Но после сотворения мира что более чудесного было сделано, кроме тайны спасительного креста, чем то, что совершается в наше время в этом походе наших [паломников] в Иерусалим?»[584].
Дж. Райлей‑Смит[585]обратил внимание на эту цитату как попытку хрониста найти для крестового похода его достойное место в провиденциальной истории (he tried to place the crusade in its rightful place in providential history). Впрочем, обозначенная проблема не получила в его монографии дальнейшего развития, а сама монография касалась только опыта первого крестового похода. Пример косвенного сравнения крестоносцев с евреями имеется и в более поздней хронике Гюнтера из Паириса, относящейся к четвертому крестовому походу. Во вступлении к этой хронике говорится: «Наше время приносит то, что никогда не приносили предшествующие века, и не было такого раньше, и не будет» [586].
Есть и прямые сравнения с евреями в пользу крестоносцев. Хронист Бальдрик Дольский, описывая боевые действия под Никеей, восхищается лагерем крестоносцев и говорит: «Я признаю, и поистине признаю, что если бы Валаам удостоился присутствовать и созерцать столь прекрасное, он бы предпочел эти палатки палаткам израилитов [ср. Числа. 24]. В лагере христиан Финеес не нашел бы мадианитянки, которую должен был бы поразить кинжалом [ср. Числа. 25], а древний змий [дьявол] не нашел бы кого мучить в силу своей злобы»[587]. Раймунд Анжильский, описывая одно из сражений, говорит, что победа крестоносцев была даже более славной, чем у Маккавеев, если сопоставлять соотношение сил. Однако он уважительно говорит о Маккавеях и уточняет, что лишь сравнивает прекрасное и более прекрасное: «Но мы не презираем боевую доблесть Маккавеев, не превозносим ее в наших, а лишь возвещаем о том, что у Маккавеев она чудесна, а у наших – еще более чудесна»[588]. Более осторожен в оценках Фульхерий Шартрский, который говорит о крестовом походе как о событии, стоящем ненамного ниже деяний израильского народа, которое он тем не менее не решается к последним приравнять[589].
Среди хотя бы косвенно пропагандистских источников лишь трактат Генриха де Альбано идет дальше и выстраивает противопоставление духовных целей крестоносцев и исключительно материальных целей ветхозаветных евреев. На самом же деле эта идея появилась еще в самом начале крестоносного движения. Целую теорию относительно соотношения статуса ветхозаветных евреев и крестоносцев выстраивает хронист первого крестового похода Гвиберт Ножанский, взгляды которого на этот счет были подробно описаны Е. Лапиной[590]. Этот хронист напрямую говорит о более высоком статусе крестоносцев ввиду разницы целей воинов Христа и евреев. Крестоносцы сражались за идею, тогда как, за исключением наиболее славных царей Ветхого Завета, евреи сражались ради материальных благ, «лишь во имя дел своего брюха» (pro solis Deo ventribus servientes) [591]. Хронист призывает возрадоваться за войны крестоносцев со столь духовными целями и не восторгаться войнам израилитов, которые велись, дабы заполнить брюхо[592]. Комментируя чудо во время битвы при Антиохии, когда на помощь крестоносцам внезапно пришли «небесные войска», Гвиберт пишет, что, уж если небесной поддержкой пользовались иудейские «материалисты» Маккавеи, которые сражались «за обрезание и свиное мясо» (pro circumcisione et carne porcina), насколько больше этого были достойны «идеалисты» крестоносцы, которые сражаются во имя церкви[593]. Кроме того, он возвышает подвиги крестоносцев и для пущей наглядности говорит, что на войне им пришлось гораздо тяжелее, чем в свое время иудеям (sub erumnis et calamitatibus maiora omnino moderni isti videantur egisse quam Iudea antiquitus)’, крестоносцы испытывали все тягости пути, тогда как евреи боролись, оставаясь в обществе своих жен и детей, с «наполненными брюхами»[594].
Сходные взгляды, противопоставляя «евреев‑материалистов» и «крестоносцев‑идеалистов», высказал чуть позже Бернар Клервоский в «Похвале новому рыцарству». Говоря о «храме Соломона» (бывшая мечеть аль‑Акса), в котором располагалась штаб‑квартира тамплиеров, мыслитель замечает, что пусть, конечно, он не столь монументален в плане конструкции, как стоявший на этом месте когда‑то храм иудеев, но все же не менее славен (non inferius gloria)[595]. Он говорит именно «не менее славный», хотя сам, вероятно, в немного скрытой форме подразумевает превосходство нынешнего здания, принадлежащего тамплиерам, и, косвенно, самих тамплиеров над иудеями. Да, иудейский храм был более роскошен в плане богатства своего интерьера, но в штаб‑квартире тамплиеров есть только то, что функционально значимо для служения Богу, и это соответствует приоритетам Бога: «Бог любит полированный мрамор меньше, чем украшение нрава, и любит чистый рассудок больше, чем позолоченные стены»[596].
Антиеврейские взгляды в духе ранее процитированного Гумберта Романского высказывает уже Раймунд Анжильский, хронист первого крестового похода: в одном из эпизодов Бог является Петру Бартелеми и спрашивает, знает ли тот, какой народ он больше всего любит (Sais tu quant gentem precipue dilexerim?) [597]. Петр предположил, что еврейский (Iudeorum gentem ), но Бог отвечает, что за неверие этого народа он его возненавидел и поставил ниже всех других народов (Hi quoniam increduli fuerunt, odio eos habui, et inferiores omnibus gentibus stabilivi). «Впрочем», сказал Бог, «если вы останетесь с иудеями, я призову другие народы, чтобы осуществить посредством их то, что ранее обещал вам» (Alioquin vobis remanentibus cum Iudeis alios populos assumam, et per ipsos complebo, que vobis promiseram). Таким образом, ветхозаветные евреи были избранным народом лишь до поры до времени, а теперь, по сути, крестоносцы встали на их место, а те больше избранными не являются.
Таким образом, идея превосходства крестоносцев над ветхозаветными евреями существовала в представлении современников на всем протяжении крестоносного движения. Она подразумевала среди прочего сопоставление духовных мотивов крестоносцев и материальных мотивов евреев, идею о том, что евреи больше не являются избранным народом и крестоносцы стали на их место. Кроме того, крестовые походы могли описываться как самое яркое событие в истории за все время, что также было косвенным сравнением крестоносцев и ветхозаветных евреев.
Предсказанность крестовых походов в Библии
Идея о предсказанности крестовых походов в Библии не была новой в XIII столетии, как может показаться исходя из источников по пропаганде. Она появилась во времена первого крестового похода: непосредственно первую и единственную однозначно удачную экспедицию, в ходе которой был завоеван Иерусалим, современники воспринимали именно так.
Как справедливо отметила в своей статье С. И. Лучицкая, «хронисты стремились вписать эти события [крестовые походы] в контекст истории Спасения, найти их прообраз в Священном писании»[598]. Соответствующие цитаты у хронистов первого крестового похода, Роберта Реймсского и Фульхерия Шартрского, были уже очень давно замечены П. Альфандери, написавшим статью о библейских цитатах в хрониках первого крестового похода[599]. О подобных цитатах в хрониках первого крестового похода писали также С. Шейн[600], Д. Грин[601], Дж. Райлей‑Смит[602], С. И. Лучицкая[603], М. Габриеле[604].
Роберт Реймсский, характеризуя поход в общем, говорит: «И вот сейчас мы видим на деле то, что пообещал Господь устами пророка Исайи. Он сказал [Ис. 43:5–7]: Не бойся, ибо Я с тобою. От севера приведу племя твое и от запада соберу тебя. Северу скажу: “отдай”; и югу: “не удерживай; веди сыновей Моих издалека и дочерей Моих от концов земли”. Теперь, как мы видим, сыновья и дочери Бога от концов земли направились к Иерусалиму, и юг и север не решаются препятствовать своим отпрыскам»[605]. Описывая взятие Иерусалима, «в тот день, как было предсказано пророком, покой Господа был славой [Ис. 11:10]»[606]. Далее Роберт Реймсский описывает, как радостные крестоносцы возвращались с песнями в Иерусалим после битвы при Аскалоне: «Тогда поистине сбылось то, что было духовно сказано устами Исайи о церкви верующих: Горы и холмы будут петь пред вами песнь»[607]. Там же, комментируя открытие свободного доступа в Иерусалим всем паломникам после завоевания города, Роберт говорит об очередном сбывшемся пророчестве: «Об этих паломниках и вратах [в город, которые теперь стали для них открыты], сказано устами Исайи: И будут всегда отверсты врата твои, не будут затворяться ни днем ни ночью [Ис. 60:11]. Это пророчество сбывается в наши дни, ибо теперь врата Иерусалима открыты для сыновей паломников, которые ранее закрывались для них днем и ночью»[608]. Подводя итог своей хронике и всему походу, Роберт Реймсский пишет: «Это еще очень давно предсказал пророк Исайя, который сказал: Перевезу сынов твоих издалека и с ними серебро их и золото их, во имя Господа Бога твоего и Святаго Израилева, потому что Он прославил тебя. Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои [Ис. 60:9‑10]. Это и многое другое мы находим в пророческих книгах, которые согласуются с этим освобождением, сделанным в наше время» [609]. Фульхерий Шартрский пишет о начале похода: «Морские острова и все земные царства были столь встревожены, что можно было поверить в пророчество Давида: Все народы, Тобою сотворенные, приидут и поклонятся пред Тобою, Господи, и прославят имя Твое [Пс. 85:9]. И еще другое, которое заслуженно произнесли пришедшие после: Мы поклонимся месту, где стояли ноги Его [Пс. 131:7]. Об этой экспедиции мы читаем у пророков еще многое другое, что было бы утомительно повторять»[610].
В нашем распоряжении имеется также письмо папы Пасхалия II, которое дает понять, что идея была в то же время не чужда и понтифику. В письме от 1100 г., в котором он поздравлял крестоносцев с их состоявшимся триумфом на востоке, содержится фрагмент, на который обратил внимание Дж. Райлей‑Смит[611]: «Мы признаем, что обещанное Господом своему народу через пророка сбылось в вас: Вселюсь в них и буду ходить с ними [2 Кор. 6:16]»[612].
Основные примеры в нашем распоряжении относятся к первому крестовому походу, однако при знакомстве с более поздними хрониками пример на этот счет был найден и там. Хронист пятого крестового похода Оливер Кельнский пишет, что в виде этой экспедиции сбылось «пророческое обещание» (compléta sit promissio prophetica): Господь будет поборать за вас, а вы будьте спокойны (Kos tacebitis et Dominas pugnabit pro vobis) [Исх. 14:14][613].
Нужно отметить, что тезис предсказанности крестовых походов в Библии был очень удобен. Во‑первых – что очевидно, – поскольку хронологически крестовые походы на библейский период истории не попадали, единственным способом «встроить» крестовые походы в Библию было обращение к пророчествам. Во‑вторых же, пророчества весьма аллегоричны, и смысл каждой фразы сложно трактовать, даже если она предстает перед нами в контексте библейского повествования. А если выдернуть цитату из контекста, ее смысл становится еще более непонятным. В такой ситуации очень удобно и в то же время очень просто интерпретировать ее в нужном русле. Обосновать необходимость крестовых походов с помощью главного авторитета времени – Библии – было важным шагом, а пророчества были для этого более всего удобны ввиду их аллегоричности.
Истории о стигматах в хрониках первого крестового похода
Наконец, в завершение разговора об особом статусе крестовых походов стоит отметить, что в некоторых хрониках первого крестового похода встречаются истории о так называемых стигматах на телах крестоносцев, которые, как думается, также были призваны подчеркнуть особую важность крестоносного предприятия.
Вопрос об этих стигматах уже поднимался в работах Вильяма Паркиса[614]: в своей статье и монографии он предположил, что появление крестов на телах крестоносцев так или иначе связано с идеей imitatio Christi, подражания Христу, которая стала применяться по отношению к крестовым походам под влиянием папы Урбана II. Именно он подкрепил свою речь на Клермонском соборе (1095) библейскими цитатами, в которых говорится о необходимости взять на себя крест и последовать за Христом.
Вместе с тем никто не обращал внимания на одну любопытную закономерность, обнаруживаемую при попытке систематизации чудесных историй со стигматами.
С одной стороны, некоторые стигматы не подвергаются хронистами сомнению. Раймунд Анжильский пишет, как у убитых сарацинами нищих были обнаружены кресты на правом плече, что лицезрел лично граф Раймунд Сен‑Жилльский и его люди (Hic autem omnes defuncti cruces in dextris habuerunt humeris. Нес autem cum comes et qui cum eo erant vidissent omnipotenti Deo gratias quantas poterant faciebant, qui pauperum suorum memor erat)[615]. В хронике Фульхерия Шартрского описывается, как группа крестоносцев отправилась в поход и потерпела крушение. На телах погибших, которые удалось достать из воды, были найдены знаки креста на спине (reperte sunt in carnibus quorumdam super spatulas scilicet cruces insignite)[616]. Тот же самый пример приводит Гвиберт Ножанский, делая отсылку на Фульхерия Шартрского: он отмечает, что такие явления случаются и вполне возможны (quod sacrum stigma divinitus cuti eorum potuisse imprimi… nemo licet fidelis am‑bigat…), но призывает все же задуматься о подлинности чуда (sollicite pensandum est an res ita se habeat )[617].
С другой стороны, там же Гвиберт дает понять, почему он допускает сомнение в этом вопросе: он пишет, что, когда поход только начинался, многие в своекорыстных целях сами рисовали себе кресты, узурпируя это чудо (usurpavere miraculum ): одни рисовали себе кресты из собственной крови, а другие делали их из сока плодов красного цвета (alius aut novorum pomorum sucis seu quolibet genere fuci cuilibet particule corporis moliebatur speciem crucis). И в некоторых случаях такая уловка сработала: «Пусть читатель помнит того аббата, о котором я говорю выше, который выцарапал себе крест на лбу и которого позднее сделали архиепископом Цезареи Палестинской» (Meminerit lector abbatis illius, quern supra retuli ferro sibi scalpsisse frontem et quern postmodum dixerim factum Cesaree Palestine pontificem)[618]. Действительно, ранее по тексту Гвиберт говорит о той самой истории про аббата: он хирургическим путем сделал себе крест на лбу (nescio quo artificio media in fronte presculpsit, ut non modo pictum, sed milita‑ris stigmatis instar ferro esset inflictum), утверждая, что это было сделано ангелом во время видения (ab angelo sibi per visionem illud celebravit impressum). Во время осады Антиохии он не стеснялся прагматического настроя по отношению к предприятию (lucri intentionem non tacuit), а впоследствии действительно был избран архиепископом (Cesaree Palestinorum metropoli archiepiscopus crearetur)[619]. О ложных крестах пишет и Бальдрик Дольский: «Многие простолюдины с гордостью показывали на себе крест, возникший по божественной воле… однако это оказалось подделкой» (Multi etiam de gente plebeia crucem sibi divinitus innatam iactando ostendebant… Hoc enim falsum deprehensum est omnino). Некоторые и вправду выжигали себе кресты железом (ferrum calidum instar crucis sibi adhibuerunt)[620]. Единственный относительно нейтрально настроенный Эккехард из Ауры воздерживается от собственных комментариев по поводу происходящего: «Некоторые также показывали знак креста, божественным образом отпечатанный у них на лбах, или на одежде, или в какой‑либо иной части тела, и верили, что этим знаком уже приписаны к воинству Господнему» (Nonnulli etiam crucis signaculum sibimet in frontibus vel vestibus sive in quolibet corporis loco divinitus impressum ostendebant, ipsoque se stigmate ad eandem Domini militiam prescriptos credebant)[621]. Сохраняя нейтралитет в оценках, он при этом замечает в следующей главе, что именно в то время появилось немало псевдопророков[622].
Таким образом, хронисты делают очень четкое разграничение: те стигматы, которые люди показывали на себе перед выступлением в поход, были подделкой, возможно, в том числе и в корыстных целях, а те стигматы, которые были обнаружены на телах погибших крестоносцев, были чудесным божественным предзнаменованием, вероятно, иллюстрирующим уготовленное им царство небесное и статус мучеников за веру. Не все, но часть историй со стигматами хронисты все же признают за подлинные, и это лишний раз иллюстрирует особый статус крестового похода в глазах современников.
Присвоение крестовым походам привилегированного статуса было логичным следствием важности крестового похода в рамках христианской веры, а также его важности лично для Бога, который оказывал крестоносцам поддержку в том случае, если они не грешили и тем самым не разочаровывали Его. Как показывает изучение источников, подобные представления были характерны для современников и не случайно встречаются в источниках по истории пропаганды крестовых походов. Крестовый поход воспринимался как в высшей степени богоугодное предприятие, предсказанное в Библии, а крестоносцы – как новый «избранный народ», преследующий более высокие цели, чем в свое время ветхозаветные евреи.
Образ крестоносцев как «избранного народа» очень органично соотносился с реальными целями крестовых походов. Необходимость обоснования неудач крестовых походов начиная со второй экспедиции привела к тому, что, согласно пропаганде, освобождение Святой земли больше не являлось целью, которую преследовал Бог. Он мог освободить Палестину и сам, однако посредством крестового похода хотел устроить крестоносцам испытание. Более того, он переставал поддерживать крестоносцев, если они начинали много грешить. В итоге крестовый поход был нацелен не столько на освобождение Святой земли, сколько на ее заселение достойными этого людьми. Крестоносцы должны были сделать это как новый «избранный народ» Бога, но прежде доказать, что они по праву достойны этого высокого звания.
Глава 3