Сердце же их далеко отстоит от Меня.

Но тщетно чтут Меня,

уча учениям, заповедям человеческим» (вольная цитата из Ис 29:13).

Нет, не то чтобы Иисус принципиально отрицал предание с его многочисленными нормами и правилами. Ибо без правил невозможно существование человеческого общежития в веке сем. Но для Иисуса важно, чтобы правила не заслоняли самого главного, чтобы правила соразмерялись с милосердием и любовью – единственной заповедью века грядущего, Законом Царствия Божия. Тот, кто в своем сердце помнит об этом Законе любви и стремится следовать ему в своей жизни, тот войдет в Царство Небесное, ибо его праведность превзойдет праведность книжников и фарисеев, как о том было сказано в начале Нагорной Проповеди (Мф 5:20).

Далее Иисус, продолжая Свою речь, подзывает народ, чтобы как можно больше людей услышало Его весьма радикальные и революционные слова о чистой и нечистой пище. Почему слова Иисуса радикальные и революционные? Да потому что разделение людей, животных, предметов этого мира и пищи на ритуально чистое и нечистое – один из важнейших принципов большинства религий. В иудействе от древности до наших дней такое разделение имеет огромное значение.

Израилю было строго предписано «отличать священное от не священного и нечистое от чистого» (Лев 10:10). Священное – это то, что допущено в присутствие Бога. Все, что может приблизиться к Богу, называется «чистым». Чтó именно можно считать «чистым», зависит не от нас, а от Бога. Поэтому здесь даже неуместен вопрос, почему, например, одни животные или птицы «чистые», а другие «нечистые». Так положено, и всё тут. Только «чистые» животные и птицы могли приноситься в жертву Богу, только «чистые» животные, птицы и рыбы могли Израилем употребляться в пищу (Лев 11). И всякий, желавший общения с Богом, предохранял себя от нечистого. Поскольку в быту (на улице, на базаре) израильтянин постоянно мог соприкасаться с нечистыми предметами или людьми (например, с грешниками, с язычниками), приходя в свой дом, он должен был совершить обряд омовения. Особенно – омыть руки перед едой, когда вначале произносилась молитва благословения, то есть человек через молитву входил в контакт с Богом. – А ведь с самого начала разговора речь зашла о том, что Его ученики «не умывают рук своих, когда едят хлеб», то есть не предохраняют себя от «нечистоты». При этом, разумеется, речь не шла о том, что ученики вкушают «нечистое»: им такое и в голову не приходило – скажем, есть свинину.

И вот Иисус произносит слова, которые можно считать одними из самых радикальных и вызывающих из всего, что Он высказывал людям: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека». Мы понимаем это так, что речь идет об отрицании самого разделения пищи на чистую и нечистую. Но Иисус сказал об этом не так прямо, а осторожно и обтекаемо. Это подмечает Иоанн Златоуст, который пишет: «Он не сказал, что есть такую-то пищу не оскверняет человека, потому что книжники не стали бы и слушать, если бы Он стал явно говорить это. Потому Он и присовокупил далее: “а есть неумытыми руками - не оскверняет человека”»[33].

Но и того, что сказал Иисус, было более чем достаточно, чтобы «ученики Его, приступив, сказали Ему: “Знаешь ли, что фарисеи, услышав слово сие, соблазнились?”». Вероятно, «соблазнились», то есть были шокированы словами Иисуса, не только фарисеи. И сами ученики, если и не вознегодовали, то смутились и мало что поняли из слов Учителя. Снова обратимся к Златоусту: «Ученики сказали это не столько потому, что заботились о фарисеях, сколько потому, что сами несколько смущались. Но сказать это от своего лица не смели. … А что они действительно и сами соблазнялись, это видно из того, что … Петр подходит и говорит Иисусу: “Изъясни нам притчу сию”»[34].

Прежде Своего разъяснения «притчи» Иисус выносит приговор фарисеям, о которых Он высказывает Своим ученикам такое нелестное суждение: «Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится. Оставьте их: они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму». О каком «растении», которое «насадил» Господь Бог, идет речь? – О народе Божием, о «доме Израилевом». Это он – «виноградник Господа , … любимое насаждение Его» (Ис 5:7). Фарисеи считали себя поводырями слепых, то есть израильтян, невежественных в Законе Божием. Но Иисус отказывает им в праве так называться. Они – не поводыри: они сами слепые, не имеющие никакого представления об истинной воле Божией. Они сами сбились с дороги и других ведут к яме, в которую упадут. Они подобны сорнякам, которые будут на Суде Божием искоренены, то есть отделены от пшеницы, как об этом говорилось в притче о пшенице и плевелах (Мф 13: 30). – Суровое суждение!

Словами о том, что «входящее в уста не оскверняет человека», шокированы не только фарисеи, но встревожены и ученики Иисуса. Поэтому Петр просит Учителя как-то объяснить, чтó Он имеет в виду. ««Изъясни нам притчу сию», – просит Петр.

Иисус удивляется этой просьбе: «Неужели и вы еще не разумеете?», или буквально: «Неужели даже вы такие же бестолковые?». Далее Он объясняет, «что всё, входящее в уста, проходит в чрево и извергается вон[буквально «в отхожее место»]». И напротив, «исходящее из уст – из сердца исходит – сие оскверняет человека». Что же нечистое исходит из уст человека? Разумеется, это слова, отражающие то, что таится в сердце человека: «злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления», то есть всяческая безнравственность человека. Вывод: всё «это оскверняет человека; а есть неумытыми руками – не оскверняет человека».

Итак, ничто, входящее в человека, не может осквернять его, потому что попадает только в чрево, а чрево само очищается самым обычным, физиологическим путем. Это нам может показаться само собой разумеющимся, но для иудея (да и для мусульманина) эти слова Иисуса о чистом и нечистом – настоящая революция. Ни один иудей никогда так не думал и не думает. Не только фарисеи были оскорблены услышанным, но и сами ученики были удивлены сказанным Иисусом и просто не могли понять Его.

На самом же деле Иисус говорил, что вещи сами по себе не могут быть ни нечистыми, ни чистыми в собственно религиозном смысле слова. Только люди могут быть действительно оскверненными. Оскверняются же они через свои слова и действия, которые, в свою очередь, исходят из сердца. Это была новая мысль, и притом настолько новая, что усвоить ее было чрезвычайно трудно. Это была мысль, важная и для нас. У нас ведь тоже обрядовость часто ведёт к тому, что заповеданная Христом любовь подчас вытесняется набожностью, которая опирается на «предания старцев», «учения человеческие» и, разумеется, на цитаты из Священного Писания. Но с Иисусом Христом ветхие времена закончились, ибо прозвучало Евангелие: «Приблизилось Царствие Божие»!

И всё же относительно мысли, которую Иисус вложил в Свои слова, и в древности, и сейчас существовали и существуют разные мнения. Одни толкователи, будучи реалистами, – как, например, святитель Иоанн Златоуст, полагали, что Иисус, будучи осторожным, «не сказал, что разборчивость в пище ничего не значит, и что Моисей предписал её напрасно». Более того, различение пищи на чистую и нечистую, эта «разборчивость в пище так строго была наблюдаема, что и после Воскресения Петр говорил: “Нет, Господи, я никогда не ел ничего скверного или нечистого” (Деян. 10:14)». Речь у Иисуса Христа, мол, идет не о пище как таковой, а о неумытых руках, нечистота которых вместе с пищей «входит в уста». Снова Златоуст: «Потому не сказал прямо: пища не сквернит человека; – но говорил так, как бы рассуждал об умовении рук, чтобы фарисеи ничего не могли сказать вопреки»[35].

Другие толкователи слов Иисуса понимают их очень радикально. Они, мол, относятся не только и не столько к фарисейскому требованию ритуального омовения рук, сколько к положениям Закона Моисея о чистой и нечистой пище. Именно так понимали слова Иисуса уже со времен апостола Павла, который пишет: «Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто» (Рим 14:14). Сравни Послание к Титу: «Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть» (Тит 1:15). Да и евангелист Марк в своем Евангелии (а это конец 40-х годов), кажется, именно так толкует слова Иисуса – в духе апостола Павла[36]. Вот Синодальный (неточный) перевод из Евангелия от Марка: «Ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его, потому что не в сердце его входит, а в чрево, и выходит вон[буквально «в отхожее место»], чем очищается всякая пища» (Мк 7:18-19). Этот перевод – а напомню, что всякий перевод есть толкование – вызывает недоумение. Совершенно непонятно, как уборная, «отхожее место» может «очищать всякую пищу». Это что, какой-то сарказм, что ли?[37] Большинство современных переводов читают этот текст Марка иначе. Например, так: «Всё то, что входит извне в человека, не может сделать его нечистым, потому что идет не в сердце, а в желудок, а оттуда вбрасывается в отхожее место», и далее добавляют комментарий самого Марка: «Этим Он[Иисус]объявил чистой любую пищу»[38]. Так ли это, из-за неясности и некоторой двусмысленности евангельского текста остаётся под вопросом. Не думаю, что этот предполагаемый комментарий делает мысль высказывания понятней. Однако, зная о той великой свободе Иисуса Христа, которая обнаруживалась и в Его учении и в Его поступках, почему бы не предположить, что Он (пусть и несколько прикровенно) высказал мысль о том, что не существует пищи чистой и нечистой. Существует лишь пища полезная и вредная, вкусная и невкусная. Именно так понял слова Иисуса Апостол Павел, в духе христианской свободы от ритуальных норм Закона Моисея. И Церковь, как мы знаем, придерживается последней точки зрения.

Беседа № 53.

В прошлой Беседе мы изучали начало 15-й главы Евангелия от Матфея, где говорилось о споре Иисуса с теми книжниками и фарисеями, которые прибыли в Геннисарет из Иерусалима. Теперь Он покидает пределы Галилеи и направляется в области, заселенные преимущественно язычниками, в окрестности приморских городов Тир и Сидон.

Продолжим чтение 15-й главы. Речь пойдёт о чудесном исцелении одержимой бесами дочери некоей язычницы.

Вера хананеянки (15:21-28).

²¹ И, выйдя оттуда, Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские. ²² И вот, женщина Хананеянка, выйдя из тех мест, кричала Ему: «Помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется». ²³ Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его, приступив, просили Его: «Отпусти ее, потому что кричит за нами». ²⁴ Он же сказал в ответ: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева». ²⁵ А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: «Господи! помоги мне». ²⁶ Он же сказал в ответ: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». ²⁷ Она сказала: «Так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их». ²⁸ Тогда Иисус сказал ей в ответ: «О, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему». И исцелилась дочь ее в тот час.

Евангелие переносит действия Иисуса Христа из Галилеи, населенной иудеями, в области Тира и Сидона, ближе к Средиземному морю. Там жили финикийцы, народ языческий, который с иудейской точки зрения считался нечистым. И земля их – нечистая (Ам 7:17), и хлеб там нечистый (Иез 4:13). Здесь финикийцы названы хананеями, которые, как известно из Священного Писания, были врагами Израиля.

Итак, Иисус пришел в языческую страну. Из предыдущего эпизода был сделан вывод, что Он не делал различия между чистой и нечистой пищей. А здесь символически показано, что Он не делал различия между чистыми и нечистыми народами! Реально же Иисус, возможно, удалился подальше от Галилеи, потому что там, на Своей родине Он подвергался нападкам, которые угрожали Его миссии и даже жизни. Книжники и фарисеи давно заклеймили Его как грешника, потому что Он грубо нарушал их нормы и правила. Ирод Антипа тоже видел в Нем угрозу себе. Жители родного Назарета проявили к Нему неуважение. И вот Он ищет покоя и уединения. Результатом этого ухода стало явление Царствия Божия вместе с Ним не только среди иудеев, но и у язычников. В нашем эпизоде – предвестие всей истории христианства. Отказ иудеев от Благой вести открыл возможности для язычников.

Мы видим, что одна женщина, хананеянка, приблизилась к Иисусу со своей просьбой об исцелении ее дочери. – Евангелист Марк тоже приводит это предание. Но Матфей, по своему обыкновению, его несколько изменяет и редактирует по своим богословским соображениям и церковным потребностям. Это видно хотя бы из того, кáк описана просьба хананеянки. У Марка все очень просто: язычница «просила Его, чтобы изгнал беса из ее дочери» (Мк 7:26). А вот как у Матфея: женщина «кричала Ему: “Помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется”». Разница очевидна. В Евангелии от Матфея язычница не просто просит Иисуса, а молит Его как богоданного Спасителя Израиля: «Помилуй меня!», называя Его при этом Господоми Сыном Давидовым. В устах язычницы это, конечно, весьма необычно, почти невозможно. Но… евангелисту Матфею важно именно так подчеркнуть веру женщины. Ведь о ее «великой вере» далее пойдет речь!

Поначалу Иисус не откликается на крики женщины: «Он не отвечал ей ни слова». Эта суровость, возможно, объясняется тем, что, – как сказано в Евангелии от Марка, – Иисус после наплыва толпы в Геннисарете желал уединения, Он «не хотел, чтобы кто узнал; но не мог утаиться» (Мк 7:24). Напомню, что однажды Иисус уже помог в аналогичной просьбе языческому сотнику, исцелив его слугу (Мф 8:5-13). Более того, Он произнес похвалу тому язычнику, противопоставляя его веру неверию израильтян: «Говорю вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю» (Мф 8:11-12). Но теперь Иисус желает покоя и потому не отвечает на просьбу язычницы. Ученики, раздраженные ее криком, «просили Его: “Отпусти ее, потому что кричит за нами”». Это можно понимать двояко. Либо ученики просят отогнать женщину, либо, напротив, поскорее удовлетворить ее просьбу, чтобы она поскорее отстала.

Иисус напоминает ученикам о Своей непосредственной миссии: «Я послан только к погибшим(точнее «потерянным», «пропавшим») овцам дома Израилева». Именно так Он наставлял Своих учеников, посылая их на проповедь приблизившегося Царствия: «Идите к погибшим овцам дома Израилева» (Мф 10:6). Речь идет не о какой-то «погибшей, «потерянной», «пропавшей» группе израильского народа, а о том, что потерян весь народ Израиля. Пастух должен искать потерявшихся овец. Иисус объявляет Себя пастырем. Причём пастырем Израиля в первую очередь. Потом уже всем прочим народам.

Женщина, которая поначалу кричала издали, теперь приближается к Иисусу, кланяется Ему (точнее «простирается перед Ним ниц»: мы уже неоднократно говорили о глаголе «кланяться») и продолжает взывать к Его помощи: «Господи! помоги мне!». «Он же сказал в ответ: “Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам”». Этот ответ кажется грубым. Как так?! Милосердный Иисус отказывает языческой женщине и называет ее «псом», «собакой»! Это слово было оскорбительным даже для язычников. Например, греки «собакой» могли назвать бесстыдную и наглую женщину; они употребляли его совершенно в том же негативном значении, в каком мы, – прошу прощения, – употребляем бранное слово «сука». Тем более для иудея слово «собака»было бранным, символом нечистоты. Так называли язычников – собаками и свиньями. Напомню слова из Нагорной проповеди: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями» (Мф 7:6). Короче говоря, «собака» – оскорбительное слово. Как же тогда объяснить здесь его употребление Иисусом? Многочисленные современные толкователи пытались смягчить слова Иисуса. Например, указывали, что Он употребил не обычное слово ku,nej «собаки», а уменьшительное, kuna,ria, обозначающее, мол, не диких бродячих собак, а симпатичных щенков или маленьких комнатных собачек. (Кстати, на каком языке состоялся диалог Иисуса с хананеянкой, или, – как она названа в Евангелии от Марка, – сирофиникиянкой? Скорее всего, на греческом, так как маловероятно, что женщина знала арамейский язык, а Иисус, конечно, как большинство жителей Галилеи, знал греческий – международный язык римского мира.) Итак, предполагается, что слова Иисуса, мол, звучали мягко или шутливо: Он говорит о «собачках». Возможно, что и тон, которым говорил Иисус с несчастной женщиной, не был злым и отталкивающим. Всё может быть. Но, во-первых, никаких «маленьких комнатных собачек» в Иудее не было: нечистым собакам, какими бы они ни были – большими или маленькими, не место в доме. Об этом и помыслить было невозможно. Во-вторых, не столь сентиментальные древние толкователи не пытались смягчать речь Иисуса Христа. Так, например, святитель Иоанн Златоуст комментирует слова Иисуса и ответ хананеянки следующим образом: «Он уже не овцами называет иудеев, но детьми, чадами, а ее псом, собакой. Как же поступает жена? … Господь назвал иудеев детьми; а она не удовольствовалась этим, но назвала их и господами. Так далека она была от того, чтобы завидовать славе других! «Так, Господи! но и псы, – говорит она, – едят крохи, которые падают со стола господ их». Видишь ли благоразумие жены? Она не стала противоречить, не завидовала похвалам других и не оскорбилась собственною обидою. Какая твердость духа! Христос говорит: «Нехорошо», – она отвечает: «Так, Господи»! Он называет иудеев чадами, - а она господами. Он называет ее собакой, – а она приписывает себе и действие свойственное собаке. Видишь ли ее смирение? Теперь посмотри на высокомерие иудеев. «Мы семя Авраамово, – говорят они, – и не были рабами никому никогда»; мы рождены от Бога (Ин. 8:33,41). Не так поступает жена. Она называет себя собакой, а их господами; и за это-то сделалась чадом. Что же Христос? «О, женщина!– восклицает Он, – велика вера твоя!»[39]. Так Златоуст, не пытаясь смягчить вполне привычное для иудеев обозначение язычников псами, собаками, именно через это грубое слово находчиво показывает силу веры несчастной язычницы, которая смиренно приняла такое унижение.

Хананеянка проявила себя с лучшей стороны. Она своим ответом о крошках, которые падают со стола господ, показала не только свое смирение, но также немалое остроумие. Верой она принимает волю Божию, преодолевает национальные и религиозные барьеры и просит о малом – о крошках благодати! Ее вера была подвергнута испытанию, выдержала испытание, и она получила ответ: «О, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему». «И исцелилась дочь ее в тот час».

История глубоко символична: она предвозвещает, как уже было сказано, всю последующую историю христианства: женщина-хананеянка олицетворяет собой языческий мир, устремившийся к благодати во Христе, который был отвергнут иудеями.

Прочитанным эпизодом ограничивается евангельское описание пребывания Иисуса на языческой территории. Его стопы снова направляются в Галилею. Следует обобщающий отрывок об исцелении многих больных.