Часть четвёртая. Прескверная неделя

Глава 53. Дешёвый триумф

И когда приблизились к Иерусалиму и пришли в Виффагию к горе Елеонской, тогда Иисус послал двух учеников, сказав им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко мне. И если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они надобны господу; и тотчас пошлет их. Матфей, 21:1 –3.

И вот пришло то время, когда бога невинного должны были принести в жертву богу справедливому, дабы умилостивить бога грозного. Стрелки часов, отмечавших ход жизни Христа, приблизились к тому часу, когда им суждено было остановиться.

За четыре тысячелетия до этого Адам и Ева, два индивидуума, состряпанные один из грязи, другой из отбивной на ребрышке, совершили ужасное преступление, отведав по кусочку яблока. Это преступление тяготело с тех пор над всем человечеством. Да и кто, в самом деле, мог его искупить? Человечество? Увы, нет. Только тот, кто к оному не принадлежал, то есть сам бог, бог-судья, бог, вынесший приговор. Сначала бог выступал в роли обвинителя, теперь же ему предстояло стать одновременно палачом и жертвой, ибо Иисус и Саваоф в компании с голубем должны по идее представлять собой одно и то же лицо.

Было бы куда проще, если бы Иисус не влезал в человеческую шкуру и если бы этот Саваоф-Христос-голубь взял бы да и простил единогласно столь страшное преступление — яблоко, съеденное в земном раю!

Тем самым Иисус был бы избавлен от необходимости пережить весьма неприятную неделю, неделю страстей господних, о которой господа священники разглагольствуют с неистощимым красноречием, пытаясь нас растрогать. Говоря начистоту, эти милые рассказы о весьма сомнительных страданиях не вызывают во мне ни малейшего сочувствия.

Ах, если бы всё это было правдой, если бы Иисус действительно существовал, если бы даже просто какой-нибудь свихнувшийся шарлатан был на самом деле подвергнут бичеванию и распят, я бы не смог зубоскалить по этому поводу.

Можно презирать преступника, но никто не станет смеяться над его муками во время казни.

Но Иисус даже на Голгофе остается шутом. И вся эта история не более чем плод воображения священнослужителей. Священник — единственный реальный персонаж любой религии, точно так же как необходимость платить священнику за молебен является единственной реальной карой, терзающей души верующих простофиль, запуганных ужасами ада.

Так что не стоит проливать слез, вспоминая о страданиях мифического существа из Назарета, ибо даже церковная легенда утверждает, что оно страдало лишь потому, что само того хотело, и оставим наши сожаления тем несчастным, которые переносят реальные муки, людям из плоти и крови, встречающимся в повседневной жизни на каждом шагу.

Покончив с этим, обратимся, не медля более, к самому невероятному эпизоду христианской легенды.

Место действия — Иерусалим; время — пасха в самом разгаре. Иудеи недоумевали, не видя Иисуса в храме, куда он аккуратно являлся в дни этого праздника все предыдущие годы.

— Где же он? — вопрошали они.

Те, кто мнил себя более осведомлённым, отвечали:

— Он в Доме фиников. Другие спорили:

— Нет, он в Доме зелёных смокв. Ибо на древнееврейском Вифания означает «дом фиников», а Виффагия — «дом зелёных смокв».

— Но что он там делает, в Доме фиников?

— День-деньской воскрешает мертвецов. Вот недавно преставился его дружок Лазарь, так он его вытащил из гроба живым, хотя и малость подпорченным червями.

— Занятие стоящее, надо будет сходить посмотреть. И едва праздник саббат кончился, многие отправились кто в Вифанию, кто в Виффагию.

Евангелист Иоанн сообщает, что любопытные, явившиеся в Вифанию, увидели Лазаря таким свеженьким и толстеньким, словно он никогда и не умирал. Кстати, видел ли кто-нибудь из этих любопытных добряка Лазаря мертвым, евангелист почему-то забыл уточнить.

Как бы там ни было, зрелище это весьма обрадовало гостей из Иерусалима и одновременно довело буквально до белого каления первосвященников.

— Чтобы покончить с подобными разговорами, остается одно, — предложил некий служитель божий, — убить этого воскрешенного!

Так они и порешили, но тут на них навалились новые заботы. Действительно, из Вифании до Иерусалима дошел слух, будто сам Иисус собирается прибыть туда на следующий день. Это уже было гораздо серьезнее.

На другой день Иисус и в самом деле покинул дом Симона, где был гостем, горячо обнял Магдалину и безропотную Марфу, пожал руку своему другу Лазарю и направился к горе Елеонской, или Масличной горе. За ним последовали ученики его и кучка любопытных зевак.

— Вот что, — сказал Иисус, — не подобает нам являться в Иерусалим как простым бродягам. В конце концов, царь я человеков или не царь?

— Царь, царь! — закричали апостолы.

— В таком случае мне нужна карета. К несчастью, поблизости не оказалось даже телеги. Но это Иисуса не смутило.

— Ступайте-ка вон в ту деревушку, что виднеется справа, — приказал он. — При входе в деревню вы увидите ослёнка. Отвяжите его и приведите сюда. А если кто станет вас укорять за такое нахальство, скажите ему: «Осёл нужен великому ученому Иудеи». Тогда вас никто не остановит.

Относительно этого эпизода евангелисты явно не договорились между собой. Лука, Марк и Иоанн говорят только об ослёнке, в то время как Матфей утверждает, что там была ослица с ослёнком. С другой стороны, Матфей, Марк и Лука признают, что Христос его просто украл, зато Иоанн нашёл для этого поступка очаровательную формулировку: «Иисус же, — говорит он, — найдя молодого осла, сел на него», дабы оправдались слова пророчества! (Иоанн, 12:14-16).

Все произошло именно так, как предсказал Иисус. Его ученики нашли за поворотом дороги осленка, привязанного к двери, и отвязали его. «Что вы делаете?» — закричали соседи, увидев, что у них вот так, запросто начали уводить ослов. «О, не обращайте внимания, мы исполняем приказ господа нашего!» — ответили ученики. Господа нашего! Эти слова вмиг успокоили соседей и сразу заткнули им рот.

Похищая осла у крестьянина, которому это животное было явно нужнее, чем ему, мессир Иисус действовал вполне в духе своих семейных традиций. Вы, конечно, помните, как его папаша Иосиф перед бегством в Египет увёл из хлева в Вифлееме чужого осла точно с такой же бесцеремонностью.

На бедное животное вместо украшений навалили гору плащей. Ослёнок кротко позволил себя навьючить, и триумфальное шествие началось. Ей-ей, хотелось бы мне присутствовать на этом спектакле, должно быть, зрелище было потрясающее!

Все участники шествия вооружились пальмовыми ветками. Они шли, размахивали этими ветками и восклицали: «Осанна сыну Давидову! Благословен грядущий во имя господне царь Израилев! Слава в вышних!»

Прохожие останавливались в недоумении.

— Что тут происходит? — спрашивали они.

— Се торжество Иисуса, — отвечали апостолы, вздёргивая подбородки. — Отныне у народа Израиля новый царь из иудеев.

— И это царь? — с презрительной гримасой спрашивали праздные гуляки. — Да я такому не доверил бы завязать мои сандалии!

Короче, успех шествия был весьма относительный: он ограничился шумом, поднятым апостолами и маленькой группой зевак, пришедших из Вифании. Так они добрались до вершины горы Елеонской, откуда открывался вид на весь Иерусалим. Завидев город, Иисус разревелся в три ручья. Евангелисты объясняют его столь внезапное горе тем, что ему вдруг открылась печальная участь, ожидающая Иерусалим. По их словам, Иисус предсказал, что град Соломонов будет навсегда разрушен, что там не останется камня на камне.

Это, однако, не помешало Иерусалиму сделаться одним из наиболее крупных городов Малой Азии. Гораздо логичнее было бы предположить, что у Иисуса наступил один из редких моментов просветления и он расплакался, представив себе все грядущие беды, которые он сам же на себя и навлёк, ибо его шутовское торжество было только прелюдией к самому неприятному. Но отступать было поздно.

Заслышав Иисусовы рыдания, приверженцы его обеспокоились, но ненадолго: они уже настолько привыкли к внезапным переменам настроения своего учителя, что тревога их быстро улетучилась.

Наконец они прибыли в Иерусалим. Несколько досужих ротозеев присоединились к шествию, однако не придали ему особого блеска. Осёл трусил, понурив голову. Иисус с трудом держался на куче тряпья и прилагал отчаянные усилия, пытаясь сохранить вид победителя; какие-то шутники скинули с себя туники и расстелили их на дороге, дабы осёл сына Давидова наступил на них своими копытами, в то время как апостолы из последних сил драли глотки, выкрикивая беспардонную чепуху. Несмотря на всё это, появление их не вызвало в городе сенсации. На них смотрели и посмеивались: зрелище было жалкое.

Фарисеи — в сущности, они никогда не были такими уж злодеями — прониклись отеческим сочувствием к великовозрастному шалопаю из Назарета. Они приступили к Иисусу, желая дать ему дружеский совет.

— Равви, — сказали они, — утихомирь своих учеников и не позволяй им так вопить: они тебя компрометируют.

Однако Иисус, опьянённый пусть не очень-то искренними, зато громкими хвалами своих немногочисленных приверженцев, надменно ответил:

— Пусть восхваляют, как могут! Если они умолкнут, то даже камни закричат. Отсюда видно, что в определённых случаях Сатане совсем незачем было соблазнять Иисуса: он и без того грешил самым страшным грехом гордыни. И он двинулся дальше по улицам, воображая, что это его триумф.

Но сколько можно кричать и восторгаться?

Постепенно шествие рассеялось: первыми отстали любопытные, затем приверженцы сына голубя и, наконец, апостолы, один за другим. Добравшись до склона холма, на котором стоял храм, Иисус увидел, что остался один. Этот факт признают все комментаторы писания.

По словам евангелиста Марка, сын голубя удовлетворился тем, что взглянул на ряды торговцев, и больше в тот день ничего не предпринял. Близилась ночь. Вокруг не было никого, кто бы мог оказать ему поддержку, поэтому Иисус поспешил укрыться в более надёжное место, то есть покинул город. Куда же он направился? Святое евангелие об этом умалчивает, но можно догадаться, что, в конце концов, он встретил нескольких своих учеников и в их компании провёл ночь под открытым небом.

Что касается осла, то о нём Новый завет больше не упоминает, однако другие легенды рассказывают о его дальнейшей судьбе. Миссон в своём «Путешествии в Италию» (том 1) приводит целую эпопею сего достославного четвероногого.

Когда Иисус остался один, он сошёл с осла и бросил его на произвол судьбы, даже не подумав, что его следовало бы вернуть хозяину.

Итак, наш осёл отправился один бродить по городу. Поскольку он прекрасно понимал всё, что с ним произошло, осёл решил предпринять небольшую увеселительную прогулку.

Сначала он бродил по всей Иудее. Подробно ознакомившись с родной страной, он решил отправиться за границу.

Ему пришла в голову мысль прогуляться по Италии. Для того чтобы туда добраться, нашему ослу пришлось бы совершить весьма далёкое путешествие в обход Чёрного моря либо переплыть на судне Средиземное. Однако он слишком дорожил своей независимостью и не без оснований опасался, что на судне его могут привязать или, что ещё хуже, отдать коку, который наделает из него колбас для пассажиров.

Но тут святой осёл весьма кстати вспомнил, что Иисус ходил по водам, как посуху, и сказал сам себе: «А почему бы мне не поступить так же?»

Смело направился он на пляж и поставил копыто на первую же набежавшую волну. И о, чудо! — волна сразу же стала твёрдой, как рога папаши Иосифа. Он рискнул поставить второе копыто на вторую волну, которая поспешила отвердеть, как и предыдущая, и вот, на удивление всем, наш осёл, весело перепрыгивая с гребня на гребень, добрался до острова Кипр.

Один за другим он посетил острова Родос, Крит, Мальту, Сицилию, пощипывая в пути чертополох, который специально вырастал среди твердеющих волн, и, наконец, прибыл в Венецианский залив. В те времена Венеции ещё не существовало.

Было только место, где возник этот волшебный город, о котором позднее стали говорить: «Увидеть Венецию — и умереть». Поэтому наш осёл-турист взял свой чемодан и картонку с цилиндром и направился к Вероне.

Именно в этом городе он завершил свои дни, окружённый всеобщим почетом благодаря совершенным им великим чудесам. До сих пор в Вероне поклоняются реликвиям святого осла, которые благоговейно хранятся в алтаре церкви Ортской богоматери. Дважды в год совершается торжественное шествие: по улицам проносят его достославные кости.

Такой ослиной славе может позавидовать другой осёл, тот, на котором святое семейство бежало в Египет: его мощи не сохранились. За что же его коллеге такие привилегии?