ГЛАВА 21. Дымы над Монсегюром

Бог не творит новые души для малых детей. У него было бы слишком много работы. Душа умершего переходит из тела в те­ло, пока не попадет в руки добрых людей [совершенных катаров].

Жительница Тулузы (Из протоколов судов инквизиции 1273 г)*

РАЙМОН Д'АЛЬФАР УДАРИЛ вильгельма арно СВОИМ жезлом и раздробил ему череп. Арно не мог спа­стись. Д'Альфар и его товарищи по заговору изрубили Арно, а заодно второго инквизитора и девять их помощ­ников. Арно со свитой гостил в замке в городке Авиньонет на юге Франции. Они прибыли в один из весенних дней 1242 года; Д'Альфар — управляющий графа встретил их и разместил в одном из залов замка своего господина.

Арно был инквизитором из числа доминиканских мо­нахов. Ему и его свите было известно, что на юге Фран­ции их недолюбливают. Наверно поэтому они забарри­кадировали дверь зала, прежде чем присесть, чтобы мир­но выпить и закусить, а потом лечь спать. Утром они собирались открыть заседание своего трибунала и начать розыск еретиков-катаров среди жителей городка.

Когда д'Альфар решил, что приезжие уже уснули, он, надев белую накидку и взяв факел, пошел к маленькой боковой двери в стене замка, через которую впустил группу людей, вооруженных топорами. Среди них были горожане и несколько человек из крепости Монсегюр, в которой обосновались катары. Д'Альфар повел их в зал, где спали инквизиторы. Они выломали дверь и ворва­лись внутрь.

“Va be, esta be!”, — воскликнул д'Альфар. — “Вот они!” — и с ликованием начал бойню.² Потом нападав­шие забрали добычу — одежду, книги и лошадей и вер­нулись в лес, где их поджидали товарищи.

Пьер Роже де Мирпуа, начальник гарнизона Монсегюра, с нетерпением ждал известий. “Где чаша [Арно]?” (то есть, череп) — спросил он у Асерма, одного из убийц.

“Она разбилась”, — сказал Асерма.

“Почему вы не принесли мне осколки? Я бы скрепил их золотым обручем и пил из этой чаши вино до самой моей смерти”.³

Почему Мирпуа так ненавидел инквизиторов? Не только за то, что они преследовали катаров. Но и пото­му, что они представляли церковь, которая привела ар­мию, чтобы опустошить его край, и отдала земли его предков северянину.

Авиньонетская акция увенчалась успехом, но имела печальные последствия. Она была частью восстания про­тив власти северян, подчинивших себе Лангедок — об­ласть на юге Франции — за тринадцать лет до описы­ваемых событий. Убийство инквизиторов должно было послужить сигналом к общему восстанию. Но после его подавления эти убийства навлекли на катаров гнев церк­ви и короля и стали причиной их полного уничтожения.

Священники катаров, так называемые “совершен­ные”, были миролюбивы и привержены идее ненасилия. Хотя никто из “совершенных” не участвовал в этом на­падении, среди убийц, вероятно, были катары. Что могло привести их к такому неосторожному поступку, как хладнокровное убийство двух инквизиторов и их свиты?

Плодородная почва

Чтобы понять, почему катары участвовали в этом кровавом нападении, нужно вспомнить события предшествовавших тридцати лет и начать следует с изучения плодородной почвы Лангедока, на которой пустил корни катар изм.

На исходе XII века Лангедок был одним из самых процветающих районов Европы. Его купцы богатели на торговле, которую вели между собой северные земли и страны Средиземноморья. Он отличался особенными архитектурным стилем (романским) и культурой, вклю­чавшей литературу, которая дала миру трубадуров. Куль­тура Лангедока была пестрой. Его могущественное купе­чество поддерживало связи с мусульманским миром. В отличие от большей части Европы Лангедок предоставил евреям права гражданства, и те могли открыто пропове­довать свои идеи.

Область не подчинялась французскому королевскому дому. Ею управляли граф Тулузский и другие бароны. Города обладали статусом независимых республик, гра­ждане которых находились под защитой общего закона.

Еврейские мистики чувствовали себя в этих городах достаточно спокойно, чтобы писать каббалистические тексты и проповедовать идеи Каббалы.⁴ Царившие в об­ласти терпимость и утонченность делали ее идеальным местом для расцвета катаризма.

Катары были еретической христианской сектой, считавшей себя истинной христианской церковью. Они исповедовали идеи перевоплощения души и единения с Богом в христианском контексте. Их вера упрочилась в Лангедоке в середине XII столетия. К 1140 году катары создали церковную организацию со своими епископами, литургией и вероучением. Поскольку их центром был город Альби, они получили другое название— альби­гойцы.

В отличие от некоторых еретических движений, популярных только среди простого народа, катары стара­лись привлечь на свою сторону также и рыцарство. Их первыми прозелитами стали люди образованные, знат­ного происхождения, которые распространяли это уче­ние среди бедноты. Церкви было трудно бороться с та­кой широкой поддержкой этой религии.

Катаризм высветил то жалкое положение, в котором находилась ортодоксальная церковь. В XII и XIII веках католические епископы Лангедока задавали тон осталь­ному духовенству, пренебрегая мессой и, в то же время, торгуя церковными должностями и святынями. Они бра­ли плату за все — от назначения на церковные должно­сти до нарушения завещаний и утверждения незаконных браков. Епископы жили, как знать, посвящая свое время охоте, азартным играм и увеселениям.

Народ высмеивал паразитическую жизнь священни­ков, которые, подобно епископам, манкировали служ­бой, живя на десятину, содержа любовниц. Даже Папа Иннокентий III критиковал свой клир. “По всей этой об­ласти прелаты служат предметом насмешек для ми­рян”, — писал он, жалуясь, что и мелкопоместные рыца­ри, и простолюдины не уважают Бога и церковь.⁵

В 1145 году в Лангедок приехал проповедовать Бернар Клервоский (позднее — святой Бернар). Он сооб­щал, что “церкви остались без прихожан, прихожане без священников, священники без надлежащего к ним поч­тения и, наконец, христиане без Христа”.

Прочная вера

Катары делились на две категории: совершенных и верующих. Совершенные — духовенство катаров — ве­ли аскетическую жизнь, их отделяла от верующих цере­мония посвящения, или духовного крещения— консоламентум (утешение).

Они проводили время в размышлениях, и от них требовалось соблюдать высокие моральные нормы. Строгие аскеты, они отличались, как правило, бледностью и ху­добой из-за постов и скудной еды: исключались мясо, яйца и молоко, рыбу есть разрешалось.

Совершенные странствовали пешком из города в го­род, носили черную одежду из грубой ткани, служили молебны в частных домах, поддерживали живых и гото­вили умирающих к вечной жизни. Ведя нищенский образ жизни, они не были настолько отрешены от всего земно­го, чтобы пренебрегать материальными ценностями. Они раздавали милостыню бедным и часто занимались враче­ванием.

Катары отводили видную роль женщинам. Им разрешалось становиться совершенными, хотя и не епископами. Верующие-мужчины почитали совершенных-женщин так же, как и совершенных-мужчин, и слушали их проповеди. Женщины-катары знатного происхождения часто станови­лись совершенными после того, как подрастали их дети.

Они открывали общежития для других женщин-катаров, в которых совершали обряды, учили своей вере и лечили больных.⁷ В то время как совершенные следо­вали строгим нормам, образ жизни рядовых катаров не слишком отличался от того, какой вели их соседи-католики. Приверженцев катаризма можно было найти во всех слоях общества. К ним принадлежало большин­ство ткачей, встречались они среди купцов и среди кре­стьян.

Катаризм настолько прочно укоренился в аристокра­тии, что отделение катаров от ортодоксальных христиан привело бы к раздроблению всей страны. Как сказал один рыцарь епископу Тулузскому, когда тот спросил, почему рыцарство не прогонит еретиков: “Это не в на­ших силах. Мы все выросли вместе. Многие из них свя­заны с нами родственными узами. Кроме того, мы и са­ми видим, что они — люди добропорядочные и заслужи­вающие уважения”.⁸

У катаров не было церквей, свои простые службы они проводили в частных домах. На фоне быстрого роста их общин, несомненно, полупустые нефы католических со­боров выглядели жалко.

К середине XII столетия церковь осознала угрозу, ко­торую представляла эта быстро распространяющаяся ересь, и начала принимать меры для борьбы с ней. Кам­пания против катаров в Лангедоке началась с мер убеж­дения. В этот край направили священников, которые должны были увещевать народ вернуться в лоно церкви. Но их усилия не принесли больших плодов. Даже в тех случаях, когда католические проповедники старались вести скромный образ жизни, подобно совершенным ка­таров, им удавалось обратить в свою веру немногих.

Доминик де Гусман (позднее — святой Доминик) вел еще более аскетическую жизнь, чем совершенные, но, очевидно, его доводы не были столь же убедительными. Один спор, который вели Доминик с помощником про­тив двух совершенных, продолжался восемь дней, но Доминику не удалось обратить ни единого человека.

Святой Бернар писал Папе, что “вера — это дело убеж­дения, и ее нельзя навязать силой”.⁹ Но Доминик придерживался другого мнения. Свои бесплодные четырехлет­ние усилия он, как сообщали, в раздражении подытожил следующим замечанием: “Как говорят в Испании, когда не помогли благословения, — поможет хорошая палка”. Он говорил безучастным еретикам: “Теперь мы подни­мем против вас князей и прелатов... Пусть царит сила там, где не смогло воцариться мягкое убеждение”.¹⁰

К 1208 году Папа Иннокентий III был готов приме­нить силу. Непосредственным поводом стало убийство папского легата Пьера де Кастельно якобы по приказу графа Тулузского Раймона VI, которого подозревали в принадлежности к катарам.

Иннокентий призвал начать крестовый поход против Лангедока. До этого термин “крестовый поход” приме­нялся только по отношению к войнам против мусульман. На этот раз крестовый поход впервые предпринимался против христианского народа. Но Папа объявил, что ка­тары заслуживают этого, так как они “даже хуже, чем сарацины [мусульмане]”. ^\

Он пообещал участникам похода такую же награду, какую получили крестоносцы, сражавшиеся в Палести­не, — отсрочку уплаты долгов на время похода и отпу­щение всех грехов, что гарантировало доступ в рай. И все это за обязательство принять участие в сорокаднев­ном походе. Папа также обещал трофеи и земли богатых лангедокских городов. Это сочетание земных и небесных благ привлекло целую армию рыцарей и крестьян, глав­ным образом с севера Франции, под знамена креста.

К июню 1209 года армия была готова к выступлению. Богатые горожане и рыцари Лангедока почти не готови­лись к обороне своих городов. Они не представляли се­бе, с какой яростью эта “армия божья” собиралась обру­шиться на их землю, где католики и катары мирно жили бок о бок.

Конь находит свою подкову

Во что верили катары и какую опасность в них видела церковь? Трудно разобраться в верованиях катаров, так как церковь запутала их так же, как учение гностиков, изобразив его в карикатурном виде и постаравшись, что­бы это представление укоренилось посредством уничто­жения всего того, что могло его опровергнуть.

Церковные хроники изображают катаризм как нездо­ровую веру, делая акцент на отказе катаров от евхари­стии, веры в воскресение мертвых и поклонения кресту. Она обвинила катаров в таких противных жизни обыча­ях, как добровольное самоубийство и отказ от деторож­дения. Если бы катары действительно совершали такие поступки, их можно было бы обвинить в том, что они представляют опасность для людей.

Однако, согласно историческим сведениям, катары заключали браки и рожали детей, и только совершенные соблюдали безбрачие. Целые поколения многих знатных семей хранили эту веру, воспитывая в ней своих детей и внуков.

Церковь обвинила некоторых совершенных в практи­ке поста, приводившего к смерти, который назывался эндура, а в некоторых случаях в намеренном ускорении наступления смерти с помощью яда.¹² Если кто-нибудь и держал такой пост, то это, скорее, было у катаров “нововведением”, а не обычаем.¹³

Несомненно, некоторые верования катаров сегодня могли бы показаться странными. Но сущностью их рели­гии было ни что иное, как возрождение гностическо-оригенистско-арианских идей, которые, как полагала церковь, были выкорчеваны еще шестьсот лет назад!

По-видимому, реинкарнация была неотъемлемой ча­стью их веры с самого начала. Катары считали, что цель перевоплощения состоит в том, чтобы дать душам возможность воплотиться в теле совершенного и, таким образом, прийти к единению с Богом.

Души переходят из одной оболочки в другую, пока не войдут в “благую оболочку”, то есть в тело мужчины или женщины, которые поняли, что есть “благо”, — гласит один источник. ⁴ В этом тексте слова “поняли, что есть благо” использованы в гностическом смысле и означа­ют, что душа стала единым целым с благом, или Богом. Это, как мы увидим, и было целью катаров.

Катары по-разному представляли себе, сколько жиз­ней отведено каждому человеку. Некоторые считали, что число воплощений ограничено и что, если душа не най­дет спасения, то будет потеряна. Другие полагали, что возможность спастись продлевается для всех душ по ме­ре необходимости. Верующие расширяли рамки этой концепции и, возможно, рассказывали о своих прошлых жизнях.

Концепция катаров о перевоплощении включала и представление о том, что души могут переселяться в тела животных. Инквизиция “выжала” из одной последовательницы катаризма следующую забавную историю, дающую представление об идее переселения душ в жи­вотных: “Душа одного человека, покинув тело, вошла в тело коня. Некоторое время он принадлежал помещику. Од­нажды вечером помещик верхом на этом коне преследо­вал своих врагов. Дорога была каменистой. Нога коня попала между камнями. Он с трудом высвободил ногу, но потерял подкову. Когда он умер, его душа перешла в тело человека, который стал “добрым христианином” [совершенным].

Однажды он с другим еретиком [катаром] проходил мимо того места, где, будучи конем, потерял подкову. Он рассказал своему спутнику, что, когда был конем, то потерял на этом месте подкову, и оба стали искать под­кову между камней и нашли ее”.¹⁵

Женщина сообщила инквизиторам о том, что, когда она обычно рассказывала эту историю, ее слушатели громко смеялись. Можно вообразить эту сцену, скажем, в средневековой харчевне, как она “угощает” без разбора и католиков, и катаров этой сказкой о прошлой жизни.

Перевоплощение ереси

Можно проследить формирование веры катаров от гностиков, оригенистов и ариан IV-V веков. После того как Константин и другие римские императоры начали преследовать христианских “еретиков”, те ушли на вос­ток — в Армению, а затем на запад — в Болгарию. Бал­каны стали тем местом, где перемешались все ереси.

Около 950 года болгарский священник по имени Богомил основал богомильство—веру, построенную из элементов раннехристианского еретического мистициз­ма. К XI столетию она распространилась по всей Малой Азии.

В какой-то период в XII веке богомилы покинули Болгарию и пришли в Боснию, где им было разрешено открыто исповедовать свою веру. Богомилы рассылали своих проповедников по всему христианскому миру. Они оказали влияние на знатные семьи в Константинополе, включая патриарха, а также в византийских колониях в Италии. Приблизительно в это же время французские крестоносцы узнали в святой земле о богомильстве и по возвращении в Южную Францию, возможно, в сопровождении проповедников-богомилов, основали катаризм.¹⁶

Если более внимательно рассмотреть догмы катаров, то можно найти другие параллели с гностицизмом, оригенизмом и арианством. Катары, подобно гностикам, не поклонялись кресту,¹⁷ и их обвиняли в принятии ерети­ческих идей Оригена, в том числе и веры в то, что вос­кресение не связано с плотью¹⁸

Подобно протестантам XVI столетия, катары сосредоточивали внимание на просвещении личности и чте­нии Писания на родном языке.¹⁹ (Совершенные ходили с переводом Евангелия от Иоанна, подвешенным к поясу.)

Но в отличие от протестантов катары не принимали Ветхий Завет и Никейский символ веры. Вместо этого они, по-видимому, сохранили до-никейскую форму хри­стианства. Подобно арианам, они говорили, что люди по природе своей причастны Иисусу и что им назначено уподобиться ему. Это сказалось и на их представлении о спасении. Катары верили, что им суждено достигнуть тесного духовного союза, когда душа соединится с Ду­хом, который она покинула на небе.²⁰

Одеяние Христа

Одной из самых священных церемоний у богомилов и катаров был консоламентум — принятие Святого Духа, во время которого совершенный возлагал руки на голову верующего. Эта церемония обычно совершалась только один раз в жизни верующего. После нее верующий дол­жен был вести себя как совершенный. Катары верили, что во время этой церемонии падшая душа возвращается к своему Святому Духу и состоянию божественного еди­нения.² Они считали, что, получив консоламентум при жизни, избегнут перевоплощения и останутся с этим Ду­хом.

При условии достижения этого союза душе было назначено после смерти облечься в одеяние Христа и за­нять место рядом с ангелами.²² Очевидно, что это— описание вобожествления или единения с Богом. Как мы уже знаем, идея вобожествления пронизывает гности­цизм, оригенизм и арианство. Следовательно, катары подхватили эту идею, снова связав и ее, и идею реинкарнации с христианством.

Богомилы и катары даже сохранили текст под назва­нием “Видение Исаии”, написанный евреями-христианами во втором веке. Он повествует о странст­вии Исаии в небесном Царстве и его превращение в ан­гела. Манускрипт не только описывает восхождение Исаии на небо, но и побуждает читателя последовать за ним.²³

Исаия сообщает, что, по словам ангела, вернувшись на небо после смерти, он будет носить духовные одежды, небесный покров. И тогда он станет “равен ангелам, ко­торые (пребывают) на седьмом небе”. Исаия ясно дает понять, что другие могут повторить его судьбу. Он лику­ет при мысли о том, что “те, кто любит Всемогущего и Его Возлюбленного [Сына], после своей смерти подни­мутся туда [на седьмое небо] через ангела Святого Ду­ха”.²⁴ Там они получат одеяние, престол и венец славы. В иудейском мистицизме облачиться в одеяние, полу­чить венец и воссесть на престол — было символом союза с Богом.

Наличие такого текста среди священных книг ката­ров, показывает, что катары (подобно гностикам) сохра­нили учения о странствиях души, которые приводят к вобожествлению. А как мы увидим в пятой части этой книги, подобное представление о странствиях души бы­ло также частью раннего христианства.

Как говорят историки, катары, по-видимому, сохра­нили и остатки раннехристианских обрядов. Это дает дополнительное свидетельство о том, что у них был дос­туп к изначальной форме христианства. Тогда можно считать, что катары получили истинное учение Иисуса и, возможно, его тайные наставления.

Но катарам юга Франции недолго довелось следовать этому учению. В то время как совершенные катаров ис­кали корону славы небесной, католических прелатов больше заботило сохранение их земного царства.

“Убивайте всех”

Армию, насчитывавшую свыше 15 000 крестоносцев и наемников, вел не полководец, а назначенный самим Папой легат — Арно Амори. Их первой целью был богатый укрепленный город Безье.

Католический епископ Безье попытался не допустить осады города, вступив в переговоры с крестоносцами. Он предложил выдать 222 еретика, если армия обойдет город, но когда представил свой план гражданам-католикам, те отвергли эту сделку. Они сочли ее нару­шением своего суверенитета и предательством своих друзей-катаров.

Католики заявили, что “скорее дадут утопить себя в морской воде”, чем примут эти условия. Они предпочитают довериться высоким стенам, воротам и рвам вокруг своего города, которые защитят их от армии. Поэтому епископ выехал из города, бросив там и католиков, и катаров, а заодно и своих священников.

Казалось, что Безье способен выдержать длительную осаду. Но уже на следующий день, 22 июля 1209 года, группа горожан совершила вылазку за стены города, предприняв плохо подготовленное нападение на наемников. Поднятые по тревоге, эти бывалые вояки взяли штурмом ворота и захватили стены. Они хлынули на улицы, убивая застигнутых врасплох горожан, а за ними последовала вся армия.

Многие люди в панике искали убежища в церквях. Крестоносцы выламывали их двери и убивали каждого, кого находили внутри — мужчин, женщин, детей, больных и священников. Крестоносцы старались отнять добычу у грабителей-наемников. Взбешенные этим, наемники подожгли город, и его охватило ревущее пламя. Пожар уничтожил даже каменный собор, в стенах которого образовалась трещина, и он “рухнул, развалившись надвое”.²⁶

Четыре дня спустя армия оставила тлеющие развалины и горы изрубленных тел католиков и катаров и двинулась дальше под развевающимися на ветру знаменами.

Как сообщал один монах-цистерцианец, который вел хронику этого похода, крестоносцы не знали, как отличить католиков от катаров. Они не хотели убивать доб­рых католиков, но и не хотели дать улизнуть “нечестивым”, выдающим себя за “добрых”.

Согласно легенде. Арно Амори, папский легат, пред­ложил простое решение: “Убивайте всех; Бог узнает своих”.²⁷ Сказал он так на самом деле или нет, эти слова стали лозунгом похода. Сея ужас повсюду, где города оказывали сопротивление, крестоносцы казнили католи­ков, словно они были еретиками.

Именно эта политика противопоставила Лангедок церкви и привела к тому зловещему событию, когда жезл Раймона д'Альфара сокрушил череп инквизитора-доминиканца. За долгие кровавые годы этого крестового похода обе стороны совершили злодейские преступле­ния. Но население Лангедока заплатило самую дорогую цену.

(После провала своей проповеднической кампании против катаризма св. Доминик выступил в поддержку применения силы для уничтожения ереси. Тысячи катаров были казнены и сожжены заживо во время крестового похода и судов инквизиции. Доминик умер до создания инквизиции, но члены основанного им ордена стали первыми и са­мыми ревностными инквизиторами).

Выжженная земля

Поход продолжался двадцать лет. Хотя Лангедок и получал временами передышку благодаря своим рыца­рям, они не могли противостоять непрерывным ударам свежих частей крестоносцев, которых поддерживали и французская корона, и церковь. Поскольку католики не хотели ни отказаться от своей независимости, ни повернуть оружие против своих сосе­дей-катаров, они страдали вместе в этой одной из самых жестоких войн средневековья. Не полагаясь только на силу оружия, армии северян также стремились подчи­нить себе людей голодом, систематически уничтожая посевы и виноградники и убивая скот.

Некоторые города избегали участи Безье, если пред­лагали своим совершенным на выбор покаяние или казнь на костре. Но другие посетил неописуемый ужас. Фран­цузские крестоносцы вырывали своим пленникам глаза и отрезали губы, убивали женщин и детей. Они насмерть забили камнями последовательницу катаризма Жирод — жену смотрителя замка Лавор, известную благотворительницу.

Крестоносцы устроили такую кровавую бойню в го­роде Марманд, что утопавшие в крови улицы были усея­ны мозгами, отрубленными конечностями и кусками пе­чени и сердец. Никто, от рыцаря до младенца, не остался в живых.

Папа и его епископы знали об этих зверствах. Но как отмечает историк Зои Ольденбург, “ни одним своим реше­нием курия не заклеймила злодейства, совершенные хри­стовым воинством, и не запретила подобную практику”. Крестовый поход заставил население — катаров и католиков, рыцарей и простой народ— сражаться бок о бок. Во время обороны Тулузы, столицы Лангедока, бо­гатые горожане вооружались кирками и лопатами и сра­жались рядом с простыми тружениками. От служанок до знатных особ, женщины сражались рядом со своими мужьями, отцами и детьми.

К 1229 году силы страны истощились и население страдало от голода, она ничем не напоминала тот круп­ный центр ремесла, торговли и культуры, каким была за двадцать лет до этого. Хотя население Лангедока было готово бороться до конца, ни церковь, ни французский король не остановились бы, пока полностью не подчи­нили область. Папа созвал совет епископов, которые провозгласили короля Франции полноправным сувере­ном Лангедока.

Раймон VII, граф Тулузский, согласился подписать жестокий мирный договор, вероятно, в надежде полу­чить передышку. Вместо этого он потерял свой край. Лангедок уже никогда более не смог подняться на со­противление после подписания этого договора, который требовал, чтобы Раймон отдал права на две трети своих земель и разоружил многие из крепостей и чтобы после его смерти остальная часть области отошла короне, если у его дочери и ее мужа не будет детей.

Но, несмотря на все кровопролития и разрушения, цель — уничтожение ереси — не была достигнута. Кре­стоносцы сожгли на кострах сотни совершенных, но епископы и совершенные катаров продолжали тайно со­вершать службы на протяжении всего крестового похо­да. Народ продолжал осуждать церковь и еще сильнее держался веры катаров. Она стала воплощением на­циональной самобытности, за сохранение которой они боролись.

Семена недоверия

К 1233 году церковь выработала новую стратегию борьбы с еретиками-катарами — допросы с пристрастием, которые проводили монахи, опиравшиеся на силу французских солдат. Папа объявил о создании инквизи­ции, которая будет терроризировать Европу в течение по крайней мере шестисот лет. Там, где потерпела пораже­ние тупая сила вторжения, церковь стала использовать более тонкое оружие, рассчитанное на то, чтобы выис­кивать еретиков, восстанавливая соседей друг против друга.

Церковь действовала просто. Монахи приезжали в город, создавали трибунал и начинали с обещания поми­лования тем еретикам, которые признаются доброволь­но. Монахи составляли списки на основании таких доб­ровольных признаний, налагали на признавшихся епи­тимью и приступали к розыскам. Поскольку признания делались втайне, без присутствия представителей закона, люди часто пользовались возможностью, чтобы обви­нить своих врагов, независимо от того, были те катарами или нет.

Инквизиторы арестовывали людей и держали их, по­ка те не признаются и не назовут другие имена. Аресто­вывали даже тех, кто исповедовал ортодоксальную веру, чтобы выявить, выражаясь словами историка Генри Ли, их “тайные заблуждения”.³⁰

Церковь создала новые законы, которые предписыва­ли гражданским властям повиноваться монахам в случае ареста и наказания еретиков. Условия содержания за­ключенных были неописуемы. Обвиняемых часто дер­жали в полной темноте или в таких маленьких камерах, где нельзя было ни лечь, ни встать. Королю Людовику пришлось построить новые тюрьмы для потока обви­ненных в ереси. Обвинения разрастались, как снежный ком, и даже мертвых не оставляли в покое.

Если в ереси обвиняли умершего, его тело эксгумировали и сжигали. И что более важно, его имущество могли конфисковать и отдать в королевскую казну. Ере­тиков, отказавшихся покаяться, сажали в тюрьму или сжигали. Отказавшихся от своей веры подвергали суро­вому церковному покаянию и отпускали. Степень нака­зания колебалась от длительного паломничества до кон­фискации домов и имущества. Паломничества вели к распространению бедности и голода, так как поля оста­вались невозделанными, а семьи лишались кормильцев, покуда паломники добирались до Рима или Компостелы в Испании.

Инквизиция преуспела там, где не принес результата двадцатилетний крестовый поход. Ее тактика создала атмосферу подозрительности и страха, самые близкие друзья могли оказаться информаторами, а малейшее по­дозрение в поддержке катаров сказывалось на жизни всей семьи.

Доминиканский орден, основанный святым Домини­ком, находился на передней линии борьбы. И Вильгельм Арно, которого ждал кровавый конец в Авиньонете, был одним из первых доминиканцев, отобранных в инквизи­торы. Он колесил по провинции, проводя трибуналы и осуждая еретиков.

В городе Муассак он, по-видимому, наткнулся на бо­гатую жилу ереси: Арно со своим коллегой-инквизитором приговорили 210 человек к сожжению на костре. Неудивительно, что один его приезд в Авиньонет мог посеять ужас среди населения и вызвать зарождение того заговора, который привел к его смерти.

Один из убийц Арно, Вильгельм де Ма-Сен-Пюэль, был бейлифом, против своей воли участвовавшим в аре­стах и сожжении еретиков. Наверно, убийством Арно он хотел положить конец страданиям и недоверию, которые сеяли вокруг себя инквизиторы в попытке подорвать братские чувства, которое испытывали граждане Лангедока друг к другу.

Но, в конце концов, усилия инквизиторов дали пло­ды. Медленно и мучительно они приучали народ к мыс­ли, что добрососедские отношения между католиком и катаром недопустимы. Катаров нужно было избегать и разоблачать.

Протоколы инквизиции показывают, насколько цер­ковь стала неодобрительно относиться к контактам, ко­торые прежде могла посчитать случайными. Одного священника лишили прихода за то, что он говорил с еретиками, читал их книги и ел с ними груши. Других наказывали за то, что они принимали от еретиков медицинскую помощь или ели вместе с ними. Снабжение их припасами, например, едой, вином, шерстью или одеждой, считалось преступлением.

Последний погребальный костер

Инквизиции удалось загнать веру катаров в подполье. Но она держалась десятилетиями, а совершенные скры­вались в лесных хижинах и убежищах в Пиренеях. Самое известное из них — горную крепость Монсегюр — око­ло двухсот совершенных выбрали своим последним оп­лотом.

Рыцари, спустившиеся из Монсепора, чтобы возгла­вить нападение на инквизиторов в Авиньонете той роко­вой ночью 1242 года, входили в состав гарнизона, кото­рый оборонял Монсегюр. Возможно, они приняли уча­стие в вылазке вопреки совету совершенных. В любом случае, их глупые действия подняли церковь и государ­ство против этой последней группы руководителей ката­ров.

Эта маленькая крепость, имевшая в плане форму неправильного пятиугольника, стояла на вершине горы высотой в тысячу футов. С трех сторон ее окружали об­рывы. С четвертой стороны к воротам крепости подхо­дила крутая и извилистая дорога.

Когда инквизиция начала затягивать петлю, Монсе­гюр стал популярным пристанищем для беженцев и па­ломников, которые просто хотели открыто исповедовать свою веру. Скоро он превратился в штаб-квартиру церк­ви катаров в Лангедоке.

В итоге крепость стала приютом для четырех-пяти сотен человек — около двухсот совершенных и от пя­тидесяти до ста солдат, их жен, маркитантов и слуг.³¹

Среди совершенных был епископ Раймон Эгийе, который провел жизнь в пассивном сопротивлении и за сорок лет до этого участвовал в дискуссии со свя­тым Домиником.

Убийства в Авиньонете убедили церковь, что настало время нанести катарам последний удар. В мае 1243 года армия, насчитывавшая несколько тысяч солдат, осадила Монсегюр. Но осада шла трудно. Армия не могла отре­зать крепость от снабжения припасами, которые достав­лялись по узким горным тропам. Это позволило катарам продержаться около года. С мая до октября они с помо­щью катапульт, называемых камнеметами, не давали французской армии приблизиться.

Но французы наняли группу басков, которые помогли им взобраться по восточному склону и установить свой камнемет для стрельбы по защитникам восточной стены. К Рождеству французы стремительной атакой захватили восточную башню при помощи местных горцев, пре­давших катаров.

Тогда защитники поняли, должно быть, что падение крепости неминуемо. Наверно, их поддерживала слабая надежда на то, что граф Тулузский придет к ним на по­мощь. Но он был настолько измотан борьбой с француз­ским королем и Папой, что не мог ничего предпринять.

(Только путем предательства можно было взять Монсегюр, эту почти неприступную крепость в Пиренеях. Двести катаров-совершенных и гарнизон решили превратить ее в свой послед­ний оплот. Они выдержали десятимесячную осаду и зиму с жестокими холодами, но не могли больше держаться после того, как местные горцы провели осаждавших крестоносцев по почти невидимой тропе и помогли взять штурмом восточную башню).

Трудно вообразить себе условия существования защитников — нескольких сотен людей с ограниченными запасами пищи и топлива, оказавшихся зимой в ловушке на вершине горы. Поскольку только небольшая часть крепости имела надежную кровлю, каменные снаряды создавали постоянную угрозу. Камни проламывали крыши и разрушали хижины. Некоторые защитники уже были ранены в боях, а остальные боролись с истощени­ем, холодом и непогодой.

В последний день февраля звуки горна отдались эхом от покрытых снегом вершин, окружавших Монсегюр. Раймон де Перей — владелец крепости и Пьер-Роже де Мирпуа — начальник гарнизона приготовились просить мира. Французы позволили Мирпуа и его солдатам пройти беспрепятственно, простив даже их участие в авиньонетской резне, при условии, что они выдадут ере­тиков, которые отказались покаяться.

Семнадцать членов гарнизона — шесть женщин и одиннадцать мужчин — решили присоединиться к почти двум сотням совершенных, которых ждала казнь. Среди них была Корба де Перей — жена владельца Монсегюра. Его больная дочь Эсклармонд была одной из совершен­ных, и поэтому подлежала выдаче французам. Раймон и Пьер-Роже добились двухнедельной отсрочки, которую защитники использовали для совершения своих послед­них обрядов и прощания.

16 марта 1244 года французские солдаты заковали в цепи не оказавших сопротивления совершенных и выве­ли их из крепости. Солдаты грубо гнали их к столбам, вокруг которых были навалены груды хвороста. Совер­шенные не пытались избегнуть пламени, которое скоро обратило их в груду трупов. Вместе с дымом этого ог­ромного костра уносились в воздух и последние вздохи умирающей веры. Сегодня это место известно под на­званием Поле сожженных.

Совершенные шли на смерть в великой безмятежно­сти, которая иными воспринималась как доказательство ненависти катаров к жизни. Но если рассматривать по­ведение совершенных в целом, то оно скорее характери­зовалось стремлением сохранить жизнь, а не терять ее напрасно. Иначе ради чего они искали убежища в лесах и горах, бросая вызов стихиям и годами живя на скудном рационе?

Попав в плен, они предпочитали смерть ложному отречению от веры. Они почитали ложь грехом, способ­ным помешать их спасению.

И хотя некоторые могли искать смерти, дабы уско­рить вступление в Царство Небесное, таких было мень­шинство, так как, подобно гностикам и оригенистам, ка­тары верили, что божественное единение является со­стоянием, которое можно испытать до смерти. Возмож­но, катары были безмятежны перед лицом смерти не от­того, что желали умереть, но оттого, что обрели это со­стояние небесного блаженства и постигли, насколько малозначителен переход от жизни к смерти.

Лишь в 1310 году инквизиция выследила и сожгла последнего катарского проповедника во Франции. Но погребальный костер на склонах Монсегюра обозначил формальный конец этого религиозного направления, ко­торое включало идеи реинкарнации и единения с Богом.

Часть 5. Тайное учение Иисуса о Боге, живущем внутри человека.