Ответ: Да, но без всякой формы. Я буду существовать вне форм.

Вопрос: Вечно?

Ответ: Вечно. Я был здесь вечно и буду вечно.

Вопрос: После смерти ваше сознание сохранится?

Ответ: Да, потому что смерть и сознание не имеют ничего общего.

Вопрос: Останется ли у вас после смерти та же личность?

Ответ: Никакой личности.

Из беседы с Джоном Мак-Коллом,
"Сиэттл пост-интеллидженсер"

На Востоке принято обращать внимание, как человек умирает. В этом отражается вся жизнь, весь образ жизни. Посмотрев, как человек умирает, можно написать его биографию, потому что эти мгновения вмещают всю его жизнь. В миг смерти человек молниеносно показывает всего себя.

Жалкие люди умирают со сжатыми кулаками - они цепляются за жизнь, до конца пытаются уйти от смерти, не могут расслабиться даже в последние минуты. Человек любящий умирает с раскрытыми ладонями, он и в последний миг делится с другими... делится своей смертью точно так же, как прежде делился жизнью. Все написано на лице, по выражению лица легко понять, как человек жил, сохранял ли он осознанность. Если да, его лицо озарено легким сиянием, тело окутано аурой. Подойдешь ближе и ощутишь покой - не печаль, а спокойствие. Когда человек умирает в покое, ты можешь даже ощутить рядом с ним счастье.

Я понял это еще в детстве. В нашем городке умер один праведник. Я был к нему привязан. Этот почти нищий человек был священником в маленьком храме. Когда я проходил мимо - а я проходил мимо дважды в день, по дороге в школу и из школы, - он подзывал меня и угощал фруктами или сладким.

Когда он умер, я был единственным ребенком на его похоронах. Там собрался весь город. Я не мог поверить в случившееся и начал смеяться. Там был и мой отец. Он пытался остановить меня, ему стало стыдно. На похоронах никто не смеется. Отец заставлял меня замолчать, снова и снова повторял: "Замолчи!"

Но я никогда прежде не испытывал такой безудержной радости. И с той поры у меня тоже никогда больше не было подобных приступов смеха. Я хохотал так, будто произошло нечто чудесное. Я просто не мог удержаться. Я смеялся громко, и все вокруг возмущались. Меня отвели домой, и отец сказал: "Я никогда больше не пущу тебя на такое серьезное мероприятие. Ты всех нас опозорил. Почему ты смеялся? Что с тобой случилось? Разве над смертью можно смеяться? Все скорбят, рыдают - а ты хохочешь".

"Да, кое-что случилось, - ответил я. - В смерти этого старика было нечто невероятно прекрасное. Он умер в экстазе". Конечно, я говорил другими словами. Я пытался объяснить, что для того человека смерть была приятна, она принесла огромное блаженство, он смеялся от счастья, и потому я тоже радовался. Он смеялся, все вокруг было пронизано энергией его смеха.

Все решили, что я сумасшедший. Разве можно умереть, смеясь? С тех пор я не раз был свидетелем того, как умирают люди, но никогда больше не видел такой счастливой смерти. Умирая, человек выплескивает в мир всю свою энергию, и эта энергия отражает его отношение к жизни. То, каким он был - грустным, веселым, любящим, злым, страстным, сострадательным... Каким бы он ни был, эта энергия распространяет вибрации всей его жизни. Когда умирает святой, возможность быть рядом - величайший дар судьбы. Пропитаться его энергией - невероятное благословение. Эта энергия переносит тебя в совершенно иное измерение. Она увлекает, затягивает, опьяняет. Смерть может стать великим свершением - но только если свершением была и сама жизнь.

В детстве у меня была привычка следовать за каждой похоронной процессией. Родители тревожились: "Ты ведь не знал покойного. Он тебе не родственник и не друг. Зачем тратить время?" Дело в том, что в Индии похороны продолжаются три, четыре, даже пять часов.

Процессия движется за телом, которое провозят через весь город на окраину и там сжигают на погребальном костре... Вы ведь знаете индийцев, они ничего не умеют делать хорошо. Костер не разгорается, ветки еле тлеют, тело не хочет гореть, и собравшиеся начинают суетиться, потому что всем хочется побыстрее покончить с этой тягостной церемонией. Но у покойников тоже есть свои хитрости. Они изо всех сил стараются задержаться тут как можно дольше.

Я говорил родителям: "Какая разница, родственник он мне или нет? Нас всех роднит смерть, этого никто не станет отрицать. Не важно, кто умирает. Любая смерть символична. Когда-нибудь и я умру. Я хочу знать, как живые ведут себя по отношению к мертвым, как мертвые ведут себя по отношению к живым. Как еще мне это узнать?"

"Странные у тебя доводы", - говорили родители.

А я возражал: "Будете доказывать, что ко мне смерть не имеет никакого отношения, что я никогда не умру? Если вам удастся это доказать, я перестану ходить на похороны. Если нет, я должен все узнать заранее". Но никто не осмеливался утверждать, что я никогда не умру, и потому я говорил: "Раз так, не мешайте мне. Я ведь вас не заставляю со мной ходить. А мне нравится бывать на похоронах".

Прежде всего, я заметил, что люди не говорят о смерти - даже на похоронах. На погребальном костре сгорает тело отца, брата или дяди, друга или врага - человека, которого с собравшимися связывало множество нитей судьбы. Он умер, а все вокруг болтают о пустяках.

В толпе скорбящих говорят о кинофильмах, политике и ценах на рынке. Говорят о чем угодно, кроме смерти. Люди собираются небольшими стайками и рассаживаются вокруг погребального костра. Я обычно переходил от одной кучки к другой, но нигде не говорили о смерти. Я понимаю, люди обсуждают бытовые вопросы, чтобы отвлечь мысли, чтобы не видеть горящего тела - потому что это их тело тоже.

Если бы они могли хоть немного проникать в суть вещей, то постигли бы, что на этом костре пылает их собственное тело. Это ведь вопрос времени. Завтра на этом месте сожгут кого-то другого. Когда-нибудь на погребальный костер положат мое тело, но что при этом будут делать собравшиеся? Вот какими станут их прощальные слова: они будут болтать о том, что цены подскочили, что рупия падает - и все это перед лицом смерти. И они сядут так, чтобы оказаться спиной к костру.

Они приходят, потому что надо, хотя и не хочется. И потому они сидят с отсутствующим видом, просто подчиняясь общественным условностям, просто показывая, что они тут. Это делается только для того, чтобы их самих после смерти понесли на костер, а не повезли на бесплатном грузовике от городской управы. В самом деле, раз они ходили на чужие похороны, значит, и другие люди обязаны похоронить их честь по чести. Они прекрасно знают, зачем пришли - только ради того, чтобы на их похороны тоже кто-то пришел.

Но что они там делают? Я спрашивал об этом знакомых. Один раз я встретил на похоронах школьного учителя, он там страшную чушь нес - обсуждал, как один его приятель крутит роман с женой другого приятеля... А я сказал: "Сейчас не время говорить о чужих женах и интрижках! Подумали бы лучше о жене покойного. Но о ней никто не думает, это никого не волнует. Подумайте, что будет делать ваша жена, когда вы умрете! С кем она заведет роман? Что она будет делать? Вы приготовились к собственной смерти? Неужели вы не видите, как все это глупо? Смерть тут, перед нами, а вы изо всех сил стараетесь ее не замечать". Но так принято во всех религиях. Эти люди просто олицетворяли определенные традиции определенных религий.

Отец моей матери рассказывал, что после моего рождения он отправился к одному из самых известных в те дни астрологов. Тот составил мою звездную карту, посмотрел на нее и заявил: "Я смогу сказать что-то определенное только после того, как ребенку исполнится семь. Честно говоря, он едва ли столько протянет. Если дитя умрет, гороскопы не понадобятся. Знаете, - добавил он, - у меня правило такое: я не трачу время, если гороскоп может оказаться бесполезным".

К назначенному сроку тот астролог уже умер, и повторный гороскоп составлял его сын. Но он тоже был озадачен. Он сказал: "Я не сомневаюсь, что ребенок погибнет, прежде чем ему исполнится двадцать один год. Смерть будет подстерегать его каждые семь лет". По этой причине мои родители и все семья постоянно за меня тревожились. Всякий раз, когда близился конец очередного семилетнего цикла, они начинали сильно волноваться. Астролог, между прочим, был прав. Мне удалось выжить, но уже в семилетнем возрасте я испытал острые переживания, связанные со смертью - только не своей, а моего дедушки по матери. Но я был так привязан к нему, что, когда он умирал, мне казалось, будто это я умираю.

Я по-своему, по-детски подражал этой смерти. Три дня я ничего не ел и не пил. Я решил, что это стало бы настоящим предательством. Дедушка был неотъемлемой частью меня самого. Я с рождения был окутан его любовью.

Когда он умер, я решил, что набивать брюхо было бы предательством. Мне вообще жить не хотелось. Я вел себя по-детски, но это привело к каким-то глубинным переменам. Три дня я лежал навзничь и не мог заставить себя подняться с постели. Я сказал себе: "Дедушка умер, и я тоже хочу умереть". Я выжил, но те три дня стали для меня опытом смерти. В каком-то смысле я действительно умер и начал сознавать - теперь я понимаю это отчетливо, а тогда ощущение было смутным: смерти нет. Это была просто внутренняя убежденность.

Когда мне исполнилось четырнадцать, домашние снова начали тревожиться за мою жизнь. Я пережил и этот возраст, но на этот раз воспринимал все сознательно. Я сказал родителям: "Если астролог прав и я действительно могу умереть, к этому стоит подготовиться. Зачем давать смерти шанс? Почему не пойти навстречу, чтобы подкараулить ее на полпути? Раз уж мне суждено умереть, я предпочитаю сделать это сознательно".

И я выпросил в школе неделю каникул. Я пришел к директору и сказал: "Скоро я могу умереть".

"Что за бред? - спросил он. - Ты что, решил покончить с собой? О чем ты говоришь?"

Я рассказал ему о предсказании астролога. Я объяснил, что каждые семь лет меня ждет угроза смерти. "Отпустите меня на неделю. Я найду уединенное место и буду ждать смерти. Если она придет, я хочу встретить ее с полным пониманием происходящего, чтобы смерть стала важным переживанием".

Потом я отправился в один храм на окраине городка. Я попросил тамошнего священника не беспокоить меня. Храм был очень красивый, люди заглядывали туда редко, потому что он был старый, полуразвалившийся. Мало кто вообще знал, что он существует. И я сказал священнику: "Я хочу пожить здесь немного. Если не трудно, приносите мне раз в день немного воды и хлеба, а я буду просто лежать и ждать смерти".

Я ждал целую неделю. Эти семь дней принесли мне чудесные переживания. Смерть так и не явилась, но я изо всех сил пытался представить, что уже умер. У меня возникали странные, причудливые ощущения. Много чего было, но главное в другом: почувствовав, что можешь скоро умереть, ты становишься спокойным и тихим. Никаких тревог больше не возникает, потому что заботы связаны с миром живых. Жизнь - вот корень любых беспокойств. Но зачем тревожиться, если каждый знает, что когда-нибудь умрет?

В общем, я просто лежал там, на полу храма. На третий или четвертый день в дверной проем вползла змея. Я сразу ее заметил, но мне не было страшно. Наоборот, у меня вдруг возникли очень странные ощущения. Змея подползала все ближе, а я чувствовал себя на редкость странно. Страха не было, я просто думал: "Ты ведь ждал смерть. Вот она и явилась в облике змеи. Чего тут бояться? Ты ведь сам пошел ей навстречу".

Змея переползла через меня и скрылась в какой-то щели. Мне по-прежнему ничуть не было страшно. Если смирился со смертью, страха не будет. Страх появляется только тогда, когда продолжаешь цепляться за жизнь.

Мне досаждали скопища мух. Они кружили повсюду, ползали по моему телу, опускались на лицо. Иногда это раздражало, мне хотелось смахнуть их, но потом я думал: "Зачем? Рано или поздно я все равно умру и не смогу поднять руку. Пусть себе ползают".

Стоило мне смириться с мухами, как раздражение тотчас же улетучилось. Они продолжали ползать по телу, но меня это уже не беспокоило, словно они ползали по телу другого человека. Я мгновенно отстранился от самого себя. Если ты принял смерть, все сразу отдаляется - вся жизнь с ее тревогами и раздражениями уходит на задний план. В определенном смысле; я действительно умер, но именно тогда понял, что в человеке есть нечто бессмертное. Если ты целиком и полностью смирился со смертью, то сразу начинаешь это сознавать.

Когда мне стукнул двадцать один год, домашние опять засуетились, но на сей раз я, сказал: "Чего вы еще ждете? Нечего ждать. Я уже не собираюсь умирать".

Конечно, когда-нибудь я все-таки умру - физически. Так или иначе, предсказание астролога сослужило мне отличную службу. Благодаря ему я очень рано понял, что такое смерть. Я медитировал на нее, постигал ее и заранее смирился с ее неизбежным приходом.