Тридцать один

Занавески развевались, как паруса. Солнечные зайчики прыгали по ковру. Том лежал на кровати с закрытыми глазами и слушал айпод. Элли стояла на лестнице и смотрела на него. Он выглядел совершенно обычно – обычный парень в обычной комнате. Ни замков, ни полицейской ленты, ни распахнутых дверей.

Том Александр Паркер, с ним рядом она выросла… неужели он допустит, чтобы случилось ужасное?

Он, должно быть, почувствовал, что Элли наблюдает за ним, потому что резко выпрямился и взглянул ей прямо в глаза. Потом снял наушники:

– Что?

– Ничего.

– Ты что стоишь и таращишься? Хочешь меня напугать?

– Ужин готов. Мама велела тебя позвать.

Элли встала на колени у собачьей корзинки, погладила ее мордочку, заглянула в подернутые молочной дымкой глаза и проговорила:

– Ну, как ты, моя старушка?

– Элинор, – скомандовал отец, – вернись за стол и оставь собаку в покое.

Она подчинилась. Мать поставила на стол поднос с бараньими отбивными, и Том наколол на вилку сразу две. Затем мать достала из духовки горошек и морковку и переложила их в миски. Том положил отбивные отцу. Мать поставила овощи на стол, и Том взял себе порцию. Обернув руку полотенцем вместо рукавички, мать достала из духовки противень с запеченным картофелем.

– Мятный соус будет? – спросил отец.

– Конечно, сейчас.

– А подливка?

– И подливка.

Отец постучал по столу кончиками пальцев, чтобы привлечь внимание Элли.

– Не хочешь помочь матери? Или так и будешь сидеть?

– Видимо, – проговорил отец, – мы прежде всего должны понять, что у этой девушки серьезные проблемы с психикой, раз она выдумала такое. Она из очень бедной семьи – мать-одиночка на пособии с тремя детьми, никаких перспектив. Неудивительно, что она запала на Тома.

Том согласно помахал вилкой, на которую была насажена отбивная:

– Да у нее челюсть отвисла, когда она увидела наш дом.

Его рот был весь в блестящем жире, пальцы тоже. Он рвал мясо с кости зубами, как будто не ел уже несколько дней.

– А чем вас кормили в тюрьме? – спросила Элли.

– Не хочу вспоминать.

– Что, даже хуже, чем школьные обеды?

Том уставился на нее:

– Ты слышала, что я сказал?

– Три раза кормили или один?

– Элли, я не в настроении.

– А ты в общей камере сидел или в одиночке? Отец со звоном швырнул вилку:

– Ну, хватит! – Подливка разбрызгалась по всей скатерти. – Не можешь вести себя нормально – иди в свою комнату! Что с тобой, Элинор?

– Только тарелку убери, пожалуйста, в посудомоечную машину, – тихо проговорила мать.

Элли отодвинула стул, встала и вышла в сад.

Запах травы теплым апрельским днем был прекрасен. Элли легла на лужайку на живот и погладила травку. Это напомнило ей, как они ездили в отпуск с палатками: трава у моря была соленой на вкус, а они с Томом лежали в дюнах и гоняли жуков, пальцами мешая им бежать.

Мать вышла из дома и села рядом:

– Почему ты делаешь все, чтобы разозлить брата? Элли перевернулась на спину и положила руки под

голову, как подушку.

– Мам, скажи, папа – любовь всей твоей жизни?

– Конечно. – Мать слегка нахмурилась.

Дом за ее спиной был похож на шикарный торт на светло-зеленой лужайке. В окнах отражался солнечный свет, словно за каждым стеклом пылали пожары.

– Элли, поговори со мной, пожалуйста. Последние несколько дней ты совсем притихла.

Но как прикажешь говорить с собственной матерью о том, о чем нельзя говорить?

– До того, как познакомиться с папой, ты чем занималась?

– Была секретаршей, ты же знаешь. – Она улыбнулась, вспомнив о прошлом. – Папа в первый же день знакомства пригласил меня на свидание. Я уже встречалась с другим и отказалась, но каждый раз, когда он приходил к нам в офис, он снова приглашал меня. Настойчивый был парень. Однажды вечером подкараулил меня у лифта и проследил за мной до дома.

– Как маньяк какой-то.

– Да нет же, это было так романтично. Ты слишком жестока к отцу, Элли. Он так за мной ухаживал – подарки покупал, твердил, что я особенная, что нам судьбой суждено быть вместе. Наконец я сдалась.

– А с твоим парнем что случилось?

– Нашел себе другую. – Она пожала плечами, будто это было чем-то само собой разумеющимся. – Твоему папе я была нужна больше.

В гостиной никого не было. Элли включила телевизор, положила пульт на столик и стала смотреть старую серию «Друзей»*. Еда и телевизор – как же они ее успокаивали. Но три минуты спустя в гостиную вошли отец с Томом.

* «Друзья» – американский комедийный телевизионный сериал. Вышло десять сезонов сериала с 1994 по 2004 г.

– Это что еще за бред? – Отец взял пульт и принялся переключать каналы.

– Я вообще-то смотрела.

– Там турнир по гольфу.

– Но я первая пришла. Он устало улыбнулся:

– В твоей комнате тоже есть телевизор. Брось, Элли, нас же двое.

Том покачал головой, словно хотел сказать: вот видишь, с чем приходится мириться. Потом сел и положил ноги на кофейный столик.

Когда она повернула дверную ручку, перед глазами у нее поплыли звездочки, в голове стрельнула резкая боль, как от ножа, – она словно надолго задержала дыхание под водой. Ты сможешь, подумала она. Рано или поздно придется. Приоткрыв дверь на щелочку, она увидела новый ноутбук, новое одеяло, постельное белье, матрас. Все, что забрали с собой судмедэксперты в ту ночь, заменили на новое. Как будто ничего и не случилось.

Она захлопнула дверь и пошла в свою комнату учить уроки.

Том вошел без стука. Встал в дверях. Элли старательно его игнорировала.

– У тебя депрессия, – заявил он. – Вот, купил тебе шоколадное яйцо.

Он положил яйцо на стол рядом с учебниками и тихонько вышел.

Официальный обмен пасхальными яйцами состоялся на следующее утро. Элли оба своих съела на завтрак. После обеда соседи устраивали барбекю; их семью пригласили. Элли не пошла. Она лежала на кровати с открытым окном и слушала смех, доносящийся из-за забора. Учила хронику падения коммунизма. Съела три горячие сдобные булочки.

Чуть позже она вошла в кабинет отца.

– Элли, – сказал он, – не слышал, чтобы ты стучала.

– Когда вы с мамой познакомились много лет назад и ты пригласил ее на свидание, она же не сразу согласилась, так?

Он отвлекся от своих документов и нахмурился:

– Это еще откуда такие вопросы?

– Что бы ты сделал, если бы она продолжала отказывать раз за разом?

Он вздохнул:

– Я занят, Элинор. Закрой дверь, когда будешь уходить.

Надев белье, мать натянула колготки – так медленно, что Элли поняла: ее мысли заняты чем-то другим. Потом надела юбку и новую блузку, аккуратно застегнув ее на все пуговицы, как будто аккуратность и тщательность могли что-то изменить. Потом туфли и цепочку на шею. С Пасхи миновала неделя, и Элли было что сказать; она уже несколько дней как созрела для этого разговора, но все не хватало храбрости.

– Сегодня утром ходила посмотреть на вас с Томом, пока вы спали, – произнесла вдруг мать. – Давненько этого не делала, с самого вашего детства. – Она повернулась к Элли. – Только тебя в кровати не было.

– Ходила прогуляться. Повисло молчание.

– Ты стала мне совсем чужой, Элли.

«Мам, мне надо тебе кое-что сказать, и лучше ты сядь…» Эти слова крутились у Элли на языке. Каково это будет: произнести их вслух?

Отец на лестнице поцеловал мамино плечо – это было мило и неожиданно.

– Вот, заехал в город и купил твоей маме яйцо, – сказал он. – Сделано вручную, из того магазина сладостей, за полцены. – Он показал ей коробочку. На их лицах заплясали зайчики от золотой фольги.

– Спасибо, Саймон, – ответила мать.

– Пасха кончилась, но все равно приятно, правда? – Он улыбнулся. – Скажи, когда будешь готова, и поедем.

Элли стояла в коридоре, смотрела на них снизу вверх и думала: я ошиблась, ошиблась, ошиблась.

Собака уже едва могла приподнять хвост. Элли вытащила ее на улицу прямо в корзинке и поставила на лужайку, чтобы та погрелась на солнышке. Потом села рядом, чтобы ей было веселее, и стала придумывать ей новые имена – Красавица, Бедная Овечка, Сладкая. Гладить ее серый нос, рассказывать, как она помнит ее еще щенком, когда бабушка ее только завела, вспоминать, как они летом бегали наперегонки на пляже. А собака смотрела на нее так, будто тоже все это помнила, – слегка озадаченным и добрым взглядом. Элли наклонилась и поцеловала ее.

– Псина эта уже вонять начала, – проговорил Том, беззвучно подкравшись сзади.

«Убирайся, – прошипела Элли про себя. – Не хочу, чтобы ты ко мне приближался».

Совершенно обычная комната – ни замка на двери, ни полицейской ленты, дверь широко открыта. Том сидел внизу и смотрел телевизор, но в комнате были его стол и новый ноутбук, стул, доверху набитая его грязными вещами корзина. Обои на стенах были голубые, и шторы, и одеяло, и подушки.

Мальчикам всегда покупают все голубое.

Элли сделала пять шагов и коснулась края кровати одним пальцем. Закрыла глаза и позволила нахлынуть воспоминаниям.

– Она пьяная!

Отец сердито заскрипел зубами, а Элли расхохоталась. Мать с Томом в ужасе смотрели на нее, отчего стало еще смешнее.

– Ну-ка дыхни, Элинор! – велел отец. Она дунула ему прямо в лицо.

Он нахмурился:

– Яблоками пахнет. Сидра у нас нет…

– Пунш. – Элли продемонстрировала жестами, как резала яблоки, чистила апельсины, наливала водку, лучшую из его запасов, – бульк, бульк – и разбавляла соком из холодильника. – Много сока, – заплетающимся языком пробормотала она, ткнув пальцем в Тома, устраняет вкус водки.

– Ложись спать, – процедил Том. – Правда ведь, пап? Ей отоспаться надо.

Элли снова рассмеялась, всплеснув руками:

– Может, отнесешь меня наверх?

Комната перед глазами кружилась, как в вихре. Мать расстегнула ей ремень, потом молнию и рывком спустила джинсы.

– Глупая девочка, – пробормотала она. Элли вцепилась ей в рукав:

– Мам, мне надо тебе кое-что сказать…

– Молчи. – Мать накрыла ее одеялом. – Попробуй уснуть. Я к тебе скоро зайду.

Она закрыла дверь; потолок с пятнами света поплыл перед глазами, и комната закружилась все быстрее.