Государство-церковь: его формы и функции

Гражданское общество включает в себя, с од­ной стороны, ряд структурных элементов и спе­циализированных функций и особый механизм координации, интеграции и контроля — с другой. Этот механизм должен иметь название, и мы решили обозначить его как «государство-церковь», ибо в нем присутствуют и секулярно-гражданский, и культовый аспекты. Не желая вво­дить новое обозначение, мы обратились к общеупотребительным, наиболее приемлемым из которых представляется именно это. Итак, обе составляющие нашего термина — и «государство», и «церковь» — описывают скорее различ­ные аспекты этого координационно-интеграционного механизма, нежели ав­тономные сущности.

Нечто похожее было и в истории теоретической физики. Долгое время все думали, что время и пространство — взаимонезависимые сущности. С появ­лением теории относительности в них увидели не сущности, а разные аспекты того, для чего не нашлось (да и теперь не находится) лучшего обозначения, чем «пространство-время». Столь же долго считали взаимонезависимыми сущностями и то, что обычно называлось «государство» и «церковь». Одна­ко с развитием культурологической теории выяснилось, что то и другое — всего лишь различные стороны некоего единства.

В структурном отношении государство и «церковь» могут быть едины — как это было во многих культурах бронзового века, или совершенно раздель­ны — как в современных США; могут и в разной степени дублировать друг друга. Первоначально же, т.е. с установлением гражданского общества, «цер­ковь» и государство, как тонко заметил много лет назад Герберт Спенсер, составляли одно целое. «В Африке, — говорит Радклиф-Браун, — зачастую очень трудно, даже в теории, разделить политические и ритуальные (или религиозные) функции. Поэтому о некоторых африканских обществах можно сказать, что монарх там — глава исполнительной власти и законодатель, вер­ховный судья, военачальник и первосвященник (т.е. главный совершитель ритуала), а возможно, и главный капиталист племени».

У кересан пуэбло касик возглавляет политическую систему — сакральную и вместе с тем секулярную, т.е. выступает и как первосвященник, и как вождь. У натчезов побережья Мексиканского залива глава общественно-политической организации — это монарх и божество в одном лице. В Мексике ко времени Кортеса правителей отличали от первосвященников, но не сомневались в их божественном происхождении. В древнем Перу глава государства и глава куль­та были близкими родственниками — братьями или дядей и племянником, при­чем первого называли потомком солнечного божества. Египетский фараон во все времена считался (по крайней мере, в теории) богом, первосвященником и царем. На практике же ему приходилось делегировать свои культовые полно­мочия жрецам, которые приобрели вследствие этого такую самостоятельность, что выделились в особую культовую структуру, отличную от государственной.

В культурах городов-государств Двуречья «жреческие и секулярно-власт-ные функции, несомненно, совмещались в одном лице». В древнем Шумере «культ и государство связаны так тесно, что политическая власть приобрела теократический характер, действуя и как религиозная, и как светская». Цари Ассирии, изначально бывшие и первосвященниками, «сохраняли за собой сакральные функции во все периоды истории ассирийской державы». «Цер­ковь» и государство были едины в Индии. Царей-первосвященников знала и Древняя Греция эпохи железа. Многие правящие роды языческой Скандина­вии вели свое происхождение от богов северного пантеона. К божественным предкам и по сей день возводят родословную микадо японцы. Юлий Цезарь, будучи фактически императором, носил также титул Pontifex Maximus (Вели­кий понтифик); главой государственного культа считался и Октавиан Август.

В наши дни государственная сторона интеграционно-контрольного ме­ханизма гражданского общества проявляется куда заметнее и, пожалуй, ин­тенсивнее, чем культовая. Но были в истории и времена безусловного пре­обладания последней (например, европейское Средневековье). Многие, впрочем, склонны считать «церковь» лишь «религиозным институтом»: так, раскрыв «Энциклопедию социальных наук» на слово «Церковь», мы обнару­жим там отсылку на «Религиозные институты». Рассмотренная по отноше­нию к индивидуальной человеческой душе, «церковь» — и вправду религи­озный институт. Но в контексте социокультурных систем ее следовало бы на­звать скорее «политическим институтом».

Ислам не знает традиционного священства, и хотя в исламском мире есть люди, посвятившие себя изучению богословия, это ученые, но не священ­ники. Богослужение в мечетях совершают миряне. Никто не может навлечь на других божественную кару или гарантировать им божественную милость и спасение. Но это не значит, что институционным средствам недостает ре­лигиозных элементов. Напротив, они весьма многочисленны и сильны. Культ и государство соединены в лице халифа. Ислам является комбинаци­ей религии с идеалом государственного устройства и идеалом цивилизации. Государство в самом реальном смысле выступает здесь и как «церковь».

Как и исламский мир, Китай не имел традиционного священства. Однако религиозные элементы выполняли в его социокультурной системе столь же важ­ные функции. Согласно древнекитайской государственной доктрине власть императора имела небесное происхождение. Конфуцианство предписывало подданным беспрекословное повиновение монарху. В Ханьскую эпоху Конфу­ций «был обожествлен и стал предметом поклонения, ученики же его получи­ли долю в жертвоприношениях, связанных с культом их наставника». При тан-ских правителях «во всех городах империи сооружались храмы в честь Конфу­ция. В более поздние времена императоры Маньчжурской династии покровительствовали конфуцианцам и сами пользовались их поддержкой. Даже в период Китайской республики (1911—1927) делались попытки восстановить конфуцианство в качестве государственной религии.

Нетрудно показать, что интеграционно-контрольный механизм западно-христианской культуры имеет те же два компонента. Решения первых цер­ковных Соборов имели «силу закона. Здесь Церковь проявила себя и как государственный институт». Хейес же считает, что папа римский, среди про­чих политических полномочий, обладал властью «верховного законодателя, верховного судьи и верховного администратора».

В гражданском обществе было два основных класса — господ и подданных и каждый из них, в свою очередь, делился на подклассы. Класс господ состо­ял из правителей, служителей культа и военных. Очень часто правитель, как мы видели, был и первосвященником. В некоторых государствах имелся слой знати — преимущественно земельной аристократии, нередко державшей в своих руках власть над целыми областями государства. Класс подданных со­ставляли те, кто создавал общественное богатство трудом своих рук. Их мож­но разделить в первую очередь на городских и сельских тружеников. Древней­шие специалисты-ремесленники трудились при храмовых мастерских и при этом могли быть рабами или крепостными. Классовая структура гражданско­го общества есть лишь политическая проекция экономических институтов.

Морган подразделял все человеческие общества на два типа — societas и civitas. Societas (собственно «общество») составляют те социокультурные си­стемы, которые принято называть первобытными или родоплеменными. Эти общества, писал Морган, «утверждались на основе индивида и на чисто лич­ностных отношениях». Система же, названная им civitas, или государство, основана «на территории и на собственности». На наш взгляд, это подразде­ление сохраняет свое научное значение и сегодня.

Борьба между господствующим и подчиненным классами — хроническое явление в гражданском обществе. Низшие классы — рабы, крепостные, про­мышленный пролетариат — периодически пытаются улучшить свою участь путем восстаний и бунта. Для сохранения социальной системы от насиль­ственного разрушения и последующего погружения в анархию между клас­сами необходимо поддерживать отношения подчинения и соподчинения; иными словами, держать подчиненный класс в условиях зависимости и эк­сплуатации. И дело «государства-церкви» — следить за этим.

Порабощение масс и взаимоотношения господствующего и подчиненного классов наглядно изображены Тернером: «В альянсе жреческой касты и клас­са воинов (светского орудия «государства-церкви». — Примеч. Л. Уайта) сли­лись воедино религиозный долг, право и сила. Первоначальное наивно-зем­ледельческое отношение к миру духов преобразилось в раболепство перед земными властями. С порабощением масс возвысились и возымели особый вес жреческое и военное сословия. Представители их смотрели на труд как на низкое занятие, а роскошную жизнь, которую обеспечивала им эксплуа­тация масс, оправдывали своим умственным и нравственным превосход­ством. Городские культуры приучили и власть имущих, и безвластное боль­шинство в борьбе за политические цели обращаться к насилию» .

Кроме защиты целостности социокультурной системы от внешних и внут­ренних врагов «государство-церковь» имело и другие функции внутренней организации, регуляции и контроля. Они связаны с необычайно важным процессом передачи культуры уходящего поколения его преемникам, т.е. с обучением, с межличностными отношениями в браке и семье, с преступле­нием и наказанием, с имущественными отношениями, здравоохранением и благосостоянием общества, средствами коммуникации и т.д.

Классовая структура гражданского общества зиждется на существующих в нем отношениях собственности, государство же призвано поддерживать то и другое. В некоторых культурах социальной стабильности угрожали специфические тен­денции экономики. Допустим, что отдельные представители низших классов достигают благосостояния, позволяющего им щеголять в одежде или украшени-

ЗЗБ

ях, которые всегда считались достоянием знати. Положение и привилегии выс­шего класса оказываются в таком случае под угрозой, а масштабы возвышения низшего класса — непредсказуемыми. Чтобы предотвратить дестабилизацию клас­совой структуры и наступление на привилегии высших классов, некоторые об­щества прибегают к законам против роскоши. Эти законы, будучи политическим средством контроля над экономическими процессами, не позволяют владельцам богатств распоряжаться ими по собственному вкусу и усмотрению.

При «обычных» условиях в законодательных запретах нет нужды: низшие классы, как правило, лишены не только предметов роскоши, но и самого на­сущного. Но когда экономическая ситуация отдает атрибуты роскоши в руки отдельных простолюдинов, государство ради сохранения социальной струк­туры может прибегнуть и к этому средству. У инков, например, простонаро­дью «разрешалось носить лишь грубую одежду из шерсти ламы: более дорогие ткани — вигонь или альпаги — были привилегией знати. Низам общества воз­бранялись также изысканные яства, все мало-мальски крепкие напитки и кока. В ушах они могли носить лишь пучки соломы или шерсти, небольшие дере­вянные или глиняные подвески, но не крупные кольца из драгоценных мате­риалов. Простолюдины не имели права украшать себя драгоценными камня­ми, перьями, золотыми или серебряными кольцами, ручными или ножными браслетами, орнаментированными шейными гривнами, которые были входу у людей высшего класса». В доколумбовой Мексике рядовой ацтек, дерзнув­ший «выстроить каменное жилище, равно как облечься в одежды из хлопка или с вышивкой из золота и драгоценных камней», считался преступником.

Шелковые одежды считались исключительной привилегией принцев и аристократов в раннеханьском Китае; чтобы предотвратить их распростране­ние среди разбогатевших купцов, правительство прибегло к законам против роскоши. Это законодательство применялось и в Западной Европе. Например, в Англии эпохи Тюдоров «никто ниже лорда не мог носить одежду из золота и серебра, ни соболей... Ношение малинового и голубого бархата возбранялось всем, кроме рыцарей ордена Подвязки... Что же касается низших классов, то ни у кого из находящихся в услужении короткое платье не могло быть длин­нее 2,5 ярдов, а длинное — 3 ярдов: слугам в имениях, пастухам и работникам, чье имущество оценивалось ниже 10 фунтов, под угрозой колодок запреща­лось носить платье дороже 2 шиллингов за ярд и штаны — дороже 10 пенсов».

По меркам нашего общества и согласно мнению людей науки, обучение и образование суть интеллектуальные действия, направленные на усвоение определенных истин и сообщение этих истин другим. Однако с точки зре­ния социокультурной системы обучение есть политический процесс, одно из средств социальной интеграции и контроля. С антропологической же точки зрения это процесс, в котором культура одного поколения передается сле­дующему, или способ, которым общество навязывает индивиду свои обычаи, верования, идеалы и модели поведения. Процесс обучения может быть фор­мальным и неформальным, последний, будучи более глубоким, продолжи­тельным и органической частью повседневности, оказывает и более серьез­ное воздействие на жизнь индивида. Концепция обучения как политического процесса хорошо обоснована у Аристотеля: «Но самое важное из всех указан­ных нами и способствующих сохранению государственного строя средств... это воспитание в духе соответствующего государственного строя... Едва ли кто-нибудь будет сомневаться, что законодатель должен отнестись с исклю-

чительным вниманием к воспитанию молодежи... Ведь воспитание должно соответствовать каждому государственному строю». Он восхваляет лакеде­монян, которые «проявляют очень большую заботу о воспитании детей», так что «оно носит у них общественный характер».

В культурах эпохи бронзы роль государства в обучении масс была невели­ка. И вместе с тем даже у ацтеков можно обнаружить школы для детей общин­ников. В Египте эпохи Древнего Царства существовали дворцовые школы, где юноши осваивали всякого рода практические искусства — письмо, математи­ку, инженерное дело, медицину и т.п. «Образование состояло исключительно в практической подготовке будущего чиновника». В Древней Индии образо­вание испытывало громадное воздействие религии, но были и школы сравни­тельно светского направления, прививавшие сугубо практические навыки.

Иногда развитию образования содействовали сами правители, при которых некоторым ученым удавалось добиться политического влияния. В Китае обуче­ние стало интегральной частью политической организации государства. Во вре­мена У-ди (II в. до н.э.) изучение классической литературы считалось необходи­мым для знати. На протяжении веков здесь существовали экзамены для соиска­телей государственных должностей, и Коунтс с полным основанием говорит, что Китаем правили ученые. Одним из преимуществ такой системы было «полное приручение ученого сословия троном». В Японии эпохи Нара (VIII в.) главную задачу образования видели в подготовке новых правительственных кадров.

Древнегреческое общество во многих отношениях имело откровенно се-кулярный характер (так, Аристотель даже не включает жрецов в свой ката­лог профессиональных групп). Главной заботой здесь были отношения го­сударства и индивида, а не человека с Богом. «Законы» Платона и «Полити­ка» Аристотеля сосредоточены в основном на общественной жизни и общественной мысли Греции. Отсюда и убеждение, что образование — все­цело государственное дело. Согласно Платону и Аристотелю, оно должно ре­гулироваться государственной властью, быть обязательным для свободных граждан, и притом единообразным. В Риме образование первоначально но­сило домашний характер: позднее учреждаются начальные школы, входят в моду и риторские училища. В императорскую эпоху последние постепенно включаются в государственную систему.

Итак, государство посредством сложного правительственного механиз­ма — через монархов и их советников и администраторов, через ассамблеи или парламенты, судебно-полицейские и карательные учреждения — в зна­чительной мере интегрирует, регулирует и контролирует жизнь гражданских обществ. Оно защищает их от внешней агрессии и внутренней смуты. И оно же организует или по крайней мере контролирует многие межсоциальные процессы и многие сферы жизни — пути сообщения, ирригацию, обществен­ное благосостояние и здравоохранение, финансы и торговлю, систему нака­заний, образование и т.д., столь же существенные, сколь и желательные для полноценного функционирования общества. Цель этих усилий — безопас­ность, преемственность и эффективность социокультурной системы.

Обозрев функции государства, обратимся теперь к «церкви». Если госу­дарство и «церковь» — два аспекта одного целого, то было бы естественно ожидать, что функции «церкви» параллельны государственным.

Функцией «церкви» в гражданском обществе является сохранение целост­ности социокультурной системы, частью которой она является. Онадости-

гает этого посредством: 1) наступательно-оборонительных отношений с со­седними странами и народами; 2) поддержания режима повиновения и послушания для подчиненных классов у себя дома и, следовательно, предуп­реждения дезинтеграции общества в результате восстаний и гражданских войн, а также 3) управления различными межсоциальными процессами и сферами, т.е. через налаживание сельского хозяйства, ирригации, ремесел и коммерческих связей, организацию общественных работ и воздействия на жизнь индивида через обучение и культ.

В любом гражданском обществе «духовенство» — по крайней мере выс­шее — составляет часть правящего класса и в этом качестве пользуется гро­мадным политическим весом или властью, а также правом владеть богатства­ми. Мы уже указывали, что носитель верховной власти во множестве случа­ев был тесно связан с жреческим сословием, а нередко и сам выступал как верховный жрец. В других случаях «духовенство» оказывало неизменно оп­ределяющее влияние на правительственный курс.

Ни одна война не обходилась без обращения к сверхъестественным си­лам. И делом «духовенства» в гражданском обществе — как и делом закли­нателей в обществе родоплеменном — была мобилизация населения для во­енных нужд. Жрецы с изваяниями богов шли во главе походного строя войск. И одной из целей войны у ацтеков был захват пленных для храмовых жерт­воприношений. В Египте и других древних цивилизациях Старого Света победа в войне считалась даром божества.

Чтобы примирить низшие слои с существующим порядком и насадить в их сознании идеал послушания, жрецы используют специфическую теоло­гию и культ. Нужда в такого рода «церковных» ресурсах ощущалась тем силь­нее, что военный аппарат не в состоянии был справиться с хронической уг­розой восстаний, гражданской войны и анархии. Поучения жрецов, подкреп­ляемые обшей атмосферой ожидания чуда и таинственными обрядами, внушали необходимость подчиняться установленному порядку и даже защи­щать его. Для древних египтян, например, непреходящее значение имел нрав­ственный закон, установленный солнечным божеством Ра. Их обществен­ный идеал предполагал «полную примиренность каждого со своим классо­вым статусом, презрение к физическому труду и бедность как обычный удел простолюдинов». Мысль о том, что следует довольствоваться своим жреби­ем и местом в жизни, встречается и в буддизме.

Даже в самых примитивных культурах собирателей встречаются жертво­приношения, призванные обеспечить помощь божества. Ранние аграрные об­щества знают обычай приношения богам первых плодов. Со временем чувство благодарности богам и потребность воздать им за милости переносятся и на их земных представителей, т.е. служителей культа. В некоторых родоплемен-ных обществах жрецы находятся на общественном содержании. В ранних го­родских культурах земля считалась собственностью божества, представителями которого были верховный жрец или царь. Поэтому часть продукта предна­значалась жрецам или царю в качестве «платы» за пользование землей. Со вре­менем в руках правителей, знати и жречества концентрировались громадные земельные владения и доходы от всевозможных ремесел и промыслов.

Несметными богатствами обладали египетские храмы. Из папируса Хар-риса известно, что во времена Рамсеса III (1198-1167 гг. до н.э.) в их распо­ряжении находилось свыше 107 тыс. рабов (около 2% населения), примерно

750 тыс. акров земельных угодий (около 15% всей обрабатываемой земли), около 500 тыс. голов скота, флот из 80 кораблей, 53 ремесленных мастерских и скотных двора — и все это на территории «менее 10 тыс. кв. миль с 5—6 млн населения». (Для сравнения: площадь штата Массачусетс — 8266 кв. миль; население его в 1940 г. насчитывало 4 316 721 человека.) В свое время только храм Амона в Фивах имел более полумиллиона акров земли с населением 81 322 человека, 421 400 голов скота, 83 речных судна и 65 деревень. Очень богаты были и храмы древнего Двуречья.

Храмы превращались в центры деловой жизни и ремесел. Храм Bay в Ла-гаше, одном из городов древнего Шумера, помимо рабского труда пользо­вался услугами наемных мастеров (получавших жалованье натурой). В его «штате» кроме жрецов, служек и чиновников фигурируют пекари, пивова­ры, ткачи, кузнецы и сельскохозяйственные рабочие. В распоряжении хра­ма находился обширный реквизит: металлические орудия и плуги, рабочий и вьючный скот, повозки и лодки.

Храм функционировал как огромный банк, а божество было главным капи­талистом округи. Храмовые архивы содержат записи о предоставлении земле­дельцам ссуд семенным зерном или рабочим скотом, об отдаче земли в аренду, о выплатах пивоварам, корабельным мастерам, ткачам и другим ремесленни­кам, о расчетах (пшеницей или денежными слитками) с проезжими купцами. Божество считалось наибогатейшим членом общины. В качестве банков действо­вали и храмы Вавилона. Так, торговый дом Игиби (около 575 г. до н.э.) «высту­пал как агент по покупке, ссужал деньгами под урожай, под векселя, под залог, а также выплачивал проценты под обеспечение». Древнейшие дешифрованные документы из Месопотамии — это росписи храмовых податей, составленные жрецами. Контракт как юридическая форма деловых отношений — изобрете­ние шумерских храмовых чиновников, к нему прибегали при отдаче внаем по­лей, строений, скота, лодок и т.п. Храмы-банки Вавилона использовали при займах и оборотно-кредитные документы.

Храмы участвуют наравне с правителями и военной верхушкой в дележе военной добычи. И в других отношениях «церковь» нередко выказывала себя более жизнеспособной, чем государство. Так, в Египте времен Рамсеса III, «когда бедняки, работавшие на государство, умирали от голода у дверей пустого каз­начейства, храмовые житницы были переполнены и Амон ежегодно получал на жертвоприношения к своему празднику более 205 тыс. бушелей пшеницы».

Наш беглый обзор функций «церкви» показал, что они во многих случа­ях параллельны государственным. Конечно, разница в деталях очевидна: нет, к примеру, никаких сведений об ее участии в сооружении дорог. И все же в большинстве жизненно важных функций — будь то ведение войны или удер­жание низших классов в повиновении, равно как и организация сельского хозяйства, ирригации, ремесел, деловой жизни и финансов — «церковь» про­являла себя не менее активно, чем государство.

Сокращено по источнику: Уайт Л.А. Государство-церковь: его формы и функции // Антология исследований культуры. Т. 1: Интерпретации куль­туры. СПб., 1997. С. 285-313.

РАЗДЕЛ II

СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА