Интеллектуальное жилище

Жилище можно считать своеобразным индикатором уровня развития чело­веческой цивилизации. Пройдя длинный путь от примитивных сооружений до сложнейших систем с высоким уровнем комфорта и инженерного обеспечения, жилье в настоящее время отражает требования, которые человек предъявляет к себе и своему материальному окружению. Когда-то Homosapiensдовольствовался защищавшей от непогоды и дававшей возможность развести костер пещерой, откуда он только что выгнал саблезубого тигра. Сегодня жилье без компьютер­ной техники, спутникового телевидения, регулируемых инженерных систем и прочих технических новшеств можно считать морально устаревшим.

Коттедж XXI в. — из-за избытка автоматики — вполне может превратиться в «интеллектуальное жилище». Когда примерно 30 лет назад японские футу­рологи заговорили об «умных» домах, самостоятельно регулирующих важней­шие процессы жизнедеятельности и реагирующих на голос хозяина, как живые существа, их подняли на смех. Сегодня экономисты рассчитывают наиболее оптимальные параметры таких строений, а маркетологи определяют потенциальный рынок сбыта.

Правда, достижения электроники способны превратить наше жилище в подобие абсурда. У современного телефона 43 кнопки, но пригодиться мо­гут лишь 10. Обычный человек не знает и, может быть, никогда и не узнает, как управлять телевизором, у которого на панели 120 кнопок. Электронная сеть все больше напоминает электронные джунгли, в которых человек чув-

Врезка

А. В. Волков

В электронных дебрях

Дом — это раковина, к которой за тысячи лет человек прирос так, что теперь она даже повто­ряет анатомию его тела. В нем есть свое чре­во — кухня; есть глаза, которыми дом глядит на мир из-за оконных стекол; есть крохотные лапы — балкон и лестничная площадка (или крыльцо), которые дом осторожно вытягивает, будто стремясь дотронуться до тех, кто к нему подошел.

Дом очень восприимчив к своим обитателям. Он стремится копировать их суть. В нем может быть идеальный, безжизненный лоск, и он так точно отражает пустоту в душе его обитателя, что ее не могут скрыть ни блестящая отделка, ни дорогие украшения. Тогда дом становится уликой. Он неумолимо выдает происхождение хозяина, его неспособность рефлексировать, его неумение воспитывать себя.

На протяжении последних тысячелетий дом пережил несколько важных трансформаций. Когда-то он был общим достоянием. В доисто-

рических жилищах люди селились целыми об­щинами. Потом из «мы» все отчетливее стало выделяться «я».

Расслоение общества привело к градации жи­лищ: от робких хижин до надменных дворцов. В последних излишек богатства, дарованного

ствует себя не особенно уютно. Из знакомого и обетованного мира наш дом превращается в незнакомца.

Современный атлас человеческого жилья крайне дифференцирован: на одном его полюсе находятся роботизированные жилые комплексы, подчи­няющиеся компьютерам, на другом лачуги, наспех построенные из городских отходов, где свое жалкое существование влачат миллионы людей. А есть и те, кто сознательно предпочитает «электронному раю» жизнь в провинциальной глубинке или на берегу океана, кто бежит от городской суеты в тишину не­тронутой природы.

Хотя эволюция жилища насчитывает около 100 тыс. лет и за это время жи­лище претерпело качественное улучшение, прежде всего с точки зрения архи­тектуры и санитарно-гигиенических условий, в некоторых уголках планеты до сих пор существуют поселения, глядя на которые не скажешь, что человечество прошло столь долгий путь. Так, хижины на острове Манус в Океании стоят на сваях над водой, пол в них составлен из балок, которые не закреплены и могут раздвигаться, образуя большие шели. Ребенок, ползая по такому полу, иногда раздвигает балки и проваливается в воду. Мать сразу ныряет вслед за ним, вы­таскивает его из воды и по лестнице или по столбу взбирается с ним в хижину.

В Англии до сих пор около 50 тыс. домов крыты соломой на традицион­ный манер. Ремесло «соломенных кровельщиков» не увядает. Такие дома эко­логичны: они не пропускают влагу, сохраняют прохладу, ограждают от шума птиц на крыше. Одна беда: соломенные крыши хорошо горят.

Аборигены российского Севера, в частности удэгейцы, нанайцы и оро­чи, в XIX—XX вв., а многие из них еще и сегодня, жили небольшими родо­выми стойбищами. У каждого родового стойбища были свои промысловые угодья, места для отправления родовых культов и кладбище. В зависимости от рода деятельности и географических условий их поселения разделялись на временные и постоянные. На временном стойбище располагались три-пять построек, где проживали от трех до десяти семей. В постоянных посе-

его владельцу, подчеркивала избыточность ком­нат. На рубеже средних веков появляется дом-крепость, напоминающий государство в мини­атюре. В эпоху Возрождения популярны дома из камня. Они, кажется, готовы вынести любое испытание. Они выдержат пожар — худшее бед­ствие, что уготовано жилищу. Меняется не только форма дома, но и его начин­ка. Всего за десяток лет многие из нас стали не­разлучны с компьютером. Стиль жизни теперь иной, а значит, новую форму готов принять наш дом. Электроника будет управлять важнейшими его частями — светом, теплом и водой, а также окнами, дверьми и домашними приборами. Еще в 1960-е гг. в прозе Рэя Брэдбери появил­ся образ «интеллектуального жилища» — дома, всегда готового помочь человеку. За минувшие 40 лет мечты начали сбываться. Компьютерная программа, управляющая кондиционерами и батареями, создаст для вас именно тот климат, который вы предпочитаете. Если вас что-то не

устраивает, то дому можно скомандовать: «По­теплее, пожалуйста», и сразу температура нач­нет повышаться. Если вы решите уехать, то «ум­ный» дом будет включать свет в той или иной комнате, имитируя ваше присутствие, чтобы не дать грабителям забраться в пустое помещение. Скоро наш дом наполнится толпой «электрон­ных слуг». Весь быт обернется засильем мик­рочипов. Раньше электронные приборы зани­мались тем же, чем их механические предше­ственники. «Третья компьютерная революция» в корне меняет ситуацию. Изолированные при­боры сольются в единый цифровой организм. Вокруг нас раскинется настоящая, в подлинном смысле этого слова, электронная сеть. У сети этой, возможно, возникнет свой собственный разум. Выпутаться из таких тенет людям будет нелегко.

Сокращено по источнику: Волков А.В электрон­ных дебрях вашего alter ego. — http:// www.znanie-sila.ru/online/issue 1290.html.

лениях, где они оставались на зиму, жилища стояли на одном месте в тече­ние длительного времени, иногда даже более сотни лет. Зимник делился бревнами на три части. Боковины служили местом для отдыха, а в центре жилища располагался очаг, над которым устраивали помост из тонких жер­дей для копчения рыбы и оленины. Жилое помещение делилось на мужскую (у входа) и женскую (в стороне от него) половины; в женской части находи­лась посуда, одежда, швейные принадлежности и другая домашняя утварь.

Постройки удэгейцев, нанайцев и орочей независимо от срока их исполь­зования делятся на три типа — наземные, полуподземные и свайные. По конструкции жилища различают на каркасные и срубные. Основу каркасных сооружений составлял остов, покрываемый деревянными плахами, корой и берестяными покрышками. Стены срубных построек сооружаются из бревен, уложенных друг на друга. Кроме жилых, хозяйственных и промысловых построек аборигены Приморья и Приамурья сооружали и ритуальные. К ним можно отнести кумирни, погребальные домики и родильные шалаши.

Традиционный дом зажиточного норвежца (XV—XVII вв.) состоит из 10—15 срубов, построенных на фундаменте из валунов или каменных плит: двух-, трех­этажный жилой дом с печью, кухня с хлебопекарней, прачечной и пивовар­ней, складские помещения из вертикально поставленных бревен для одеж­ды (лофт), продовольствия, зерна, рыбы, конюшня, коровник, свинарник, овчарня.

До перехода к оседлому образу жизни основным жилищем народности то-фалар, обитающей в Иркутской области, был конический шестовой чум, ко­торый летом покрывали полосами вываренной бересты, а с наступлением холодов (до весны) — полостями, сшитыми из выделанных шкур лося или ма­рала при помощи сухожильных нитей. Традиционные поселения танимбар-цев (на островах в Восточной Индонезии) — рядовой планировки, распола­гались на скалистых мысах, были обнесены стенами из кораллов. В центре — культовая площадка. Жилище, рассчитанное на большую семью, каркасно-столбовое, на высоких сваях, с седлообразной крышей, спускавшейся почти до земли. Жилища народа сулу (на Филиппинах) — свайные однокамерные, с крутыми и длинными скатами крыш, обилием декоративных элементов из бамбука и пальмы нипа, усадьба обносится бамбуковой изгородью. Сирий­цы предпочитают саманные купольные дома (их называют «сахарные голо­вы»). Кочевники и полукочевники живут в черных палатках из козьей шер­сти. Дома народности самоа (в Полинезии) — ульеподобные с крышей из сухих стеблей сахарного тростника; вместо стен — плетеные циновки. По­селения пуэбло (группа индейских народов на юго-западе США) — это мно­гокамерные постройки из песчаника или сырцового кирпича, расположен­ные уступами в несколько этажей, часто замкнутые вокруг центральной пло­щади, с глухими внешними стенами; крыши нижних этажей служили дворами для верхних. Современные пуэбло — комплексы из отдельных квар­талов, образуемых такими многокамерными жилищами. Глухие круглые помещения-колодцы — «кивы», в которые проникали через отверстие в кры­ше, служили для ритуалов и заседаний советов¹⁶.

Финно-угорское жилище в давние времена представляло собой низкую деревянную хижину, возведенную над вырытым убежищем. Крыша была

¹⁽¹ Подробнее см.: Поселения и жилища. — http://cbook.ru/peoples/more/compar2.shtml.

односкатной, а зимой покрывалась землей, чтобы сохранить тепло в строе­нии. Очаг из грубого камня не имел дымохода. Остатки таких строений были замечены в некоторых городищах дьяковского типа. Вотяки жили в таких же примитивных домах еще в XVIII—XIX вв.