Для борьбы за трезвость нужны фундаментальные правовые основания
Нетрудно убедиться, что все российские правовые акты, соотносимые с алкогольной проблемой, могут быть сосредоточены в двух группах: в первой - те, что так или иначе касаются последствий «злоупотребления» спиртным; во второй - защищающие от конкурентов права государства на производство и реализацию алкопродукции. Характерный пример - недавние Указы Президента и развивающие постановления правительства РФ относительно восстановления государственной винной монополии. (Конечно, при нынешнем правовом беспределе и импотентности власти эти документы не реализуются. К примеру, по центральному телевидению популярные артисты в лихо сработанном рекламном ролике расхваливают «электронный самогонный аппарат»: «И приносит от доход/ Между прочим, целый год!»).
Существенно то, что отстаивание своего права получать питейный доход, прижим конкурентных производителей суррогатов и торговцев контрабандой, выглядит сомнительно с точки зрения логики, этики. Разве легальный этанол - не яд? Или, может быть, отравление «Столичной», «Кремлевской» - почетная обязанность патриота? Но такая политика и такое право сомнительны и с точки зрения Права. Именно так: с большой буквы, если, идя от Гегеля, Маркса, различать Право как фундаментальное основание стабильности общества и источник официальных нормативных актов.
Между прочим, такое фундаментальное право существует, как пишут некоторые специалисты по философии права, в неявной форме, пронизывая частные юридические акты, и носят названия абсолютных или общих запретов. К примеру, видный правовед С.С.Алексеев относит к подобным актам такие, которые касаются «порнографических произведений, использования наркотиков... общественно опасных действий против личности» (4; 83). Видимо, естественно было бы признать в качестве абсолютного (или общего: конечный итог от такой разницы в наименовании не изменился бы) запрет на всякую деятельность, заведомо, то есть по цели своей и по результату (производимый продукт), предполагающей нанесение ущерба жизни и здоровью человека и соотнести такой запрет с гиппократовским императивом «Не навреди!» и с биологическим императивом.
В данном случае я почти дословно переложил один из вариантов проекта такого закона, вынесенного летом 1990 года на обсуждение (читательский референдум) журналом Трезвость и культура» (85; 2). Предполагалось, обобщив отклики, двинуть проект наверх, по законотворческим инстанциям. К сожалению, идея в силу причин, не зависящих от редакции, заглохла.
10.4. Питейная традиция и трезвенническая инновация: сосуществование или смертельная схватка?
Среди российских сторонников утверждения трезвости («сухозаконников») есть люди, понимающие разницу между задачей отрезвления и задачей утверждения трезвости. Уже упоминавшийся А.С.Шоломович правильно писал еще в 1930 году: «Борьба за трезвость гораздо труднее борьбы за отрезвление» (239; 49). Он знал, что говорил, поскольку сам был участником отрезвительной кампании, известной под названием русского «сухого закона» 1914 года, результаты которого вплоть до середины 1920-х годов не оставляют никаких сомнений, что опыт был бы успешен, не сверни его Сталин и Ко (см.: 228; 229).
Когда начиналась «горбачевская реформа», также обращалось внимание на то, что «добиться трезвости и закрепить ее значительно сложнее», чем «достичь отрезвления», что «пьянство, как и всякое социальное явление, нельзя отменить - его можно лишь преодолеть, или «изжить» (225; 66). Я был и остаюсь сторонником позиции, что эту работу, то есть формирование трезвого образа жизни, можно вести лишь в условиях отрезвления, что идеальный вариант : сначала создать трезвенников, а потом - устранить алкопроизводство наивен, поскольку похож на инверсию - сначала родить, а потом забеременеть.
И тем не менее, достижение трезвости - это задача не правовая и не политическая, но опирающаяся на правовые и политические подпорки культуральная задача. Иначе говоря: задача культурогенеза, поскольку сама наша «героиня» питейная традиция - дитя культурогенеза.
Всякая новая традиция - это вначале культуральная инновация. Поэтому задача формирования трезвого образа жизни - это задача порождения и формирования трезвеннической инновации, происходят ли эти процессы в условиях цветущей или подавленной (протекающей скрытно) питейной традиции. Питейная традиция тоже когда-то была инновацией. А как было в истории с трезвенническими инновациями?
Мы немало знаем о тенденциях раннего детства таких инноваций по собственной истории. К примеру, все статистические и социологические данные, полученные после 1985 года, свидетельствуют неопровержимо:
· о сокращении питейного поведения (по 150 - 200 тысяч неумерших в год; на 35 процентов в среднем снижение насильственных смертей и т.п.);
· о явно замедлившемся приобщении детей и подростков к выпивке и ослаблении питейной ориентации молодежи (данные всех социологических исследований).
·
И это при отсутствии серьезной культуральной программы поддержки трезвости.
Что можно понимать под такой программой?
Проведение массовых, научно обоснованных пропагандистских кампаний - с учетом, в частности, западного опыта, когда властям или бизнесу необходимо добиться смены каких-либо ориентаций населения (от политических до гастрономических). Организацию индустриальной поддержки - наподобие успешно развиваемой западной индустрии здорового образа жизни.
Есть и поучительный исторический опыт. Я не имею в виду мусульманский запрет - у него своя специфика. Но еврейский очень интересен и совсем не изучен, хотя известно, что поставленные в жесткие условия выживания в борьбе с соседями, евреи за полтора-два столетия стали одним из самых трезвых народов. Сейчас все процессы ускорились, да и ждать полторы сотни лет - это перспектива деградировать за пятнадцать.
К сожалению, теоретических исследований закономерностей становления и утверждения инноваций мало. Но гипотетически можно предположить следующее:
Основной механизм как традиции, так и инновации - обычаи и привычки. Их социальные носители (в национальном масштабе) - поколения. Время жизни и смены поколения - время практического, поведенческого утверждения инновации, превращения ее в традицию; оно же время изжития прежней традиции. В данном случае мы имеем дело с так называемой «одношаговой» памятью. (см.: 7; 98)
Это время сосуществования традиции и инновации - в нашем случае питейной традиции и трезвеннической инновации. Сосуществования! Не борьбы на уничтожение, поскольку физически питейная традиция «обитает» в живых людях.
Как и всякая культуральная задача - задача преодоления старой традиции может решиться только в диалоге (157; 56).
По иному обстоит дело, когда ставиться вопрос о судьбе культурем традиции, существующих в овеществленной идеальной форме (в нашем случае произведения литературы, искусства, составляющие то ПКП, проалкогольное культурное поле, о котором пишет В.М.Ловчев (раздел 7). Здесь нельзя исключать и запретов, которые целиком лежат в рамках общих цивилизационных запретов на порнографию, пропаганду насилия, античеловеческих взглядов и других общепризнанных пакостей. В конечном же итоге все эти ценности культуры - Катулл и Пушкин, Рубенс и Репин, Рабле и Хемингуэй, «Шотландская застольная» и «Вдоль по Питерской» - войдут в фонд культуры, не принося никакого вреда трезвеннической инновации и безопасности человека вообще.
10.5 Когда неизбежно пьянство и когда неизбежна трезвость?
Мне уже доводилось высказывать простое суждение относительно питейной причинности. Я исхожу из того, что потребление алкоголя наступает с неизбежностью (неизбежность - крайняя степень необходимости), когда синэргично действуют три причинных фактора, которые и причиняют соответствующий вред: алкогольный прилавок; питейная традиция в практической форме привычек; овеществленная в эстетически-ценностной форме привлекательность выпивки. Если они нападают втроем, человеку некуда деться, и он начинает пить неизбежно. Когда отсутствует хотя бы один из причинных факторов, возникает ситуация выбора.
Такова же, в сущности, и обусловленность трезвеннической инновации, трезвеннического поведения. Невозможна идеальная ситуация - одновременное исчезновение трех факторов, тем более, что второй может быть устранен только вместе с носителями (идея заведомо бредовая, человеконенавистническая), а третий - органично сплетен с эстетическими ценностями, тоже дорогими человечеству.
Надо действовать по частям. Первый на очереди - питейный прилавок.
10.6. Кто не понимает разницы между перерождением и насилием?
Я понимаю, что мои давние оппоненты: например, Б.М.Левин и Г.Г.Заиграев, прочитав последнюю фразу предыдущего параграфа, сокрушенно усмехнутся: «Ну, опять Шевердин наседает на питейный прилавок! Мало ему предыдущих «сухозаконных попыток»!
Отвечаю: мало!
Хотелось бы, чтобы мы все честно отвечали на вопрос о природе срывов принципиально разных стратегий обуздания пьянства. С конца ХVIII века (провозглашения платформы «вытеснения» крепкоградусного винопотребления слабоградусным, автором которого иногда называют американского врача Бенджамина Раша) попытки «окультурить» пьянство неизменно завершались провалом. Мне напомнят, что и все «сухие законы» в новое время в странах европейской цивилизации тоже срывались.
Правильно: срывались. Но срывались - по-разному. Первые - в результате перерождения, то есть по причинам внутренним, сущностным, по которым головастик непременно превращается в лягушку. Вторые - в результате внешнего давления, насилия над их сущностью, вытравливания здорового плода. Эксперты ВОЗ сделали вывод, что американский «прогибишен» закончился неудачей не по своей логике (159). «Полуосушение» 1985 года сорвалось, как определенно заявил при первых шагах попятного движения академик Л.И.Абалкин, из-за существовавшего финансово-экономического механизма (1).
Можно сказать и так: логика отрезвительных процессов в современных политических и экономических условиях оказывается слабее интересов и психологии «сильных мира сего».
Это возвращает нас к вопросу о том, какая из двух основных платформ преодоления пьянства (см.1) реальнее. Так вот: реально добиться этого результата можно лишь лишив питейную традицию подкормки. К сожалению, нереально рассчитывать на принятие такой стратегии в условиях современной рыночной демократии.
11. ИНВАЙРОНМЕНТАЛИЗМ. НОВЫЙ ИДЕАЛ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА?
Новое слово, вынесенное в заголовок заключения, нелегко выговорить. Это бы не беда - научились же выговаривать «индустриализацию», «компьютеризацию», «цивилизационный процесс» ... Если это слово истины, выговаривать научимся.
Так вот, слово «инвайронментализм» и производные «инвайронментальный» ученые, прежде всего философы, употребляют для обозначения желаемой, самой лучшей цивилизации, поскольку почти все уверены, что новая цивилизация грядет и утвердится в третьем тысячелетии. Будет ли оно девятым, заключительным тысячелетием питейной традиции?
Если верить в инвайронментализм - да! Дело в том, что именно инвайронментализм, инвайронментальная цивилизация, культура предполагают переориентацию всей человеческой деятельности на сохранение природы и самого человека (116; 3-30; 245; 3).
Академик Н.Н.Моисеев, прогнозируя вероятность новой цивилизации, возлагает надежды на «общепланетарный интеллект». Очень хотелось бы в это верить. Только не так-то просто решить сразу, в чем больше мужества: в том, чтобы, смотря правде в глаза и видя общепланетарную смуту, продолжать жить, или в том, чтобы жить без оглядки.