Проблема

В каждой науке наряду с терминами, имеющими более или менее строгие дефиниции, существуют интуитивно понимаемые, неопределяемые термины. При этом, как это ни парадоксально, подобные термины нередко обозначают базовые понятия. Таково, например, понятие числа в математике, понятие слова в лингвистике (до сих пор не существует единого и при этом непротиворечивого определения термина слово).

К таким интуитивно понимаемым, формально не определяемым относится и понятие владение языком. Более того, до сравнительно недавнего времени это словосочетание и не осознавалось лингвистами как терминологическое. Само собой разумелось, что можно говорить о владении языком, если человек умеет понимать высказывания на данном языке и строить на нем - по определенным правилам, общим для всех говорящих на данном языке, - тексты (устные и письменные).

Современный этап развития лингвистики знаменателен, в частности, тем, что понятия, ранее осмысливавшиеся чисто интуитивно или не имевшие строгих толкований, начинают получать эксплицитные определения. Такова, например, судьба некоторых традиционных грамматических понятий: "управление", "согласование", "грамматическое значение" (в отличие от лексического) и некоторых других, которые во второй половине XX в. подверглись пересмотру и существенным уточнениям (главным образом с позиций формального описания языка для целей, связанных с созданием действующих моделей языка).

Так случилось и с понятием владение языком.

Поскольку в качестве основной задачи лингвистики в последние десятилетия выдвигается задача моделирования речевой деятельности человека или, иначе, того, как человек владеет языком, постольку естественно и необходимо выяснить, что имеется в виду, когда говорят о владении языком.

Ю. Д. Апресян, одним из первых в отечественной лингвистике четко сформулировавший указанную задачу, предпринял попытку расчленить понятие владение языком на составляющие. По его мнению, владеть языком значит: 1) уметь выражать заданный смысл разными (в идеале – всеми возможными в данном языке) способами; 2) уметь извлекать из сказанного на данном языке смысл, в частности – различать внешне сходные, но разные по смыслу высказывания и находить общий смысл у внешне различных высказываний; 3) уметь отличать правильные в языковом отношении высказывания от неправильных [Апресян 1980: 2].

В такой интерпретации владение языком – это собственно языковые умения говорящего: способность к перифразированию, умение различать многозначность и омонимию, владение синонимией и интуитивное представление о норме. Эта интерпретация является, по существу, более детальной разработкой того, что американский лингвист Н. Хомский назвал языковой компетенцией (competence) говорящего. Помимо компетенции Хомский выделяет языковое употребление (performance) – то, как используют язык говорящие.

Развивая (и одновременно критикуя) эти идеи Хом-ского, другой американский исследователь – Делл Хаймс показал, что знание языка предполагает не только владение его грамматикой и словарем, но и ясное представление о том, в каких речевых условиях могут или должны употребляться те или иные слова и грамматические конструкции. Хаймс ввел понятие коммуникативной компетенции и теоретически обосновал необходимость различать грамматич-ностъ высказывания и его приемлемость в данных условиях общения, в данной социальной среде [Hymes 1972: 278– 281]. Грамматичность примерно соответствует тому, что Хомский называет competence, а приемлемость – тому, что у Хомского обозначено термином performance. Оба этих свойства составляют навык, именуемый коммуникативная компетенция, и таким образом оказывается, что владение языком представляет собой не чисто лингвистический, а социолингвистический феномен.

Вслед за Д. Хаймсом на необходимость изучения языковой способности человека в тесной связи с социализацией и с широким социальным контекстом, в котором протекает речевая деятельность людей, указывали У. Лабов, С. Эрвин-Трипп, Ч. Филлмор и другие исследователи.

Ч. Филлмор, например, в одной из своих работ сделал попытку разграничить собственно языковые знания человека и владение им информацией о различных компонентах акта коммуникации. "Основные факторы коммуникативного события, – пишет он, – таковы: личность отправителя сообщения, личность предполагаемого получателя или адресата сообщения, осведомленность отправителя о посреднике или очевидце коммуникативного события, код, используемый собеседниками, тема и специфическое содержание сообщения, форма его, свойства канала, посредством которого передается сообщение, обстановка или социальная ситуация, в рамках которой имеет место сообщение, и функция, в которой выступает сообщение в данной ситуации" [Fillmore 1973: 277]. Указывая на недостаточность собственно лингвистического компонента для того, чтобы говорить о подлинном владении языком, Филлмор пишет: "Есть ясные случаи грамматичных предложений (типа / love you) и ясные случаи неграмматичных наборов слов (типа the of of); но кажется, что решение вопроса о том, как квалифицировать неясные случаи, должно основываться на понимании ситуации, а не просто на грамматике, которая порождает все явно грамматичные предложения и терпит неудачу при порождении явно неграмматичных фраз..." [Там же: 283].

Это указание на ограниченные возможности чисто грамматического подхода при анализе живой речи перекликается с мыслью, которую настойчиво повторяет У. Лабов: грамматика описывает многие реально встречающиеся высказывания как ошибки, между тем как этими ошибками насыщена разговорная речь и они не ведут к непониманию. Следовательно, лингвистическая теория должна быть построена таким образом, чтобы она была способна описывать и объяснять не только "чистые" случаи, но и якобы ошибочные – а на самом деле объясняемые ситуацией и иными факторами – высказывания [Labov 1966; 1970].

Развивая эти взгляды на задачи лингвистического описания, Джон Гамперц ввел понятие контекстуализации (англ, contextualisation). Оно основано на том, что говорящий озабочен не только тем, чтобы доводить до слушателя правильно сформулированные утверждения, но и тем, чтобы эти утверждения были вписаны в соответствующий контекст, в котором они получили бы надлежащую интерпретацию [Gumperz 1984: 17]. Дж. Гамперц указывает такие виды контекстуализации: переключение кода, повышение или понижение тона, изменение скорости речи, изменение позы говорящего и др. Все они могут служить сигналами, указывающими на то, что одна тема разговора кончилась и начинается другая. Поскольку говорящий в своем поведении постоянно использует подобные сигналы, они должны учитываться при описании языка и правил его употребления в различных коммуникативных ситуациях.

Можно сказать, что к настоящему времени мнение, согласно которому лингвистическое описание должно ориентироваться не только на словарь и грамматику, но и на социальный контекст использования языка, стало общепринятым. Однако такого признания недостаточно для того, чтобы ясно представить себе структуру того, что может быть названо термином владение языком. Можно выделить несколько уровней владения языком в зависимости от того, какого рода информация о языке и его использовании имеется в виду.