Архитектура как коммуникация

I.2.1. Уже простое рассмотрение наших отношений с архитектурой убеждает в том, что, как правило, имея с ней дело, мы оказываемся вовлеченными в акт комму­никации, что вовсе не исключает функциональности.

Попытаемся встать на точку зрения человека ка­менного века – эпохи, с которой, как мы полагаем, нача­лась история архитектуры. Этот «первый», как говорит Вико, «грубый и свирепый» человек, гонимый холодом и дождем, повинуясь смутному инстинкту самосохра­нения, укрывается, по примеру зверей, в расщелинах, среди камней и в пещерах. Спасшись от ветра и дождя, при свете дня или мерцании огня (если он этот огонь уже открыл), наш предок принимается разглядывать укрывающую его пещеру. Он оценивает ее размеры, со­относя их с внешним миром за ее пределами, в котором льет дождь и свищет ветер, и начинает отличать внеш­нее пространство от внутреннего, напоминающего ему пребывание в утробе матери и рождающего у него ощу­щение защищенности, пространство с его неопределен­ными тенями и едва брезжущим светом. Когда утихает непогода, он выходит из пещеры и оглядывает ее снару­жи, замечая углубление входа, «отверстие, через кото­рое можно попасть внутрь», и дыра входа напоминает ему о пространстве внутри, о сводах пещеры, о стенках, ограничивающих это внутреннее пространство. Так складывается «идея пещеры» как памятка на случай дож­дя (место, где можно укрыться от непогоды), но также идея, позволяющая увидеть в любой другой пещере воз­

comunicazione, consumo. – Torino, 1962 (особенно гл. V); Susan Langer. Sentimento e forma. – Milano, Feltrinelli, 1965 (главы о виртуальном пространстве); Cesare Brandi. Elianle o dell'Architettura. – Torino, 1956; Segno e Immagine. – Milano, Saggiatore, 1960; Struttura e architettura. – Torino, 1968; Sergio Bettini. Critica semantica e continuità storica dell 'architettura, in «Zodiac», 2, 1958, Françoise Choay. L'urbanisme. – Paris, 1965.

можности, открытые в первой. Опыт знакомства со вто­рой пещерой приводит к тому, что представление о кон­кретной пещере сменяется представлением о пещере вообще. Возникает модель, образуется структура, нечто само по себе не существующее, но позволяющее разли­чить в какой-то совокупности явлений «пещеру».

Модель (или понятие) позволяет издали узнать как чужую пещеру, так и пещеру, в которой человек не соби­рается укрываться. Человек замечает, что пещера может выглядеть по-разному, но речь всегда идет о конкретной реализации абстрактной модели, признанной в качестве таковой, т.e. уже кодифицированной если и не на соци­альном уровне, то в голове отдельного человека, выра­батывающего ее и общающегося с самим собой с ее по­мощью. На этой стадии не составляет большого труда с помощью графических знаков передать модель пеще­ры себе подобным. Иконический код порождается архи­тектурным, и «принцип пещеры» становится предметом коммуникативного обмена.

Таким образом, рисунок или приблизительное изо­бражение пещеры выступают как сообщение о ее воз­можном использовании и остаются таковыми независи­мо от того, пользуются пещерой на самом деле или нет.

I.2.2. И тогда происходит то, что имеет в виду Р. Барт, когда пишет, что «с того мига, как возникает общество, всякое использование чего-либо становится знаком этого использования»2.

Использовать ложку для того, чтобы донести до рта пищу, значит, кроме всего прочего, реализовать некую функцию при помощи орудия, которое позволяет ее осуществить, но сказать, что данное орудие позволя­ет осуществить эту функцию, значит указать на комму­никативную функцию самого орудия – орудие сообщает

2 Elementi di semiologia, cit., II.1.4.

об исполняемой им функции; тогда как тот факт, что некто пользуется ложкой, в глазах общества разворачи­вается в сообщение об имеющемся навыке пользования данным орудием в отличие от других способов принятия пищи, как-то: еда руками или прямо из любой содержа­щей пищу емкости.

Ложка обуславливает и развивает определенные навыки принятия пищи и означает сам данный способ ее принятия, а пещера обуславливает и стимулирует способность находить убежище, сообщая о возможно­сти его использования в качестве убежища. Причем, и ложка, и пещера сообщают это о себе вне зависимости от того, пользуются ими или нет.

3. Стимул и коммуникация

I.3.1. Следует задаться вопросом, а не является ли то, что мы именуем коммуникацией, просто совокупно­стью каких-то побуждений, стимуля цией?

Стимул представляет собой комплекс ощущений, вызывающих ту или иную реакцию. Реакция может быть непосредственной (ослепленный светом, я зажмури­ваю глаза; стимул – это еще не восприятие, в нем еще не задействован интеллект, это моторная реакция) или опосредованной: я вижу приближающийся на большой скорости автомобиль и отскакиваю в сторону. Но в дей­ствительности, в тот момент, когда начинает работать восприятие (я воспринимаю появление автомобиля, я оцениваю скорость его движения, разделяющее нас расстояние, уточняю место, где он на меня наедет, если я не прерву движения), совершается переход от просто­го отношения стимул–реакция к интеллектуальной опе­рации, в которой имеют место процессы означивания: действительно, автомобиль отождествлен с опасностью только потому, что воспринят в качестве знака «авто­мобиль, движущийся с большой скоростью», и знака,

который я могу понять только на основе имеющегося опыта, который мне говорит, что когда машина, двига­ясь на меня, достигает определенной скорости, она ста­новится опасной. И с другой стороны, если бы я опознал движущийся автомобиль по шуму на автостраде, этот шум следовало бы определить как индекс – сам Пирс от­носил индексы к таким знакам, которые безотчетным образом сосредотачивают внимание на объекте, функ­ционируя, тем не менее, на основе кодов и коммуника­тивных конвенций.

Вместе с тем бывают стимулы, которые трудно ис­толковать как знаки; свалившийся мне на голову кирпич побуждает меня – при условии, что я не потерял созна­ние, – к ряду действий (я хватаюсь за голову, кричу, раз­ражаюсь проклятиями, отскакиваю в сторону, чтобы еще что-нибудь не свалилось), хотя и не знаю, что имен­но на меня упало; следовательно, это стимул, не являю­щийся знаком. Не дает ли и архитектура примеры по­добных стимулов?

I.3.2. Несомненно, какая-нибудь лестница воздей­ствует на меня как обязывающий стимул: если мне надо воспользоваться ею, я вынужден соответствующим об­разом по очереди поднимать ноги, даже если мне не хо­чется этого делать. Лестница стимулирует подъем даже в том случае, когда, не видя в темноте первой ступеньки, я спотыкаюсь о нее. С другой стороны, следует не упу­скать из виду две вещи: во-первых, чтобы подняться по лестнице, я должен заранее знать, что такое лест­ница. Ходить по лестнице учатся и, стало быть, учатся реагировать на стимул, иначе стимул ничего бы не сти­мулировал. И во вторых, только усвоив, что лестница понуждает меня подниматься (переходить с одного го­ризонтального уровня на другой), я признаю возмож­ность такового ее использования и числю за ней соот­ветствующую функцию.

С того момента, как я признаю в лестнице лест­ницу и прописываю ее по ведомству «лестниц», всякая встреченная лестница мне сообщает о своей функции и делает это с такой степенью подробности, что по типу лестницы (мраморная, винтовая, крутая, пожарная) я понимаю, легко или трудно будет по ней подниматься.

I.3.3. В этом смысле возможности, предоставляе­мые архитектурой (проходить, входить, останавли­ваться, подниматься, садиться, выглядывать в окно, опираться и т.д.), суть не только функции, но и, преж­де всего, соответствующие значения, располагающие к определенному поведению. А что это так, подтверж­дается тем, что в случае trompe-l'oeil («обманки») я готов совершить полагающееся действие, в данном случае не­возможное.

Я могу не уразуметь назначения некоторых архи­тектурных функций (функциональных свойств), если я не различаю их в качестве стимулов (когда они пере­крыты другой стимуляцией – например, подвал как убежище от бури), что не мешает мне оценить их эф­фективность с точки зрения коммуникации (значения безопасности, свободного места и т.д.).