Наблюдение над техникой умерщвления

Осмысление «конверсии», которую выполняет тотальная институция, требует систематической, т. е. одновремен­но последовательной и продуманной работы: техники «умерщвления» (заимствуя термин у Гоффмана) имеют целью свести до минимума (однако с некоторыми допу­щениями) сферу частной жизни. Они будут рассмотрены на примере двух типов институций.

Техника умерщвления в армии

Сравнительный анализ позволяет констатировать, что принцип такого рода техники не является специфиче­ским для военной институции, даже если она сообщает ей достаточно характерные формы.

— Отрицание всякой идентичности Воздействие на личностную идентичность осуществляет­ся с помощью запрета различных форм, обычно исполь­зуемых для представления себя. Запрещается называть имя, а фамилия произносится в сочетании с указанием принадлежности к тому или иному классу («солдат А», «драгун Н»...). В свою очередь, этот класс .включен в ле-

[29]

гитимную иерархию надындивидуального характера (ср. «мой полковник» с «мой отец», «мать-наставница», «то­варищ секретарь»...)*. Личные признаки вытесняются в обмен на форму, выполняющую очевидную функцию ни­велирования, дополняемую стрижкой волос «в соответ­ствии с правилами». Сфера частного измеряется тем, что остается: несколько фотографий, сверток съестных при­пасов, транзистор, книга (не «скандальная»)... В любом случае, объем этой сферы строго ограничен простран­ством стандартного шкафчика, который должен содер­жаться в постоянном порядке и в любой момент может подвергнуться контролю какой-либо инспекцией.

— Ограничение во времени и пространстве
Организация времени и ограничение перемещения во внутреннем пространстве институции означает утрату личностью «автономии»: институция стремится занять все время индивида, который не должен более принадлежать себе. Отсюда бесконечная череда ситуаций, требующих поспешности (неожиданные переклички, наряды вне очереди, регулярные наряды, марш-броски, бег) или бесконечного ожидания (очереди, охрана...): это способствует поддержанию постоянной готовности к возможным приказам, в основу которых почти всегда заложено требование личного самопожертвования.

— «Вербовка»

Осуществляемая внутри групп (эскадроны, караулы, спальные помещения в казармах), она отражает процесс институционального реклассирования, в результате кото­рого индивид существует лишь в качестве члена своей группы, что делает его ответственным за все, что в груп­пе происходит. Дедовщина или коллективное наказание, которые носят почти регулярный характер, основаны на

* Во фр. языке при обращении к вышестоящему военному чину сохраняется использование притяжательного местоимения, которое, как правило, на русский язык не переводится либо за­меняется словами «товарищ», «господин». Ср.: «мой генерал» — «товарищ генерал» — Прим. пер.

[30]

глубоко «антииндивидуалистическом» принципе. Более того, приходится еще пройти через то, что Гоффман назы­вает «физическая контаминация» (лично не контролиру­емая скученность) и «моральная контаминация» (сосуще­ствование с нежелательными и невыбираемыми людьми).

— Безусловное подчинение

Абсурдный или противоречивый приказ тем более эффек­тивен как инструмент дрессуры, чем менее он обоснован своим содержанием (которое и не может быть выпол­нено) и чем более — формальным качеством приказа («так надо», «обсуждению не подлежит»...). Приказ, до­стойный исполнения только потому, что он отдан аген­том, уполномоченным институцией, вскрывает в крайней и очищенной форме отношение иерархической зависимо­сти: «В Сэн-Сире, чтобы мы прониклись идеей, что вся­кий приказ, каков бы он ни был, даже если он кажется идиотским (о чем низшему по чину не дано судить), и тем более если он таковым и является, должен быть вы­полнен без колебаний и обсуждений» (Federphil. Nos vings ans a Saint-Cyr. Paris, 1933). К этим процедурам, которые можно найти во многих других институциях, следовало бы добавить всякого рода «персонифицирован­ные» методы, благодаря которым агенты институции от­слеживают и третируют строптивых индивидов, «умни­ков», «горлопанов» — в других обстоятельствах их бы назвали «заносчивыми» или «претендующими» — тех, кто много о себе воображает.

Негативный язык, использованный здесь для описа­ния процесса искоренения типов поведения, обычных для гражданской жизни, таит в себе угрозу представить од­номерного индивида по принципу механистической ме­тафоры — «автомата». В самом деле, индивид, чьему «об­ращению», если воспользоваться церковным языком, стремится способствовать институция, это тот, кто усво­ил коллективный и деперсонифицированный порядок в такой мере, что более не нуждается в эксплицитных ука­заниях, чтобы соответствовать объективным требовани­ям институции. Более того, он в состоянии проявить оп-

[31]

ределенную степень «инициативы», которая может быть признана и даже поощряема институцией с помощью про­движения по службе (младший командный состав).

Во многих тотальных институциях можно найти это стремление к «конверсии» — замене «прежнего челове­ка» «новым» с помощью не столько эксплицированных убеждений, сколько совокупности процедур, которые по­добны своеобразной гимнастике.

Систематическое вдалбливание автоматизмов в тело столь значимо в подобных институциях (даже когда дело касается в основном заботы о душе) поскольку, доводя до крайности логику всякого ученичества, они обеспечивают полное соответ­ствие Порядку. «Военный дух» вырабатывается с помощью специфической ортопедии — всех этих «ровняйся», «подбородок вперед», «держитесь пря­мо», «грудь колесом», целью которых является ис­коренение из тела одновременно и естественного, и женственного. Инкорпорированные в форме практических схем в жест и слово ценности «пря­моты», «энергичности», «твердости», «чистоты», «точности», «решительности», «серьезности», «до­бровольности» противопоставляются граждан­ским ценностям, соотносящимся с «расхлябан­ностью», «мягкостью», «неопределенностью», «ненормальностью», «легкомысленностью», «изыс­канностью», «сентиментальностью» и «инстинк­тивностью». «Прямая» осанка мужчины с репута­цией «лояльного», «честного» и «прямого» отра­жает, или, лучше сказать, управляет таким же «прямым» и «решительным» духом и языком, ко­торые проявляются в отвращении к «мелким при­диркам» и предпочтении очевидностей («в боль­шом коллективе дисциплина не роскошь, а своего рода необходимость»), близких к приказу и инст­рукции. В словесном упражнении, каким являет­ся жанр «рапорта», обнаруживается тот же идеал лаконичной сдержанности. «Факты» должны быть

[32]

поданы в краткой форме, оставляя за высшими чинами привилегию окончательной интерпрета­ции; ни «болтовня», ни эмоции недопустимы, ког­да речь идет об изложении сути, «отчете» о том, что «констатировано».