Эта программа неразрывна с аномией молодежи, деградацией ее правосознания и с самым массивным и тяжелым процессом – погружением в невежество.

Это состояние социолог квалифицирует так: «Общество постепенно отучили размышлять.

Эта усиливающаяся тенденция принимается без возражения и им самим, так как осознание происшедшего приводит к глубокому психологическому дискомфорту.

Массовое сознание инстинктивно отторгает какой-либо анализ происходящего в России» [166].

Подростки с их мышлением – самая уязвимая возрастная часть общества.
Не будем углубляться в историю, рассмотрим именно период срыва массового сознания.

Социолог Г.С. Батыгин указывает на важный факт: «Ни “крестьянские войны” и голод в деревне, ни массовые репрессии, ни низкий уровень жизни не поставили под вопрос существование коммунистического режима.

Его крах стал следствием разрушения “социальной теории” и конфликта в дискурсивном сообществе в относительно стабильных политических и экономических обстоятельствах.Он был предуготовлен движением “шестидесятников” и вступил в критическую фазу в период “плюрализма мнений”, обозначенного атакой “докторальной публицистики”, которая стала играть роль альтернативного мозгового центра страны.

Атака исходила от идеологических изданий, в числе которых был и теоретический орган ЦК КПСС журнал “Коммунист”. Реформирование “социальной теории” осуществлялось публицистами перестройки путем форсирования моральных требований правды, справедливости, подлинной демократии и свободы» [181, с. 58].

Если отбросить предположения о том, что доктрина реформ, разработанная и одобренная в 1980-е годы, являлась плодом сатанинского заговора против России, остается признать, что ее замысел включал в себя ряд ошибок фундаментального характера. Реформаторы и их советники совершали ошибки, которые можно было предсказать чисто логическим путем, то есть ошибки тривиальные. Эти ошибки – результат невежества.

В 1996 году американские эксперты из школы Д. Гэлбрейта, работавшие в РФ (А. Эмсден и др.), определили: «Политика экономических преобразований потерпела провал из-за породившей ее смеси страха и невежества» [182]. Наконец, они громогласно сказали то, что в узких кругах говорили и западные, и российские ученые.

Страх – понятная эмоция специалистов, чьи рекомендации привели к катастрофе. Но почему этот страх не был обуздан рациональным научным знанием? Объяснить этот феномен – приоритетная задача российской научной общественности.

Какова природа невежества, которое привело реформу к тяжелому кризису? Почему была такой быстрой и глубокой деградация когнитивной структуры многих профессиональных сообществ?

Дж. Стиглиц подчеркивает: «За последние пятьдесят лет экономическая наука объяснила, почему и при каких условиях рынки функционируют хорошо и когда этого не происходит» [183, с. 253]. Но наши экономисты, проектируя реформы, это знание игнорировали. Причина нашего неизбывного кризиса – именно смесь «страха вредителя» и невежества.

Скольжение к невежеству сообщества обществоведов, а за ними и самого общества, – проблема фундаментальная и системная. О ней не говорят и, тем более, к ней не подходят. Но придется.

2.

Из опыта общения с доступными людьми (и из наблюдений над собой) можно составить представление о «новом невежестве». Это состояние совсем другого типа, нежели «невежество времен безграмотности», которая сужала доступ к «сети знаний».

Такие общности, которые не имели доступа к формальному образованию и библиотеке («памяти мира»), не знали очень многого, что существовало вне их «культурной скорлупы».

Но эти общности в своем культурном пространстве и в своей информационной системе не были невеждами. Так, крестьяне и ремесленники опирались на огромный и систематизированный запас традиционного знания, которое передавалось из поколения в поколение, в основном устно и в совместной работе.

Для развития человечества приручение лошади или выведение культурной пшеницы и картофеля были несравненно важнее изобретения атомной бомбы.

Практически все культурные растения, основной источник пищи, были созданы трудом и умом крестьян за 20 тыс. лет, а научная селекция и гибридизация началась совсем недавно. Бронза – древнейший сплав, с IV тысячелетия до н.э. используется для изготовления предметов самого разного назначения, и лучше старых составов нет. Многие технологические приемы и операции древних ремесленников не удается воспроизвести и сегодня.

Это современное представление об эволюции системы знания было до середины 1980-х годов в среде интеллигенции общепринятым, даже банальным. Считалось, что признак полной науки – наличие весомой части сообщества, осведомленной об истории развития знания соответствующей области (т.н. развитая «память» научного сообщества). История знания была частью научного знания и актуальным инструментом на каждом этапе познания.

Более того, еще до революции в Академии наук история знания воспринималась как необходимый элемент, интегрирующий образование, культуру, искусство и политику.

Особенно активно это доказывали В.И. Вернадский, А.Е. Ферсман и Н.Н. Лузин. В мае 1921 г. Вернадский сделал доклад об организации постоянной «Комиссии по истории знаний». В 1932 г. она преобразуется в Институт истории науки и техники АН СССР. Литература по истории науки была очень популярна среди интеллигенции и широкой публики, она вошла и в преподавание научных дисциплин в средней школе и в вузах.

В 1931 г. в издательстве «Наука» была создана серия «Научно-популярная литература». Уже в 1940 году – выпуск научно-популярных книг достиг в СССР годового тиража 13 млн. экземпляров. К началу 1970-х тиражи выросли до 70 млн., а в 1981 году выпуск научно-популярной литературы в СССР составил 2451 наименование общим тиражом 83,2 млн. экземпляров. В 1933 г. начал издаваться научно-популярный журнал «Техника молодежи», в 1934 г. вновь стал выходить журнал «Наука и жизнь». Тиражи научно-популярных журналов постепенно стали массовыми (в 80-е годы журнал «Наука и жизнь» выходил тиражом 3,4 млн. экземпляров), и этих тиражей не хватало.

Но в ходе трансформации политической системы к концу 1980-х гг. прежние институты были деформированы или устранены. Установилось «новое мышление». В этой программе важным средством в России и стал подрыв культуры мышления. Была проведена большая кампания по разрушению рационального сознания и механизмов его воспроизводства. Целенаправленное воздействие было оказано на все каналы социодинамики культуры – на школу и вузы, на науку и СМИ, на армию и искусство. Историческая память знаний стала быстро стираться в массовом сознании.

Невежество стало действенным!

Оно было подкреплено потоком алогичных, антирациональных утверждений, противоречащих и знанию, и мере, и здравому смыслу. Как будто прощупывали состояние мышления людей.

Вот, в популярной тогда «Независимой газете» утверждается: «Чеpез западные гpаницы пpишло в Россию все, что и по сей день является основанием могущества и национальной гоpдости России... – все виды тpанспоpта, одежды, большинства пpодуктов питания и сельскохозяйственного пpоизводства – можно ли сегодня пpедставить Россию, лишенной этого?» [190]. Действительно, невозможно себе пpедставить Россию, вдpуг лишенной всех видов одежды – а можно ли пpедставить себе разумного человека, всеpьез озабоченного такой пеpспективой для России? Что это – искреннее невежество или порция яда в уши людей? Читатели это проглотили. Бурный поток подобных статей нарастал.

Даже если это просто выстрел информационной войны, вредоносная программа быстро затянула этих «хозяев дискурса» в их собственную ловушку.

Как писал А. Тойнби, «неудача состоит в том, что лидеры неожиданно для себя подпадают под гипноз, которым они воздействовали на своих последователей. Это приводит к катастрофической потере инициативы: “Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму”».

За последние тридцать лет гуманитарная элита России стала «играть на понижение». Как будто что-то сломалось в ее мировоззрении. Например, резко сократился выпуск научно-популярной литературы, которая имела раньше массового и постоянного читателя. В табл. * показано, как изменились тиражи самых популярных журналов.

Таблица *. Тиражи научно-популярных и реферативных журналов, тыс.