Функция текста и иллокуция предложения

Как известно, общее значение языковых единиц слагается не только из их формы и

содержания, но и из их коммуникативной направленности (функции). Это положение

является одним из основополагающих принципов лингвистической прагматики. «Здесь

дует!» — в определенных условиях эта фраза может означать вовсе не констатацию факта

(наличие сквозняка), а пожелание (просьбу, мольбу, приказ и т. п.) закрыть окно.

Соответственно в современной лингвистике текст понимается как комплексная, специально

организованная, взаимосвязанная единица речевой коммуникации, с помощью которой

говорящий совершает конкретное речевое действие с явно (или неявно) выраженным комму-

никативным смыслом.

Перед тем как перейти к непосредственному рассмотрению текстовых функций,

необходимо выяснить некоторые терминологические вопросы. В современной

лингвистической теории при определении функциональной направленности речевых актов

принято использовать понятие иллокуции.16

В нашем случае, видимо, целесообразно вслед за некоторыми авторами отнести

понятие иллокуции к уровню предложения, закрепив понятие текстовой функции за уровнем

целого речевого произведения (Linke, Nussbaumer, Portmann 1994: 245). При этом

необходимо заметить, что в некоторых источниках эти понятия используются как

синонимичные, т. е. функция текста = иллокуции текста (BuBmann 1990: 777). Однако в

любом случае речь идет об интенциональном аспекте речевого высказывания.

Насколько неверно является предположение о том, что общее значение текста

складывается из простой суммы значений отдельных предложений, настолько неверен вывод

о том, что текстовую функцию можно представить в виде суммы отдельных иллокуций. И

уж если мы хотим связать функцию текста с иллокутивной силой отдельных предложений,

то нам необходимо предположить наличие системы иллокутивных иерархий, в которой

главной функции текста соответствовали бы подчиненные функции (иллокуции) на уровне

предложения. Однако намного целесообразнее связать целевую установку текста с

функционированием текста как целого и исходить из того, что отдельные текстовые

элементы (слова, предложения или даже фрагменты), хотя и способствуют воплощению этой

функции, однако сами по себе, в отдельности, ее не реализуют.

Таким образом, чем меньше при определении функции текста мы опираемся на

внутритекстовые элементы, тем важнее оказываются экстратекстовые факторы, как адресат,

ситуация, отношения между партнерами по коммуникации, общий фонд знаний

собеседников и т. п. Вместе с тем рассмотрение предложений в аспекте их

функционирования способствует выявлению особенностей функционирования текста как

целого речевого произведения. Что же касается определения реестра текстовых функций, то

в этом вопросе у языковедов нет единой точки зрения. Однако нетрудно заметить, что

отправной точкой большинства новейших зарубежных классификаций текстовых функций

является так называемая «модель органона» Карла Бюлера.

2. «Модель органона» К. Бюлера

При знакомстве с концепцией К. Бюлера следует помнить, что в данном случае речь

идет о семиотической модели функционирования языка (а не о текстовой модели), согласно

которой описание функционирования языковых знаков производится с учетом конкретных

коммуникативных взаимосвязей.

16 См., например, работы Дж. Остина и Дж. Серля в сборнике «Новое в зарубежной лингвистике» (1986).

При построении модели функционирования языка К. Бюлер отталкивается от мысли

Платона, высказанной в диалоге «Кратил»: «Язык есть organura, служащий для того, чтобы

один человек мог сообщить другому нечто о вещи» (Бюлер 1993: 30). В этом перечислении

«один человек — другому человеку — о вещи» представлены три необходимые реляционные

компоненты акта коммуникации.

Для большей наглядности К. Бюлер рисует следующую схему (рис. 3):

При толковании данной схемы в первую очередь приходит в голову прямой

каузальный подход. «Один человек» производит звук, который действует на «другого

человека» как раздражитель. Таким образом, здесь имеются и субъект, и объект воздействия.

Смысл отношения между звуком и предметом состоит в каузировании связей между

событиями, сопровождающими звук: слуховое восприятие звукового феномена стимулирует

слушающего обратить внимание на этот самый предмет. Вот пример К. Бюлера: «Два

человека находятся в комнате. Один слышит шорох, смотрит в окно и говорит: "Идет

дождь", тогда и другой смотрит туда, понуждаемый услышанными словами или взглядом

говорящего». По мнению К. Бюлера, так все происходит, и при этом круг замыкается

наилучшим образом. Однако психофизические системы говорящего и слушающего

действуют различно. В простейшем случае получение раздражения эквивалентно на-

стоящему сообщению, а его отправление — действию.

Рассуждая таким образом, К. Бюлер приходит к новой схеме (рис. 4)

Объяснения К. Бюлера точны и лаконичны. Круг в середине символизирует

конкретное языковое явление. Три переменных фактора призваны поднять его тремя

различными способами до ранга знака. Три стороны начерченного треугольника

символизируют эти три фактора. Треугольник включает в себя несколько меньше, чем круг.

Вместе с тем он выходит за границы круга, указывая, что чувственно данное всегда

дополняется апперцепцией.2 Множество линий символизирует семантические функции

(сложного) языкового знака. Это символ в силу своей соотнесенности с предметами и

положением дел; это симптом (примета, индекс) в силу своей зависимости от отправителя,

внутреннее состояние которого он выражает, и сигнал в силу своего обращения к

слушателю, чьим внешним поведением или внутренним состоянием он управляет так же, как

и другие коммуникативные знаки (Бюлер 1993: 34).

Соответственно указанной схеме К. Бюлер выделяет три функции языковых знаков:

1) репрезентативную, т. е. функцию представления предметов, положений дел и

событий (Darstellung);

2) экспрессивную, т. е. функцию выражения внутреннего состояния, эмоций и

позиций отправителя (Ausdruck);

3) апеллятивную, т. е. функцию, с помощью которой отправитель обращается к

реципиенту и хочет побудить его к определенным реакциям (Appell).

Доминирующую роль в этом единстве играет репрезентативная функция. Однако, не

оспаривая ее главенствующей роли, К. Бюлер говорит также о возможности доминирования

каждой из представленных выше функций. К тому же любое из трех рассмотренных

отношений, любая из трех смысловых функций языкового знака открывает и очерчивает

свою область лингвистических феноменов и фактов (там же: 36-38). В лингвистической

2 Апперцепция — от лат. ad 'при, к' 4- peroeptio 'восприятие' —. зависимость

восприятия от прошлого опыта, от запаса знаний и общего содержания духов-

ной жизни человека, а также от психического состояния человека в момент

восприятия; см.: Словарь иностранных слов (1989: 50).

литературе существует также мнение о том, что коммуникативная направленность (целевая

установка) текста, как правило, воплощается в одной доминирующей функции, и именно ее

следует называть текстовой функцией (Brinker 1993: 82).

Некоторые зарубежные лингвисты, строящие свои научные концепции на примате

коммуникативного подхода к тексту, заимствуют схему К. Бюлера целиком и переносят ее на

уровень текста, считая основными функциями текста репрезентативную, экспрессивную и

апеллятивную (Gtilich, Raible 1977: 151-154). Такой выбор становится понятным, если

учесть, что эти ученые считают текст «комплексным языковым знаком, образованным по

правилам языковой системы» (Ibid.: 47); иными словами, они признают за текстом (по

крайней мере частично) статус языкового знака. А уж если текст, по их мнению, является

языковым знаком, то и выводы К. Бюлера о функциях языкового знака, естественно,

распространяются также на текст.

Модель К. Бюлера получила свое дальнейшее развитие в трудах других выдающихся

лингвистов. Ян Мукаржовский обратил внимание еще на один компонент речевого акта —

на сам знак. С ним он связывает четвертую функцию — поэтическую или эстетическую. Эта

функция заключается в способности знака сосредоточивать внимание на самом себе, а не на

сообщаемом. По его мнению, поэтическая или эстетическая функция противопоставлена

трем «практическим» функциям, выделяемым К.Бюлером. Иными словами, именно

направленность поэтической речи на самого себя, а не на означаемое отличает ее от

практического использования языка (Mukafovsky 1977: 65-85) — цит. по (Чаковская 1986: 6).