Темы для учебных выступлений

1. Что значит владеть своим голосом.

2. Профессия юрист.

3. Выдающийся юрист современности.

4. Подумайте о выборе хорошей профессии.

5. Победима ли коррупция?

План риторического анализа текста

Один из главных методов изучения языка – языковой анализ, впервые разработанный Ф.И. Буслаевым. Риторический анализ отличается своей многосторонностью, так как охватывает целое произведение, устное или письменное, от анализа дискурса до выбора слов.

1. Общая характеристика текста: устный или письменный, род красноречия – общественно-политическое, судебное, академическое, социально-бытовое, богословско-церковное.

2. Вид речи и предметное воплощение.

3. Анализ дискурса: ситуация жизни, события до и, возможно, после; кто говорит, кому, с какой целью, при каких обстоятельствах и т.д.

4. Что известно об авторе, уровень его интеллекта, духовного склада.

5. Кто предполагаемый адресат, на какой уровень восприятия и понимания ориентировано высказывание и т.п.?

6. Композиция, построение речевого произведения, сюжетные линии и пр.

7. Характеристика риторических средств: фигуры, тропы, фразеология, афоризмы, монологи и диалоги, архаизмы, диалектизмы и пр.

8. Соблюдение нормы культуры речи, требований литературного языка. Особенности авторского стиля речи.

9. Если возможно- сведения о восприятии текста, степени его воздействия на читателей и слушателей, разночтениях, оценках, влиянии произведения на развитие науки, искусств, культуры и т.д.

10. Что хотел сказать автор, что сказал, что сказал ненамеренно.

Приложение 2.

Фрагменты речей

I. Горгий «Похвала Елене»

Славой служит городу смелость, телу – красота, духу – разумность, речи приводимой – правдивость; все обратное этому – лишь бесславие. Должно нам мужчину и женщину, слово и дело, город и поступок, ежели похвальны они – хвалою почтить, ежели непохвальны – насмешкой сразить. И напротив, равно неумно и неверно достохвальное – порицать, осмеяния же достойное – восхвалять.

Предстоит мне здесь в одно и то же время и правду открыть, и порочащих уличить – порочащих ту Елену, о которой единогласно и единодушно до нас сохранилось и верное слово поэтов, и слава имени ее, и память о бедах. Я и вознамерился, в речи своей приведя разумные доводы, снять обвинение с той, которой довольно дурного пришлось услыхать, порицателей ее лгущими вам показать, раскрыть правду и конец положить невежеству.

Что по роду и породе первое место меж первейших жен и мужей занимает та, о ком наша речь, – нет никого, кто бы точно об этом не знал. Ведомо, что Леда была ее матерью, а отцом был бог, слыл же смертный, и были то Тиндарей и Зевс: один видом таков казался, другой молвою так назывался, один меж людей сильнейший, другой над мирозданием царь. Рожденная ими, красотою была она равна богам, ее открыто являя, не скрыто тая. Многие во многих страсти она возбудила, вкруг единой себя многих мужей соединила, полных гордости гордою мощью: кто богатства огромностью, кто рода древностью, кто врожденною силою, кто приобретенною мудростью; все, однако же, покорены были победной любовью и непобедимым честолюбьем. Кто из них и чем и как утолил любовь свою, овладевши Еленою, говорить я не буду: знаемое у знающих доверье получит, восхищенья же не заслужит. Посему, прежние времена в нынешней моей речи миновав, перейду я к началу предпринятого похвального слова и для этого изложу те причины, в силу которых справедливо и пристойно было Елене отправиться в Трою.

Случая ли изволением, богов ли велением, неизбежности ли узаконением совершила она то, что совершила? Была она или силой похищена, или речами улещена, или любовью охвачена? – Если примем мы первое, то не может быть виновна обвиняемая: божьему промыслу людские помыслы не помеха – от природы не слабое сильному препона, а сильное слабому власть и вождь: сильный ведет, а слабый следом идет. Бог сильнее человека и мощью и мудростью, как и всем остальным: если богу или случаю мы вину должны приписать, то Елену свободной от бесчестья должны признавать.

II. Демосфен - из третьей речи «Против Филиппа»

«Но чего же еще не хватает ему до последней степени наглости? Да помимо того, что он разорил города, разве он не устраивает пифийские игры, общие состязания всех греков, и, когда сам не является на них, разве не присылает своих рабов руководить состязаниями в качестве агонофетов?

Разве не завладел проходами, ведущими к грекам, и не занимает эти места своими отрядами и наемниками? Разве не предписывает он фессалийцам, какой порядок управления они должны у себя иметь? Разве не посылает наемников - одних в Порфм, чтобы изгнать эретрийскую демократию, других - в Орей, чтобы поставить тираном Филистида? Но греки, хотя и видят это, все-таки терпят, и, мне кажется, они взирают на это с таким чувством, как на градовую тучу: каждый только молится, чтобы не над ним она разразилась, но ни один человек не пытается ее остановить. И никто не защищается не только против тех оскорблений, которым подвергается от него вся Греция, но даже и против тех, которые терпит каждый в отдельности. Это уже последнее дело!

Разве он не предпринимал похода на Амбракию и Левкаду - города, принадлежащие коринфянам? Разве не дал клятвенного обещания этолийцам передать им Навпакт, принадлежащий ахейцам? Разве у фиванцев не отнял Эхин, разве не отправляется теперь против византийцев, своих собственных союзников? Разве у нас - не говорю уж об остальном - он не завладел крупнейшим нашим городом на Херсонесе, Кардией? И вот, хотя мы все страдаем от такого отношения к себе, мы все еще медлим, проявляем малодушие и смотрим на соседей, полные недоверия друг к другу, а не к тому, кто всем нам наносит вред».

III. Гай Саллюстий Крисп « О заговоре Катилины»

Всем людям, стремящимся отличаться от остальных, следует всячески стараться не прожить жизнь безвестно, подобно скотине, которую природа создала склоненной к земле и покорной чреву. Вся наша сила ведь — в духе и теле: дух большей частью повелитель, тело — раб; первый у нас — общий с богами, второе — с животными. Поэтому мне кажется более разумным искать славы с помощью ума, а не тела, и, так как сама жизнь, которой мы радуемся, коротка, оставлять по себе как можно более долгую память. Потому что слава, какую дают богатство и красота, скоротечна и непрочна, доблесть же — достояние блистательное и вечное. Люди издавна ведут яростный спор о том, чему больше обязано своими успехами военное дело: физической ли силе или доблести духа? Ибо, прежде чем начинать, надо подумать, а подумав — действовать быстро.Так и то и другое, недостаточное само по себе, нуждается во взаимной помощи. <…>

Прежде чем начинать повествование, считаю нужным вкратце рассказать о нравах этого человека. С юных лет ему были по сердцу междоусобные войны, убийства, грабежи, гражданские смуты, и в них он и провел свою молодость. Телом он был невероятно вынослив в отношении голода, холода, бодрствования. Духом был дерзок, коварен, переменчив, мастер притворяться и скрывать что угодно, жаден до чужого, расточитель своего, необуздан в страстях; красноречия было достаточно, разумности мало. Его неуемный дух всегда стремился к чему-то чрезмерному, невероятному, исключительному. После единовластия Луция Суллы его охватило неистовое желание встать во главе государства, но как достичь этого — лишь бы только заполучить царскую власть, — ему было безразлично. С каждым днем все сильнее возбуждался его необузданный дух, подстрекаемый недостатком средств и сознанием совершенных преступлений; и то и другое усиливалось из-за его наклонностей, о которых я уже говорил. Побуждали его, кроме того, и испорченные нравы гражданской общины, страдавшие от двух наихудших противоположных зол: роскоши и алчности. Так как случай напомнил мне о нравах гражданской общины, то самый предмет, мне кажется, заставляет вернуться назад и вкратце рассмотреть установления наших предков во времена мира и войны: как они правили государством и сколь великим оставили его нам; как оно, постепенно изменяясь, из прекраснейшего < и наилучшего > стало сквернейшим и опозорившимся.

Приложение 3

А.И. Крылов

ВОЛК И ЯГНЕНОК

У сильного всегда бессильный виноват:
Тому в Истории мы тьму примеров слышим,
Но мы Истории не пишем;
А вот о том, как в Баснях говорят.

Ягненок в жаркий день зашел к ручью напиться;
И надобно ж беде случиться,
Что около тех мест голодный рыскал Волк.
Ягненка видит он, на до́бычу стремится;
Но, делу дать хотя законный вид и толк,
Кричит: «Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом
Здесь чистое мутить питье
Мое
С песком и с илом?
За дерзость такову
Я голову с тебя сорву».—
«Когда светлейший Волк позволит,
Осмелюсь я донесть: что ниже по ручью
От Светлости его шагов я на сто пью;
И гневаться напрасно он изволит:
Питья мутить ему никак я не могу».—
«Поэтому я лгу!
Негодный! слыхана ль такая дерзость в свете!
Да помнится, что ты еще в запрошлом лете
Мне здесь же как-то нагрубил:
Я этого, приятель, не забыл!» —
«Помилуй, мне еще и отроду нет году»,
Ягненок говорит. «Так это был твой брат».—
«Нет братьев у меня».— «Так это кум иль сват
И, словом, кто-нибудь из вашего же роду.

Вы сами, ваши псы и ваши пастухи,
Вы все мне зла хотите,
И если можете, то мне всегда вредите:
Но я с тобой за их разведаюсь грехи».—
«Ах, я чем виноват?» — «Молчи! устал я слушать

Досуг мне разбирать вины твои, щенок!

Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».

Сказал и в темный лес Ягненка поволок.

ЛИСИЦА И СУРОК

"Куда так, кумушка, бежишь ты без оглядки?" -Лисицу спрашивал Сурок."Ох, мой голубчик-куманек!Терплю напраслину и выслана за взятки.Ты знаешь, я была в курятнике судьей,Утратила в делах здоровье и покой,В трудах куска недоедала,Ночей недосыпала:И я ж за то под гнев подпала;А все по клеветам Ну, сам подумай ты:Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы?Мне взятки брать? да разве я взбешуся!Ну, видывал ли ты, я на тебя пошлюся,Чтоб этому была причастна я греху?Подумай, вспомни хорошенько". -"Нет, кумушка; а видывал частенько,Что рыльце у тебя в пуху".

ПУШКИ И ПАРУСА

На корабле у Пушек с ПарусамиВосстала страшная вражда.Вот Пушки, выставясь из портов- вон носами,Роптали так пред небесами:"О боги! видано ль когда,Чтобы ничтожное холстинное твореньеРавняться в пользах нам имело дерзновенье?Что делают они во весь наш трудный путь?Лишь только ветер станет дуть,Они, надув спесиво грудь,Как будто важного какого сану,Несутся гоголем по ОкеануИ только чванятся; а мы - громим в боях!Не нами ль царствует корабль наш на морях?Не мы ль несем с собой повсюду смерть и страх?Нет, не хотим жить боле с Парусами;Со всеми мы без них управимся и сами,Лети же, помоги, могущий нам Борей*,И изорви в клочки их поскорей!"Борей послушался - летит, дохнул, и вскореНасупилось и почернело море;Покрылись тучею тяжелой небеса;Валы вздымаются и рушатся, как горы;Гром оглушает слух; слепит блеск молнии взоры,Борей ревет и рвет в лоскутья Паруса,Не стало их, утихла непогода;Но что ж? Корабль без ПарусовИгрушкой стал и ветров и валов,И носится он в море, как колода;А в первой встрече со врагам,Который вдоль его всем бортом страшно грянул,Корабль мой недвижим: стал скоро решетом,И с Пушками, как ключ, он ко дну канул.Держава всякая сильна,Когда устроены в ней все премудро части:Оружием - врагам она грозна,А паруса - гражданские в ней власти.

КРЕСТЬЯНИН И СМЕРТЬ

Набрав валежнику порой холодной, зимной,
Старик, иссохший весь от нужды и трудов,
Тащился медленно к своей лачужке дымной,
Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.
Нес, нес он их и утомился,
Остановился,
На землю с плеч спустил дрова долой,
Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:
«Куда я беден, боже мой!
Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,
А там подушное, боярщина, оброк...
И выдался ль когда на свете
Хотя один мне радостный денёк?»
В таком унынии, на свой пеняя рок,
Зовет он смерть: она у нас не за горами,
А за плечами:
Явилась вмиг
И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?»
Увидевши ее свирепую осанку,
Едва промолвить мог бедняк, оторопев:
«Я звал тебя, коль не во гнев,
Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».

Из басни сей
Нам видеть можно,
Что как бывает жить ни тошно,
А умирать еще тошней.