Экстралингвистический контекст речи

Экстралингвистический контекст речи формируется за счет всевозможных невербальных «добавок» к вербальной информации. Обычно к ним относят такие слагаемые, как темп речи, паузы, язык мимики и жестов, манеры оратора.

Темп – это скорость произнесения элементов речи (звуков, слогов, слов). В фонетических исследованиях для характеристики темпа используют длительность звуков, на практике же применяют показатель количества слогов (звуков), произнесенных за единицу времени. Слушателю всегда импонирует спокойный темп, при котором достигается хорошая выразительность. Нормально говорящий человек произносит 9–14 звуков за секунду. Произношение речи не теряет ясности и разборчивости даже при ускорении до 20 звуков за секунду, хотя такой темп воспринимается как ускоренный. Дальнейшее увеличение темпа вредит пониманию речи.

Основные закономерности изменения темпа речи на протяжении высказывания состоят в том, что в конце выражения темп, как правило, медленнее, чем в начале, и, кроме того, наиболее важные слова и части высказывания характеризуются замедлением в произнесении. Другими словами, то, что говорящий считает важным, он обычно произносит более медленно. Важные в смысловом отношении части предложения, как правило, характеризуются и более высоким уровнем громкости голоса.

Стиль речи, страдающий чрезмерно ускоренным темпом, называют тахилалическим. Он характерен трескуче-барабанным, дробным произношением, зачастую без замедлений и пауз. Создается впечатление, что слова опережают мысль говорящего. Это особенно ярко бывает выражено у ораторов, склонных к тахилалическому стилю, когда они выступают в незнакомой аудитории или при иных обстоятельствах, вызывающих повышенное волнение. Волнуясь, тахилалик перестает следить за правильностью речевых конструкций, особенно при произнесении длинных фраз. Он сбивается, повторяет отдельные слова и слоги, а другие – просто выпадают из речи или искажаются. Нарушения затрагивают словарь, увеличивается число артикуляционных ошибок. Слушать такого человека бывает затруднительно и неприятно. Признаки тахилалии обычно проявляются в детском возрасте и излечиваются. В зрелые годы с ними не поздно и нужно бороться. Для этого надо стремиться говорить короткими предложениями, следить за дыханием и душевным состоянием, обратиться к специалистам.

В регулировании темпа речи необходимо научиться эффективно пользоваться таким инструментом, как паузы. Пауза – это перерыв в звучании, временная остановка в говорении. Обычно паузы являются средством смыслового деления предложений и мыслей в высказывании, так как речь должна произноситься не простой цепочкой слов, а логико-речевыми тактами. Паузы, применяемые для смылового деления речи, называют логическими. В силу своего предназначения они не всегда совпадают с паузами, которые делаются на знаках препинания.

Часто паузы используются как средство выразительности и эмоционально-психологического воздействия, подчеркивающее личное отношение оратора к тому, что говорится. Такие паузы в сравнении с логическими бывают более длительными. Иногда они сравнимы с многоточием в тексте, рассчитанным на то, чтобы человек прочувствовал и домыслил недосказанное. Остановки в говорении применяются и во многих других случаях, например, когда нужно привлечь внимание аудитории, переждать какую-либо эмоциональную реакцию.

Таким образом, паузы или «воздушные прокладки между словами», как образно назвал их И. Л. Андроников, – многофункциональны. Если интонация речи способствует смене процессов, разнообразящих восприятие, то паузы – запоминанию материала и сопереживанию. Слушатели запоминают не столько слова, сколько образы, возникающие в их сознании при паузах.

Устная речь сопровождается выразительными жестами и мимимкой, подчеркивающими и усиливающими действие произнесенного слова. Говоря, например, «да», мы утвердительно киваем головой. «Нет» сопровождается отрицательным «мотанием» головы. Жесты и мимика – нечто большее, чем движение рук, выражение лица или взгляд. Они не просто помощники говорящего, а дополнительный и очень влиятельный канал, передающий слушателю около половины информации речи, а также информацию о самом ораторе.

Хотя жестикуляция, мимика и пантомимика управляются в основном на подсознательном уровне, это не значит, что они не подвластны контролю. Являясь, по выражению Цицерона, «языком тела», они все же должны «согласовываться с нашей мыслью». К сожалению, некоторым молодым ораторам бывает трудно добиться такой «согласованности» в силу неизбежного волнения. Как нелепо может выглядеть неуправляемая жестикуляция, можно прочитать в рассказе И. Л. Андроникова «Первый раз на эстраде». В нем автор иронично описывает собственный горький опыт даже не публичного выступления, а лишь его репетиции, на которой он попросил одного из друзей присутствовать и высказать затем свое мнение. «Он не скрыл, – пишет Андроников, – что десятиминутный текст я произносил более получаса и внешне это выглядело очень непрезентабельно: я все время почесывался, облизывался, хохотал и кланялся и при этом отступал все время назад, так что он, доктор, должен был несколько раз возвращать меня из угла на исходную точку. Но более всего его поразило, что, с трудом произнося заученные слова, я помогал себе какими-то странными движениями левой ноги – тряс ею, вертел, потирал носком ботинка другую ногу, а то начинал стучать ногой в пол».

Приведенный пример вызывает улыбку, но он поучителен: надо контролировать свое поведение на трибуне. От жестов значимых, которые способствуют успеху, следует отличать жесты излишние. Подобно, как иные люди систематически оснащают свою речь словами-паразитами типа «так сказать», «значит», «ну» и т. п., встречаются ораторы с устойчивой привычкой к какому-либо ничего не обозначающему жесту-паразиту. Одни то и дело встряхивают головой, другие поправляют волосы, третьи почесывают затылок, теребят пуговицу на пиджаке и т. д. Человек, склонный к подобной жестикуляции, должен непременно от нее избавиться.

Движения и жестикуляция должны быть естественными, но сдержанными, пристойными. Ими не следует злоупотреблять. Прибегать к жестам следует только по мере ощущения внутренней потребности в них. Когда оратор спокоен и уверен в себе, жесты приходят сами собой, как бы вытекают из содержания речи. Они неотделимы от движения мыслей и чувств, ритмически согласуются с интонацией, логическими ударениями и паузами, усиливают убедительность высказывания, вызывают аналогичное ощущение движения у слушателей, настраивая их соответствующим образом.

Существуют следующие типы жестов:

- выразительные. Это самые употребляемые жесты. Ими сопровождаются наиболее сильные, эмоциональные моменты речи. Чаще всего это энергичные движения рук, головы, плеч, помогающие передать личное отношение и эмоциональное состояние выступающего едва ли не лучше, чем слова и интонации;

- указующие. Самый простой вид жестов. Выступающий может прибегнуть к таким жестам для указания направления движения чего-либо, в случае необходимости обратить внимание на кого-то из присутствующих в зале, на какую-либо вещь, пособие и т. п.;

- описательные. Это жесты, помогающие описать что-либо. Например, слова: «Мы увидели, что предмет движется волнообразно» можно подкрепить соответствующим движением руки;

- подражательные. Такими жестами обычно «копируют» чьи-либо движения.

Е. А. Ножин советовал выступающим не казаться в жестикуляции чересчур «крикливыми», соблюдать меру. Он ссылался при этом на слова английского психолога Бэна, что «обнаружение своих чувств есть мощное средство увлекать других, но часто вид того, как оратор сдерживает свои чувства, скорее воспламеняет аудиторию». К этому следует добавить, что жестикуляция бывает не всегда уместна. К ней прибегают обычно в лекционной пропаганде, политическом, художественном, эпидейктическом, бытовом красноречии, но она ограниченно применима в официальных речах, где требуется особая «строгость» в выражении чувств и эмоций. Это справедливо и для творчества судебного оратора.

Замечательным стимулятором эмоций аудитории является мимика оратора. Она способна передать целую гамму чувств и переживаний: радость и скорбь, сомнение и иронию, решимость и презрение. Как и жестикуляция, мимика должна быть естественной, не наигранной, сдержанной. Иначе она рискует обернуться гримасничаньем. Желательно, чтобы выражение лица соответствовало характеру речи. Более чем странно выглядит оратор, постоянно улыбающийся во время речи на серьезную тему или при рассказе о каких-либо злодеяниях. Но столь же неестественно будут восприниматься слова радушного приветствия, произнесенные с равнодушным лицом-маской.

Движения души оратора отражают также его глаза. Слушатель лучше воспринимает и понимает оратора, когда их взгляды встречаются. Опытные ораторы всегда стремятся смотреть людям в глаза, переводя взгляд с одного лица на другое. Если оратор смотрит в окно, в текст либо обращает взгляд куда-то в пространство, он теряет канал зрительной связи с аудиторией и рискует превратиться в «глухаря на току», не реагирующего ни на что, кроме собственного «пения». Аудитория будет смотреть на него, как на бездушную «говорящую машину».

В ходе выступления, точнее, уже с момента появления в зале нужно следить и за своими манерами, которые являются зеркалом общей культуры и характера человека. Слушатели подсознательно подмечают едва заметные черты поведения и составляют для себя «портрет» оратора, когда тот еще только переступил порог аудитории. Они отмечают про себя: «суетлив», «нервничает», «высокомерен», «напыщен», «не поздоровался», «расселся как барин» и т. п., а, возможно, «приятен», «доброжелателен» или даже неопределенно: «он мне симпатичен». Люди не настроены бывают слушать тех, кто подчеркивает свою исключительность, ведет себя невоспитанно, высокомерно, неуважительно, по-барски, но еще больше вредят восприятию речи суетливость и неуверенность.

Какое бы волнение ни испытывал оратор, он должен стремиться внешне демонстрировать спокойствие, уверенность и душевное равновесие, желание сообщить нечто важное и нужное, интересное. Опытные ораторы советуют не «выбегать» на кафедру, а, взойдя на нее, не торопиться сразу же «выпаливать» слова. Все приготовления к выступлению надо закончить заранее: на ходу не рекомендуется застегиваться, поправлять прическу, галстук или перебирать свои записи. Ошибку допускают некоторые ораторы, начинающие говорить, еще не дойдя до трибуны или не повернувшись лицом к залу и не посмотрев предварительно людям в глаза. Иные, находясь на кафедре, кладут руки в карманы, «ложатся» на трибуну, что является свидетельством низкой культуры и неуважения к людям. Поза оратора, как и другие элементы его поведения, в значительной степени определяется индивидуальным стилем, привычкой, однако во всех случаях, находясь перед публикой, надо добиться ощущения устойчивого равновесия, подвижности и естественности. Многие люди, не обладающие опытом публичных выступлений, стоят неподвижно, навытяжку, другие топчутся на месте, иногда раскачиваются, третьи не знают, куда девать руки, и т. д. Подобная неловкость может вызвать смех и снижает престиж выступающего.

Правильному поведению, умелому использованию богатейшего арсенала средств пара- и экстралингвистического воздействия речи следует учиться. Интонации, паузы, небрежно оброненные фразы, удивленные жесты, нахмуренные брови – все это расширяет емкость звучащего слова, выявляет новые смысловые резервы и делает речь доступной, наглядной, выразительной, эмоциональной.

Вопросы для самопроверки

1. Охарактеризуйте содержание понятия «меморио» в античной и современной риториках.

2. В чем заключается содержание понятия «акцио»?

3. Надо ли заучивать текст предстоящей речи наизусть? Как рекомендуется работать с текстом на этапе меморио?

4. Как психологически настроить себя на предстоящее выступление?

5. Какие основные требования предъявляет риторика к образу оратора? Что включает это понятие?

6. Какие виды невербальной коммуникации вам известны и на основании каких признаков осуществляется их классификация?

7. Что включает понятие «паралингвистический контекст речи» и какова роль паралингвистических средств в публичной речи?

8. Раскройте содержание понятия «экстралингвистический контекст речи».

9. Можно ли сравнить исполнение речи с актерским мастерством? Что общего у оратора с актером и где пролегает граница между их искусством?

Глава 7. ДИАЛОГ. ИСКУССТВО СПОРА

Умение вести диалог – это искусство, часть многогранного речевого мастерства современного специалиста. Обязательным качеством делового человека, юриста – в особенности, является способность компетентно и плодотворно обсуждать профессиональные и жизненные проблемы, убеждать и доказывать, аргументированно отстаивать свою точку зрения и опровергать мнение оппонента, т. е. владеть полемическим мастерством.

Для юриста владение искусством диалога является функциональной необходимостью и наиболее свойственным и распространенным вербальным процессом общения. С его помощью получают и проверяют значительную часть информации о преступлениях и иных противоправных действиях, устанавливают истину. Для юридической деятельности свойственны различные виды диалогов. Важнейшими из них являются полемика в судебном заседании, а также допрос, которые по своей сущности представляют действия многоплановые, сложные, имеющие в своей основе процессуальный, криминалистический, организационный, психологический и этический аспекты.

Диалог(согласно определению, данному в словаре русского языка)– это разговор между двумя или несколькими лицами. Современные учебники по риторике дают логико-риторическое определение этого понятия: диалог (греч. dialogos) – логико-коммуникативный процесс, при котором люди взаимодействуют посредством своих смысловых позиций [37, 689]. Основ­ными типами диалога являются: исследовательский, дидактический, сатирический. Начиная с древности и вплоть до начала Нового времени включительно, диалог являлся одной из главных и широко распространенных форм философских и научных произведе­ний. В форме диалога излагалась «Бхагавадгита» и упанишады в ин­дуистской литературе, «Воспоминания о Сократе» Ксенофонта, «Диалоги» Платона, «Диалог между Философом, Иудеем и Христиа­нином» П. Абеляра, «Игра в шар» Николая Кузанского, «Диалог о двух главнейших системах мира» Галилея и многие другие произведения. В наши дни изло­жение знаний в форме диалога встречается значительно реже. Роль диалога возрастает в связи с задачами построения гражданского общества и демократи­зацией нашей жизни. Диалоговое взаимодействие ведет к кристаллизации идей и их развитию, взаимодействию и синтезу знаний. Диалог является постоянной современной формой поиска ис­тины в науке. Особую научную область, активно разрабатываемую с 70-х годов XX в., представляет собой разработка проблемы диалога человека с компьютером.

Разновидностями диалога являются: спор, прения, дебаты, полемика, дискуссия, диспут. Каждый из этих терминов имеет свой смысловой оттенок, хотя довольно часто они употребляются как синонимы. Наиболее близки друг другу по значению термины «дебаты» и «прения». «Дебаты» – слово французского происхождения, а «прения» – русского. Ими, как правило, именуют публичное обсуждение докладов, сообщений, выступления на собраниях, заседаниях, конференциях и т. п.

Спор– диалогический процесс, обусловленный изначальным расхождением или резкой противоположностью взглядов двух сторон по одной проблеме, одному предмету, взятому в одно время, с единой при формировании исходного тезиса точки зрения.В наиболее общих чертах спор представляет собой столкновение в диалоге несовместимых утверждений, точек зрения, убеждений его участников с целью выяснения логического значения высказываний или выработки оптимального плана деятельности по осуществлению какой-либо цели. Главной задачей каждой из спорящих сторон обычно является переубеждение оппонента в истинности или ложности какого-либо утверждения, в необходимости и целесообразности тех или иных действий, в состоятельности или несостоятельности чьих-то предположений и т. п. Переубедить – значит придать черты правды, правдоподобия или резонности тому, что мы утверждаем, или лишить этих черт то, чему возражаем или с чем не согласны. Причины спора могут быть самые разнообразные. Среди них можно выделить, например, разночтения мнений относительно виновности или невиновности подсудимого, различное восприятие и понимание добра и зла, приятного и неприятного и т. п.

Разнообразными бывают и формы спора, которые определяются различными факторами: предметом, целями, мотивами и средствами спора, способами организации, количеством участников и т.п. Разновидностями спора являются, например, «диспут», «дискуссия», «полемика». Словом «дискуссия» (с лат. – «исследование») чаще называют споры с целью поиска истинного суждения; словом «диспут» (с лат. – «рассуждение») – обсуждение разногласий, касающихся научных и общественных проблем. Участники споров, дискуссий и диспутов, сопоставляя противоречивые суждения, стараются прийти к единому мнению, найти общее решение.

Цель и характер полемики – несколько иные. В переводе с древнегреческого термин «полемика» означает «воинственный», «враждебный». В современном понимании полемика – это не просто спор, а такой, при котором имеют место конфронтация, острое противостояние принципиально противоположных позиций. Цель полемики – одержать победу над противником, отстоять и утвердить собственную позицию. Но не любой ценой. Полемика – это искусство доказывать и убеждать в ходе спора. Она учит подкреплять мысли убедительными доводами, научными аргументами, а не мнениями. Полемика бывает особенно полезной, когда вырабатываются новые взгляды, формируется общественное мнение, принимаются принципиально важные решения. Термин «полемика» широко распространен в судебной риторике как синоним понятия «судебные прения». Однако следует иметь в виду, что судебная полемика ведется не во имя победы как таковой. Опираясь на принципиальные позиции, судебные ораторы служат интересам правосудия, закона. В суде побеждает не судебный оратор, а истина правосудия.

Риторика этос диалогов разделяет на три категории: диалектику, эристику и софистику.

«Диалектика – условие ведения диалога, при котором стороны согласились совместно искать истину и действовать в общих интересах.

Эристика– условие ведения диалога, при котором все стороны стремятся только к личной пользе.

Софистика – условие ведения диалога, при котором все стороны прибегают к диалектическим аргументам, но имеют в виду свою выгоду» [58, 127]. Процитировав в данном случае Ю. В. Рождественского, мы должны сделать оговорку, что термин «диалектика» в данной им классификации приводится в античном понимании, что не вполне согласуется со знаниями, почерпнутыми студентами из изучения философии. Древнегреческие мыслители трактовали диалектику как метод нахождения истины в диалоге путем столкновения противоположных суждений. В современном понимании диалектика – это философское учение, содержащее принцип рассмотрения явлений действительности в их взаимосвязи, изменении и развитии, в единстве противоположностей.

Крайность в диалогическом спектре представляет собой ссора. Она может быть определена как форма диалога, участники которого обмениваются оскорблениями, демонстрируя взаимную неприязнь и неуважение друг к другу. О какой-либо рациональности диалога при этом не может быть и речи. Целью ссоры является не столько переубеждение противника, сколько причинение ему неприятности словом или даже рукоприкладством. Диалог при этом ведется на основе эмоционального возбуждения. Поэтому в ссоре отсутствует всякая рассудительность, а сама она является предельной формой диалога, причем его вырожденной формой.

Из истории спора

История искусства спора восходит к Древним Индии и Китаю, а также к античной Элладе. В Афинах спор считался одним из наиболее почитаемых занятий и служил едва ли не главным средством демократического разрешения социальных противоречий. Нередко умение выиграть интеллектуальное состязание определяло судьбу человека, характер судебных и политических решений. Споры велись ожесточенные, и это искусство получило название эристики, по имени богини Эриды, считавшейся у греков носительницей раздоров и ссор. Аристотель в трактате «О софистических опровержениях» (главы 2, 18) между эристикой и софистикой не делает никакого различия, а те силлогизмы, из которых следуют ложные выводы, называет эристическими.

Изменение нравственных основ спора, как уже отмечалось, связано с именем Сократа, противопоставившего эристике спор ради установления общезначимой истины, которую он отождествлял с добродетелью. Философ был убежден, что истина, объективно существующая как некое абсолютное знание, доступна человеку путем самопознания, и каждый должен к этому стремиться. Диалектический спор как сопоставление противоположных точек зрения об истине стал для Сократа способом философствования и интеллектуального бытия в целом. Он вел споры в манере: вопрос – утвердительный или отрицательный ответ – новый вопрос. Современному читателю будет любопытно познакомиться с манерой диалогов Сократа на примере его спора с Евфидемом, пожелавшим занять важный государственный пост и считавшим себя знатоком общественных проблем. Этот диалог воспроизведен древнегреческим историком, учеником Сократа Ксенофонтом в его «Воспоминаниях о Сократе». Вот его текст:

« – Так, возможно ли, по-твоему, знать демократию, не зная демоса?

- Клянусь Зевсом, нет.

- А демос что такое, знаешь ты?

- Думаю, что знаю.

- Что же такое, по-твоему, демос?

- По-моему, это – бедные граждане.

- Стало быть, ты знаешь бедных?

- Как же не знать?

- Так ты знаешь и богатых?

- Ничуть не хуже, чем бедных.

- Каких же людей называешь ты бедными и каких богатыми?

- У кого нет достаточных средств на насущные потребности, те, думаю, бедные, а у кого их больше, чем достаточно, те – богатые.

- А замечал ли ты, что некоторым, при самых ничтожных средствах, не только хватает их, но еще возможно делать сбережения из них, а некоторым недостает даже очень больших?

- Да, клянусь Зевсом, отвечал Евфидем, – хорошо, что ты мне напомнил, я знаю даже тиранов, которые по недостатку средств, точно крайние бедняки, вынуждены бывают прибегать к незаконным мерам.

- Если это так, отвечал Сократ, то тиранов мы причислим к демосу, а владеющих небольшими средствами, если они домовиты, – к богатым.

Тут Евфидем сказал: вынуждает меня и с этим согласиться, очевидно, мое скудоумие; и я думаю, не лучше ли всего мне будет молчать: по-видимому, я ровно ничего не знаю» [32, 126].

Как видим, Сократ постановкой серии последовательных вопросов вводит Евфидема в формально-логическое противоречие с его же первоначальным утверждением о знании демократии.

«Наивные» вопросы Сократа были рассчитаны на то, чтобы вызвать сомнение, заставить собеседника задуматься над истиной. Об этом свидетельствует также Платон, описывая встречу Сократа с фессалийцем Меноном. Когда Менон упрекнул Сократа в том, что тот «путает людей и путается сам» в своих суждениях, подобно морскому скату, приводящему в оцепенение всех, кто к нему прикоснется, Сократ ответил: «О себе скажу: если этот самый скат, приводя в оцепенение других, и сам пребывает в оцепенении, то я на него похож… Ведь не то что я, путая других, сам ясно во всем разбираюсь, – нет: я и сам путаюсь, и других запутываю. Так и сейчас – о том, что такое добродетель, я ничего не знаю, а ты, может быть, и знал раньше, до встречи со мной, зато теперь стал очень похож на невежду в этом деле. И все-таки я хочу вместе с тобой поразмыслить и поискать, что она такое» [52, 383].

Обратим внимание на последнюю фразу Сократа, указывающую на его понимание сущности спора: совместно искать истину.

Метод Сократа и сегодня привлекает внимание исследователей. Основные приемы этого метода обобщенно можно представить следующей таблицей.

1. Формулировка тезиса спора в форме вопроса с применением принципа: «Я знаю, что ничего не знаю». Сократ ставил перед собеседником проблемный вопрос, делая вид, что он ничего не понимает, о чем идет речь.

2. Применение правила сведения к абсурду анализируемой формулировки. С первоначальным ответом он временно соглашался, затем подбирал такие вопросы, факты, аргументы, которые противоречили исходной формулировке и ставили собеседника в затруднительное положение. Затем он формулировал новый вопрос с обогащенной содержательной базой, который предполагал противоречия и построение ответа с большим информационным потенциалом.

3. Реализация принципа: «Познай самого себя». Сократ вовлекал участников спора в творческую работу, в процессе которой каждый полемист, высказывая собственную точку зрения, пытался уточнить исходный ответ, дополнить, конкретизировать его новым содержанием. Таким путем Сократ позволял каждому участнику спора «познать самого себя».

Применение принципа «пчелы» – «жалить» во имя поиска более развитой истины. Кто отстаивал концепцию в догматически застывшей формулировке, те подвергались со стороны Сократа острой критике в форме резкой иронии, иногда оскорбительной сатиры. Так Сократ вел борьбу против догматизма и одностороннего истолкования обсуждаемого тезиса.

4. Использование принципа формально логического тождества. В процессе спора Сократ следил за тем, чтобы полемисты спорили каждый раз в одном и том же смысловом контексте.

5. Уточнение определений используемых понятий. Сократ часто просил участников спора уточнить смысл используемых понятий, давать им четкие определения. Таким путем он устранял поверхностные и абстрактные формулировки и содействовал развитию логического их содержания.

6. Применение принципа индукции. Построение обобщенного ответа, в котором требовалось учесть все предыдущие уточнения, обнаруженные в процессе спора. С этой целью Сократ формулировал завершающий наводящий вопрос, предполагавший использование правила индуктивного вывода.

8. Итоговую точку зрения Сократ заново подвергал сомнению и призывал участников дискуссии к продолжению самостоятельной работы над проблемой развития истины в построенной концепции. Он был убежден в неполноте любого окончательно сформулированного знания и бесконечности познания любой проблемы.

Таким образом, в противовес эристике софистов метод Сократа, по существу, представляет собой эвристику – нацелен на поступательные и последовательные новые и новые «открытия» на пути познания общезначимой истины. Говоря словами Платона, Сократ создал искусство словесного состязания, отграничив его от обыденного препирательства софистов, оперирующих «словесными призраками» и потакающих мнениями: что софисту «приятно, он называет благом, что… тягостно – злом».

В развитии античной теории спора выдающаяся роль принадлежит Аристотелю. В его творчестве спор впервые получает фундаментальное теоретическое обоснование. Аристотель анализирует спор как процесс взаимодействия двух линий аргументации, где каждая из сторон попеременно становится то аргументатором, то судьей другого мнения. Философ требует выяснять, не допускает ли участник спора лживых доводов, советует такие случаи немедленно изобличать. Полемисту рекомендуется иллюстрировать свои мысли аргументами, примерами и фактами, употреблять афоризмы, подчеркивать и демонстрировать собственную честность.

В судебной дискуссии Аристотель рекомендует сторонам сначала излагать собственную точку зрения и лишь потом давать оценку доводов противника, а при множестве мест, вызывающих возражения, – в ответной речи сначала опровергать доводы оппонента и только после этого излагать собственные суждения. Речь спорящего, указывает философ, всегда обращена к конкретному противнику, в душе которого нужно «очистить место для предстоящей речи», а этого легче достигнуть «посредством предварительной борьбы или со всеми доводами противника, или с главнейшими из них, или с наиболее поддающимися опровержению» [44, 390].

Особое внимание Аристотель уделил искусству постановки вопросов. Он исследует их полемические возможности и рекомендует обязательно пользоваться этим оружием с максимальной эффективностью в случаях, когда:

- противник высказывает глупость или поступает неосмотрительно;

- высказывание противника представляет возможность для его двоякого истолкования;

- обнаруживается неточность или противоречие в суждениях оппонента.

Любопытны заметки Аристотеля по психологии спора. Он, например, советует не аргументировать свой тезис с особым усердием, поскольку в этом случае у оппонента растет желание противоречить; рекомендует не оставлять доводы без примеров, сравнений и образов, так как они без них хуже воспринимаются и закрепляются в памяти; не спорить по второстепенным, несущественным вопросам и не оставлять в своем собственном высказывании положений, которые давали бы противнику возможность для оспаривания. Что касается самого доказательства, в нем, по мнению Аристотеля, должно содержаться минимально необходимое число промежуточных посылок, требующих аргументации, иначе доказательство рискует быть перегруженным, невнятным и малоубедительным.

На многих страницах философ размышляет об этических началах спора. Он подчеркивает, что в дискуссии должны быть исключены тезисы, порочащие добродетель и нормы нравственности; указывает на нравственный долг участников дискуссии оспаривать доводы, порочащие общепринятые нравы, и осуждать любые попытки, способствующие внедрению в сознание ложных идей; обращает внимание на облик самих участников дискуссии, их индивидуальные особенности, свойства темперамента и, главное, – их моральное право внушать те или иные идеи. Одним из непременных условий корректного спора Аристотель считает подчеркнуто уважительное отношение оппонентов друг к другу, их желание понять взгляды и убеждения противника, умение каждого слушать и слышать партнера по диалогу.

В произведениях автора «Риторики» поднимаются также многие другие теоретические проблемы «технологии» спора, сохраняющие поныне свою актуальность. Важнейшие среди них – умение четко определить предмет спора и придерживаться его в ходе дискуссии; правильное оперирование понятиями и определениями; применение внелогических приемов аргументации и др.

В период средневековья теория диалога была представлена в основном схоластической наукой, богословием и гомилетикой, инквизиторскими процессами, а также университетскими спорами, построенными по герменевтическим принципам. Своеобразное развитие получила теория судебного допроса, обслуживающая интересы инквизиции. Схоластическая теория диалога использовалась инквизицией для допросов подозреваемых в ереси, причем последние были поставлены в положение не полноправных оппонентов, а безуспешно оправдывающихся обвиняемых. Они практически не могли оправдаться, и наилучшее, на что могли рассчитывать – снисхождение допрашивающего, который не был в этом заинтересован, так как считался тем более искусным, чем больше еретиков выявил и «исправил». Если принять во внимание средства, которые применяли инквизиторы, то нет ничего удивительного в том, что главным доказательством «вины» служили слова самого подозреваемого, зачастую – немыслимая клевета, полученная под пытками.

Во время допроса не выдвигалось конкретных обвинений, но каждое слово обвиняемого трактовалось как указание на ересь. Задачей инквизитора было перетолковать сказанное допрашиваемым так, чтобы он сам не узнал смысла своих слов. И. Р. Григулевич в книге «Инквизиция» приводит описание методики допроса обвиняемых в ереси, разработанной инквизитором Бернаром Ги: «Когда приводят еретика на суд, то он принимает самонадеянный вид, как будто он уверен в том, что невиновен. Я его спрашиваю, зачем привели его ко мне. С вежливой улыбкой он отвечает, что он ожидает от меня объяснения этого».

Я: «Вас обвиняют в том, что вы еретик, что вы веруете и учите несогласно с верованиями и учением святой церкви».

Обвиняемый (поднимая глаза к небу с выражением энергичного протеста): «Сударь, вы знаете, что я не виновен и что я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской».

Я: «Вы называете вашу веру христианской потому, что считаете нашу ложной и еретической, но я спрашиваю вас, не принимали ли вы когда-либо других верований, кроме тех, которые считает истинными римская церковь?»

Обвиняемый: «Я верую в то, во что верует римская церковь и чему вы публично поучаете нас».

Я: «Быть может, в Риме есть несколько отдельных лиц, принадлежащих к вашей секте, которую вы считаете римской церковью» [44, 398].

Методика средневекового допроса предусматривала, чтобы вопросы инквизитора задавались быстро и хаотично с целью запутать обвиняемого и подвести его к заранее намеченному инквизитором выводу. Часто вопросы не имели прямого отношения к тезису обвинения и противоречили один другому, меняли объем действия, логическую схему допроса, отношение к одним и тем же словам и понятиям. Применялись такие приемы для запутывания обвиняемого, как подмена тезиса, возвращение к ранее сказанному, но в ином контексте, ошеломляющий темп постановки вопросов, произвольный и неясный порядок выдвижения вопросов, уловки многозначности высказывания и произвольного истолкования слов допрашиваемого.

Такого рода поиск «истины» сделал инквизиторскую теорию «допроса» одной из самых страшных наук средневековья, а эристическая, а недиалектическая сущность схоластического спора существенно подорвала авторитет искусства спора, высоко чтимого в древности.

В Новое время интерес ученых к исследованию проблем диалога и спора существенно возрос. К этим проблемам обращаются Т. Гоббс («Левиафан), А. Шопенгауэр («Эристическая диалектика»), Х.-Г. Гадамер («Истина и метод»), другие мыслители. Обращение к проблемам спора имеется и в традициях российской риторики XVIII–XX вв., в трудах М. В. Ломоносова, А. И. Галича, Н. Ф. Кошанского и некоторых других исследователей. Особая роль в развитии общей теории спора принадлежит русскому ученому, логику, профессору Ленинградского университета С. И. Поварнину (1870–1952), посвятившему данному разделу науки специальный труд «Спор. О теории и практике спора», впервые изданный в 1918 г. Значительный вклад в теорию спора внесли также П. С. Пороховщиков и А. Ф. Кони, занимавшиеся прежде всего проблемами юридической полемики.

Проблемы теории и практики спора, в том числе судебной дискуссии, нашли свое отражение в трудах представителей неориторики, активно разрабатываются современными белорусскими и российскими авторами. Содержащиеся в этих трудах положения и выводы лежат в основе понимания культуры диалога и спора.

Основы культуры спора

Полемисту необходимо знать основные требования культуры диалога и спора, соблюдение которых способствует успеху интеллектуального состязания. Как отмечает, например, В.И Бартон, спор будет продуктивным и не перерастет в ссору, если стороны будут придерживаться следующих основных требований, соблюдение которых придает ему рациональный х