Возникновение и состав повести

ИДЕЯ ПОВЕСТИ

В первой главе первой части В. Я. Брюсов сначала прозаически и даже грубо описывает сюжет "Медного всадника", а затем уже начинает задумываться о деталях, символике, обозначениях и внутренних смыслах. Всё это заставляет его вывести три типа:
«...Было предложено много разнообразнейших толкований повести, но все их, как нам кажется, можно свести к трем типам.

Одни, в их числе Белинский, видели смысл повести в сопоставлении коллективной воли и воли единичной, личности и неизбежного хода истории. Для них представителем коллективной воли был Петр, воплощением личного, индивидуального начала - Евгений. <...> С этой точки зрения из двух столкнувшихся сил прав представитель "исторической необходимости", Петр.

Другие, мысль которых всех отчетливее выразил Д. Мережковский, видели в двух героях "Медного Всадника" представителей двух изначальных сил, борющихся в европейской цивилизации: язычества и христианства, отречения от своего я в боге и обожествления своего я в героизме. <...> С своей точки зрения Мережковский оправдывает Евгения, оправдывает мятеж "малых", "ничтожных", восстание христианства на идеалы язычества.

Третьи, наконец, видели в Петре воплощение самодержавия (Третьяк объяснил сопоставление "Медного всадника" Пушкина и стихи Мецкевича "Pomnik Piotra Wielkiego"), а в "злобном" шепоте Евгения - мятеж против деспотизма. <...>

Таковы три типа толкований "Медного Всадника". Нам кажется, что последнее из них, которое видит в Петре воплощение самодержавия, должно быть всего ближе к подлинному замыслу Пушкина. Пушкину не свойственно было олицетворять в своих созданиях такие отвлеченные идеи, как "язычество" и "христианство" или "историческая необходимость" и "участь индивидуальностей". Но ... он не мог не задумываться над значением самодержавия для России... »

Во второй главе первой части В.Я. Брюсов анализирует тексты Пушкина и сравнивает образы Евгения и Петра. По его мнению, Пушкин стремился изобразить Петра великим как мощь самодержавия, а Евгения ничтожным из-за незначительности одной личности, незначительности голоса из толпы. В ходе исследований работ Александра Сергеевича становится понятно, что Петр для него исключителен, "чудотворец-исполин" с обширным умом, преисполнен мудростью и доброжелательностью, но в то же время является самовластным деспотом с жестокими и тиранскими указами.

«...Очевидно, и в стихах "Медного Всадника" Пушкин первоначально хотел повторить мысль о победе над "сопротивлением стихий" - человеческой, державной воли».

Но Петр остается просто человеком, поэтому в "Медном всаднике" Пушкин решает изобразить его увековеченный идеал в форме "кумира", не знающего себе равных - Петр - полубог.

Далее по анализу В.Я. Брюсова мы понимаем, что Пушкин очень старался изобразить Евгения как можно более ничтожным и жалким, чтобы он являлся полной противоположностью Петру. Пушкин много раз изменяет черновые тексты: лишает Евгения фамилии и роскошного кабинета, вместо которого появляется чердак; делает его бедным, отнимает у "бедного Евгения" все мечты и индивидуальные особенности, чтобы полностью его обезличить.

«...Введя в действие своего второго героя, Пушкин также не назвал его, находя, что "прозванья нам его не нужно". Изо всего, что сказано в повести о Петре Великом, нельзя составить определенного облика: все расплывается во что-то громадное, безмерное, "ужасное". Нет облика и у "бедного" Евгения, который теряется в серой, безразличной массе ему подобных "граждан столичных". Приемы изображения того и другого, - покорителя стихий и коломенского чиновника, - сближаются между собою, потому что оба они - олицетворения двух крайностей: высшей человеческой мощи и предельного человеческого ничтожества».

В третьей главе первой части В. Я. Брюсов продолжает изучать ранние тексты и заключительный вид повести. Две части "Медного всадника" изображают два мятежа против самовластия: мятеж стихий и мятеж человека. Медный всадник относится с презрением и к тому, и к другому. Он не снисходит до того, чтобы грозить Неве своей простертою рукою (как было в первоначальном варианте) и не замечает и игнорирует ничтожного человека, который является одним из его бесчисленных подданных.

«...Медный Всадник оказывается прав в своем презрении к "тщетной злобе" стихии. То было просто "наглое буйство", разбойничье нападение.

Всего через день уже исчезли следы недавнего мятежа. <...>

Но мятеж стихий вызывает другой мятеж: человеческой души. Смятенный ум Евгения не переносит "ужасных потрясений", пережитых им, - ужасов наводнения и гибели его близких. Он сходит с ума, становится чужд свету, живет, не замечая ничего вокруг, в мире своих дум, где постоянно раздается "мятежный шум Невы и ветров". Хотя Пушкин и называет теперь Евгения "несчастным", но все же дает понять, что безумие как-то возвысило, облагородило его. <...>

Петр, спасая Россию, подымая ее на дыбы над бездной, ведя ее своей "волей роковой", по им избранному пути, основал город "над морем", поставил башни и дворцы в топи болот. Через это и погибло все счастье, вся жизнь Евгения, и он влачит свой несчастный век получеловеком, полузверем. А "горделивый истукан" по-прежнему стоит, как кумир, в темной вышине. Тогда в душе безумца рождается мятеж против насилия чужой воли над судьбой его жизни, "Как обуянный силой черной", он припадает к решетке и, стиснув зубы, злобно шепчет свою угрозу державцу полумира:

Добро, строитель чудотворный! Ужо тебе! ».

Таким образом, безумство Евгения делает его уже совсем не тем, что прежде, читатели начинают относиться к нему иначе, потому что Евгений становится не просто одним из слуг великого Петра, а соперником этого грозного царя, который больше не может просто игнорировать угрозы "бедного Евгения" - он с яростью начинает гнаться за ним, чтобы тот от ужаса смирился. И Евгений смиряется, становится снова ничтожным, тем самым нивелируя еще один мятеж против Медного всадника.

В четвертой главе первой части В. Я. Брюсов обращается к ранним стихотворениям Пушкина, за которые того отправляли в ссылку. В стихотворениях "Вольность", "Кинжал", "Андрей Шенье" Александр Сергеевич не стесняется употреблять громкие эпитеты, взывая, чтобы народ стал свободным. Но в середине 20-ых годов Пушкин разочаровывается в своих революционных идеалах, так как понимает, что свободу нельзя достичь революцией, но можно достичь духовным ростом и воспитанием всего человечества.

«..."Медный Всадник", действительно, ответ Пушкина на упреки Мицкевича в измене "вольнолюбивым" идеалам юности. "Да, - как бы говорит Пушкин, - я не верю больше в борьбу с деспотизмом силами стихийного мятежа; я вижу всю его бесплодность. Но я не изменил высоким идеалам свободы. Я по-прежнему уверен, что не вечен "кумир с медною главой", как ни ужасен он в окрестной мгле, как ни вознесен он "в неколебимой вышине". Свобода возникнет в глубинах человеческого духа, и "огражденная скала" должна будет опустеть»..

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И СОСТАВ ПОВЕСТИ

В первой главе второй части В.Я. Брюсов сначала рассматривает теорию Анненкова о том, что "Медный всадник" является второй половиной большой поэмы, но затем сам же опровергает это, так как ни в каких бумагах и письмах Пушкина нет упоминаний большой поэмы, в которой "Медный всадник" являлся бы частью. Далее Брюсов снова вспоминает сатиры Мицкевича, которые служат началом интертекста между Пушкиным и Мицкевичем, а затем приводит цитату о том, как Пушкин говорит, что мысль описать петербургское наводнение 1824 года появилась у него под впечатлением первых рассказов о нем.

"Родословная моего героя" без сомнений является родословной "бедного Евгения", но она была исключена из "Медного всадника", так как "Медный всадник" является всецело законченным произведением.

«...Написан "Медный Всадник" в Болдине, где Пушкин после поездки на Урал провел около полутора месяца, с 1 октября 1833 года по середину ноября. Под одним из первых набросков повести есть помета: "6 октября"; под первым списком всей повести: "30 октября". Таким образом, все создание повести заняло меньше месяца».

Если обратиться к рукописям, то становится ясно, что "Медный всадник" заставил вложить Пушкина очень много сил и труда, так как каждая деталь, каждый стих и отрывок претерпел уйму изменений, прежде чем получить свой окончательный вид. Ныне печатаемый текст является четвертой (!) редакцией повести.

Во второй главе второй части В. Я. Брюсов изучает фабулу "Медного всадника" и работы других авторов, которые могли послужить вдохновением для Пушкина. Из текста мы узнаем, что фабула хоть и принадлежит Пушкину, но отдельные эпизоды произведения созданы не без постороннего влияния: статья Батюшкова "Прогулка в Академию художеств", Вяземский "Разговор 7 апреля 1832", уже не раз упомянутые сатиры Мицкевича "Przedmiescia stolicy" и "Petersburg", рассказ М. Ю. Вьельгорского о некоем чудесном сне:

«...1812 году государь, опасаясь неприятельского нашествия, предполагал увезти из Петербурга памятник Петра, но его остановил кн. А. И. Голицын, сообщив, что недавно один майор видел дивный сон: будто Медный Всадник скачет по улицам Петербурга, подъезжает ко дворцу и говорит государю: "Молодой человек! До чего ты довел мою Россию! Но покамест я на месте, моему городу нечего опасаться". Впрочем, тот же образ мог быть подсказан и эпизодом со статуей командора в "Дон Жуане"».

Также книга Берха "Подробное историческое известие о всех наводнениях, бывших в Санкт-Петербурге" является заимствованием Пушкина.

В третьей главе второй части В.Я. Брюсов изучает объем, строфику и стилистические приемы "Медного всадника". "Медный всадник" является одной из наиболее коротких поэм Пушкина. В окончательной редакции всего 464 стиха, тогда как в "Цыганах" - 537, в "Полтаве" - около 1500, в "Бахчисарайском фонтане" - около 600. Но это не значит, что "Медный всадник" уступает по количеству и насыщенности событий, заключающихся в сюжете, или по глубинному смыслу, вложенному в произведение.

«...Язык повести крайне разнообразен. В тех частях, где изображается жизнь и думы чиновника, он прост, почти прозаичен, охотно допускает разговорные выражения ("жизнь куда легка", "препоручу хозяйство", "сам большой" и т.п.). Напротив, там, где говорится о судьбах России, язык совершенно меняется, предпочитает славянские формы слов, избегает выражений повседневных <...>

Своеобразную особенность стиха "Медного Всадника" составляет обилие цезур. Ни в одной из своих поэм, писанных четырехстопным ямбом, не позволял себе Пушкин так часто, как в "Медном Всаднике", остановки по смыслу внутри стиха. По-видимому, в "Медном Всаднике" он сознательно стремился к тому, чтобы логические деления не совпадали с делениями метрическими, создав этим впечатление крайней непринужденности речи <...>

В "Медном Всаднике" множество рифм самых обыкновенных (ночи - очи, конь - огонь и т.д.), еще больше глагольных (сел - глядел, злились - носились, узнал - играл и т.д.), но есть и несколько "редких" (солнца - чухонца, режет - скрежет) и целый ряд "богатых" (живые - сторожевые, пени - ступени, завывая - подмывая, главой - роковой и т. д.). Как и в других стихотворениях, Пушкин по произношению свободно рифмует прилагательные на -ый с наречиями на -о».

Также стоит отметить, что ни в одном из своих произведений Пушкин не пользовался так много средствами аллитерации, игры гласными и согласными.

В четвертой главе второй части В. Я. Брюсов подводит итоги, рассказывает нам, как "Медный всадник" проходил цензуру (в 1826 году государь захотел лично быть цензором Александра Сергеевича, после чего обнаружил целый ряд предосудительных мест, требующих изменений), как Пушкин стал очень сдержанным и начал осторожно подбирать слова даже в личном дневнике, не позволяя себе ни одного лишнего слова.

Из писем со Смирдиным: "Медный Всадник не пропущен, - убытки и неприятности".

Пушкин хоть и пытался внести все требующиеся от него правки, но до конца дело не довел и отказался от печатания повести. При жизни из "Медного Всадника" был напечатан только отрывок "Вступления" под заглавием "Петербург".

После смерти Пушкина "Медный всадник" печатался с поправками Жуковского, который убрал все спорные места на свой лад. Данная поэма существовала в искаженном виде вплоть до 1904 года, в котором были изданы восстановленные стихи Пушкина под руководством П. Морозова. Однако некоторые стихи впервые появились в том виде, как их написал Пушкин, только в 1909.