Любовь, которая «никогда не перестает», должна стоять выше всех вещей, использо­вать которые нас принуждают временные затруднения

Замечательное выражение — «временные затруд­нения». Временные затруднения — это когда у меня сломался обогреватель и я тут же зову эконома, чтобы он посмотрел, в чем причина поломки, или когда пере­стала греть батарея и я тут же иду в рухольную просить теплый свитер, чтобы не замерзнуть. Все это обнаружи­вает наш непомерный и непроходимый эгоизм, наше самообожествление. Святой Августин побуждает нас не поддаваться обольщению, но стремиться к вечно пре­бывающей любви.

Найдем себе такое служение, которое действи­тельно будет приносить пользу братству. Пролитие пота и монашеское сознание — вот мерило нашей ду­ховной жизни.

Если кто-то из мирян подарит своим детям, близкому или дальнему родственнику в мона­стыре одежду или другие нужные вещи, то по­лучивший их не должен это скрывать. Пусть он передаст вещи игуменукоторый сделает их общим достоянием, так что можно будет отдать их тому, кто в них нуждается. (5.3)

Блаженный Августин считает вопрос личной соб­ственности в монастыре настолько важным, что снова и снова к нему возвращается. Если, говорит он, твои дети, родители или друзья дарят тебе что-то, не при­нимай этого тайно, то есть без благословения. Иначе ты покажешь, что ни во что не ставишь свое монаше­ское достоинство. А хуже всего самому напрашивать­ся на подарок или радоваться тому, что подаренная вещь разрешит твои «временные затруднения», и уже задним числом просить благословения. Ты должен не только отдать подарок игумену, но и не соглашаться взять его себе. Итак, отдай вещь игумену, чтобы он сделал ее собственностью братства, а потом передал тому, кто в ней нуждается.

Святой Августин думает о пользе и единстве брат­ства, а не о разрешении индивидуальных проблем бра­тьев. Братья не будут ни в чем нуждаться, если среди них будет мир и единство. Что бы ни пожертвовали монастырю, оставь это тому брату, у которого есть в этом нужда. Не унижай себя и не нарушай свою связь с Богом, присваивая себе вещь под тем предлогом, что она тебе нужна. Первый, кто не имеет на нее права, — это ты. В монастыре нет индивидуумов, есть только общее тело, братство. Итак, святой с корнем вырывает из нашей обмирщенной души последнюю надежду на то, что можно от кого-либо получить подарок. Он не дозволяет рассчитывать на это и пресекает самое по­желание.

Только так монастырь может жить в любви, как одно тело, одна семья. В наше время трудно встретить такую духовную чуткость инока по отношению ко всей братии, а между тем именно она соответствует свято­отеческому духу, и только так подобает жить монаше­скому братству. Возвышенное устроение души встре­чается часто, а вот такую чуткость и внимательное отношение к ближним еще поискать надо. Обычно мы бываем внимательны к себе, а не к ближним.

Затем святой опять возвращается к разговору об одежде.

Когда вам скажет игумен, стирайте одеж­ду или сами, или отдавая специально назна­ченным для этого братьям. Остерегайтесь, чтобы чрезмерная забота о чистоте одея­ния не привела со временем к нечистоте ду­ши. (5.4)

Нас удивляет, что святой занимается такими при­земленными вопросами. Но все они непосредственно связаны с духовным устроением человека. Не случай­но и апостол Павел, и пророки, и все святые, и Сам Го­сподь говорят об одежде человека. Одежда — это от­ражение человеческой души.

То, как часто надо стирать одежду, опять же ре­шает игумен. В последних правилах святой все время говорит о роли игумена, и поэтому может возникнуть недоумение: «Неужели игумен должен назначать от­ветственного даже за стирку? Не лучше ли ему испол­нять свои обязанности, а не заниматься всем подряд, так что ему некогда будет ни поесть, ни отдохнуть?».

Согласно монашеским уставам, действительно, нет почти ни одного вопроса, которым не занимался бы игумен. Он может это делать при помощи друго­го человека, но он обязательно должен обо всем знать и всем распоряжаться. Только в том случае, если в мо­настыре все исходит от игумена, во всем выражается его воля, дух и образ мыслей, — только тогда может со­храниться подлинное единство братства. Те, кто окру­жают игумена и действуют от его лица, выражая его волю и суждения, несомненно, облегчают ему жизнь. Однако если игумен сам не вникает в дела, то, хотя по видимости он освобождается от бремени, в действи­тельности его проблемы и заботы умножаются в сот­ни раз. Замечено: если игумен, да и вообще всякий начальник, всякое ответственное лицо, хоть что-то упустит из внимания, то потом на его голову посы­плются трудности одна за другой. Это нерушимый за­кон. Человек как будто бы избавляется от одной забо­ты, но увязает в сотне других.

Вообще, в любом человеческом обществе именно тот, кто стоит во главе, считается выразителем воли Божией. У евреев таким Божественным представите­лем был Моисей, в его лице Бог пребывал с народом. Даже после того как были избраны семьдесят старей­шин, последнее слово всегда оставалось за Моисеем. Старейшины брали на себя разрешение мелких во­просов, ответы на которые были простыми и ясны­ми. Но по всякому серьезному делу они обращались к Моисею, а следовательно, к Богу. Такой должна быть и деятельность игумена. Если решения принимает не игумен, то начинается неразбериха, и братство оказывается на краю пропасти.

В нашем случае такое обыденное дело, как стир­ка, может много сказать о человеке: его добродетелях и страстях, немощах и эгоизме — обо всем. Тем более видно человека, когда чистота одежды превращается для него в необходимость и он пристально следит за тем, чтобы на одежде не было ни малейшего пятнышка, чтобы она была отглаженной, с тщательно заутюжен­ными складками. Такой человек не монах, более того, он не имеет и обычной человеческой рассудительно­сти, потому что тратит силы на то, в чем нет никакого смысла.

Конечно, в самой по себе чистоте нет ничего пло­хого, все зависит от того, для чего мы хотим быть чи­стыми. Если мы стираем свою одежду ради братства, зная, что грязь неприятна ближним, вот тогда мы по­казываем подлинную чистоту нашей души.

Когда старец Амфилохий Патмосский видел в монастыре неопрятного брата, он говорил ему: «Ты большой подвижник и не подходишь для нашего монастыря». Так он побуждал человека или вести себя соответственно требованиям братства, или уйти. Если все братья ходят чистыми, а один неряшлив, то это показывает его эгоизм и внутреннюю неустроен­ность. Исключением из этого правила может быть только человек простой, не задумывающийся о своем внешнем виде. Но такой человек издает благоухание Святого Духа. А это редкое явление. Итак, мы должны быть опрятными ради братства, а не из личного жела­ния носить чистую одежду.

Важно еще вот что. Если для того, чтобы постирать одну и ту же вещь, тебе нужно десять минут, а мне — три часа, то я нездоров. Но если ты мне все объяснишь, исцелишь мое внутреннее нестроение, то и я буду сти­рать ее за несколько минут. Именно поэтому святой говорит, что даже стирка одежды находится в ведении игумена. И в таких сугубо практических вещах прояв­ляется душевное и телесное здравие человека, стано­вится ясно, может ли он достичь совершенства.

Не будем запрещать мыться тем, кому по болезни это необходимо. Больной должен без­ропотно следовать предписаниям врача. Ес­ли он не согласен с врачом, пусть тогда ле­чится так, как ему скажет игумен. (5.5)

Чистота тела напрямую связана с тем, какую жизнь мы ведем. Если у тебя нечистые помыслы, то и твое тело будет издавать зловоние. Ты можешь вылить на себя целый флакон духов — но как только к тебе по­дойдет человек, имеющий хоть сколько-то духовного обоняния, он тут же поймет, что твоя душа нечиста. Каков человек внутри, таков он и снаружи; от собрата, а тем более от Бога, не скроешься. Отцам в древности это было известно, поэтому они и не считали обяза­тельным мыться.

В наше время потребность мыться появилась не только из-за общего падения нравов, но и из-за из­менения качества пищи. Современная еда загрязня­ет организм, душу и дух человека. Чем проще и есте­ственнее ты питаешься, тем чище твой организм. И чем больше ты используешь приправ и усложня­ешь приготовление, тем более нечистым становишь­ся, нечистым во всех смыслах этого слова. Итак, из-за того что в наше время изменилось питание людей, да и вся их жизнь и наклонности (даже одежда стала об­легающей, изысканной), чистоте тела придается осо­бенное значение.

Надо сказать, что и в древние времена были при­чины, по которым позволялось мыться. Даже мона­хи могли три-четыре раза в год ходить в баню, в не­которых монастырях мылись каждый месяц. Мыться чаще для монаха считалось неприличным, потому что предполагалось, что он обладает определенной чисто­той души. Запах от тела больше связан с душой, чем с самим телом. Есть особые болезни, из-за которых от человека исходит зловоние, но это исключение. Такие болезни нередко попускались святым, но при этом их смирение и сердечная чистота обнаруживались толь­ко еще больше — гораздо больше, чем если бы святые издавали благоухание.

В наше время люди просто жить не могут, если не моются каждый день. Но возможна ли в таком слу­чае духовная жизнь? Как бы то ни было, блаженный

Августин, учитывая все эти сложности, не запрещает мыться тому, кто по болезни в этом нуждается. Глав­ным условием для такого разрешения он считает бо­лезнь. Под словом «болезнь» подразумевается также и немощь характера или воли. Но святой не говорит об этом прямо, потому что если кому-то показать ла­зейку, то он не преминет ею воспользоваться. Если, например, я скажу, что увольнительное свидетельство брать запрещается, то вы не станете его просить, даже если вам очень захочется, но будете с собой бороться, каяться. А если скажу, что брать его допустимо, тут же кто-нибудь его попросит или начнет об этом думать. И потому блаженный Августин, употребив слово «бо­лезнь» без определения «телесная», подразумевает главным образом немощь характера, души и духа, вну­треннюю нечистоту, которую человеку хочется утаить, почему он и моется.