Литературно-поэтические сочинения. заметки о творчестве

Воспоминание о Бородинском монастыре[1388]

На Бородинском поле верные сыны России совершили долг свой: твердо и мужественно противостали врагу многочислен­ному, водимому полководцем гениальным, усеяли поле тру­пами иноплеменников и трупами своими. Обширное поле бит­вы сделалось обширным кладбищем.

Теперь на Бородинском поле верные дщери России совер­шают свой долг: над прахом жертв любви к Отечеству они принесли себя в жертву Богу, заживо умерши для мира, — приносят непрестанную жертву молитв о себе и о павших на сражении сынах России.

Поэт! Ты прав; твой глаз постиг характер этого поля: ты нарек его «поле-море». Прочитав название новое, я не понял его, но когда пришлось мне взглянуть с высоты на Бородин­ское поле, — я тотчас увидел, что это поле — море. Оно обширно, как море; оно — всё в переливающихся, отлогих холмах, как в волнах. Были на нем и другие волны: несметные полки воинов. Утекли эти волны; утекли десятки годов после битвы знаменитой; стоит уединенно на поле смиренная оби­тель инокинь, как пристань на море.

Лились здесь слезы о павших под острием меча; лились здесь слезы о сраженных преждевременно телесною смертию. Лились слезы в уединении; уединение и слезы очистили око ума. Внезапно пред ним — неожиданное, незнакомое доселе зрелище: умерщвленная грехом душа! Тогда печаль земная соединилась с печалию духовною.

Маргарита прежде всех пришла на кладбище воинства рус­ского, чтоб плакать над могилой храброго супруга; — при­несла туда и прах сына, угасшего не на Бородинском поле, чтоб плакать над двумя могилами вместе. Она дала себе обет печали пожизненной, надела на себя черные одежды с тем, чтоб не снимать их никогда. «Буду плакать над гробами, -помышляла она, - доколе смерть не отрет слез моих, доколе гроб не примет и моего тела».

Бог близок к скорбящим; близок к ним свет Его, близко утешение Его. Маргариту озарило небесное просвещение: она произносит обет иночества, облекается в таинственный образ, принимает новое имя — и уже Мария плачет у гроба Спасителева. Камень скорби земной отвален от сердца: взорам души предстали радостные Ангелы, приносят кроткое утешение веры. По праву, Мария, ты держишь в руках твоих жезл настоя­тельства на поле Бородинском. Ты приобрела это поле мечом твоим — слезами. Возьми ими и небо.

Постепенно на обширное кладбище, к знамени иноческому Марии, стекались дщери земли русской; постепенно обитель стражей могильных обращалась в обитель молитвенников и служителей Бога. На самом редуте левого фланга, где сеча кипела всего ужаснее, где в знойный день битвы образовалась грязь от смешения крови с землею, где выросли горы трупов, ныне — Святая Церковь. В ней ежедневно приносится Бес­кровная Жертва о упокоении проливших кровь свою. Девы, умершие миру, воспевают надгробную песнь над витязями, умершими за Россию.

И часто, изможденные бдением и постом, старицы видят в тонком сне на жестких своих ложах: полки воинов вслед за полками возникают неизвестно откуда, идут стройно в уеди­ненную обитель, входят в храм, проходят в святой алтарь, потом скрываются неизвестно куда. Робкие инокини реши­лись приступить к являвшимся с вопросом кто они. — «Мы те, — ответ был воинов, — за которых вы молитесь; прихо­дим разделять с вами молитвы».

Бородинское поле, поле-море, поле великодушного подвига, убийства страшного, — тихое, безмолвное кладбище, оглашае­мое лишь звоном монастырского колокола, сзывающим ежед­невно в известные часы инокинь на молитвословие, — и голо­сом поселян, обрабатывающих землю, пресыщенную кровию! Как пристань тут — обитель; как полки — посевы хлебные; вместо киверов — колосья!

Благочестивые дщери России! Да поможет вам Бог совер­шать невидимый подвиг самоотверженья! Он помог братиям вашим мужественно встать, встать грудью русскою против гор­дого супостата; Он да поможет и вам: Он — всесильный Бог.

15 сентября 1847 года.

Благополучный день[1389]

(15 июня 1848 года было молебствие в Ново-Сергиевском — загородном дворце Великой Княгини Марии Николаевны по случаю получения Ее Высочеством части мощей преподобного Сергия)

Много Святых произрастила благословенная земля Русская. Они сияют различными благодатными дарами с неба отече­ственной Церкви. Из этого блаженного сонма Преподобный Сергий сияет даром помогать стране родной в ее опасностях и бурях, покровительствовать и споспешествовать ее Царствен­ному Дому. Споборал он герою Донскому против несметных полчищ Мамая; споборал он потомкам Донского против хищ­ных, мятежных казанцев. Во время самого тяжкого отече­ственного бедствия, во время смут, произведенных самозван­цами и сарматами, Преподобный Сергий совершил дивное зна­мение, знамение историческое; подобного знамения не записано на листах истории других народов. Как волны сокрушаются, рассыпаются, ударяясь о скалу гранитную, так все усилия врагов сокрушились под стенами обители Преподобного Сергия, пред его молитвами, пред силою Божиею, призванною и при­влеченною его молитвами. На необъятном пространстве опус­тошенной, мятущейся России стояла Лавра Сергия, стояла камнем краеугольным. Этот камень отразил всепоглощаю­щие волны! Этот камень сделался камнем обновления и вели­чия России. И Цари и народ, видя помощь Небес, ниспосылае­мую чрез предстательство Преподобного Сергия, возлюбили его и его обитель. Туда притекают они к нетленным мощам Угодника Божия, — к живым свидетелям на земле, — как угодна Небу пламенная любовь к Богу, соединенная с любовию к Царю и Отечеству. Святой Сергий — русский народный Святой. В соседстве древней столицы почивает Сергий сном воскресения, являя и предначиная свое воскресение нетлени­ем и присутствием благодати Божией при его теле.

Чудное тело!.. Души многих не способны для присутствия при них Божией благодати, — для такого присутствия спо­собно это тело! Обыкновенно тела человеческие, разлучив­шись с душами, мгновенно заражаются тлением, начинают издавать зловоние; а это тело противустоит тлению многие столетия, проливает из себя благоухание! Это тело — давно почившего, а дышит из него жизнь. И является вечная духов­ная жизнь этого тела в различных исцелениях, в различных знамениях, которые совершаются над призывающими помощь Преподобного Сергия, над лобызающими с верою и любовию его тело, освященное Святым Духом, — над преклоняющими колена пред Святым Духом, таинственно и существенно жи­вущим в этом священном теле!

Ныне совершилось счастливейшее событие; нынешний день должен носить наименование «дня благополучного». Призван­ный благочестивою Отраслью Царственного Дома русского Преподобный Сергий пришел частицею своего тела, всем испол­нением обильной Божественной благодати, соприсутствующей его телу, — пришел преподобный Сергий в обитель благочес­тивой и боголюбивой Марии. Давно посеялось в душе ее рас­положение к Угоднику Божию, заступнику Царей и Отече­ства. Основывая свою летнюю обитель на берегу Бельта, на живописном холме, среди чащи развесистых вековых деревьев, Мария назвала обитель по имени Преподобного Сергия. Рука её, водимая вдохновением свыше, водимая любовию к Угод­нику Божию, начертала изображение храма. По собственному чертежу её устроенный храм стоит на оконечности двух аллей: обе они ведут от чертога Царского к чертогу Божию. Преподоб­ный Сергий воздвиг в обители своей храм Пресвятой Троице; последуя в этом Сергию, Мария посвятила храм Пресвятой Троице. Что ж удивительного, — если и сам Преподобный Сергий пришел в обитель Марии!

До 15 июня стояла в Петербурге погода ненастная, бурная; 15-го Мария назначила молебствие в своем храме Пресвятыя Троицы пред мощами преподобного Сергия. С утра легкий ветер разогнал облака; благоухание лета разлилось в воздухе; на чистом, синем небе сияло солнце во всем блеске. Небо казалось каким-то радостным: оно как бы приятно смотрело на дело благочестивой Дщери Царя русского, споспешество вало ее делу благому. К молитвословию стеклись все жители Царского чертога Марии, разделяя с своею Повелительницею усердие к Святому, утешаясь её усердием святым. Погружен­ная в глубокое благоговейное внимание, она с старшею дще-рию своею предстояла мощам целебным и нетленным Правед­ника. На берегу Бельта, при шуме волн его, при шуме ветра морского, раздавались молитвенные песнопения священнослу­жителей, песнопения хвалебные Преподобному Сергию, песно­пения хвалебные душе его, ликующею с Ангелами на вечном празднике Неба, песнопения хвалебные святым мощам его, при­несенным в обитель благословенной, благочестивой Марии.

По совершении молитвословия, по произнесении прошения благоденственных и многих лет великому Царю и России, богоизбранному и боговенчанному всему Его семейству Мария облобызала святые мощи святого жителя, вновь пришедшего жить в ее обители. Когда она удалилась, ее домочадцы при­ступили к святыне с тою простою и девственною верою, кото­рая доселе хранится в сердцах Россиян и составляет их духов­ную, существенную силу. — 15-е июня — день, по справедли­вости названный благополучным! в этот день сколько родилось в Царственной обители Ново-Сергиевской впечатлений, ощу­щений, мыслей — святых, благоугодных Небу.

Да снидет благословение Неба на тебя, Виновница этого дня благополучного! да снидет это благословение на супруга твоего, на чад твоих, на весь дом твой, на дела твои, на все дни и часы жизни твоей, и земной и небесной. А новый жи­тель твоей обители да будет хранителем, стражем твоим, как был стражем рая пламенный Херувим. Таинственно да глаго­лет он уму и сердцу твоему, да сказует им волю Бога, святые уставы вечности, скорую изменяемость всего временного, да научает тебя высоким добродетелям Евангелия, которые очи­щают и просвещают душу, которые одни с почестию вступят в блаженную и славную вечность. Ты здесь радушно, с любовию приняла Сергия в твою обитель; — он да споспешествует тебе в созидании нетленной обители в селениях святых и веч­ных горнего Иерусалима! Да умолит Преподобный Сергий Бога вписать имя твое на Небе в книгу живота, а на земле начертать его на скрижалях истории в светлых лучах славы. Эти лучи испущает из себя чистая, святая добродетель.

15 июня 1848 года.

Предисловие к повести «Иосиф»[1390]

В Онегине Пушкина и Печорине Лермонтова изображен эгоист, современный каждому из двух поэтов. Взглянувшие в это зеркало, узнавшие в нем себя ощутили ли угрызение сове­сти? Заронилась ли в их душу, как благословенное семя, мысль исправиться? сомнительно. Весело было автору Печорина, как он сам говорит, рисовать современного человека: почему же и современному человеку не весело увидеть себя нарисованным? почему современному человеку не дополнить в себе, по рисун­ку художника, того, чего недоставало?

Самолюбие любуется собой, радуется своим успехам. Ког­да оно овладеет человеком, — начинает быстро стремиться к совершенству, и стремится к нему, доколе из человека не вы­работает демона. Разумеется: прочитали Онегина, особенно Печорина, многие молодые люди пред вступлением в свет, или только что вступив в него, прочитали со всем жаром, со всею восприимчивостию юности: этим чтением произведено ли в них отвращение от эгоизма? сомнительно, сомнительно! не такова судьба природы человеческой, и не испорченной еще опытами жизни. Должно быть, большая часть юных чита­телей заразилась ядом эгоизма! во многих непременно блес­нула мысль: «Вот, верный способ успевать в свете!» — и — вперед! по следам Григория Александровича. Мы не долго задумываемся, особенно в лета молодости, при решении судь­бы своей: лукавое обещание обольстителя «будете яко бози»[1391] сохраняет поныне всю власть свою над человеками. Выше сказанная мысль юношей далеко не основательна: но она непременно должна родиться в душе неопытной при чтении «Героя нашего времени»: ведь — ему все сходит с рук, вся­кое предприятие удается! чего больше надо? А мастерская рука писателя оставила на изображенном ею образце без­нравственного, чуждого религии и правил человека, какую-то мрачную красоту, приманчивую красоту ангела отвержен­ного. Григорий Александрович соблазняет, не только при чтении его подвигов, соблазняет сильным впечатлением, которое остается и долго живет по прочтении романа. Автор Пе­чорина не решил и для самого себя: полезна ли, вредна ли его книга. Печорин умирает во время бестолкового путеше­ствия в Персию. При жизни он был мертв для общества, а в частности для ближних: — мало того! заражал смертным не­дугом всякого, кому бы ни пришлось быть в соприкоснове­нии с ним. И этого мало! несмотря на свое нравственное одиночество, на свое отчуждение от людей, Печорин оставил по себе многочисленное потомство последователей, которых он ведет туда же, куда достиг сам.

По образцам порока портится человек, по образцам добро­детели исправляется. С этою целию предлагается здесь по­весть, всеми началами своими противоположная двум выше­упомянутым повестям, противоположная и впечатлением и последствиями. Она — не вымысел — изложение истинного события с сохранением всей исторической точности.

Впечатление от нее должно быть положительно, существен­но, верно, сильно, не мечтательное, должно действовать исти­ною, а не увлечением и обольщением. Неверие — источник эгоизма; вера в Бога — источник правильной любви к себе и ближнему. Действия, истекающие из правой веры в Бога, ра­дикально противоположны действиям, истекающим из веры в себя или в какой-то неопределенный фатализм.

Всякий по необходимости должен убедиться, что в челове­ке добро смешано со злом; удовлетворять одним порочным стремлениям — значит ли любить себя? скорее значит — не­навидеть. А так-то и любят себя эгоисты. От того они — враги себе и всем. Правильная любовь к себе заключается в подав­лении в себе зла, в возможном развитии добра. Здравый ра­зум, по необходимости, должен признать эту любовь истин­ною. Такою она признается Богом: на нее указывает заповедь Божия как на меру любви к ближнему. Оправдывают ее са­мые последствия: человек поставляется в согласие с самим собою, с обществом, с обстоятельствами, каковы бы они ни были; все действия его носят на себе печать высокой доброде­тели; последствия этих действий — постоянно и всегда благо­верны. Верующий в Бога живою верою и руководствующийся в поступках Законом Божиим выносит с твердостию и муже­ством бедствия земного странствования; не злоупотребляет сла­бостями ближних; не мстит врагам, — благодетельствует им; владеет сердечными чувствованиями с целию благонамерен­ною, не с целию преступного исполнения своих глубоких по­рочных замыслов; устраивает благосостояние государствен­ное и семейное; умеет быть мудро и благодетельно строгим для исправления людей, совратившихся с пути правды; нрав­ственная сила его, сила добродетели, имеет счастливое и про­должительное влияние на его потомство; природнившаяся сер­дцу его добродетель доставляет ему кроткое и вместе сильное наслаждение: оно слышится в душе его, как слышится благо­ухание сидра из запечатанного сосуда. Историческим, вер­ным доказательством всего этого служит Иосиф. Желаем, чтоб его потомство было многочисленно, чтоб многие из последова­телей Печорина обратились в последователей Иосифа: желаем этого для блага общего, для блага частного, для блага истин­ного и вечного.

Добавление к этюду «Сад во время зимы»[1392]

Еще, еще несколько слов о воскресении мертвых! скажу поведанное мне нелживыми устами некоторого подвижника, скажу для друзей моих, трудящихся в винограде сердечном. Есть книга, отверзающаяся для человека в его сердце, там, там суждено ему Богом слышать высочайшее учение, как и Господь сказал во Евангелии: веруяй в Мя от чрева его (т. е. чрева души-сердца) истекут источники воды живыя; сие же глаголаше, объясняется святым Иоанном Богословом, глаголаше о Духе, Егоже хотяху приимати верующие в Него. Итак, Дух есть книга того сердца, в которое Он вселится.

Подвижник сей занимался долгое время Иисусовою мо­литвою в тайне душевной клети и ощущал в себе различные действия. Однажды, стоя в храме и углубляясь в молитву, он ощутил особенное обильное ее действие: все тело и кровь его возрадовались о Боге живе и погрузились в неизреченное на­слаждение[1393]. Тогда получил он опытное знание о воскресении мертвых и будущем блаженстве тела человеческого, о кото­ром прежде знал и которому веровал, просвещенный учением Церкви. Если тело наше в сей жизни может не только изба­виться от действия страстей, но и сделаться причастником духовных наслаждений благодати, то, имея в себе семя жизни вечной, не может не ожить и не взойти с душою в Небесное Царствие!

Молитва болящего[1394]

Славословлю Тебя, Господь Бог мой, за все благодеяния Твои, которые Ты непрестанно изливал на меня в течение всей жизни моей, за которые я платил Тебе одними увлече­ниями, одними согрешениями моими. В наказующей меня ныне деснице Твоей я признаю десницу благодетельствующую. Ты посылаешь мне временные болезни предвестниками смерти и вечных болезней ада, которым должны подвергнуться подоб­ные мне грешники; временными страданиями Ты отводишь меня от вечных мучений. Ты ущедрил меня земными благами; но, пресыщаясь ими, я забыл о Тебе, Боге моем; я забыл о неизреченных благах, Тобою уготованных для меня в вечно­сти; весь предался в служение суетному миру. Моим идолом сделались мои греховные похотения: этому кумиру я начал приносить в жертву все силы души и тела, ревностно нараба­тывая мою погибель. Ты, милосердный Господь мой, благово­лил вспомянуть забывшего о Тебе! Ты отверз брением и плю-новением очи слепорожденному: так ныне и мне временным, преходящим открыл очи сердца, и они узрели суету и нич­тожность всего временного, узрели всю важность служения Тебе. Прости бесчисленные согрешения мои; хотя отныне даруй мне соделаться служителем Твоим. Да престану тво­рить волю мира, волю грехолюбивых сердца и тела моего! да начну творить волю Твою! Научи меня творить всесвятую волю Твою! Врачуй меня, врачуй божественными врачевствами — Твоим святейшим Словом и Твоими цельбоносными язвами; призывай и приводи меня ими в познание Тебя, в любовь к Тебе! Ты бьешь всякого, кого приемлешь, и наказу ешь всякого, кого возлюбишь[1395]. Отдаюсь всецело в волю Твою: твори с созданием Твоим благоугодное Тебе.

Благодарю, славословлю Тебя, Боже мой, благодарю, сла­вословлю Тебя, всемогущий Врач мой! Изливай на меня ми­лость Твою и даруй исцеление немоществующей душе моей, с благодарением и славословием Тебе, с покорностию и преданностию воле Твоей несущей спасительное бремя времен­ных страданий: Ты возлагаешь это бремя на тех рабов Тво­их, которым Ты предназначил в удел спасение, вечные бла­женства.

Молитва о умершем[1396]

В лютой скорби моей покоряю сердце мое и помышления мои Тебе, Господу Богу моему. Ты даровал мне дар, и Ты отъял его. Буди воля Твоя благословенна от ныне и до века: воля Твоя — свята, все действия Твои святы и премудры. Велик Ты в благодеяниях Твоих человеку, велик Ты и в казнях, которыми караешь его: яко не оправдится пред То­бою всяк живый, и Ты всегда побеждаешь, как Всесовершенный, на суде, на котором Ты судишься с совестию чело­века. Благоговейно преклоняю главу мою пред Тобою, я, недостойное и немощное Твое создание: Твое отдаю Тебе. Прими почившего в Твое вечное блаженство! отъяв у него смертию блага временные, сторично ущедри его благами веч­ными. Даруй мне остаток земной жизни провести Тебе благоугодно, в вечную пользу душе моей и душе почившего, и горькую разлуку временную вознагради вечным союзом для вечного блаженства.

А ты, душа, драгоценная для моего сердца, стряхнув с себя бремя плоти, лети в высокий и святой Едем. На пути твоем к небу никто да не дерзнет остановить тебя! да отво­рятся тебе двери рая! да встретят тебя радушно небожители! присоединись к их святому сонму и наслаждайся вечно ли­цезрением Бога. Но, когда придешь в рай и стяжешь дерзновение у Господа, вспомни о земном друге твоем, неутешно оплакивающем разлуку с тобою: умоли милосердого Бога, чтоб даровал мне, пожив благочестиво, придти к тебе в твое светлое селение, там, в блаженном, святом соединении с то­бою, забыть мое страшное горе и утешиться утешением, для которого нет уже измены.

О хранении сердца[1397]

1. Может ли кто сказать о себе: я свят, ибо пощуся, живу в пустыне и раздал имения моя? — Неужели свят тот, кто не очистил внутреннего человека. Очищение есть — не простое воздержание от страстей, но искоренение оных из сердца; вот в чем состоит совершенное очищение! Сквозь туман по­мыслов, непрестанно в тебе возникающих, войди (о чело­век!) к душе твоей, плененной грехом и рабе оного, рас­смотри до дна мысли твои и исследуй глубину помышлений твоих; тогда увидишь ты змия, ползающего и гнездящегося в недрах души твоей, который, отравив ее члены, тебя убил. (Сердце есть неизмеримая бездна.) Если ты умертвишь сего змия, то хвались пред Богом чистотою твоею; если же нет, — смирись, как немощный и грешный, и о тайных тво­их умоляй Бога.

2. Во внутренности сердца сокрыта истинная смерть; сею смертию может быть умершим внутренний человек, и при жизни внешнего. Итак, кто перешел от смерти к жизни во внутренности сердца, тот поистине будет жив во веки, и уже никогда не умрет. Хотя его тело и разлучится на некоторое время с душою, однако оно освящено и восстанет со славою. Вот почему смерть святых называем мы сном.

3. Всё старание нашего противника состоит в том, чтобы отвлечь нашу мысль от памяти и любви Божией и от истин­ных благ к мнимым и несуществующим, употребляя к сему прелести мирские. Лукавый старается растлить и осквер­нить всякое доброе дело человека, примешать в сердце к заповеди Божией свое семя тщеславия и самонадеянности, дабы делаемое доброе дело не было сделано единственно для Бога, и не из единого доброго расположения.

4. Что ж нам делать, никогда не приступавшим ко испы­танию совести? С чего должны мы начать вхождение во внутренность нашего сердца? — Стоя вне, да стучимся по­стом и молитвою, по заповеди Господней: Толцыте и от­верзется вам[1398]. Если пребудем постоянно в поучении Слова Божия, в нищете, смиренномудрии, во всех добродетелях по его заповедям, стучась день и ночь в духовную дверь Гос­подню, то, без сомнения, возможем найти искомое. Всякий, желающий избежать тьмы, может избежать оной сею две­рью: ибо, вступив дверь сию, вступает в свободу души, при­емлет помыслы, достойные оной, приемлет в себя Небесного Царя Христа.

К земному страннику[1399]

О путешественник земной! проснись от сна:

Твоя грехов сума полна;

Ты погружен, как в сон глубокий, в нераденье.

Престань напрасно жизнь — бесценный дар мотать!

Не то придет к тебе внезапно смерть — как тать...

А в вечности вратах — ужасно пробужденье!

15 декабря 1848 года.

Убили сердце[1400]

Здесь все мне враждебно, все смерти тлетворным

дыханием дышит:

Пронзительный ветер, тяжелые воды, пары из болота,

Измены погоды и вечно нахмуро-грозящее небо.

Как бледен луч солнечный, Бельта повитый

туманом и мглою!

Не греет он, жжет!.. Не люблю, не люблю я

сиянья без жизни!..

Сражен я недугом, окован как цепью, к одру им прикован,

Им в келлии заперт. Затворник невольный,

влачу дни ко гробу.

А сердце мое?.. Ах, убили его!.. Оно жило доселе,

Страданьями жило, но жило. Теперь — тишина в нем

могилы.

Его отверзал я с любовью и верой, открытой

всем ближним.

Вонзили мне в сердце кинжалы; и были кинжалы наградой

За дружбу, за слово прямое, за жизнь, принесенную

в жертву!..

Уйду я, убитый, уйду от людей я в безвестность пустыни!..

Я вижу, что людям приятно и нужно: им нужны лесть,

подлость,

Тщеславие, чуждое истинной славы. Забыли, что слава —

от Бога,

От совести чистой. Но Бог им не нужен, и совесть им —

бремя;

Не нужны им в слуги наперсники правды с общественной

пользы желаньем:

Им нужны рабы — орудья их воли развратной...

Уйду от людей и в глубокой пустыне предамся рыданьям:

Там в пищу мне будут лишь стоны, а слезы — напитком.

Оплачу себя, мое сердце убитое, Mip, в зло погруженный,

И сниду в могилу печальный, в надежде отрады на небе.

Жалоба[1401]

Для страждущей души моей

Искал я на земле врачей,

Искал я помощи, отрады;

Моим болезням были рады.

Надежда тщетна на друзей

Моих минувших счастья дней;

Они со мною пировали —

И одаль встали в дни печали.

Не утушит тоски вино!

Напрасно сердцу утешенья

Искать среди самозабвенья:

Грустней пробудится оно,

И в развлеченьи нет отрады!

Нет прочной в нем тоске преграды:

Еще веселья слышен шум.

А грусть, как ночь, туманит ум.

Испытан я судьбой, врагами,

Изранен многими стрелами:

Пытали клеветой меня,

Предательством был мучен я.

И долго, долго я томился...

Но наконец сквозь толщу туч,

Сквозь мрак суждений мира, луч,

Луч света радостный пробился.

Прозрел я, ожил. Оживленный,

Святою верой просвещенный,

Спокойно совершаю путь,

Которым к вечности идут.

Совет душе моей[1402]

Какой подам душе совет,

Когда Христос — от Света Свет —

Советует скорбей терпенье,

Чтоб в горнее достичь селенье!

Плотская сласть, земная честь

И тленного богатства лесть,

Пленяющие человека,

Пребудут ли при нем в век века?

Приходит смерть; ее коса

Лицеприятия не знает:

Равно под нею упадает

Власть, сила, гений и краса.

Бедняк забвенный, — вот лежит

Близ богача или героя.

И червь, во тьме могильной роя,

Главу надменного смирит!

Душа, душа! Прими совет!

Вне стезь Его спасенья нет!

Укрась себя постом, слезами,

Молитвой, многими скорбями!

В святый Божественный чертог,

В светлейшую обитель рая

Ты вступишь, радуясь, играя!

Там ждет тебя с наградой — Бог!

Думы затворника[1403]

Какое значение имеет безмолвник, затворенный в келлии своей и пребывающий в ней неисходно? Это преступник, со­знавшийся в преступлениях, приговоренный к смерти. Еже­часно ожидающий, что приговор будет исполнен, по причине этого ожидания, по причине — сознания своей греховности, он погружен в непрерывающуюся печаль. Но Господь его ми­лосерд бесконечно, и он, основываясь на бесконечном мило­сердии Господа своего, вопиет к Господу о помиловании. Во­пиет он непременно, вопиет с плачем, вопиет из глубины сер­дца, вопиет он одним умом, при молчании уст, умом, упадшим в глубину сердца, уединившимся в этой пустыне, у которой расторгнуты все сношения с миром, утрачено сочувствие ко всему временному и преходящему.

Я заключился в келлии моей, говорит безмолвник, как в тюрьме, чтоб насильно отвлечь себя от развлечения, — чтоб принудить себя к очищению моей греховности, к сознанию в ней, к исповеданию ее; может быть, в душе моей проснется чувство покаяния и умиления. Может быть, умолю я Бога моего о помиловании меня, и избавит Он меня во время зем­ной жизни из темницы греховной; а когда совлекусь тела и уйду в землю, избавит от заключения в темницу адскую, кото­рая узников своих томит и держит в своем страшном и душ­ном мраке вечно. Текут час за часом, день за днем, сменяются стройной чередой недели — месяцы — годы. Настоящее не­престанно делается прошедшим; и то, что стояло пред ним и виднелось в отдаленной будущности, — настоящим; непрес­танно приближаюсь к отшествию отсюда. Взгляну иногда из окон моей келлии на ту скромную картину природы, которая видна из них, и ощущаю, что взоры мои — взоры гостя. Здесь все уже чуждо мне, другая страна, недоведомая мне, ожидает меня. Соглядал я ее только верою, но я уже при вратах ее. Внезапно и мгновенно врата эти могут отвориться, отворятся они непременно, отворятся неизвестно когда.

Земная жизнь каждого человека — путешествие, — путе­шествует от колыбели ко гробу; проходит чрез различные возрасты, чрез различный образ мыслей, чрез различные ощущения, чрез различные обстоятельства. Нагими входим на поприще земной жизни и ложимся в гроб, оставив все вещественное, приобретенное во время земной жизни, лишь прикрытые необходимою одеждою, в которой нуждается не нагота наша, в которой нуждаются взоры созерцающих наше погребение. Что износим мы в вечность? Очевидно, усвоен­ный образ мыслей, усвоенные ощущения. Вижу себя схвачен­ным и держимым разбойниками. Они связали меня крепкими веревками, оковали тяжелыми цепями, привили ко мне неис­целимые недуги; что странно: я сам помогал им совершать надо мной ужасное злодеяние. От болезненности я пришел в расслабление. Потерял способность к деятельности. Ощущаю, что жизнь едва жива во мне.

Окован я оковами внутри меня, в душе моей; оковы отняли у меня возможность к движению; разбойники приставили ко мне неусыпную и неумолимую стражу. Болезнь моя многооб­разная — греховность; язвы — мои страсти, железные цепи — это греховные навыки, насильно влекущие к совершению не­навистных мне грехов; разбойники — духи злобы. И сам не имею сил, и они не дают мне возвратиться в Иерусалим. Не дают сосредоточиваться в сердце помыслам, рассеянным и скитающимся по вселенной без нужды, цели; не дают мне там, в храме истинного Бога, поклониться духом и истиною. Нет во мне свидетельства жизни, которая бы всецело заклю­чилась во мне самом; я подвергаюсь совершенному исчезнове­нию жизненной силы в теле моем. Я умираю. Не только брен­ное тело мое подчинено смерти, но и самая душа моя не имеет в себе условия жизни нерушимой; научает меня этому Свя­щенное Предание Церкви Православной. Душе, равно и Анге­лам, даровано бессмертие Богом; оно не их собственность, не их естественная принадлежность; тело для поддержания жиз­ни своей нуждается в питании воздухом и произведениями Земли. Душа, чтоб поддержать и сохранить в себе бессмертие свое, нуждается в таинственном действии на себя Божествен­ной десницы.

Кто я? Явление, но чувствую существование мое. Многие годы размышлял некто об ответе удовлетворительном на пред­ложенный вопрос, размышлял и, углубляясь в самовоззрение при свете светильника духа Божия, многолетним размышле­нием он приведен к следующему относительному определе­нию человека.

Человек — отблеск существа, характер существа. Бог, Един Сый, отражается в жизни человека. Так изображает себя сол­нце в чистой дождевой капле. В дождевой капле мы видим Солнце. Но то, что видим в ней,— не солнце; солнце — там, на высоте недосягаемой. Что душа моя? Что тело мое? Что ум мой? Что чувства сердца? Что чувство тела? Что силы души и тела? Что жизнь? Вопросы неразрешенные.

В течение тысячелетий род человеческий приступал к обсуждению этих вопросов, усиливался разрешить их и отсту­пил от них, убеждаясь в их неразрешимости. Что может быть знакомее нашего тела. Имея чувство, оно подвергается дей­ствию всех этих чувств; познание о теле должно быть са­мым удовлетворительным, как приобретаемое и разумом и чувством. Оно точно таково, в отношении познания о душе, о ее свойствах и силах. О предметах, не подверженных чувствам тела.

Уроки словесности,