Протоиерей Олег Стеняев, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи в Сокольниках

Говорить об отце Данииле в прошед­шем времени мне достаточно сложно. Я знал его в течение многих лет, с тех пор, когда он был еще диаконом и служил на Болгарском подворье. В то время он часто приходил в Центр реабилитации жертв нетрадиционных религий при храме «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордын­ке, где я занимался миссионерскими программами. Отец Даниил сразу произвел на меня впечатление человека, ко­торый торопится, спешит. И потом, когда я познакомил­ся с ним ближе, ощущение, что он спешит — в хорошем смысле этого слова, — меня никогда не покидало. Он дей­ствительно все делал достаточно быстро, как будто опа­сался чего-то не успеть, потому что все может неожидан­но прекратиться, а ему нужно исполнить свой апостолат, то предназначение, для которого Господь призвал его на священническое служение.

Достаточно долгое время отец Даниил был диаконом, и, когда мы, знакомые священники, говорили, что пора бы ему стать священником, он отвечал: «Ко всему нужно под­готовиться!» И мне кажется, что вся его жизнь была боль­шой подготовкой к чему-то очень важному.

Мученичество в христианском понимании — это особая форма служения Богу. Наше славянское слово «му­ченик» не передает действительного смысла этого слу­жения, потому что греческое слово «мартирос», которое переводится как «мученик», означает не просто человека страдающего, а человека, который своими страданиями являет свое исповедание. Поэтому было бы правильно греческое слово «мартирос» перевести не как «мученик», а как «исповедник», т. е. это человек, который показывает, что его вероубеждения для него настолько важны, что он готов не только посвятить им всю свою жизнь, но даже умереть за них. Собственно говоря, античный мир был обращен ко Христу свидетельством мучеников, и едва ли был какой-то язычник, который умер за веру в Зевса или за Артемиду Эфесскую. Когда язычники увидели, что в новой христианской религии люди готовы не только жить для Христа, но и умирать за Него, — это было потря­сением для античного мира.

Учитель Церкви Тертуллиан говорил, что «кровь му­чеников — это семя Церкви». Мученик, который пролива­ет кровь, — это «свидетель верный», имеющий свидетель­ство Иисуса в самом факте своей смерти. Каждый из нас по-своему понимает, что такое быть учеником Иисуса Христа и в чем мы можем подражать нашему Божествен­ному Учителю. Наиболее полно осуществляют служение Христу именно мученики, потому что в своих страданиях они уподобляются страдающему Христу. Каждый из них входит на свою персональную Голгофу и потом пережива­ет радостную встречу с Агнцем Божиим. Революционные процессы 1917 года в России породили волну гонений про­тив Церкви, и Русская Церковь взошла на свою Голгофу, а там, где Голгофа, там и крестная смерть. Там, где муче­ническая смерть, там нужно ожидать Пасху духовного воскресения. И после сонма «свидетелей верных», новомучеников, мы все ожидаем, когда же произойдет воскре­шение нашей земли. Если была русская Голгофа и смерть мучеников, то должна быть и русская Пасха, о которой го­ворил преподобный Серафим Саровский и которая осуще­ствится на нашей земле.

Отец Даниил Сысоев в жизни был очень кроткий и смиренный человек. Он больше думал о том служении, которое он совершает, нежели о самом себе. Когда отец Даниил спешил, то он мог забыть где-нибудь свой плащ или скуфейку, и хорошо, что рядом были люди, которые ему напоминали об этом. Однажды мы с ним просиде­ли до позднего вечера в храме «Всех скорбящих Радость» на Ордынке, и, когда уже прощались, я спросил: «Отец Да­ниил, а ты сегодня ел?» — «Нет, я думал, что здесь пообе­даю». Я ему стал предлагать перекусить, но он отказался, сказал, что уже не успевает. Мы с ним четыре часа сидели, беседовали, и он даже не сказал, что голоден. Это была его особенность — быть человеком не от мира сего.

Становится ли христианин святым в момент мучени­чества или это происходит раньше? Это сложный вопрос, и я хочу спросить иначе: понимали ли мы, друзья отца Да­ниила, что рядом с нами живет святой? Да, мы это пони­мали, потому что отцу Даниилу угрожали неоднократно, обещали убить всевозможными способами, и последний раз ему угрожали в день его смерти. Мы видели, как он реагировал на эти угрозы: он относился к ним с неким детским простодушием. Однажды я ему сказал: «Отец Да­ниил, может быть, сбавить темп, ведь угрозы поступают, найдется какой-нибудь сумасшедший ваххабит, который взорвет тебя». Но всей своей деятельностью он показывал готовность к такой смерти, считая при этом, что недо­стоин ее. Однажды я ему задал прямой вопрос: «А как мы должны себя вести, если тебя не станет? Что будет с твоей семьей, с детьми?» И он отвечает: «Ты должен будешь по­могать им». После этих слов я даже немного растерялся.

Отца Даниила убили в тот вечер, когда он проводил библейские занятия, заканчивал толкование на пророка Исаию и 11-ю главу 2-го Послания апостола Павла к Ко­ринфянам. Я сразу понял, что мне нужно довести этот цикл до конца, нужно показать тем людям, которые его убили, что проповедь расстрелять нельзя (сейчас вышел диск с нашими толкованиями, он так и называется — «Не­расстрелянная проповедь»),

С просьбой продолжить лекции ко мне обратилась община отца Даниила, и я стал очень серьезно готовиться к этим четверговым занятиям, начал перечитывать книги отца Данила и слушать записи с его проповедями. Оказы­вается, я никогда не слышал его проповедей, он приезжал ко мне в храм, мы вместе служили, но проповеди всегда говорил я. Отца Даниила как проповедника я не знал, а знал его как друга, как человека, с которым можно посо­ветоваться. И я открыл его заново, и для меня важно было осознать, что он был непривередлив и скромен не только в быту, но и никогда не говорил нам, что он чего-то достиг как проповедник.

Когда я хотел воспроизвести какую-то цитату до­словно и не мог вспомнить главу или стих из Писания или из святых отцов, то звонил отцу Даниилу, называл ключевые слова, и он четко отвечал: «Исаия. 3, 16». До сих пор, если мне необходима точная цитата при подготовке конспектов предстоящих библейских бесед, моя рука ин­стинктивно тянется к телефону, чтобы позвонить ему.

Иногда мне приходится отпевать молодых, и я вижу, как скорбят родные и близкие. И я всегда говорю, обра­щаясь к ним: «Будут проходить годы, десятилетия, вы будете стареть, меняться, а этот человек будет всегда оставаться молодым». Отец Даниил покинул эту жизнь в молодом возрасте, и он остался молодым навечно. Он все время рвался в тот мир. Я его однажды спросил: «Тебе здесь не нравится? Ты постоянно так поступаешь, что все может обрушиться сразу». А в ответ услышал: «А там на­много интересней!» Однажды он сказал мне: «Ты знаешь, что там будешь очень стройным?» Я спрашиваю: «Поче­му?» Он отвечает: «Там нет болезней, печали, воздыхания, нет диабета, тебе будет тридцать три с половиной года.

Хромые будут скакать от радости, немые будут петь, глу­хие будут слышать. Ты не представляешь, как тебе там бу­дет легко!» Его глаза лучились радостными искорками, а я вздыхал и говорил, что это произойдет еще не скоро, мне еще долго придется таскать свой вес. А он ответил: «А ты не отчаивайся, носи его, как носят вериги». Он всег­да находил такие слова, такие образы и примеры, что лег­ко было выйти из состояния уныния.

Протоиерей Константин Буфеев, «настоятель храма Успения Пресвятой Богородицы в Архангельском- Тюрикове (Москва), руководитель миссионерско-просветительского центра «Шестодневъ», кандидат геолого-минералогических наук

С отцом Даниилом мы впервые по­знакомились на свадьбе у наших общих знакомых. Вен­чал их замечательный батюшка отец Геннадий Огрызков (вечная ему память!), а я был вторым венчающим священ­ником. Диакон Даниил вместе со своим отцом, священни­ком Алексеем Сысоевым, присутствовал среди молящихся в храме Малого Вознесения на Никитской. Я обратил вни­мание на то, что в храме отец Даниил тихо и благоговей­но молился, а во время праздничного застолья был весел и громко кричал: «Горько!»

Ближе мы сошлись в октябре 1999 года, встретив­шись на совещании «Преподавание в православных школах

вопросов творения мира, жизни и человека», организованном Отделом религиозного образования и катехизации Москов­ского Патриархата. Собравшиеся выражали два полярных мнения. Одни утверждали, будто теория эволюции никак не противоречит Православной вере и что якобы Библия описывает эволюционные изменения Вселенной, проис­шедшие за миллиарды лет. Другие отстаивали святоотече­ское мнение, основанное на Священном Писании и Преда­нии Церкви, согласно которому все разнообразие животных и растительных форм (включая человека) было создано Бо­гом за шесть творческих дней. Мой доклад назывался «Ересь эволюционизма». В этой полемике мы оказались с отцом Да­ниилом в одном лагере, и он на долгие годы стал ближай­шим моим соратником и единомышленником.

На том совещании мне пришлось сойтись в споре с преподавателем биологии одной из православных гимна­зий Москвы. У нее, кстати, обучалась одна из моих юных прихожанок, так что заочно мы с Галиной Леонидовной были знакомы. Она задала детям написать сочинение на тему «Мое мнение о происхождении жизни на Земле». Понимая, что этот вопрос имеет религиозное значение, девочка решила посоветоваться со мной, как с духов­ником, на исповеди. Я предложил ей два варианта: либо выдумать научно-фантастическую историю, либо изло­жить православную точку зрения на этот вопрос в соот­ветствии с учением Церкви. Школьница выбрала второе и представила свою позицию в соответствии с «Символом Веры» и Священным Писанием. С этого сочинения на­чалась длительная переписка ученицы с учительницей. Синими чернилами ученица отстаивала позицию право­славной христианки, красными чернилами учительница взывала к ее «благоразумию» и остерегала от «мракобесия» и «невежества». Аня цитировала в ответ «Шестоднев» свт. Василия Великого и объясняла, что не видит в этой книге ничего антинаучного.

В присутствии отца Даниила и нескольких других участников совещания мы продолжили эту дискуссию в кулуарах. В результате мнения обеих сторон выявились окончательно, и определился круг наших единомышлен­ников и противников.

Вскоре мы с ним встретились специально для обсуж­дения перспективы нашей дальнейшей совместной рабо­ты. Отец Даниил тогда впервые высказал идею создания миссионерско-просветительского центра, которая и была реализована в «Шестодневе» (хочу подчеркнуть, что, хотя возглавил центр я, задумка эта принадлежит ему). Свя­тейший Патриарх Алексий благословил создание центра «Шестодневъ» на базе прихода храма успения Пресвятой Богородицы в Архангельском-Тюрикове. Организационная сторона работы Центра легла на мои плечи, а отец Даниил стал моим ближайшим помощником, ученым секретарем, неизменным соавтором, постоянным содокладчиком. Он был генератором идей, всегда вносил «свежую струю» во все наши миссионерские предприятия.

Началась деятельность «Шестоднева» с нескольких встреч в узком кругу священнослужителей и ученых — биологов, физиков, геологов и других специалистов. Соби­рались мы и на моем приходе, и на Крутицком подворье, где подвизался отец Даниил, и в его квартире в Коломенском.

В дальнейшем главными направлениями нашей ра­боты стали издательская деятельность и организация раз­личных конференций.

Вскоре оргкомитет Международных Рождественских чтений предложил мне возглавить работу секции «Право­славное осмысление творения мира и современная наука». Эта высокая трибуна в течение нескольких лет позволи­ла во всеуслышание говорить о достижениях креационной науки и о православном содержании святоотеческого учения о происхождении Вселенной. Ежегодно издавался сборник докладов всех участников нашей конференции, работа была плодотворной и вдохновенной, проходила она по благословению и при личной поддержке Святейшего Патриарха Алексия II.

Оказалось, что эта тема вызывает широчайший резо­нанс. Здоровые силы в Церкви среди ученых, богословов, священнослужителей и мирян проявили к ней искренний интерес. Отец Даниил любил повторять, что тема библей­ского Шестоднева имеет выдающееся значение в деле пра­вославного миссионерства и катехизации. Действительно, эта тематика, как никакая другая, интересна всем без ис­ключения людям — как детям, так и мудрым старцам. Во­прос происхождения неба и земли никого не оставляет равнодушным, евангельскую проповедь приняли и мно­гие ученые-естествоиспытатели.

Наша секция на Рождественских чтениях была единственной, выражавшей последовательный святоо­теческий взгляд на происхождение мира и человека. Докладчики на остальных секциях представляли сме­шанную — как православную, так и эволюционистскую (дарвиновскую или шарденовскую) точку зрения, пыта­лись найти в Библии описание процесса эволюции.

Отец Даниил всегда убедительно и афористично обличал ошибки оппонентов. Он говорил, что за Живого Бога, Единого в Трех ипостасях Творца, приняли муче­ническую кончину многие святые исповедники. Но ни­кто не станет страдать до смерти за теорию эволюции. Эти слова убежденного и мужественного креациониста невольно вспоминаются после его мученической смерти в применении к нему самому.

За время работы «Шестоднева» мы собрали сотни цитат и высказываний святых отцов, которые невозможно трактовать иначе как в пользу креационизма. У наших же оппонентов так и не появилось ни одной подобной цитаты, которую можно было бы однозначно толковать как эволю­ционистскую.

Отец Даниил никогда не стеснялся указывать на не­правоту оппонентов. Некоторые полагают, что это ка­чество не подходит миссионеру, потому что миссионер должен угождать людям. А он порой прямо говорил: «Вы еретики, вы не спасетесь!» После, в узком кругу, он, испол­ненный любви к заблуждающимся, с некоторым смущени­ем и неловкостью объяснял свою резкость: «А что делать, если это в самом деле так? Если их точка зрения — это хула на Духа Святого? Что же, не напоминать им об этом?»

Но чтобы сказать в лицо докторам и академикам о том, что они не правы, нужна была смелость, и отцу Даниилу ее хватало. Он прекрасно понимал, что в догматических во­просах полумер не бывает, это не та область, где нужно ис­кать компромиссы и проявлять снисходительность. Наше мировоззрение изложено в Никео-Цареградском «Симво­ле Веры», и отклонения от него недопустимы. Никакого «православного эволюционизма» не было, и быть не может.

убежденность в Православной вере придавала осо­бую яркость его выступлениям, делала их неизменно со­держательными и интересными. У него была замечатель­ная память, и выступал он всегда блестяще. Его участие в любом обсуждении сразу отбивало у слушателя желание покинуть собрание. Скучно никому не бывало, при его по­явлении оживлялись все — и его сторонники, и оппонен­ты. Слово его было «с перцем».

Он был интересен в общении — готов был поддер­жать любую шутку, беседу, тост. Таким запомнился. У него был сильный голос, и он прекрасно владел им.

Отец Даниил имел редкое евангельское качество души — детскую простоту. Образованный и широко эру­дированный человек, кандидат богословия, работавший над докторской диссертацией, он сердечно и непосред­ственно воспринимал мир, обладал завидным зарядом жизнерадостности и оптимизма, и представить его уны­вающим или скучающим было трудно.

Кроме креационизма, была еще одна тема, которая нас объединяла, — это вдумчивое отношение к богослу­жению. Вопросы Церковного Устава для отца Даниила имели большое значение. Сегодня трудно найти собесед­ников для разговора о Типиконе: о стихирах на литии, о литургических прокименах, о церковном календаре, большинство людей просто не способны об этом говорить, поскольку не считают эту тему важной. А отец Даниил видел в раскрытии уставных тонкостей миссионерское значение. Помню, бывали случаи, когда мне требовалось посоветоваться с кем-нибудь насчет завтрашнего богослу­жения. Например, в Уставе предлагается неоднозначное решение при составлении стихир или литургических чте­ний, и возникает вопрос: а как служить более правильно? Отцу Даниилу можно было позвонить в любое время, по­рой даже в одиннадцать ночи, и решить с ним все подоб­ные вопросы. По два часа он готов был обсуждать тонкости службы, причем по памяти, без книг. В этом отношении он был грамотный и достойный собеседник.

Конечно, не во всем мы были согласны друг с другом. Я, например, не принимал его отношения к процессу глоба­лизма. Он не осуждал глобализацию, считая, что она дает новые возможности для проповеди христианства. А я глу­боко убежден, что этот процесс предвещает Антихриста, и большая часть из того, что мы имеем негативного и в мир­ской жизни, и в Церкви, — следствие глобализации.

В последний раз я виделся с отцом Даниилом за де­сять дней до его кончины. Это было в городе Апати­ты на Кольском полуострове. Там мы оба участвовали в научно-богословской конференции, а пригласил нас туда наш общий товарищ и единомышленник — биолог, док­тор наук. Собрались ученые, возглавлял высокое собрание архиепископ Мурманский и Мончегорский Симон. Отец Даниил выступил очень смело, почти скандально, указав на то, что при определении абсолютного возраста ископае­мых пород ученые изначально пользуются предположе­нием, что он составляет порядка миллионов лет. Исходя из этого, они применяют определенные методики, кото­рые и выводят их на ожидаемый результат. Если бы снача­ла они предполагали, что возраст пород составляет поряд­ка тысяч лет, то и результаты исследований могли бы быть другими. Некоторые ученые восприняли это как непри­знание их профессионализма, а один участник даже ушел, хлопнув дверью.

Конечно, ни один человек обычно не хочет скандала и не будет сознательно его искать. Но мы знаем, что когда отгремит гроза, то дышать становится легче. Вот и отец Даниил был такой грозой, которая очищала, снимала с души тяготу. Общий итог нашего участия в этой конфе­ренции я оцениваю как положительный, потому что Слово Божие прозвучало и было воспринято многими — в том числе теми, кто был заслонен от веры в Живого Бога воз­двигнутыми современным сайентизмом идолами, т.е. ве­рой во всемогущество падшего человеческого разума.

О гибели отца Даниила я узнал в тот же вечер — че­рез час после прогремевшего выстрела, у нас были общие прихожане, они мне и позвонили. Я сразу же вспомнил, как незадолго до этого он показал мне порядка пятнадцати СМС угрожающего содержания, присланных на его теле­фон. Говорил он об этом, как всегда, живо и весело: вот, мол, как много мне угрожают! Смерти он не боялся. Ка­жется, он был готов к тому, что с ним произошло.