Живая связь между человеком и Родом – это больше чем магия, это «тайное, ставшее явным».
Поэтому вопрос об особом происхождении или сверхъестественных духовных дарованиях жреца-волхва не является решающим. В неолите каждый земледелец был жрецом, позднее жреческие обязанности исполнял глава рода, позднее – глава семьи. Перед началом трапезы он произносил молитву благодарения, он рушил хлеб, и определяя долю Живых и… вечно Живых.
Волхв – это проводник Духовной силы, соединяющий миры людей и Богов. В обряде он не только ведёт людей за собою, но и выражает духовный порыв всего круга, ярко и полно являет священное горение. В современном Родноверии волхвом или жрецом принято называть человека-практика, собравшего и удерживающего свой обрядовый круг людей. Если человек не ведёт самостоятельной обрядовой жизни и не собрал круга единоверцев, то любое имеющееся у него «посвящение» считается «мёртвым».
Сокровенная задача человека, ставшего на путь Волхва: заставить звучать уснувшие души, разбудить их и настроить в лад восходящим потокам любви и доброты, приятия, благодарности, справедливости и милосердия, всего того, что способно резонировать с творческими планами Космоса, с самим Родом!
ПРИЛОЖЕНИЕ I
О КРОВАВЫХ ЖЕРТВАХ В СЛАВЯНСКОМ ЯЗЫЧЕСТВЕ
Вопрос о кровавых жертвоприношениях является одним из тёмных пятен исторического язычества, в том числе и славянского. Этическая недопустимость подобных обрядов для современного человека очевидна, тем не менее, попробуем взглянуть на эти ритуалы с позиций «иной гуманности», и прислушаемся к мнению знаменитого скифолога Д. Раевского: «Современному человеку кажется, что жизнь древних наполнена жестокостью. Однако если бы древний скиф оказался в нашем мире, не исключено, что многие реалии нашей жизни показались бы ему не менее дикими и бесчеловечными».
Если наш современник, раздумывая о самом явлении или факте жертвоприношения, сосредотачивается на ужасе самого насильственного умерщвления, то человек архаичной культуры воспринимал это событие несколько иначе. Он видел в жертвоприношении некое целенаправленное действие, имеющее в конечном итоге благотворный эффект и предопределяющее достижение некой цели, полезной для общества… приводящее в конечном итоге к процветанию рода в целом. Совершенно очевидно, что во многих случаях, человек, приносимый в жертву, рассматривался, как герой, отдавший жизнь за други своя. Именно такую окраску имел обычай умерщвления «вестника к Богам» у гетов, подробно описанный Геродотом.
«Обычаи тавров таковы, – продолжает Геродот, – в жертву девственнице богине они приносят всякого эллина, потерпевшего кораблекрушение у берегов или захваченного в открытом море…голову насаживают на кол…Сами Тавры называют женское божество Ифигенией, дочерью Агамемнона…» (V век до нашей эры «История» Геродота, эпизод Троянской войны). Напомним, что по слову оракула девица Ифигения была принесена в жертву морскому божеству, во время полного штиля, парализовавшего флот царя Агамемнона.
Несомненно, что одним из важнейших факторов, обусловливающих психологическое восприятие явления смерти являются представления о загробной жизни. «Если этот предстоящий мир предполагается более счастливым, чем настоящий, ожидание его побуждает людей охотнее рисковать своей жизнью на войне, поддерживает обычай отправлять неизлечимо больных и престарелых в лучший мир и поощряет к самоубийству, если жизнь оказывается слишком тяжёлой» – пишет Э. Тайлор («Миф и обряд»)
С. М. Толстая отмечает, что у славян «кончина понимается как «второе рождение», а сопровождающий её обряд во многом сходен с обрядом родов». «Иное безвестное живленьице» часто сходно с жизнью, которую человек вел прежде. Иной мир обычно предстаёт неким подобием земной жизни… – обобщает Л. Н. Виноградова, – там так же светит солнце, поют птицы, цветут деревья. Есть поля и луга, стоят дома, где обитают души умерших. Они живут там такими же семьями, поджидая души новых умерших родственников, занимаются привычным трудом… Вместе с тем необычность этой страны отмечена тем, что это край изобилия, несметных богатств, где стоят золотые и серебряные дворцы, растут золотые плоды, текут молочные реки».
Б. А. Рыбаков, комментируя знаменитый рассказ Х века о похоронах знатного руса, принадлежащий перу Ибн-Фадлана, пишет: «Судя по этим записям у славян ещё до принятия христианства существовало представление о рае, о «красивом зеленом саде», в который обязательно попадают умершие. В отличие от христианства, считавшего, что небесный рай ещё нужно заслужить земными добрыми делами, славянский языческий рай был доступен и «самому уважаемому человеку» (похороны которого наблюдал Ибн-Фадлан) и его девушке и всей родне этой девушки. Заслуживать место в этом красивом саду будущего не нужно – он доступен и неизбежен».
Очевидно, что наличие такого желанного будущего снижало, а то и сводило на нет страх смерти у человека, обречённого жребием в жертву, не говоря о добровольном переходе жены вслед за мужем, или «подруги» за господином, как это описано Ибн-Фадланом.
Согласно работам Н. Велецкой, архаичный обряд «проводов на небо» отражен в ритуальном изготовлении и сожжении (утоплении) обрядовых кукол. В глубокой праславянской древности «проводы» касались нетрудоспособных престарелых членов общины, этот довольно распространенный обычай был хорошо известен и античным авторам: так стариков, достигших шестидесяти лет, ежегодно сбрасывали в Тибр. Но в корневом языческом мировоззрении такая смерть в интересах Рода всегда была добровольной и даже более того – почетной.
Письменные источники не подтверждают наличие мотива посланнической жертвы у славян, однако нет данных о том, что в жертву приносились именно уважаемые, достойнейшие члены общества, способные надлежащим образом представлять интересы рода перед лицом богов. Видимо, человеческие жертвоприношения в этом виде у славян отсутствовали. Но с возвышением на рубеже тысячелетий воинского культа Перуна и придания ему кроме функций природного бога Громовика особых властных качеств, создались условия для регулярных кровавых жертвоприношений пленников.
О «новом культе Перуна» пишет Л. Н. Гумилев: «Почему я говорю «новому», потому что он появился только в IХ веке. Это не моя идея, а академика Б. А. Рыбакова, и в данном случае он прав. Это был новый культ, связанный с движением викингов, начавшемся вIХ веке. До IХ века, хотя имя Перун и встречается, в частности в работе Прокопия Кесарийского, но в совершенно ином изложении. Культ человекоубийственного бога, бога, требующего крови, человеческих жертвоприношений, пришёл на Восток… вместе с викингами во время их походов. Проник он и на Запад, достиг даже Америки…» Однозначно ли прав большой ученый, совмещая двух Громовиков: Тора и Перуна в единого бога викингов?
Исследователи говорят об отсутствии следов человеческих жертв, начиная с праславянской эпохи до рубежа первого тысячелетия. Тем не менее источники IХ, Х и ХI веков свидетельствуют о ритуальном кровопролитии как бы заново возникшем в это время. Так Длугош сообщает, что у поляков в жертву приносились военнопленные, то же говорит и Лев Диакон о действиях воинов Святослава в Доростоле. Иоакимовская летопись говорит о принесении Святославом в жертву дружинников-христиан (ведущими здесь были не религиозные, а политические мотивы) Согласно славянским хроникам Гельмгольда славяне-язычники приносили в жертву христиан по жребию… Мотив жребия мы встречаем и в былинах о Садко. Адам Бременский рассказывает о том, как жители города Ретры умертвили христианского епископа, тело убитого было выброшено на улицу, а голова принесена в жертву Радегасту. Средневековый хронист Титмар, рассказывая о казни лютичами начальника взятого ими города и так же называет этот акт «жертвой богам».
В описании выбора жертвы доминирует мотив инородства, что косвенно свидетельствует о правоте Гумилева; Богу, дарующему победу, принадлежала вся добыча, в том числе и жизни пленников.
В «Повести временных лет» (Лаврентьевская летопись, запись за 983 год) упоминается гибель варяга Тура, чей сын согласно жребию был назначен в жертву (Перуну). Князь Владимир только что совершил удачный поход, и всеобщим желанием дружины было возблагодарить Бога Военной Грозы. Тур отказался выдать сына и погиб при штурме его дома. Летопись называет его христианином. Память варяга Тура с сыновьями приурочена к концу июля, что совпадает с ежегодным празднованием Перуновых дней.
Ряд исследователей отмечают обычай «строительной жертвы» у славян и других древних народов. Такие устойчивые легенды рассказывают о Новгородском кремле Детинце, якобы при закладке его стен был принесён в жертву маленький мальчик. По другой легенде башни Нижегородского кремля стали расти только после того, как строители поступили согласно обычаю и «взяли первого, кого увидели поутру». Это оказалась девица знатного рода, спешившая к реке за водой. Похожая легенда есть и о Царе-Колоколе, она повествует о юной дочери литейщика, бросившейся в кипящую бронзовую лаву, чтобы спасти отца от царского гнева. Есть чешская легенда о молодой княгине, замурованной в крепостную стену за проступок перед мужем. Для нее в стене было сделано небольшое отверстие, через него она до самой гибели кормила грудью ребенка.
Достаточно полно выразил суть этого явления М. Элиаде; «Человеческие жертвоприношения зафиксированы в истории религий… Эта жертва приносится по ряду причин: ради обеспечения плодородия полей (у кондов в Индии), ради поддержания жизни богов (как у ацтеков), для установления контактов с легендарными предками и недавно умершими родственниками, и наконец с целью повторения первоначальной жертвы,отражённой в мифе, что в свою очередь, должно обеспечить продолжение жизни (племя хайнувеле)».
«Чтобы тайная сила Земли не истощалась, люди издревле проводили ритуалы, призванные поддержать её и пополнить, не исключая даже человеческих жертвоприношений» – добавляет К. Амстронг.
Согласимся с тем, что моральные нормы в каждом обществе формируются на основе множества природных, экономических и духовных факторов. Нормы и ценности, существовавшие в древних языческих обществах, кажутся нам чуждыми и непонятными, но мы всегда оставляем за пращурами конечную правоту их поступков и суждений.
Заключительный вывод сделал М.Б. Новиков-Новгородцев:
Поскольку сакральное жреческое служение или обрядовое действие представляло собою, в первую очередь, повторение космогонических действий Божества, или событий его земной жизни (что нашло свое отражение в мистериях Осириса, античных трагедиях и в православном богослужении), то о бытовании в ряде традиций культа кровавых жертвоприношений можно сказать, что они являют собою повторение действий не божества, а его антагониста (например Сета, Керемета), а это значит, что совершающие их люди в действительности являются служителями культов подобных антагонистических архетипов, а их последователи представляют антисистему.
Жертвоприношения домашних животных и птиц ещё не ушли из нашей исторической памяти, и все ещё наличествует в ряде славянских и финно-угорских[А2] общин. Бытование таких жертв в современной обрядовой практике жрецов Мари-Эл объясняется сложным и трагическим путём, который прошел народ мари в борьбе за свою веру. В обряде кровь жертвенного животного замещала кровь врага, и давала выход накопившемся чувствам людей, тем самым умиротворяя их жажду справедливости.
Потребность в таких деяниях в современном обряде вызывает всё больше сомнений, и подавляющее большинство родноверов уверены в том, что кровь живых существ и само чудо жизни – наши величайшие святыни, коими ведают только Боги. Использование собственной крови жреца допускается в исключительных случаях. Так если обрядовый Огонь долго не разгорается, жрец «кормит Огонь» своей кровью, освящение личных оберегов и оружия кровью владельца означает нерушимый договор с духовным миром.
ПРИЛОЖЕНИЕ II
О КУЛЬТЕ ЧЕРНОБОГА
И по морю и на суше
Проложу себе дорогу
И навеки ваши души
Обрекаю Чернобогу!
А. К. Толстой, «Буривой»
Иногда родноверов спрашивают о Чернобоге, полагая его выразителем «абсолютного Зла и древнейшим божеством славян». Спекуляции вокруг этого образа сходятся в одном: язычники: и древние и современные, лишены дара различения Добра и Зла, на своих обрядах они поклоняются рогатому божеству, предположительно Дьяволу-Чернобогу и ничем не отличаются от сатанистов.
Сразу заметим, что персона, именуемая Сатана-Люцифер и Антихрист-Дьявол не имеет никакого отношения ни к славянскому язычеству, ни к Чернобогу, она целиком и полностью «прописана» в христианском мифе, именно там она обрела свое грандиозное, хотя и «со знаком минус», значение. Сатана – один из высших, но подчиненных ангелов, бунтарь и богоборец, сбросивший власть верховного бога. Чернобог, как активный принцип творения, суть отражение всеобщей дуальности мира, он привносит в устоявшееся бытие дух противостояния и создает творческое напряжение. Чернобог вместе с Белбогом вращают колесо бытия, хотя надо признать, что такое понимание сложилось не без влияния западной эзотерики.
Велесова книга говорит о битве Черного и Белого всадников (Белобога и Чернобога) за которой наблюдает верховный бог Сварог, он же следит за тем, чтобы Бог белого Света не был повержен. Перевод этого места достаточно сложен, и вся картина вечного противоборства больше напоминает поэтический образ смены дня и ночи накануне Дня осеннего равноденствия. Образы черного (тёмного) бога и бога солнечного света обозначены довольно схематично и не представляют развитой дуальной пары богов-соперников, они скорее олицетворение быстро текущего времени. Далее Велесова книга упоминает, что на пирах жрецы следили, чтобы добрые речи уходили к Белобогу, а худые словеса и проклятия – к Чернобогу.
О Чернобоге так же можно узнать из «Славянской хроники» Гельмольда (ХII век), где о западных славянах сказано:
«Есть у славян удивительное заблуждение, а именно: во время пиров и возлияний они пускают в круговую жертвенную чашу, произнося при этом, не скажу благословения, а скорее заклинания от имени богов, а именно доброго бога и злого, считая, что все преуспеяния добрым, а все несчастья злым богом направляются. Поэтому злого бога они на своём языке называют дьяволом или Чернобогом, то есть Черным богом».
Однако совершенно очевидно, что резкие дуалистические концепции в духе христианства, зороастризма, манихейства и учения богумилов заметно упрощают философский строй славянского язычества и вносят противоречия в собственно славянский миф Творения мира.
По мнению Д. М. Дудко весьма условные имена Чернобога и Белобога указывают на их явное иранское влияние.
«С иранцами славяне соседствовали с самого своего появления в качестве особого народа с середины II тыс. до н. э. Об иранских корнях славянского мифа говорят полуиранские имена его героев – Белобога и Чернобога. Индоевропейский корень bhag – «счастье», «обилье» стал обозначать божество только у иранцев (baga) и у славян (бог). Только у этих групп народов есть столь же древний корень«deiwo» (божество) стал обозначать злого демона «дев», «див»…»
Вечная битва доброго Ахурамазды и злого Аримана стала основой нравственного учения пророка Заратустры. Откуда пришёл в Иран жрец Заратустра, в юности погонщик верблюдов, остаётся загадкой. Однако есть версия, что его путь на Иранское нагорье лежал через Алтай, южный Урал и аральские степи.
«...В некоторых мифах народов Евразии и Северной Америки прослеживается образ третьего Демиурга… – пишет Д. М. Дудко. – У эстонцев это Ванаиса, (старый отец) и созданные им боги Ванемуйне и Ильмаринен. У коми Ен и Омоль рождаются из яиц, снесенных уткой… В якутском мифе Божья мать посылает нырять за землёй гагару и утку. Гагара летит на север – нижняя тёмная ориентация, утка на юг – светлая, верхняя. То же самое есть и у манси и у алтайцев…
Уже известные нам арийские и славянские мифы о ныряющих творцах – как раз поздние. Ныряют в них то существа, нырять вовсе неспособные (голуби, вепрь), то человекоподобные боги. Лишь иногда о древнем мифе напоминают то Брахма-лебедь, то Сатанаил-гоголь. Так кто же были учителя человечества, принесшие миру учение о двух творцах и владыках мира? Уральские шаманы. От них переняли это учение арийские мудрецы, предшественники магов и брахманов, сами не чуждые шаманизму. В III тыс. до н. э. и уральская и индоевропейская общности стали распадаться. Выделились общности финская, угорская, индоиранская. Где-то в Поволжье и Приуралье, на границе тайги и степи, лесовики и степняки встречались, меняли пушнину на кожу и медь. А тем временем мудрейшие шаманы обоих племен обсуждали законы мироздания.
Много веков спустя в Средней Азии Заратуштра, белый шаман Ахурамазды, придаст северному учению завершенную бескомпромиссную форму: только добрый бог, владыка света, достоин почитания, а за мировое зло в ответе лишь владыка тьмы. От его последователей и заимствуют это учение еврейские раввины. От них Бог и Сатана придут в две мировые религии, ставя своих последователей перед неразрешимыми вопросами. Благ или всемогущ Бог? Откуда взялся Сатана? Кто он? Враг или слуга Бога, князь мира сего или изгой? Не может или не хочет Бог покончить с дьяволом? Шаманы, по крайней мере, были гораздо логичнее многоученых раввинов, священников и мулл. И не подкрепляли свой авторитет кострами и пытками…»
Образы Черного и Белого богов могли быть напрямую заимствованы из корневой мифологии финно-угров, близких соседей славян. Наиболее общий миф творения этих народов сохранил память о соперничестве двух богов-антагонистов, совместно творящих мир. «Славянское язычество не было обособлено от верований родственных и соседствующих со славянами народов, хотя оно и оно является самостоятельно развившимся в первое тысячелетие нашей эры фрагментом древней религии индоевропейцев». (Н. И. Толстой)
Мы же можем проследить происхождение мифа о богах Двойниках с эпохи палеолита. Обычай умерщвления одного из близнецов, (обычно второго – более слабого), бытовавший в первобытном обществе диктовался законами жестокого выживания той поры, а любой обычай непременно регулировался и освящался мифологическими представлениями. Согласно этим представлениям, второй близнец – «двойник» приходил из мира теней, был вестником беды, представлял угрозу и избавиться от него было необходимо. Такое же отношение к близнецам зафиксировано в китайской «Книге Перемен» и в «Записках о поисках духов».
Древнейший миф о богах Двойниках окончательно развился в мезолите. Когда охотничьи сообщества приступили к освоению послеледниковых пространств северной и западной Европы. Среди озер и болот, на берегах рек селились водоплавающие птицы и человек был в полной уверенности, что мир только что родился из Воды, не без содействия уток и гагар.
Глядя на водную гладь, человек видел точно такой же мир, в котором жил он сам, но зыбкий, призрачный, недостижимый. Он видел своего перевёрнутого двойника, наделённого странной жизнью. Потусторонний мир был так же населён животными и птицами, а значит имел своего хозяина и Творца, во всём отличного от создателя тепла, воздуха и света. Человеку предстояло освоить студеную водную стихию, и Вода сполна обнаружила свою двойственную природу. С одной стороны, она была источником изобилия, она же коварно забирала жизни. Миф о двух Демиургах отражал, кроме всего прочего и изначальную двойственность Воды, совмещающую природу жизни и смерти. Отсюда и обычай «водного погребения», зафиксированный у многих финно-угорских племен. В первом тысячелетии н. э. эти изначальные носители дуалистического мифа испытали вторичное влияние идей и мифологии зороастризма. Христианство так же позаимствовало у зороастризма тему борьбы духовных полярностей, учение об ангелах и страшном огненном суде, дополнив их мифом об Апокалипсисе.
ЧЕРНОЕ ЗЕРКАЛО
Творец в Голубиную Книгу
Запишет: бысть Воды и Мрак»
Н. Клюев
Любой исследователь, бегло ознакомившись со славянскими мифами, без труда убедиться, что Белобог, олицетворяющий свет, солнечное тепло и все виды блага, неизбежно дублировал функции других богов, с четко очерченным мифологическим абрисом. Многое указывает на то, что Белобог - некий собирательный образ светлых богов предшественников: Сварога, Свентовида, Ситиврата, Даждьбога, и воителя Перуна. Как представитель созидающих сил мироздания Белобог замещает даже Рода, и отчасти перенимает созидательные функции Хорса Благодатного, а так же Ярилы (Яровита) – спорителя злаков. Согласимся, что органичная и естественная религиозная система такого не предполагает. Вероятнее всего мы обнаружили следы религиозной реформы с выдвижением на первый план мифа о богах-соперниках, и попытку создания единого культа с центральным местом «новых» богов.
Миф о противостоянии Света и Тьмы – это абсолютно героический миф солнечного мужского пути. Это миф воина и аскета. Возникновение этой мировоззренческой модели было ответом на перестройку общества, в которым до того руководил женский земледельческий миф, основанный на примирении и жертвенной самоотдаче, провозглашающий высшей ценностью не борьбу «за светлое будущее», а саму жизнь, как она есть. Если на первый план выдвинулись мужские божества войны и грозы, то это означает, что общество претерпело не только смену духовного режима и резкое изменение общественного уклада. Подтверждают нашу мысль и многочисленные архаичные следы почитания Белобога в славянской топонимике, все они говорят об одновременном и самом широком почитании этого Божества: В Померании возвышается гора, именуемая Белобогом. В Польше это такие места, как Белобоже, в украинской Галиции – Белобожница. Вблизи Москвы рядом с Радонежом существовало святилище Белобоги, а в Костроме православный Троице -Белобожский монастырь сохранил в своём названии имя древнего Бога света и тепла. Память о светозарном боге запечатлена в названии урочища Белые Боги на севере от Москвы, недалеко от Сергиева Посада, - пишет исследователь Т. Прозоров. Якобы равный по значению Чернобог не оставил столь значительных следов почитания. Достоверных свидетельств о его культе мы не имеем. Разве что мусульманский путешественник Аль-Масуди даёт описание западнославянского божества близкого к этому персонажу, называя его Сатурном: «В храме они имели большого идола в образе человека, представленного в виде старика с палкой в руке, которой он двигает кости мертвецов из могил».
Это описание позволяет нам предположить, что загадочное божество руководило загробным миром и подготавливало возрождение умерших к новой жизни. Чернобог, как повелитель Подземного царства мёртвых, неизбежно дублирует функции Велеса, гораздо более древнего божества, поэтому в современном Родноверии есть попытки утвердить Чернобога, как лик (ипостась) Велеса, совпадающий с образами Кощея, Вия и Хорса хтонического, но возможны аналогии с Плутоном и Гадесом античной мифологии. Хтонические силы Земли, а так же мир корней представляло загадочное божество русальского периода Переплут, но отнюдь не Чернобог. Как хозяин подземного пламени и Пекельного царства Чернобог так же продублирован Пекленцом, и отчасти Касьяном Немилостивым или Черным Ковалем. Возможно, что Чернобог и далее оставался бы мировоззренческой схемой, хорошо понятной волхвам, но далекой от жизни и запросов основной массы земледельцев и воинов, если бы не крещение Руси. Расширение круга деятельности Чернобога произошло под влиянием Христианского круга идей и прямого воздействия лика Сатаны-Люцифера на народную фантазию. Нельзя отрицать и проникновения на Русь богомильских представлений, наиболее последовательно излагающих концепцию противоборства Добра и Зла. Её нижний полюс: Дьявол, Вельзевул, Сатана, Люцифер и даже Антихрист – неизбежно слился в народном сознании с Чернобогом, породив новые мифологические представления и даже объекты, таковы мельница Чернобога (Чертова Мельница), Кузня Чернобога, и «Мельница-молодилка».
Фольклорный образ Чернобога не лишен колорита. В народных быличках он уже сотворец Рода и его неумелый соперник. Добрый светлый бог – автор совершенного творения. Мы верим: этот мир был сотворен совершенным, непорочным и обильным, окруженным золотым сиянием Солнца,этаглубочайшая вера питала родники народной культуры и народное понимание Добра. «Даждь-Бог сотворил нам яйцо-Вселенную, в которой свет звезд нам сияет и укрепил Землю дабы она удержана была…» (Велесова Книга). Эсхатологический миф о конце Золотого Века не затронул миросозерцание славян, и, в некотором смысле, наш мир и ныне пребывает в состоянии изначального лада, однако сказать, что его частности не претерпели ущерба, означало бы сказать неправду. Так золотое яйцо оказалось разбито, (чтобы дать разбег человеческой истории), небо безвозвратно отделилось от земли, а мир Богов – от мира смертных, в мир пришли Зима и Смерть, а первоначальные ветвистые колосья ростом с дерево и репка-великан измельчали до неузнаваемости, но более всего досталось человеку.
Белобог создал человека пригожим и здоровым; Чернобог оплевал его и вымазал нечистотами, и чтобы скрыть следы «порчи» , новехонького человека пришлось выворачивать наизнанку. Этот фрагмент мифа совпадает с фольклором фино-угров, где отхожее место предназначено для «отдания долгов Чернобогу», тех самых которыми он вымазал человека. Этот неумелый подражатель создал непроходимые горы, топкие болота, и целые тучи зловредных насекомых, причем имя Чернобога встречается крайне редко и представляет современные вписывания, чаще он назван Дьяволом, Бесом, Чертом, Нечистым или Некошным.
Как иронично заметил Станислав Лем, Дьявол – это то, чего мы не в силах понять в Боге. Согласимся, что тяжкий путь познания и понимания – слишком труден, и проще списать все мыслимые несовершенства мира на козни Дьявола или проделки Чернобога. И цель благая – стереть даже малые пылинки сомнения с сияющего лика совершенного и доброго творца. Но вот нуждается ли создатель мира в такой чистке? Если нуждается, то он уже не совершенен…Остановимся на том, чтоБог (Творец, Единый, Род) совершенен, всесилен и всемогущ – несовершенно наше понимание его самого и его деяний.
В современном Родноверии есть достаточно обыденная практика общения с Чернобогом – это осознанное отдание ему боли, физических и душевных страданий, как необходимой жертвы. Этичность данной практики весьма сомнительна: ведь сильный всегда принимает страдания на себя –слабый – мучает других.
Календарное чествование ЧерноБога не имеет широкого распространения, календарные функции Богов-Разрушителей отданы Марене, Велесу Кощему, Карачуну. Они забирают в Навь все больное, отжившее, неспособное к развитию, давая простор новому рождению.
Среди части родноверов бытует мнение, что вся технократическая и атеистическая цивилизация – детище Чернобога, однако в этом утверждении слишком много пост христианских коннотаций. Тем не менее, поле деятельности Чернобога в рамках нашей цивилизации неуклонно растет, и человек не может оставаться в стороне от незримой битвы Черного и Белого всадника, описанной в Велесовой книге. Паритет духовных начал, ради удержания великого равновесия – величайшая задача нашего времени, обращённая, в первую очередь, к людям, способным принять колоссальные силы этого противостояния и удержать мир от катастрофы. При этом привычка мыслить в категориях двойственности может сыграть с нами злую шутку, распознавание Добра и Зла по формальным признакам сразу заводит в этический тупик: Добро – это когда я обману, а зло – это когда меня обманут?
Во все живое на Земле заложено генетическое знание о том, что Жизнь – добро и благо, а Смерть – зло, однако и то, и другое – лишь временная иллюзия. «Мировое зло» представляется плодом невежественного взгляда на мироздание в целом, поэтому согласимся с философом В. Коркиным: Зло – это недодуманные мысли. Если в один прекрасный день человечество терпеливо додумает все свои оборванные и укороченные мысли, то зло, в том числе и мировое перестанет быть злом и позовет к немедленному действию, а пока наши злые мысли возвращаются к нам рикошетом. Что делать? Первыми прекратить огонь
Остановимся на том, что представления о Чернобоге-сотворце и следующий из них миф об изначальной порче мира и человека расходятся с основным славянским мифом Творения, согласно которому мир и человек были одинаково совершенны и беспорочны, оставались таковыми долгое время, и в перспективе могут вернуться к изначальному ладу.
А МОЖЕТ «ЧЕРНАЯ БОГИНЯ»?
Согласно М. Ф. Косареву, автору работ по древнему языческому мировоззрению, первым шагом вселенского миропорядка было разделение Добра и Зла и отделение Тьмы от Света: «Первичным было представление о Добре и Зле – двух основополагающих категориях мира. Идея Добра и Зла существовала в потенции еще до начала Творения в период Вселенского Хаоса и первым шагом Творца было отделение света от тьмы, чем, собственно, и было вызвано появление верхнего и нижнего миров».
Двойственная природа всего сущего всегда привлекала философов всех времён и народов. Великий посвященный, просветитель Китая Фо-Хи, задолго до н. э. развил следующее учение: два начала Инь – покой и Ян – движение происходят от первого главного начала Тай-Ки, первоначального двигателя и два принципа Инь и Ян производят своим взаимодействием третье начало – Мировое существо Пань-Гу. Позднее пророк Заратустра утвердил в Иране следующее откровение: от Вод – абсолютной вечности произошли два начала: Ормузд, действующий на Дух как добро, гений света и провидение (божественное начало) и Ариман, действующий на материю, как начала зла, гений тьмы, рок (демоническое начало). От них происходит Митра (первый второстепенный синтез, человеческая воля). Учение Заратустры– суровая патриархальная религия: религия разделения и борьбы. То, что для китайского философа представлялось любовным поединком Инь и Ян, с рождением Первосущества, для Зороастра стало битвой с тем условием, чтобы ни один из воинов не был повержен. В этом половинчатость и непоследовательность, но она исчезает, если принять во внимание именно «женский принцип» тёмного материального, условно «злого» начала.
Женщина-Творец оказалась потеснена мужскими божествами два-три тысячелетия назад, позднейшее христианство целиком и полностью отстранило ее от Творения, тем не менее в истоках иудейской Торы изначальный творческий дух был женской стихией: Шехиной-мудростью. В первой книге Библии (Бытие;1) крылатая женская сущности мы не найдем, но в память её вдохновенного полёта «Дух Божий носился над водою».
Итак, если обратиться к онтологии Творения и древнейшей философии, то можно с определённостью сказать, что Чернобог – это подвижный женский принцип Творения, подобный Шакти у индусов, вечно противостоящий мужскому логосу: порядку, свету, созиданию, но отнюдь «не со зла». Его, точнее Её задача – поколебать мертвое равновесие, придать бытию необходимый разбег и породить движение. В целом же принципы, разумеется, бесполы, но могут выступать в разных мифологических обличьях. У славян Тёмная Богиня зовется – Мара. Она и Темная Мать, рождающая Солнце, и образ естественного разрушения и небытия.
Несомненно, что воин-Чернобог был введен в пантеон извне и довольно поздно, когда основной пантеон уже был сформирован, поэтому он не имеет своей мифологической истории и получил более или менее значительное место в народной «сниженной мифологии» только благодаря билзкому к нему по времени христианству.
Есть ли необходимость в божественной персонификации Добра и Зла? Инициатический опыт, заключенный в наших сказках, где добро и зло часто меняются местами, говорит об относительности этих понятий. В Природе и в Космосе нет объективного зла, и только в мире людей существуют очень серьезные и трагические противоречия, сфокусированные на уровне разума и сердца: «Здесь Дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей» (Ф. М. Достоевский).
Исконные представления о Добре и Зле коренятся в подсознании, а подсознание почти полностью закодировано через язык и словесные образы. Попробуем раскрыть понятие добра и зла через доступные нам образы-ассоциации.
Добро для нас неразрывно связано с теплом, светом, справедливостью, здоровьем, достатком, бесконечной радостной жизнью. Зло - с мраком холодом, болезнью, ложью, голодом, нехваткой самого необходимого и конечной смертью.
Но всегда ли Добро и Зло были абстрактными отвлеченными понятиями? Разумеется, нет. Этимологически слово «Добъро» родственно корню «бър» и словам «бор» (лес) и «бер» (медведь), «сбор», «брать», «беречь»… То есть добро – это дары леса, собранные в лесу, во владениях медведя-бера и сбереженные людьми.
Любопытно, что в нашем народном языке слово «плохой» – это «худой» и одновременно «пустой», «полый», «порожний».
Слово «зло» – в старину писалось как «зъло» – это же слово означало так и превосходную степень, в значении «очень», «слишком». Синонимом «Зла» в нашем языке так же будет слово «лихо», его этимология так же выводится из «лишнего», «лихвы».
Так семантические истоки добра и зла оказываются неразрывно связаны с понятием Меры! Именно мера отделяет добро от зла, так же как яд от спасительного лекарства, а это значит, что взаимоотношения доброго и злого целиком и полностью лежат в Мире Мер – в божественной Прави с её конечной Справедливостью.
Для язычника Добро и Зло – это две руки Прави, творящие Явь, но, чтобы понимать первопричины явлений, надо стоять на вершине духовного полюса – на одному уровне с Богами.
Волхв Велимир («Книга Природной Веры») пишет о том, что далеко на все Тёмные боги подчиняются Прави. Неуправляемая Погибель и божество обмана и лжи Бляд вносят в мир Яви необъяснимые с точки зрения Нравственного закона несчастья и происшествия: необъяснимые – это не значит непознаваемые по своей сути. Божественная Правь с её законом возмездия-расплаты (кармы) пребывает вне земного пространства и времени, и то, что в глазах людей сегодня кажется злым роком, вопиющей несправедливостью, на самом деле – следствие непреложных законов Природы и бытийного единства мира. Об этом говорит притча Вещегос Урала.
«…Давно это было, так давно, что никто не помнит, когда именно. Моя прабабка пела мне в детстве колыбельную песню про живущих на этой Земле. Звались они люди озёр или озёрные люди. Народ этот был волшебный, не потому что знал он волшбу или как сейчас говорят, колдовство. И не потому, что слушались этого народа все природные силы на Земле, а был волшебным он, потому что не знали эти люди зла. Вернее, познав его один раз, они никогда не творили, не делали зла, а поэтому и забыли навеки вечные и дело, и слово злое, и мысль злую.
А было это весной на горе, где люди собрались жить. Да не норы рыть, как ранее, а дома возводить, подобные лесным шатрам сосен-великанов. Выползли в ту пору на поляну на Солнышко весеннее Уж и Ужиха погреться, да полюбоваться на приползших детушек: ужат годовалых. И вдруг свист раздался хлёсткий, второй, да третий и увидел маленький ужонок, что мать и отец не шевелятся, да и братья и сёстры не резвятся с ним как раньше, а лежат без движения. Замер он, как Природа Мать учила. Лежит и ничего не понимает, что с ними произошло, почему родители его и братья да сёстры не двигаются в радостном весеннем танце.
А люди тем временем раскидали мёртвых ужей подальше от поляны и дальше стали строить жильё себе новое. Так ужонок и не познал любви, а познал одиночество.
Он рос и креп. Никто не ласкал его