Теорегические проблемы психологии восприятия и1 задачи генетического исследования

Проблема ощущений и восприятий принадлежит к числу важ­нейших проблем в психологии. Ее изучение имеет весьма суще­ственное теоретическое значение, поскольку в каждом сенсорном акте обнаруживается генетическая связь материального и иде­ального, происходит, по выражению В. И. Ленина, «превраще­ние энергии внешнего раздражения в факт сознания». Вместе с тем иссл едование ощущений и восприятий весьма актуально в практическом отношении. Непосредственное, чувственное отра­жение действительности составляет основу для формирования мыслительиоых процессов. Поэтому разработка психологических проблем сенсорного воспитания является необходимым условием повышения уровня умственного развития подрастающего поко­ления. Игрйя столь важную роль в умственном воспитании, раз­витие сенсо»рных процессов имеет вместе с тем весьма сущест­венное значение для совершенствования практической деятель­ности субъекта, ибо, как указывал еще И. М. Сеченов, «всякое целесообразное действие регулируется чувствованиями» и для его управления требуются сложные механизмы «обратной аффе-рентации» С^. К. Анохин), «сенсорной коррекции» (Н. А. Берн-штейн) и т. д. <...>

С точки зрения общей теории управления и регулирования эта проблема может быть обозначена как проблема изучения формирован ия и функционирования информационных систем жи­вых организ мов. <...>

Под деятельностью информационной системы мы понимаем не работу отдельных органов или частей организма, непосредст­венно связанных с получением и переработкой информации, а информационный аспект деятельности организма в целом, кото­рый отлича ется от энергетического, исполнительского и других аспектов. Соответственно изучение деятельности информацион­ных систем предполагает анализ определенных сторон деятель­ности всего организма в определенных условиях внешней среды.

Отмеченный выше подход к проблеме необходимо отличать от такого физиологического исследования, которое направлено на изучением механизмов последовательного преобразования раз­дражения в периферических рецепторах, в промежуточных ней­ронах и на более высоких этажах центральной нервной системы. Эти преобразования (сенсорное кодирование и перекодирование информации) осуществляются при выполнении как простейших, так и наибо»лее сложных информационных актов, но они ие объ­ясняют и не могут объяснить специфики восприятия как бол,ее высокой формы отражения действительности. Само собой разу­меется* что и эти более высокие, психологические формы пере-

работки информации производятся при посредстве определенных физиологических механизмов.

Однако здесь мы имеем дело с физиологическими механизма-ми особого рода, с механизмами высшей нервной деятельности, которые осуществляют целенаправленное поведение живых су­ществ и сами формируются под влиянием условий этого поведе­ния, «обусловливаются» ими. Организм, или, правильнее было бы сказать, субъект, живет в определенном окружении, и, для того чтобы сохраняться как система, он должен приспосабливать­ся к окружению или менять его, брать из окружения энергию и информацию.

Для того чтобы создаваемые модели могли регулировать по­ведение, они должны быть предметными, адекватно отражаю-ниши, условия задачи. Для перцептивных моделей, которые стро­ит информационная система, характерно непрерывное соотнесе­ние модели с Ъригиналом в самом процессе ее построения. Пер­цептивные модели строятся как модели предметные. <...>

Функция информационных систем состоит в регуляции и об­служивании поведения поэтому адекватность создаваемых моде­лей задачам и точность^опознавания объектов и ситуаций пред­ставляет собой один из важнейших признаков, характеризующих информационную систему. Вторым таким признаком является вре­мя построения моделей и время опознавания, совершающегося на основе уже построенных моделей. <...>

Вначале построение модели требует специальных действий и представляет для организма специальную задачу. По мере по­строения эта модель постепенно приобретает функции регулятора поведения. При дальнейшем обучении и тренировке эта модель выполняет функцию регуляции исполнительских действий все бо­лее и более совершенно. Этот процесс психологами издавна опи­сывался как процесс автоматизации действий и навыков, а выра­ботанные и заученные способы поведения назывались машинооб-разными действиями или автоматизмами. Такого рода автомати­зация наблюдается не только в сфере практических действий, но также и в сфере перцептивных, мнемических и интеллектуальных процессов... Переход от системы развернутых действий по построе­нию концептуальных моделей к непосредственно исполнительным действиям, в осуществлении которых видимым образом отсутству­ет деятельность по построению моделей, представляет собой од­но из средств повышения оперативности психических процессов.

После появления кибернетики и теории информации стали довольно распространенными сопоставления особенностей пси­хического образа, в частности перцептивного образа, со свой­ствами более элементарных информационных процессов, проте­кающих на непсихическом уровне. Однако в такого рода сопо­ставлениях преобладает сведение информации к ее количествен­ному определению.

Наряду с таким строго формальным и чисто количественным пониманием информации в кибернетике наметился другой, каче-

ственный или структурный подход к проблеме. Так, Н. Винер указывает, что сигналы сами являются формой модели и орга­низации. Он считает сенсорный образ частным видом информа­ции, при посредстве которой осуществляется управление чело­веческими действиями. Вследствие того что информация в сущ­ности представляет собой определенную организацию состояний ее носителя, являющуюся моделью ее источника, организм или управляющая система получает возможность использования сиг­налов для приспособления к качествам этого источника и их из­менению. <...>

Выявленные экспериментальными исследованиями качества образа восприятия: предметность, целостность, структурность, константность — позволяют отнести этот образ к типу сигнала изображения, поскольку в последнем воспроизводятся свойства элементов изоморфных множеств и отношения между этими эле­ментами.

Каково же происхождение этих образов и каким путем они приводятся в соответствие с объективной действительностью?

Согласно традиционной неврологической схеме конечным суб­стратом сенсорных процессов является корковое звено анали­заторов, где якобы и происходит преобразование нервных про­цессов в психические образы. Однако, в нервной системе происхо­дят лишь распространение или преобразование нервного процес­са, и каким путем может произойти его превращение в идеаль­ный образ, остается совершенно непонятным. Это и приводило к ложной альтернативе: либо к признанию знаковой природы ощу­щений и восприятий, либо к полному отказу от их естественно­научного объяснения.

Решающий шаг в преодолении такого рода ложных концеп­ций был сделан советскими психологами, которые, исходя из сеченовского понимания рефлекторной природы сенсорных про­цессов, начали рассматривать восприятие как своеобразное дей­ствие, направленное на обследование воспринимаемого объекта и иа создание его копии, его подобия. Таковы исследования роли «уподобляющихся» предмету движений руки и глаза в формиро­вании перцептивного образа (А. Н. Леонтьев и др.). <...>

Рецепторные аппараты представляют собой, как известно, трансформаторы энергии, или кодирующие устройства, осуще­ствляющие перевод внешних воздействий в нервный код. Таким образом, воспроизведение исходных состояний раздражения ре­цептора не может создать подобие изображения объекта. <...>

Для включения объекта в систему человеческой активности необходимо выйти за пределы ее физиологического описания и рассмотреть ее психологически как внешнюю деятельность субъ­екта, направленную на приспособление к действительности или на целесообразное ее изменение. Последняя включает в себя объ­ект со всеми его специфическими особенностями как свой собст­венный органический компонент.

Глубокие соображения по этому поводу мы находим у Гегеля,

№

который\указывал, что если растение, взаимодействуя с объек­том, разрушает последний, превращая его в самое себя, то бо­лее высокая форма жизни характеризуется тем, что животное в процессе Деятельности использует объект, оставляя его самим собою. Есть основания полагать, что именно в предметном харак­тере деятельности живых существ лежит ключ к пониманию про­исхождения восприятия как предметного изображения, как обра­за объекта. <...;>

Вследствие множества степеней свободы окружающих объек­тов по отношению', к воспринимающему субъекту и бесконечного многообразия условий их появления они непрерывно изменяют свое обличье, поворачиваются к нам различными сторонами.

Иначе говоря, ни один сенсорный импульс, ни одно раздраже­ние рецептора само по себе не может однозначно определить возникновение адекватного образа восприятия. Здесь необходима коррекция, исправляющая неизбежные ошибки и приводящая ко­пию или модель в соответствие с оригиналом.

Однако если такого рода модель будет материализована лишь во внутренних процессах организма (в состояниях рецепторов или коркового ядра анализатора), то сопоставление копни с ори­гиналом, наложение одного на другое окажется невозможным и, таким образом, требуемая коррекция не сможет осуществиться.

Следовательно, нужна экстернорнзацня отражательного про­цесса, которая и происходит в виде перцептивных действий, упо­добляющихся своей внешней формой воспринимаемому объекту и сопоставляющихся с особенностями этого объекта. К эффек-торным компонентам этих действии относятся движения руки, ощупывающей предмет, движения глаза, прослеживающего ви­димый контур, движения гортани, воспроизводящие слышимый звук, и т. д. Во всех этих случаях создается копня, сопостави­мая с оригиналом, и сигналы рассогласования, поступая в нерв­ную систему, могут выполнить корригирующую функцию по от­ношению к образу и, следовательно, к практическим действиям. Таким образом, перцептивное действие представляет собой свое­образное саморегулирующееся действие, обладающее механизмом обратной связи и подстраивающееся к особенностям исследуемо­го объекта.

В качестве основного предмета нашего исследования мы вы­деляем систему перцептивных действий, осуществляемых субъ­ектом в процессе практической деятельности. С помощью этих действий субъект ориентируется в окружающей действительнос­ти, отражает те ее свойства, которые необходимы для приспособ­ления к ней, для решения жизненных задач, стоящих перед ним. Поэтому процессы восприятия нельзя рассматривать вне реаль­ной жизни организма, не анализируя задач, стоящих перед ним. Последнее очень существенно, так как задачи, решаемые организ­мом в процессе приспособления, определяют те предметы и их свойства, которые необходимо выделить для осуществления того

или иного акта поведения; равным образом они детерминируют и способы выделения этих свойств. <...>

Как показывают экспериментальные данные, перцептивные действия выступают в своей развернутой внешней форме на ран­них ступенях онтогенеза, где наиболее очевидно обнаруживается их структура и их роль в формировании образов восприятия. В ходе дальнейшего.развития они претерпевают ряд последователь­ных изменений и сокращений, пока не облекаются в форму мгно­венного акта усмотрения объекта, который был описан предста­вителями гештальтпсихологии и ошибочно принимался ими за исходный, генетически привычный.

Этим объясняется принципиальное значение генетического ис­следования для выяснения природы восприятия, ибо изучение раз­вития перцептивных действий может вскрыть их действительное строение и их роль в отражении действительности.

Так, например, в развитых формах восприятия трудно про­вести четкие грани между действиями обнаружения, различия и идентификации; в генетическом исследовании это оказывается возможным.

Вопрос о различиях между этими действиями достаточно серь­езный, так как разные уровни восприятия — достояние не только определенного возраста, не только стадии в развитии восприя­тия. Каждая последующая ступень своим появлением не отме­няет предыдущую. Иными словами, в структуре развитого вос­приятия есть место для каждого из действий, складывающихся в процессе развития. Однако они могут существенно отличаться от своей первоначальной формы. Для выяснения степени этих отли­чий необходимо сочетание генетического и функционального ис­следования.

В изучении перцептивных операций и действий могут быть использованы также данные филогенеза. У живых существ наблю­даются информационные системы, работающие на разных уров­нях. Среди них есть такие, которые работают на низшем уровне, с минимальной переработкой информации, поступающей через сенсорные каналы, и существуют такие, которые осуществляют несколько стадий такой переработки. Можно полагать, что не­которые особенности сложных перцептивных действий, имеющих место в последнем случае, могут быть поняты при анализе ис­ходных форм, встречающихся на более низких этапах филоге­неза.

Говоря о перцептивных действиях, мы не можем не коснуться вопроса о входящих в их состав движениях (в частности, движе­ний рецепторных аппаратов) и роли этих движений в формиро­вании образа восприятия. Очевидным является факт тесной, орга­нической связи между ними; обыденное сознание часто не разли­чает их, отождествляет движение и действие. Однако на самом деле они не тождественны. Психофизиологии нормальной и пато­логической моторики широко известны факты компенсации, заме­щения одних движений другими при выполнении одних и тех же

действий. Возможно движение^ «без действия», например, при конвульсиях, эпилептических припадках и т. д., когда реакции мышечной системы лишены целенаправленного характера. Воз­можно и действие без движения в случае, например, умственного действия, которое производится в идеальном плане, в плане пред­ставления.

Вместе с тем... существует необходимая связь движения и действия и последнее, по крайней мере в своей исходной фор­ме— в форме внешнего материального действия, обязательно включает в себя моторные компоненты. Для того чтобы понять природу связи этих двух процессов, необходимо учесть основные качества действия, которые, согласно А. Н. Леонтьеву, заключа­ются в целенаправленности и предметности. Дейс>юе__^сегда предполагает известное целесообразное преобразование (реаль­ное или мысленное) внешней предметной ситуации. Связь дей­ствия с движением определяется той функцией, которую послед­нее выполняет в такого рода целенаправленном акте. Ориентиро­вочные движения рецепторных аппаратов не составляют в этом отношении исключения... эти движения играют решающую роль в формировании перцептивного образа.

Восприятие и действие/Под ред. А. В. Запорожца. М., 1967, с. 7, 28— 36.

Р. Л. Грегори¹ ПРЕДМЕТЫ И ИЗОБРАЖЕНИЯ

Мы окружены предметами. Всю жизнь мы опознаем, класси­фицируем, оцениваем и используем предметы. Наши инструмен­ты, жилища, оружие, пища — предметы. Почти все, что мы це­ним, чем любуемся, чего пугаемся, по чему скучаем, — предметы. Мы привыкли к тому, что предметы (объекты) видны повсюду, и поэтому, наверное, трудно представить себе, что способность на­шего зрения видеть предметы все еще загадочна. Тем не менее это так. <...>

Некогда считалось, что поведение индивида определяется сен-

¹ Р. Грегори, автор книги «Разумный глаз», одни из крупнейших специа­листов в области психологии зрения, рассматривает восприятие внешнего мира как перцептивные гипотезы, сходные с научными гипотезами, хотя «формиру­емые» вне языковой, математической или логической символики. Называя глаз «разумным», он подчеркивает, что зрение, служа разуму, позволяет проникать в невидимую суть видимых вещей, т. е. свойства вещей, недоступных органам чувств, ио известных разуму. Таким образом, «разумность» глаза состоит в том, что он сообщает мозгу «сиюминутную» огромную информацию (накоплен­ную и опытом предшествующих поколений), мозг обогащает зрительный образ сведениями, приобретенными в опыте (в том числе н с помощью других орга­нов чувств).

сорной информацией — той, которая непосредственно и сиюминут­но доступна зрению и другим чувствам. Теперь мы знаем, что это не так; сенсорная информация недостаточно полна. Она не полна настолько, что совершенно правомерно ставился вопрос, пригодна ли оиа вообще для руководства поведением, содержит ли она то, что человеку нужно узнать о предмете, чтобы отнестись к нему правильно, т. е. чтобы решить задачу поведения по отношению к данному объекту. Трудность задачи несомненна, и мозг сталки­вается с этой задачей постоянно.

Получая тончайшие намеки на природу окружающих объек­тов, мы опознаем эти объекты и действуем, но не столько в соот­ветствии с тем, что непосредственно ощущаем, сколько в согла­сии с тем, о чем мы догадываемся. Человек кладет книгу не на «гемно-коричиевое пятно», он кладет ее на стол. Догадка преоб­разует темно-коричневое пятно, ощущаемое глазами, или твердый край, ощущаемый пальцами, в стол — нечто более значащее, чем любое пятно или край. Темно-коричневое пятно пропадает, когда мы отворачиваемся, но мы уверены, что стол и книга находятся по-прежнему там же, где были. <....>

Оптические изображения, формирующиеся на сетчатке глаз (ретинальные изображения), представляют собой всего-навсего световые узоры, которые важны лишь постольку, поскольку могут быть использованы для узнавания неоптических свойств вещей. Изображение нельзя съесть, как не может есть н оно само; био­логически изображения несущественны. Этого нельзя сказать о всей сенсорной информации вообще. Ведь чувства вкуса и при­косновения прямо передают биологически важную информацию: предмет твердый или горячий, съедобный или несъедобный. Эти чувства дают мозгу сведения, насущно необходимые для сохра­нения жизни; к тому же значимость такой информации не зависит от того, что представляет собой данный объект как целое. Эта информация важна и помимо опознания объектов. Возникает ли в руке ощущение ожога от пламени спички, от раскаленного утю­га или от струи кипятка, разница невелика — рука отдергивается во всех случаях. Главное, ощущается жгучее тепло; именно это ощущение передается непосредственно, природа же объекта мо­жет быть установлена позднее. Реакции такого рода примитивны, субперцептивиы; это реакции на физические условия, а не на сам объект. Опознание объекта и реагирование на его скрытые свойства появляются гораздо позже.

В процессе биологической эволюции первыми возникли, по-видимому, чувства, обеспечивающие реакцию именно на такие физические условия, которые непосредственно необходимы для сохранения жизни. Осязание, вкус и восприятие изменения тем­пературы должны были возникнуть раньше зрения, так как, что­бы воспринять зрительные образы, их нужно истолковать — толь­ко так они могут быть связаны с миром предметов. Необходи­мость истолкования требует наличия сложной нервной системы (своего рода «мыслителя»), поскольку поведение руководствуется

\скорее догадкой о том, что представляют Ч:обой объекты, чем пря­мой сенсорной информацией о них.

Возникает вопрос (похожий на знаменитую задачу: «Что было раньше — яйцо или курица?»): предшествовало лн появление гла­за развитию мозга или наоборот? В само^ деле, зачем нужен глаз, если нет мозга, способного интерпретировать зрительную информацию? Но, с другой стороны, зачем нужен мозг, умеющий это делать, если нет глаз, способных питать мозг соответствую­щей информацией?

Не исключено, что развитие шло по пути преобразования при­митивной нервной системы, реагирующей на прикосновение, в зрительную систему, обслуживающую примитивные гйаза, по­скольку кожный покров был чувствителен не только к прнкосно⁷ вению, но и к свету. Зрение развилось, вероятно, из реакции на движущиеся по поверхности кожи тени — сигнал близкой опас­ности. Лишь позднее, с возникновением оптической системы, спо­собной формировать изображение в глазу, появилось опознание объектов. По-видимому, развитие зрения прошло несколько ста­дий, сначала концентрировались светочувствительные клетки, рас­сеянные до этого по поверхности кожи, затем образовались «глаз­ные бокалы», дно которых было устлано светочувствительными клетками. «Бокалы» постепенно углублялись, вследствие чего возрастала контрастность теней, падающих на дно бокала, стен­ки которого все лучше защищали светочувствительное дно от косых лучей света. Хрусталик же, по-видимому, поначалу пред­ставлял собой просто прозрачное окно, которое защищало глаз­ной бокал от засорения частицами, плавающими в морской во­де— тогдашней постоянной среде обитания живых существ. Эти защитные окна постепенно утолщались в центре, поскольку это давало количественный .положительный эффект — увеличивало интенсивность освещения светочувствительных клеток, а затем произошел качественный скачок—центральное утолщение окна привело к возникновению изображения; так появился настоящий «образотворческнй» глаз. Древняя нервная система—анализатор прикосновений — получила в свое распоряжение упорядоченный узор световых пятен. <...>

Очень вероятно, что мозг—каким мы его знаем — не мог бы развиться без притока информации об отдаленных объектах, информации, поставляемой другими органами чувств, особенно зрением. Как мы увидим далее, глаза нуждаются в разуме, что­бы опознать объекты и локализовать их в пространстве, но ра­зумный мозг вряд лн мог бы возникнуть без глаз. Можно без преувеличения сказать, что глаза освободили нервную систему от тирании рефлексов, позволив перейти от реактивного к тактиче­скому, планируемому поведению, а в конечном счете и к абстракт­ному мышлению. Зрительные представления и теперь еще вла­ствуют над нами и влекут нас. Попробуем рассмотреть и/понять .мир видимых объектов, не ограничиваясь тем, как этот мрр пре­подносится нам нашими органами чувств. <...>

Центральная проблема зрительного восприятия состоит в том, чтобы узнать, каким образом мозг перерабатывает узоры, ложа­щиеся на сетчатку, в представления о внешних предметах. «Узо­ры» в таком смысле чрезвычайно далеки от «предметов». Вместо слов «характерный, непохожий на другие узор» будем применять специальный термин — паттерн. Под этим словом здесь разумеет­ся определенный набор условий, поданных на вход рецептора в пространстве и во времени. Но зрение воспринимает нечто гораз­до более значительное, чем паттерн, — предметы, существующие во времени и пространстве. <...!>

И тут прежде всего возникает вопрос: каким образом некото­рые паттерны «внушают» нам, что они содержат объекты? Во­прос этот важен, потому что мы часто видим паттерны, явно обла­дающие свойствами «предметности». Так, мы воспринимаем пат­терны, характерные для листьев, туч, облаков, для тонкой или грубой фактуры земной поверхности. А в декоративном узоре содержатся формальные или хаотические паттерны, которые мы воспринимаем именно как узор, не вкладывая в него никакой «предметности». Хотя порой случается и обратное. Мы почти различаем верблюда в плывущем по небу облаке, а в колеблю­щемся пламени костра нет-нет да и мелькнет чье-то разбойное обличие. В этих случаях мы видим то, на что намекают преходя­щие паттерны и случайные формы; сомнений нет — можно вос­принимать паттерны и в то же время не видеть в них предме­тов. <...>

Изучение электрической активности участков сетчатки в гла­зах лягушки показало, что далеко не все характеристики паттер­нов стимуляции находят свое отражение в активности нервных клеток, а это значит, что в мозг передаются лишь немногие ха­рактеристики стимула. Сигналы к мозгу пойдут, если изменится интенсивность стимулирующего света, причем одни клетки про­сигнализируют включение, другие — выключение света, третьи сра­ботают при любых изменениях интенсивности... Рецепторы, сиг­нализирующие об изменении интенсивности, служат, вероятно, и для сигнализации движения, а это жизненно важно для лягуш­ки—она должна обнаруживать и ловить мух. Впрочем, это важ­но для всех животных: движение, как правило, сигнализирует о появлении потенциальной пищи или об опасности. <„.>•

Вообще с развитием мозга в процессе эволюции строение глаз становится проще, и в то же время от них поступает в. мозг все больше информации. Ретина — не просто слой светочувствитель­ных клеток, это также «вспомогательная вычислительная маши­на», в которой происходит предварительная переработка инфор­мации— подготовка к мозговой работе. Что же касается жизнен­но важной информации, например о движении, то она от сетчатки передается непосредственно к органам движения; это особенно характерно для хорошо развитых глаз (например, глаз кролика); очень вероятно, что то же самое есть и у человека. <..->

Мысль, что восприятие — просто процесс комбинирования ак-

гивности разных систем обнаружения паттернов, в ходе которого строится нейронное «описание» окружающих объектов, весьма заманчива. На самом же деле процесс восприятия — наверняка нечто гораздо более сложное хотя бы потому, что главная задача воспринимающего мозга — отобрать единственный из многих воз­можных способов интерпретации сенсорных данных. Ведь из од­них н тех же данных можно «вынести» совершенно разные объ­екты. Но воспринимаем мы лишь один объект и обычно воспри­нимаем верно. Ясно, что дело не только в сочетании, сложении нервных паттернов, восприятие строится н из решений. Чтобы понять это, стоит внимательнее рассмотреть неоднозначность объ­ектов, причем тут следует иметь в виду, что выделение некоторой области паттерна как соответствующей объекту, а не просто час­ти фона есть лишь первый шаг в процессе восприятия. Остается еще принять жизненно важное решение: что есть этот объект?

Вопрос стоит остро, поскольку любой двумерный паттерн мо­жет отвечать бесконечному числу возможных трехмерных форм. Восприятию помогают дополнительные источники информации — стереоскопическое зрение, параллакс, возникающий при движении головы. Во всяком случае, остается фактом, что мы почти всегда достаточно надежно решаем, «ЧТО есть этот объект?», несмотря иа бесконечное число возможных решений. <.„>

Нам уже сейчас придется допустить, что процесс восприятия предусматривает выбор (всегда спорный, нечто близкое к пари) той интерпретации сенсорных данных, которая является наиболее вероятной, если исходить из мира реальных объектов. Перцепция строит что-то вроде гипотез, с помощью которых из сенсорных данных выводится объективная реальность. К тому же поведение не полностью контролируется сенсорными данными, а основыва­ется на допущениях, выведенных в процессе восприятия из этих данных. Это становится ясным из анализа повседневного опыта; я кладу книгу на стол, не проверяя предварительно, выдержит ли он книгу. Я действую в соответствии с тем, как представляю себе физический объект—стол, а не в соответствии с тем корич­невым пятном, которое находится в моем глазу, когда я смотрю на поверхность стола. Таким образом, процесс восприятия вклю­чает своего рода «блок принятия решений», т. е. разум. <.„>

Совершенно ясно, что в процессе зрения самое важное для животного — уметь различить, что именно (в тех паттернах, ко­торые свет формирует в его глазах) соответствует объектам, на­ходящимся в поле зрения животного, а что — пространству меж­ду этими объектами. Следующее по важности — опознать этн объ­екты, руководствуясь характерными для них паттернами. Но, как мы уже говорили, видимые объекты представляют собой нечто большее, чем паттерны, которые формируются на поверхности рецепторов, причем для обладателя глаз гораздо важнее именно те свойства объектов, которые непосредственно не воздействуют иа глаза. Прн этом главное мое положение заключается в том,

Д-.Зяказ 5162 ___________ 19^

что перцепция (восприятие) есть своего рода способность к ре­шению проблем. <...>

Все глубже становится трещина между нами и нашим прош­лым, в течение которого формировались глаза, мозг и речь на­ших предков. Впервые в истории перед Разумным Глазом — не­предсказуемое будущее, содержащее такие объекты и ситуации, перед которыми его объект-гипотезы бессильны. Что ж, мы дол­жны научиться жить в мире, который создали. Опасность в том, что человек способен создать и такой мир, который выйдет из-под ограничений, налагаемых разумом; в этом мире мы не смо­жем видеть.

Грегори Р. Л. Разумный глаз. М., 1972, с. 9—34, 193.