Развернутое речевое сообщение и его порождение

До сих пор мы останавливались на отдельных элементах рече­вого высказывания, на слове как основном элементе языка, на его смысловой структуре. Мы рассмотрели далее построение пред­ложения, которое является единицей живой речи, и проанализи­ровали особенности его строения.

Дальнейшее изложение проблемы анализа речевой коммуни­кации будет состоять из двух разделов.

С одной стороны, мы рассмотрим психологический путь фор­мирования речевого высказывания от мысли через внутреннюю схему высказывания и внутреннюю речь к развернутой внешней речи, из которой и состоит речевая коммуникация.

С другой стороны, мы остановимся на анализе того, как про­текает процесс восприятия и понимания речевого высказывания, который начинается с восприятия развернутой речи собеседника и через ряд ступеней переходит к выделению существенной мыс­ли, а затем и всего смысла воспринимаемого высказывания.

Таким образом, предметом ближайших лекций будет рассмот­рение и психологический анализ того процесса, который можно было бы назвать процессом формирования и понимания речевого высказывания.

ПОРОЖДЕНИЕ РЕЧЕВОГО ВЫСКАЗЫВАНИЯ

Остановимся прежде всего на этапах формирования речевого высказывания, основных психологических звеньях этого слож­ного процесса, начиная с первого звена — мотива высказывания.

Мотив высказывания

Исходным для всякого речевого высказывания является тот мо­тив, с которого оно начинается, иначе говоря, потребность выра­зить в речевом высказывании какое-то определенное содержание.

Как говорилось выше, мотивом речевого высказывания может быть либо требование, которое Скиннер (1957) обозначает тер­мином «-манд» (деманд), либо какое-либо обращение информа­ционного характера, связанное с контактом. Этот акт Скиннер называет термином «-такт» (контакт). К этому можно добавить также мотив, связанный с желанием яснее сформулировать свою собственную мысль; его мы условно обозначим термином «-цепт» (концепт). Таким образом, эти три основных вида мотивов явля­ются основой речевого высказывания.

Если ни один из этих мотивов не возникает, речевое сообще­ние не состоится. Так происходит в состоянии сна или при мас­сивных двусторонних поражениях лобных долей мозга, особенно их глубоких отделов. К специальным случаям относится глубо­кое нарушение мотивационной сферы психически больного, стра­дающего аутизмом; одним из симптомов подобного заболевания является полное выпадение активных высказываний, несмотря на то, что технически речь остается потенциально сохранной.

Было бы, однако, ошибочным думать, что процесс речевого высказывания всегда построен одинаково и что роль мотивов, которые ведут к речевому высказыванию, всегда имеет одну и ту же структуру и занимает в психологии процесса высказывания одно и то же место.

Существуют простейшие формы аффективной речи, которые не требуют специальной мотивации и которые нельзя называть речевым высказыванием в собственном смысле этого слова. Речь идет о тех случаях, которые можно назвать восклицаниями и ко­торые возникают в ответ на какое-нибудь внезапное аффектив­ное состояние.

Это наблюдается, например, в реакции на болевое раздраже­ние, на состояние страха, на состояние стресса. В этих случаях могут возникнуть восклицания, которые не нуждаются в специ­альном сложном мотиве, а носят характер непроизвольных или упроченных ранее голосовых или речевых реакций.

К ним относятся такие аффективные восклицания, как «Ой!», «Вот это да!», «Ух, ты!» и т.д. Эти речевые реакции не требуют никакого сложного мотива и, как правило, не несут «смысловой нагрузки». Они возникают чаще всего непроизвольно и могут сохраняться даже при массивных поражениях мозга, которые приводят к грубейшему распаду речевой деятельности. На фоне

аффекта они появляются и у больных с тяжелой формой речевых расстройств (афазией), которые в обычном состоянии не могут сформулировать какую-нибудь элементарную просьбу или обра­щение и практически лишены речи.

В этих случаях речевые восклицания не регулируются каки­ми-либо познавательными мотивами и не могут рассматриваться как единицы подлинной речевой коммуникации.

Существуют более сложные формы речевого высказывания, представляющие специальный класс речевых коммуникаций. К таким формам прежде всего относится диалогическая речь, т.е. беседа, в которой участвуют двое субъектов.

Характерной особенностью такого типа речевой коммуника­ции является то, что в этих случаях процесс речевой коммуника­ции разделен между двумя людьми. Вопрос ставится одним чело­веком, ответ дается другим. В данном случае мотивом к высказы­ванию является желание отвечать на вопрос собеседника, и человек не нуждается в собственном специальном мотиве, побуждающем его к активному высказыванию. Таким образом, и здесь для воз­никновения высказывания не нужно специального самостоятельно возникающего мотива; высказывание является не столько актив­ным, сколько реактивным, ответным процессом.

В психологии известны различные формы диалогической речи. Наиболее простой является та, при которой ответ целиком по­вторяет вопрос или воспроизводит часть вопроса; в этих случаях для возникновения высказывания не нужно никакой специаль­ной творческой деятельности. Примером могут служить такие фрагменты: «Сегодня вы обедали? — Да, обедал»; «Голова у вас болит? — Да, болит». Нетрудно видеть, что здесь само высказы­вание оказывается лишь репродукцией или воспроизведением фрагмента, уже заключенного в вопросе (по типу эхолалического или имитационного воспроизведения части вопроса). Характер­но, что и эта форма высказываний может сохраняться даже при массивных мозговых поражениях, когда всякие сложные формы речевой активной деятельности страдают. Так, при массивных поражениях лобных долей мозга, почти целиком исключающих какую-либо активную психическую деятельность, эхолалические ответы на задаваемые вопросы сохраняются.

Существует, однако, и более сложная форма диалогической речи, когда ответ не воспроизводит часть вопроса и от субъекта

требуется самостоятельно сформулировать нечто новое. Приме­ром могут служить следующие фрагменты: «Что вы сегодня ели на обед?» — ответ: «Сегодня на обед были суп, котлеты, а после компот»; вопрос: «Что вы будете делать сегодня вечером?» — от­вет: «Сегодня вечером я позанимаюсь и после этого, наверное, пойду к моим друзьям».

Эта форма диалогической речи психологически является бо­лее сложной и обеспечивается более сложным составом психоло­гических процессов. Субъект должен понять вопрос (создающий у него основной мотив высказывания) и затем выбрать из всех возникающих у него альтернатив одну и сформулировать актив­ное высказывание, не повторяющее вопрос. Понятно, что такого типа ответы являются гораздо более сложной формой активной речевой деятельности, поэтому при массивных поражениях моз­га, которые приводят к грубейшему нарушению активных форм психической деятельности (например, при массивных пораже­ниях лобных долей мозга), первая форма эхолалических ответов на вопрос сохраняется, в то время как вторая форма — активных, творческих ответов — резко затрудняется, а иногда становится и совсем невозможной, что указывает на различную мозговую орга­низацию этих двух форм диалогической речи.

Третьей формой речевого высказывания является самостоя­тельная монологическая речь, которая может как возникать в ответ на поставленный извне вопрос, так и быть реализацией замысла самого субъекта.

В основе монологической, развернутой речи лежит и самосто­ятельный мотив, и самостоятельный замысел, которые должны быть достаточно устойчивы, определяя создание программы ак­тивного самостоятельного речевого высказывания.

Если внутренний мотив отсутствует, или если у субъекта нару­шена мотивационная сфера (как это наблюдается у больных с массивным поражением лобных долей мозга), или, наконец, если первичный замысел не удерживается, самостоятельная разверну­тая монологическая речь не может быть реализована, хотя про­стые формы диалогической речи могут сохраниться.

Затруднения в монологической речи, как известно, отличают больных с поражением лобных долей мозга и грубым синдромом инактивности от других больных, в том числе и тех, у кого нару­шены средства речевой коммуникации. Так, больные с различ-

ными формами афазии, т.е. с различными трудностями в подыскивании нужных слов и выражений, активно ищут пути выска­зывания, поскольку у них сохранены мотивы речевой деятельно­сти. Различные формы отсутствия монологической речи — в ре­зультате инактивности или вследствие нарушения средств речевой коммуникации — свидетельствуют о сложной психологической структуре этой формы речевой деятельности.

Замысел высказывания

Мотив является лишь исходным фактором, вызывающим про­цесс речевого высказывания. Однако сам мотив еще не имеет определенного содержания. Следующим этапом является замы­сел высказывания, который некоторые лингвисты называют «пер­вичной семантической записью».

Возникновение замысла является этапом, определяющим его содержание; на нем закладывается основная схема будущего выс­казывания, когда тема высказывания (то, о чем будет идти речь) впервые отделяется от ремы высказывания (от того нового, что должно войти в высказывание). Психологически этот этап мож­но охарактеризовать как этап формирования общего субъективно­го смысла высказывания. Характерным для этого этапа является тот факт, что субъект начинает понимать, как именно можно превратить этот субъективный смысл в систему развернутых и понятных всем речевых значений. Здесь мы подходим к одному из центральных парадоксов психологического описания позна­вательных процессов.

На первый взгляд мысль является наиболее ясным и наиболее доступным психологическому анализу феноменом. Однако пара­докс и заключается как раз в том, что это предположение невер­но. Мысль — психологически, пожалуй, наиболее труднодоступ­ное для вербализации психологическое явление, которое остает­ся до сих пор наименее изученным в психологической науке.

Каждый из нас знает, что мысль, лежащая в основе высказы­вания, является неким смутным, трудно формулируемым психо­логическим образованием, но именно оно определяет программу высказывания.

Как известно, пытаясь решить вопрос о взаимоотношении мысли и речевого высказывания, психологи часто исходили из

ложного предположения, что мысль является неким готовым об­разованием, которое только воплощается в речевой форме. На самом деле, как это в свое время прекрасно сформулировал Л.С. Выготский, процесс перехода мысли в речь является очень сложным явлением: мысль не воплощается в речи, а проходит ряд этапов, формируется, или «совершается в речи». Именно этот сложный процесс формирования речевого высказывания, т.е. пре­вращения неясной мысли в ясную и развернутую цепь речевых сообщений, и подлежит еще специальному исследованию.

Второе основание, которое позволяет понять, почему психо­логическое описание мысли является столь сложным, носит ме­тодический характер. Дело в том, что трудно расщепить само ос­мысление и акт наблюдения над этим процессом. Трудно созна­тельно наблюдать протекание собственной сознательной мысли и продолжать мыслить, и именно этот момент составляет вторую существенную трудность для описания процессов мысли как ис­ходной стадии формирования речевого высказывания.

Трудности как теоретического, так и методического характера привели к тому, что ряд попыток психологически описать акт мысли был неудачным.

Примером может являться та серия психологических исследо­ваний, которая и была проведена так называемой Вюрцбургской школой — первой школой психологов, которая сделала мысль предметом специального исследования. К этим психологам от­носится группа немецких исследователей конца XIX — начала XX в.: Кюльпе, Ах, Мессер, Бюллер и др.

Методика исследования природы мысли, которая была при­менена этими психологами, заключалась в следующем: испытуе­мому давалась задача описать ход своих мыслей при решении предложенной задачи. Ставились вопросы: является мысль чув­ственным образом или нет; включает мысль речевые элементы или нет и т.д.? Для того чтобы ответить на эти вопросы, психоло­ги Вюрцбургской школы предлагали испытуемым сложные ин­теллектуальные задачи. Так, испытуемому читалась сложная фраза и предлагалось определить, правильна она или нет и каково ее основное содержание, описав одновременно те процессы, кото­рые возникали у него при восприятии этой фразы. Предполага­лось, что таким образом можно узнать, в чем именно состоит процесс выделения основного смысла фразы, процесс понима-

ния той мысли, которая в этой фразе выражена. Так как испыту­емыми у представителей этой школы были высококвалифициро­ванные и добросовестные люди — профессора и доценты-психо­логи, они предполагали, что результаты будут достаточно досто­верными. Результаты этих исследований были, как известно, парадоксальными. Как единодушно утверждали все испытуемые, акт появления мысли может не содержать ни чувственных обра­зов, ни слов. У испытуемых, воспринимающих предложенные фразы, вовсе не возникали какие-либо чувственные образы, а если они и появлялись, то скорее отвлекали их от мысли, чем участво­вали в ней. Одновременно было показано, что понимание смыс­ла необязательно требует какой-то словесной формулировки, что и привело к отрицательной характеристике акта мысли как акта, который не носит ни образного, ни словесного характера.

Чем же характеризуется психологическое строение мысли? Представители Вюрцбургской школы считали, что можно выде­лить по крайней мере два компонента мысли, совершенно обяза­тельных для ее появления. Это, с одной стороны, интенция или направленность на решение задачи, с другой стороны, это акт «усмотрения отношения», т.е. возникновение готового решения, иногда связанного с особым, «логическим чувством».

Аналогичные выводы были сделаны и из других опытов пред­ставителей Вюрцбургской школы, которые заключались в анали­зе понимания логических отношений (часть — целое, целое — часть, род — вид, вид — род и т.д.) или в подборе соответствую­щих отношений. И в этом случае чувственные (образные) и вер­бальные компоненты могли отсутствовать или во всяком случае, как казалось экспериментаторам, не играли решающей роли в понимании логических отношений. Таким образом, и эта серия опытов привела к выводу о безобразном и бессловесном характе­ре мышления.

Эти выводы скорее отрицательно характеризовали мысль, чем описывали ее психологическое содержание. Естественно, что от­ношение исходной мысли к развернутой речи в этих исследова­ниях не раскрывалось.

Существенный поворот к научному исследованию психологии мысли был сделан Л.С. Выготским, который опрокинул обычные взгляды на понимание мысли как готового образования, которое якобы только «воплощается» в речи.

Л.С. Выготский сформулировал тезис о том, что мысль не воп­лощается, а совершается в слове, формируется с помощью слова или речи. Это положение исходило из того, что превращение не­ясной мысли в ясную речь есть сложнейший процесс, который проходит ряд этапов, и что центральная проблема и состоит в том, чтобы проследить, как именно совершается этот переход.

Таким образом, согласно Л.С. Выготскому, основной психологической проблемой взаимосвязи мышления и речи является проблема перехода от субъективного, еще словесно не оформленного и понятного лишь самому субъекту смысла к словесно оформленной и понятной любому слушателю системе значений, которая формулируется в речевом высказывании. Эта проблема перехода смыс­ла в значение и является центральной проблемой формирования речевого высказывания.

В самом деле, то, что человек хочет сформулировать в своем высказывании, ему самому уже известно. Вопрос заключается только в том, как сформулировать это высказывание, как превра­тить первичный, субъективный смысл в развернутую и понятную для всех систему речевых значений. Естественно, что этот про­цесс формирования речевого высказывания или превращения исходного субъективного смысла в развернутую объективную си­стему речевых значений состоит из ряда звеньев. Их следует вы­делить и описать, определив ту роль, которую играет каждая из этих ступеней формирования высказывания. Это и составляет центральную проблему психологии формирования речевого выс­казывания, и именно этому посвящено дальнейшее изложение.

ПЕРВИЧНАЯ «СЕМАНТИЧЕСКАЯ ЗАПИСЬ»

До последнего времени о структуре основной мысли или за­мысла предстоящего высказывания было известно очень мало.

Некоторый шаг вперед был сделан в самые последние годы генеративной (порождающей) лингвистикой, поставившей основ­ную задачу проследить тот процесс, который приводит к порож­дению высказывания, и описать составляющие его звенья.

В осуществлении этой задачи принял участие целый ряд лин­гвистов и психологов: во Франции — Ф. Соссюр; в Швеции — Ельмслев; в Норвегии — Ромметвейт; в США — Блумфильд, Хом-

ский, Лакофф, Мак-Коули, Филлмор, Халлидей; в СССР — Ап­ресян, и ряд других авторов.

Благодаря работам этих авторов сложились определенные пред­ставления о структуре основного замысла будущего высказыва­ния, о той «семантической записи», которая и превращается за­тем в развернутый процесс речевого высказывания.

В исходном замысле высказывания обязательно содержатся две составные части. Как уже указывалось выше, они обозначаются в лингвистике как «тема» ( ) и «рема» ( ). То, что является объек­том высказывания и уже известно субъекту, обозначается обычно как «тема»; то новое, что именно нужно сказать об этом предмете и что составляет предикативную структуру высказывания, обо­значают условно как «рему». Эти две части и образуют исходную мысль, т.е. систему тех связей, которые потенциально должны фигурировать в будущем речевом высказывании. Эти связи воз­никают по типу симультанной, смысловой или семантической схемы, состоящей из определенных элементов высказывания, с одной стороны, и группы векторов или связей между этими эле­ментами — с другой. Она и обеспечивает то единство или связан­ность (coherence) высказывания, которые превращают его в замк­нутое смысловое образование.

Обратимся для примера к тому высказыванию, которое было подробно проанализировано рядом советских исследователей: «Ваня твердо обещал Пете, что вечером он примет Машу самым теплым, сердечным образом». Эта фраза содержит два основных компонента: основным объектом высказывания (темой) является Ваня; ремой является тот факт, что Ваня обещает Пете, что он примет Машу вечером и что этот прием Маши будет протекать самым теплым, сердечным образом. Эта вторая часть высказыва­ния и образует его основное содержание. Все это высказывание может быть, таким образом, разбито на две части.

Исходная схема, или «семантическая запись», носит характер свернутого речевого высказывания, которое в дальнейшем должно быть превращено в систему последовательно связанных друг с другом слов. Превращение этой симультанной, семантической схе­мы в сукцессивно развертывающееся, последовательно организован­ное речевое высказывание осуществляется с помощью внутренней речи, составляющей следующую ступень формирования речевого высказывания.

ВНУТРЕННЯЯ РЕЧЬ

Внутренняя речь является необходимым этапом подготовки к внешней, развернутой речи. Для того чтобы перевести симуль­танную семантическую запись в сукцессивно организованный процесс речевого высказывания, необходимо, чтобы она прошла специальный этап — этап внутренней речи.

На этом этапе внутренний смысл переводится в систему раз­вернутых синтаксически организованных речевых значений, си­мультанная схема «семантической записи» перекодируется в орга­низованную структуру будущего развернутого, синтаксического высказывания.

Этот процесс перевода исходного замысла или мысли в плав­ный сукцессивный процесс речевого высказывания совершается не сразу. Он требует сложного перекодирования исходной се­мантической записи в речевые синтагматические схемы, и имен­но поэтому Л.С. Выготский говорил о том, что мысль не вопло­щается в слове, а совершается в слове. Решающую роль в этом процессе играет внутренняя речь. Вспомним то, что уже говори­лось выше о внутренней речи.

Известно, что внутренняя речь возникает у ребенка в тот мо­мент, когда он начинает испытывать определенные затруднения, когда возникает необходимость решить ту или другую интеллек­туальную задачу. Известно далее, что эта внутренняя речь появ­ляется относительно поздно из ранее развернутой внешней речи, на первых этапах обращенной к собеседнику, а на дальнейших этапах обращенной к самому себе. Формирование внутренней речи претерпевает ряд этапов; она возникает путем перехода внешней речи сначала во фрагментарную внешнюю, затем в шепотную речь и лишь после этого, наконец, становится речью для себя, приоб­ретая свернутый характер.

Известно, что по своему морфологическому строению внутрен­няя речь резко отличается от внешней: она имеет свернутый, аморф­ный характер, а по своей функциональной характеристике являет­ся прежде всего предикативным образованием. Предикативный характер внутренней речи и является основой для перевода исход­ного «замысла» в будущее развернутое, синтагматически постро­енное речевое высказывание. Внутренняя речь включает в свой состав лишь отдельные слова и их потенциальные связи. Так, если

во внутренней речи есть слово «купить», то это означает, что од­новременно во внутреннюю речь включены все «валентности» этого слова: «купить что-то», «купить у кого-то» и т.д.; если во внутрен­ней речи фигурирует предикат «одолжить», это означает, что у этого предиката сохраняются и все свойственные ему связи (одол­жить «у кого-то», «что-то», «кому-то» и «на какое-то время»). Именно эта сохранность потенциальных связей элементов или «узлов» первичной семантической записи, имеющихся во внут­ренней речи, и служит основой развернутого речевого высказы­вания, которое формируется на ее основе. Следовательно, свер­нутая внутренняя речь сохраняет возможность вновь развертываться и превращаться в синтагматически организованную внешнюю речь.

Как мы еще увидим ниже, при некоторых мозговых пораже­ниях внутренняя речь страдает, и те потенциальные лексические функции, которые связаны с входящими в нее фрагментами, рас­падаются. Тогда исходный замысел не может перейти в плавное, синтаксически организованное, развернутое речевое высказыва­ние, и возникает «динамическая афазия». Больной, легко повто­ряющий предъявленные ему слова, вместо развернутого связного высказывания ограничивается называнием отдельных слов. Об этом нарушении, которое носит название «телеграфного стиля», мы еще будем говорить особо.

Таким образом, внутренняя речь является существенным зве­ном в процессе превращения исходного замысла или симультан­ной «семантической записи», смысл которой понятен лишь само­му субъекту, в развернутую, протекающую во времени, синтагма­тически построенную систему значений.