Нас же систематическое применение самонаблюдения в конце 1 страница

концов привело к другой теории. Ранее в психологических исследованиях не старались добиваться после каждого опыта сведений о всех соответствующих переживаниях, удовлетворялись случайными показаниями испытуемого по поводу явлений, особенно бросающихся в глаза или отклоняющихся от нормы, и разве только после целого ряда совокупных исследований выспрашивали главное на основании сохранившихся у испытуемого воспоминаний.

Таким путем освещались только наиболее характерные душевные явления. Близкое знакомство наблюдателей с традиционным кругом понятий об ощущениях, чувствах и представлениях не позволяло им заметить и назвать то, что не было ни ощущением, ни чувством, ни представлением.

Лишь только опытные испытуемые на основании самонаблю­дения над переживаниями во время исследования начали сооб­щать непосредственно после опыта полные и беспристрастные дан­ные о течении душевных процессов, тотчас же обнаружилась необходимость расширения прежних понятий и определений. Было обнаружено существование таких явлений, состояний, направле­ний, актов, которые не подходили под схему старой психологии. Испытуемые стали говорить на языке жизни, а представлениям во внутреннем мире отводили лишь подчиненную роль. Они знали и думали, судили и понимали, схватывали смысл и толковали общую связь, не пользуясь существенной поддержкой случайно всплывающих при этом чувственных представлений.

Приведем несколько примеров. Испытуемых спрашивают, по­нимают ли они предложение: «Лишь только золото замечает дра­гоценный камень, оно тотчас же признает превосходство его сия­ния и услужливо окружает камень своим блеском». В протокол после того вносится: «Вначале я обратил внимание на выделен­ное слово золото. Я понял предложение тотчас же, небольшие трудности составило только слово видит. Далее мысль перенесла меня вообще на человеческие отношения с намеком на порядок ценностей. В заключение я имел еще что-то вроде взгляда на бесконечную возможность применения этого образа».

Здесь описан процесс понимания, который происходит без представлений, но лишь при посредстве отрывочного внутреннего языка. Сверх того, непонятно, как могла возникнуть идея о по­рядке ценностей или же мысль о бесконечной возможности при­менения образа благодаря чувственному содержанию сознания?

Еще один пример. «Понимаете ли вы предложение: мышление так необычайно трудно, что многие предпочитают просто делать заключения». Протокол гласит: «Я знал сейчас же по окончании предложения, в чем суть. Однако мысли были еще совершенно неясны. Чтобы выяснить себе положение, я стал медленно повто­рять все предложение, и когда повторил, мысль сделалась ясной, я могу теперь передать ее следующим образом. Делать заключе­ние означает здесь - высказывать нечто, не задумываясь, иметь готовый вывод в противоположность самостоятельным выводам мышления. Кроме тех слов предложения, которые я слышал и затем воспроизводил, в моем сознании не было никаких других представлений».

И здесь оказывается не обычный процесс мышления, но мышление без наглядных представлений. Следует отметить, что оба испытуемых указывали на то, что процесс понимания представ­ляется им аналогичным также и при осмысливании более трудных положений. Таким образом, здесь мы имеем не искусственный продукт лабораторий, вскрывающий эти выводы, но самую живую действительность.

Но если мысли отличаются от представления красок и тонов, лесов и садов, людей и зверей, то, следовательно, можно отметить подобное же разнообразие в проявлении, течении и формах мыс­лей, соответствующих этим представлениям. Мы знаем, какая за­кономерность царит в представлениях. Мы говорим об ассоциа­циях: репродукции, всплывании представлений, о влиянии одних представлений на другие и о связи их между собой.

Если мысли не отличаются от представлений, то при заучи­вании стихов первые должны запоминаться с такой же трудностью, как и последние. Однако стоит нам припомнить, как мы заучива­ем наизусть, и мы увидим, что в последнем случае происходит нечто совершенно иное. Внимательного прочтения стихов достаточно, чтобы иметь возможность вновь припомнить содержание мыслей. Только этим путем при чисто психических приемах дости­гаем мы тех плодотворных результатов, которые обнаруживаются при репродукции содержания наших мыслей во время пропове­дования, при чтении лекций, при игре на сцене, при создании беллетристических произведений, работы над научным сочинением или же в течение длительных разговоров.

Особенно важное доказательство этому мы находим у Бюлера в его исследованиях относительно парных мыслей: ассоциации между мыслями образуются несравненно быстрее и прочнее, чем между словами. Кто может заучить ряд из 20—30 слов, услышав его только один раз, так, чтобы иметь возможность при называ­нии одного члена ряда правильно и быстро ответить другим пар­ным словом? Если бы кто-либо был в состоянии это проделать, то обладателя такой феноменальной памяти мы бы считали не­обыкновенным человеком. Однако такие именно результаты легко достижимы при заучивании парных мыслей, как показали экспе­риментальные исследования. Мы даем для иллюстрации подобный ряд.

I. Самосознание и продуктивность работы - духовное ничто­жество натурализма.

II. Увеличение народонаселения в новое время - борьба пле­мен в будущем.

III. Современная машина — колесница Фаэтона человеческого духа.

IV. Благородная сила мысли — портрет Канта.

V. Сущность языка — художник и картина.

VI. Колонии Германии — поэт при распределении мира. (Стихотворение Шиллера «Die Teilungber Erde», где поэт получает свою часть после других участников дележа.)

VII. Наполеон и королева Луиза — гениальный варвар.

VIII. Единственный и общество — свобода есть самоограни­чение.

IX. Знание есть сила — господство над природой.

X. Пределы, видимые в телескоп, — бесконечность вселенной.

Задача в этих исследованиях состоит в том, чтобы установить мысленную связь между двумя членами этого ряда. Особенно удивительно, как легко это удается и как долго удерживается нами мысль. Еще на следующий день такой ряд может быть вос­произведен безошибочно. Еще характернее тот факт, что иногда при этом слова звучат как-то чуждо или что смысл некоторых членов ряда известен, но соответствующее им выражение не может быть тотчас же найдено.

Следует отметить, что один из первых результатов нашей пси­хологии мышления был отрицательным: термины чувств, пред­ставлений и их связей, установленные данными эксперименталь­ной психологии до нашего времени, не давали возможности понять и точнее определить интеллектуальные процессы. Недостаточными оказались новые понятия о состояниях сознания, достигнутые при посредстве наблюдений над фактами: они способствовали скорее описанию, нежели их объяснению. Уже исследование элементар­ной деятельности мышления тотчас же показало, что осознано может быть и то, что не имеет наглядного характера, и что само­наблюдение в противоположность наблюдению явлений природы позволяет воспринять и прочно установить такие явления и опре­деленно выраженные состояния сознания, которые не даны в виде цвета, звука или образа и не окрашены в чувственный тон.

Значение абстрактных и общих выражений обнаруживается в сознании даже тогда, когда, кроме слов, в сознании не дано ничего наглядного и переживается и припоминается само по себе независимо от слов. Эти факты обнаружены новым пониманием сознания. Таким образом, неподвижная до нашего времени схема строго определенных элементов душевной жизни была значи­тельно расширена в очень важном отношении.

Этим самым экспериментальная психология была введена в область новых исследований, открывших широкие перспективы. К числу явлений, чувственно несозерцаемых, относится не только то, что мы сознаем, мыслим, или то, о чем думаем, с их свойства­ми и отношениями, но также самая сущность актов суждения -и многообразное проявление нашей деятельности, функции нашего активного отношения к данному содержанию сознания, именно группировка и определение, признание или отрицание.

Наглядно данное содержание могло иметь значение только лишь как искусственная абстракция, как совершенно произвольно выделенное и обособленное явление. Для цельного же сознания представления составляли часть явлений, связанных с разного рода влияниями самого сознания и зависящих от душевных про­цессов, собственно одаривших их смыслом и ценностью для переживания субъекта. Насколько восприятие нельзя считать следствием ощущений, настолько же мало можно понять мышление как течение представлений в их ассоциативной связи. Ассоциативная психология в том виде, как она была основана Юмом, потеряла свое всемогущество.

Через посредство мыслей открылся нам путь во внутренний мир, и тут не может быть и речи о мистической силе, будто бы приведшей нас туда; напротив, мы достигли его благодаря пре­небрежению нами предрассудков.

Мысли являются не только чистыми знаками для ощущений, они вполне самостоятельные образования, обладающие самостоя­тельными ценностями, о мыслях можно говорить с той же определенностью, как и о чувственных впечатлениях, их можно даже, считать более положительными, постоянными и независимыми, чем чувственные образы, обусловленные деятельностью памяти и фантазий. Но, конечно, их нельзя рассматривать так же не­посредственно, как объекты наблюдения, как наглядные предметы.

Опытным путем удалось доказать, что наше «я» нельзя отделить от нас. Невозможно мыслить - мыслить, отдаваясь вполне мыслям и погружаясь в них, - и в то же время наблюдать эти мысли - такое разделение психики невозможно довести до конца». Сначала одно, затем другое - так гласит лозунг молодой психоло­гии мышления, и эта задача осуществляется ею необычайно удачно.

Уже после того как испытуемый выполнит какую-либо задачу мышления, пережитый при этом процесс подвергался новому наблюдению, чтобы возможно глубже и прочнее установить его во всех его фазах. Сравнивая различных испытуемых и различные результаты одних и тех же испытуемых, можно было проверить, свободен ли опыт от противоречий.

Поразительное единство мнений в наших работах по психоло­гии мышления, подтверждавших одна другую, было прекрасной иллюстрацией результатов наших исследований.

Так были пережиты многие такие акты души, которые до ceго времени проходили мимо психологии мышления: обратить вни­мание и узнать, признать и отвергнуть, сравнивать и различать и многое другое. Все эти процессы лишены были обязательного характера наглядности, хотя ощущения, представления и чувству могли их сопровождать.

Следует отметить беспомощность старой психологии, уверенной в том, что эти акты можно определить при помощи сопровождающих их признаков. Так, например, внимание рассматривалось ими как ощущение напряжения некоторой группы мускулов, по­тому что так называемое напряженное внимание сопровождается таким ощущением. Так же точно в представлениях движений была отвергнута воля, так как представления движений обыкно­венно предшествуют внешнему проявлению воли. Эти построения, искусственность которых скоро обнаружилась, потеряли всякий смысл, лишь только было усмотрено существование особенных психических актов и тем самым ощущения и представления были лишены их всемогущества в сознании.

После того как стали известны эти факты, обнаружилась одна важная новинка. Изменился взгляд на наиболее сложный факт душевной жизни. До сих пор можно было говорить: мы потому внимательны, что наши глаза направлены в известную сторону и мускулы, находящиеся в определенном положении, сильно на­пряжены. Теперь нам ясно, что понимание такого рода совершенно превратно истолковывает сущность вопроса и что с гораздо боль­шим правом можно было бы сказать: мы направляем наши глаза на определенный пункт и при этом напрягаем мускулы, потому что мы хотим на него смотреть; активность выступает на первый план, акт восприятия и механизм представлений - на второй.

Наше «я» постоянно находится под влиянием той или иной точки зрения или же определенной задачи и ими же побуждается к деятельности. Можно сказать, что и работа «я» служит цели, заданной самой собой или другими. Мышление теоретика столь же мало нецелесообразно, как и мышление практика. Психологам приходится постоянно с этим считаться. Испытуемый получает какую-либо задачу, определенное наставление, инструкцию и, на­ходясь под влиянием подобного рода, должен изучать себя при воздействии раздражителей. Испытуемый, например, должен срав­нить два света или выполнить движение при знаке ударом или звуком, быстро ответить первым пришедшим в мысль словом, какое бы оно ни было, вслед за произнесенным словом исследова­теля, далее постараться понять данную фразу, вывести заключе­ние и тому подобное. Если испытуемый берется охотно за выполнение опыта и усваивает все- необходимое, то подобные задачи оказывают на него чрезвычайно яркое положительное влияние. Это влияние имеет особое имя в психологии, именно его называют детерминирующей тенденцией. «Я» заключает в себе известным образом безграничное множество возможностей реагировать. Если одно из них получает особенное значение, сравнительно с другими, то здесь, очевидно, имеет место детерминирующая тенденция, известный выбор.

Самостоятельное значение задач и определяемая ими роль детерминирующей тенденции были совершенно скрыты от ассоциационной психологии. Задачи, подобные указанным, не могут быть предложены для репродукции обычным порядком. К зада­чам приходится подготавливаться, испытуемый с этой целью должен особенно настроиться, так как каждая задача своеобразно направляет психическую работу индивидуальности. Вопросы ставятся не ощущениям, чувствам или представлениям, но некоторому субъекту, духовная сущность которого не имеет всегда определенного содержания, напротив, для целей опыта он должен проявить специфическую эластичность при усвоении и выполнению инструкции. Так как подобного рода руководящие и определяю­щие точки зрения играют роль при любом процессе мышления и далее, так как абстракции и комбинации, суждение и заключе­ние, сравнение и различение, нахождение и установка отношений тоже носят характер детерминирующей тенденции, то психология детерминирующей тенденции сделалась существенной частью современной психологии мышлёния.

Аху удалось очень хорошо показать, что даже ассоциаций могут быть побеждены до значительной степени противодействием задач. Помимо того что сила, с которой проявляется детермини­рующая тенденция, превосходит общеустановленную тенденцию воспроизведения, она не связана в своем проявлении с законами, ассоциативных отношений.

Нашему исследованию подверглось влияние задач в простейших случаях.

Показывается, например, слово доска. Испытуемый имеет оптическое представление его, однако может пройти значительное время, пока он назовет подходящее целое, даже при значительном напряжении умственной деятельности, хотя бы теснилась целая масса всяких представлений. Наконец, он произносит: шкаф, спустя немного более чем 4 секунды. Течение и выполнение нача­того акта теснят различные представления, не соответствующие данной задаче. Если все же приходит нужное слово, испытуемый чувствует себя как бы освобожденным от чего-то.

Мы теперь уже в состоянии установить, по крайней мере, ин­дивидуальные формы сознания, в которых соблюдены правила логики и рассмотрены истина и правильность утверждений. Мы можем определить наличность в нашем сознании понятий и поло­жений и как именно мы их сознаем. Мы можем психологически анализировать работу исследователя, изложенную им на основа­нии данных логики, и представить ее в соответствующей психо­логической форме. Само собой разумеется, что не только реаль­ное знание, но и многие другие дисциплины должны быть благодарны современной психологии мышления главным образом за то, что они сделались психологически доступными. В самом деле, нет такого знания, представитель которого не пользовался бы в своих работах мышлением в его многообразных формах. Исследователи уже начинают возбуждать глубоко интересные вопросы, наблюдая разнообразие процессов мышления в различных отрас­лях знания. Сделанные нами в этом направлении первые построения в психологии мышления обещают объяснить связь именно между выбором человеком предмета научных занятий и известным направлением и поведением выбирающего.

Отто Зельц ЗАКОНЫ ПРОДУКТИВНОЙ

И РЕПРОДУКТИВНОЙ

ДУХОВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Зельц (Selz) Oтто (14 февраля 1881—1944) — немецкий психолог, примыкавший к вюрцбургской шко­ле психологии мышления. Окончил Мюнхенский университет (1909), ра­ботал в Боннском университете (1912—1923). Профессор и директор Института психологии и педагогики в Бадене (с 1923). Редактор журна­лов «Archiv fur die gesamte Psy­chologie'» и «Psychotechnische Zeit-schrift”.

Начало научной деятельности О. Зельца связано с эксперимен­тальными исследованиями мышления в рамках вюрцбургской школы, раз­витием ее представлений и методов. На основе критического анализа ассоцианистских концепций им были предложены общие принципы объ­яснения процесса решения репродук­тивных задач, выраженные в теории «специфических реакций» и «теории комплексов», получившей широкую известность. Зельц подробно классифицировал мыслительные операции как методы решения задач. В даль­нейшем он распространил свою тео­рию на продуктивное мышление, вы­деляя общие закономерности умст­венной деятельности. Работы О. Зельца оказали влияние на ряд современных попыток детерминиро­ванного объяснения творческого про­цесса.

В хрестоматии приводится сокра­щенный вариант работы «Die Gezet-ze der productiven und reproductiven Geistestatigkeit» (Bonn, 1924). Сочинения: Die experimentelle Untersuchung des Willensactes.— «Zsch. f. Psychol.», 1910, vol. 16; Komplextheorie und Konstellations-theorie.— «Zsch. f. Psychol.», 1920, vol. 83; Zur Psychologic des produc­tiven Denkens und des Irrtums. Bonn, 1922; Von der Systematik der Raumphanomene zur gestalttheorie.— «Arch. f. d. des. Psychol.», 1930, vol. 77.

До самого последнего времени имелась только одна последовательно продуманная попытка представить законы протекания психических явлений в рамках законченной теории. Мы обязаны этим ассоциативной психологии, которая в течение почти двух столетий господствовала также и над мыслью своих противников. Ее теоретические предположения так хорошо оправдывались еще в течение последних десятилетий, в особенности для исследования памяти, что требовались основательные причины для того, чтобы оправдать отход от этих предположений. Однако благодаря но­вейшим исследованиям экспериментальной психологии мышления подобные основательные причины обнаружились.

Для классической ассоциативной психологии наши психические явления, и в том числе также и деятельность нашего разума, являются системой диффузных репродукций.

Следы в памяти одновременных психических процессов так связаны (ассоциированы) между собой, что при возвращении одного из процессов снова протекают и другие. Благодаря этому психический процесс, повторно возникающий более часто, стано­вится центром системы ассоциаций, расходящихся по всем на­правлениям. Обращенное к нам слово «а» будет, например, иметь тенденцию снова возбуждать представления всех предметов, ко­торые при его предшествовавшем применении были в нашем со­знании. Каждое из этих представлений снова станет центром системы расходящихся ассоциаций, и таким образом все репродуктивные тенденции, возбужденные словом-раздражителем, будут расходиться по всем направлениям, диффундировать. Поэтому психические явления в изображении классической ассоциативной психологии могут быть обозначены как система диффузных ре­продукций.

Естественно, ассоциативная психология не проглядела тот факт, что отнюдь не все представления, ассоциированные с тем же самым исходным членом, при его возвращении также снова вступают в сознание. Она объясняет это тем, что различные, кон­курирующие между собой репродуктивные тенденции взаимно тормозят друг друга, так что только лишь наиболее сильная ас­социация с исходным членом может добиться победы и поднять соответствующее ей представление над порогом сознания.

Как бы подкупающе ни выглядела эта теория на первый взгляд, дна встречается с трудностями не только там, где основы­вающееся на памяти решение задачи невыполнимо и где, следо­вательно, еще не может существовать ассоциации между задачей и решением; она оказывается недейственной уже в отношении репродуктивного решения задач.

При задаче, примененной в одной из экспериментальных се­рий, подобрать к некоторому понятию соответствующее родовое понятие было предложено наряду с другими также слово - раздражитель «немец». Решение «германец» должно было бы тогда объясниться на основе ассоциативной теории следующим образом. Благодаря задаче «родовое понятие», все родовые понятия, в том числе также и «германец», были приведены в повышенную готов­ность. Если далее последует слово - раздражитель «немец», то среди репродуктивных тенденций этого слова победит связанная со словом «германец». Это объяснение упускает, однако, из виду, что между понятиями, приведенными в состояние готовности этой задачей, находились также неподходящие понятия, например понятие «пруссак», которое, например, в отношении к «рейнландцу» является родовым понятием. Сообразно этому понятие «прус­сак» было бы точно так же приведено в повышенную готовность, и так как оно также ассоциировано со словом-раздражителем «немец», то вместо высшего понятия к слову-раздражителю могло бы с равной вероятностью быть воспроизведено подчиненное понятие, что противоречит опыту в отношении подобных задач.

Основная ошибка теории диффузных репродукций заключает­ся в том, что она вынуждена рассматривать взаимное усиление и торможение изолированных репродуктивных тенденций как единственный фактор, определяющий направление психических процессов. Затруднения разрешаются, если мы будем рассматривать эти процессы не как систему диффузных репродукций, а как си­стему специфических реакций. Мы имеем подобную систему, когда возбуждающие раздражители так четко дифференцированы, что с определенным раздражителем соответственным образом постоян­но связана одна-единственная реакция, так что в идеальном слу­чае диффундирование конкурирующих реакций вообще не имеет места.

Если мы предлагаем испытуемому задачу, то стремление к решению задачи представляет раздражитель, которым может быть возбужден ряд специфических реакций. Мы называем спе­цифические реакции, которые в отдельности или вместе с другими служат для разрешения задачи, - операциями, причем в зависи­мости от задачи возникнут интеллектуальные операции, или же моторные операции (движения), или же операции и того и другого рода.

Для каждой отдельной операции точно определено специфи­ческим возбуждающим раздражителем ее место внутри целостной операции так, что обеспечен строгий порядок всего процесса. Отдельные операции в соответствии с их функцией при выполне­нии задачи мы называем методами решения. Методы решения в более узком смысле имеют место постольку, поскольку примене­ние какой-либо операции направляется сознаванием того, что она должна служить средством для решения задачи.

Одним из наиболее важных методов репродуктивного решения задач является операция припоминания. Мы проанализируем ее как пример интеллектуальной операции.

Пусть дана задача подыскать соподчиненное понятие к слову «охота». Пусть испытуемый на основе своих научных занятий обладает комплексом знаний того, что охота и рыболовство яв­ляются родственными понятиями как занятия первобытных наро­дов, причем этот комплекс в данный момент не находится в со­стоянии высокой репродуктивной готовности. Этот комплекс знаний обладает следующей общей структурой, символически представленной на рис. 1.

Но сознавание задачи, которое лежит в основе операции припоминания в качестве исходного переживания, имеет структуру, указанную на рис. 2.

Сознавание задачи, следовательно, относится к подлежащему актуализации комплексу знаний как схема какого-либо комплекса к полному комплексу, и процесс припоминания, который подымет в сознание комплекс знаний, представляется частным случаем интеллектуальной операции восполнения комплекса.

Если мы признаем, что подобные операции восполнения комп­лекса при известных условиях из возбуждения первоначально возникают непроизвольно, то впоследствии они при соответствую­щей антиципации их результата могут быть вводимы и произволь­но точно так же, как и движения, первоначально непроизвольные. Исходным переживанием целеосознанной интеллектуальной опе­рации всегда должна быть схематическая антиципация цели, так как всякое сознание цели включает в себя мыслительное дости­жение цели. Но поскольку полная антиципация результата при мыслительных целях невозможна (это предполагало бы знание решения, которое нужно ему найти), то схематическая антиципа­ция дает определение результата операции как раз достаточное для того, чтобы обеспечить сообразное цели направление интеллектуальных операций восполнения комплекса, абстракции и др.

Согласно теории специфических реакций каждое упорядочен­ное протекание психических процессов основывается на координации усматриваемых и неусматриваемых методов решения, кото­рые выступают как средство осуществления определенных целеполаганий. Теперь следует сказать, как путем актуализации пси­хических операций или методов решения, т. е. путем процессов репродуктивного характера, могут возникнуть продуктивные ду­ховные достижения. Здесь нужно различать следующие главные случаи, проанализированные до настоящего времени.

I. Первый главный случай. С наличием любого целеполагания первоначально связана (как общий метод решения) попытка сно­ва использовать уже использованные иначе методы решения. Опе­рации, требующиеся для нахождения новых методов решения, являются целесообразными лишь тогда, когда в распоряжении не имеется старых.

Мы называем операцию, направленную на актуализацию уже известных методов решения, актуализацией средств; если же средства не только известны, но были также ранее и примени­мы - рутинной актуализацией средств.

Искомое средство может быть актуализировано при помощи операции восполнения комплекса, и операция рутинной актуали­зации средств является специальным случаем операции восполне­ния комплекса.

Было бы ошибочно думать, что в научном, художественном или изобретательском творчестве рутинная актуализация средств касается только подчиненных технических вспомогательных операций. Напротив, культурный прогресс основывается как раз на том, что все те научные методы или художественные средства выражения, которые с трудом были добыты предками в процессе медленного развития и частично благодаря выдающимся достижениям отдельных лиц, являются для последующих поколений рутинно - актуализируемыми компонентами творческого процесса. Поэтому в истории культуры гениальные личности появляются не как изолированные эрратические глыбы, а как указующие точки постоянных линий развития.

II. Второй главный случай. Если для осуществления какого-либо целеполагания уже образовавшиеся методы решения недо­статочны, то операция актуализации средств неприменима. В этом случае выполняются интеллектуальные операции, которые ведут к открытию новых методов решения. Эти операции заканчиваются тем, что отношение цели и средства между целеполаганием и из­вестным методом решения внезапно входит в сознание, выделяет­ся из ситуации, абстрагируется от нее. Поэтому эти операции будут обозначаться как операции абстракции средств.

Как и при всех детерминированных операциях, при операциях абстракции средств направление процесса абстракции опреде­ляется соответствующей схематической антиципацией. Хотя ищу­щий средство и не имеет теперь соответствующей антиципации уже примененного метода решения, но он обладает в памяти комплексом известного процесса (П), который влечет за собой результат P1. Этот комплекс откликнется в памяти на схемати­ческую антиципацию операции абстракции средства, и тождество этого процесса с искомым средством, осуществляющим результат P1, внезапно проникнет в сознание. Мы обозначаем этот частный случай как репродуктивную абстракцию средств.

Если в памяти отсутствует комплекс описанного рода или же если он не является актуализируемым, то операция репродук­тивной абстракции средств не удастся. Однако впоследствии мож­но случайно наблюдать некоторый процесс П, который влечет за собой результат P1, тогда этот процесс подействует как процесс ад возбуждения для уже подготовленной операции, абстракции средств. Антиципация средства, совпадающая с возникшим в дан­ный момент результатом, станет снова актуальной, и тождество процесса П с искомым средством снова внезапно проникнет в сознание. Мы обозначаем этот частный случай как случайно обус­ловленную абстракцию средств.

После того как Франклин задумал провести к земле из обла­ков грозовое электричество при помощи действия острия, он нуждался в подходящем соединении с грозовыми облаками. Анти­ципация подобного соединения могла путем репродуктивной аб­стракции средств пробудить воспоминание о подымающемся змее и повлечь за собой выполнение намерения при помощи змея, подымающегося на проволоке. Вероятно, использование змея и возникло этим путем. Но мыслимо также и то, что случайное зрелище подымающегося змея впервые, подало мысль о применении змея путем случайной абстракции средств. Этот пример ти­пичен, так как эта вторая возможность возникновения связи цели и средства всегда имеется там, где наблюдение явлений природы влечет за собой открытие методов решения в области науки и техники, а наблюдение эстетических воздействий - открытие ху­дожественных средств выражения.