Маркс К.., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 28.

Хотя потребности человека, удовлетворение которых составляет необходимое условие поддержания физического существования, отличаются от его потребностей, не имеющих своих гомологов у животных, различие это не является абсолютным, и историческое преобразование охватывает всю сферу потребностей.

Самое же главное состоит в том, что у человека потребности вступают в новые отношения друг с другом.

Верно, конечно, что общий путь, который проходит развитие человеческих потребностей, начинается с того, что человек дей­ствует для удовлетворения своих элементарных, витальных потреб­ностей; но далее это отношение обращается, и человек удовлетворяет свои витальные потребности для того, чтобы действовать. Это и есть принципиальный путь развития потребностей человека.

Путь этот, однако, не может быть непосредственно выведен из движения самих потребностей, потому что за ним скрывается развитие их предметного содержания, т. е. конкретных мотивов дея­тельности человека.

Таким образом, психологический анализ потребностей неизбеж­но преобразуется в анализ мотивов. Для этого, однако, необ­ходимо преодолеть традиционное субъективистское понимание мотивов, которое приводит к смешению совершенно разнородных явлений и совершенно различных уровней регуляции деятельности. Здесь мы встречаемся с настоящим сопротивлением: разве не очевидно, говорят нам, что человек действует потому, что он хочет. Но субъективные переживания, хотения, желания и т. п. не являют­ся мотивами потому, что сами по себе они не способны породить направленную деятельность, и, следовательно, главный психологи­ческий вопрос состоит в том, чтобы понять, в чем состоит предмет, данного хотения, желания или страсти.

Еще меньше, конечно, оснований называть мотивами деятельно­сти такие факторы, как тенденция к воспроизведению стереотипов поведения, тенденция к завершению начатого действия и т. д. В ходе осуществления деятельности возникает, конечно, множество «динамических сил». Однако силы эти могут быть отнесены к категории мотивов не с ббльшим основанием, чем, например, инерция человеческого тела, действие которой тотчас обнаруживает себя, когда, например, быстро бегущий человек наталкивается на внезапно возникшее препятствие.

Особое место в теории мотивов деятельности занимают открыто гедонистические концепции, суть которых состоит в том, что вся­кая деятельность человека якобы подчиняется принципу макси­мизации положительных и минимизации отрицательных эмоций. От­сюда достижение удовольствия и освобождение от страдания и составляют подлинные мотивы, движущие человеком. Именно в ге­донистических концепциях, как в фокусе линзы, собраны все идео­логически извращенные представления о смысле существования че­ловека, о его личности. Как и всякая большая ложь, концепции эти опираются на фальсифицируемую ими правду. Правда эта состоит в том, что человек действительно стремится быть счастли­вым. Но психологический гедонизм как раз и вступает в противо­речие с этой настоящей большой правдой, разменивая ее на мелкую монету «подкреплений» и «самоподкреплений» в духе скиннеровского бихевиоризма.

Человеческая деятельность отнюдь не побуждается и не управ­ляется так, как поведение лабораторных крыс с вживленными в мозговые «центры удовольствия» электродами, которые, если обучить их включению тока, бесконечно предаются этому занятию»⁷. Можно, конечно, сослаться на сходные явления и у человека, такие, как, например, потребление наркотиков или гиперболизация секса; однако явления эти решительно ничего не говорят о действительной природе мотивов, об утверждающей себя человеческой жизни. Она ими, наоборот, разрушается.

Несостоятельность гедонистических концепций мотивации со­стоит, разумеется, не в том, что они преувеличивают роль эмоцио­нальных переживаний в регулировании деятельности,' а в том, что они упрощают и извращают реальные отношения. Эмоции не под­чиняют себе деятельность, а являются ее результатом и «механиз­мом» ее движения.

В свое время Дж. Ст. Милль писал; «Я понял, что для того, чтобы быть счастливым, человек должен поставить перед собой какую-нибудь цель; тогда, стремясь к ней, он будет испытывать счастье, не заботясь о нем». Такова «хитрая» стратегия счастья. Это, говорил он, психологический закон.

Эмоции выполняют функцию внутренних сигналов, внутренних в том смысле, что они являются психическим отражением непосред­ственно самой предметной действительности. Особенность эмоций состоит в том, что они отражают отношения между мотивами (по­требностями) и успехом или возможностью успешной реализации отвечающей им деятельности субъекта⁸. При этом речь идет не о рефлексии этих отношений, а о непосредственно-чувственном их отражении, о переживании. Таким образом, они возникают вслед за актуализацией мотива (потребности) и до рациональной оценки субъектом своей деятельности.

Я не могу останавливаться здесь на анализе различных ги­потез, которые так или иначе выражают факт зависимости эмоций от соотношения между «бытием и долженствованием». Замечу только, что факт, который прежде всего должен быть принят во внимание, заключается в том, что эмоции релевантны деятельности, а не реализующим ее действиям или операциям⁷ См.: ГельгорнЭ., ЛуфборроуДж. Эмоции и эмоциональные расстройства. М., 1966. .⁸ Сходное положение высказывается, в частности, П. Фрессом: «...эмоциогенная ситуация,— пишет он,— не существует как таковая. Она зависит от отношения между мотивацией и возможностями субъекта» (Фресс П. Эмоции. — В кн.: П. Фресс и Ж. Пиаже (ред.) Экспериментальная психология.— Вып. 5, М., 1975).

Поэтому-то одни и те же процессы, осуществляющие разные деятельности, могут при­обретать разную и даже противоположную эмоциональную окраску. Иначе говоря, роль положительного или. отрицательного «санкцио­нирования» выполняется эмоциями по отношению к эффектам, за­данным мотивом. Даже успешное выполнение того или иного дей­ствия вовсе не всегда ведет к положительным эмоциям, оно может породить и резко отрицательное переживание, сигнализирующее о том, что со стороны ведущего для личности мотива достигнутый успех психологически является поражением.

Генетически исходным для человеческой деятельности явля­ется несовпадение мотивов и целей. Напротив, их совпадение есть вторичное явление: либо результат приобретения целью самостоя­тельной побудительной силы, либо результат осознания мотивов, превращающего их в мотивы-цели. В отличие от целей, мотивы ак­туально не сознаются субъектом: когда мы совершаем те или иные действия, то в этот момент мы обычно не отдаем себе отчета о мотивах, которые их побуждают. Правда, нам нетрудно привести их мотивировку, но мотивировка вовсе не всегда содержит в себе указание на их действительный мотив.

Мотивы, однако, не отделены от сознания. Даже когда мотивы не сознаются, т. е. когда человек не отдает себе отчета в том, что побуждает его совершать те или иные действия, они все же нахо­дят свое психическое отражение, но в особой форме — в форме эмоциональной окраски действий. Эта эмоциональная окраска (ее интенсивность, ее знак и качественная характеристика) выполня­ет специфическую функцию, что и требует различать понятие эмо­ции и понятие личностного смысла. Их несовпадение не является, однако, изначальным: по-видимому, на более низких уровнях пред­меты потребности как раз непосредственно «метятся» эмоцией. Несовпадение это возникает лишь в результате происходящего в ходе развития человеческой деятельности раздвоения функций мотивов.

Такое раздвоение возникает вследствие того, что деятельность необходимо становится полимотивированной, т. е. одновременно отвечающей двум или нескольким мотивам⁹. Ведь действия чело­века объективно всегда реализуют некоторую совокупность отно­шений: к предметному миру, к окружающим людям, к обществу, к самому себе. ⁹ Это задано уже принципиальной структурой трудовой деятельности, которая реализует двойное отношение: к результату труда (его продукту) и к чело­веку (другим людям).

Одни мотивы, побуждая деятельность, вместе с тем придают ей личностный смысл: мы будем называть их смыслообразующими мотивами. Другие, сосуществующие с ними, выполняя роль побу­дительных факторов (положительных или отрицательных) — порой остро Эмоциональных, аффективных, — лишены смыслообра-зующей функции; мы будем условно называть такие мотивы мотивами-стимулами. Характерная черта: когда важная по своему I личностному смыслу для человека деятельность сталкивается в ходе своего осуществления с негативной стимуляцией, вызывающей даже сильное эмоциональное переживание, то личностный смысл ее от этого не меняется; чаще происходит другое, а именно свое­образная, быстро нарастающая психологическая дискредитация возникшей эмоции. Это хорошо известное явление заставляет еще раз задуматься над вопросом об отношении эмоционального пере­живания к личностному смыслу¹⁰. Распределение функций смыс-лообразования и только побуждения между мотивами одной и той же деятельности позволяет понять главные отношения, характе­ризующие мотивационную сферу личности: отношения иерархии мо­тивов. Иерархия эта отнюдь не строится по шкале их близости к витальным (биологическим) .потребностям, подобно тому как это представляет себе, например, Маслоу: в основе иерархии лежит необходимость поддерживать физиологический гомеостазис; выше — мотивы самосохранения; далее — уверенность, престижность; на­конец, на самой вершине иерархии — мотивы познавательные и эстетические¹¹. Главная проблема, которая здесь возникает, за­ключается не в том, насколько правильна данная (или другая, по­добная ей) шкала, а в том, правомерен ли самый принцип такого шкалирования мотивов. Дело в том, что ни степень близости к био­логическим потребностям, ни степень побудительности и аффектоген-ности тех или иных мотивов еще не определяют иерархических отношений между ними. Эти отношения определяются складываю­щимися связями деятельности субъекта, их опосредствованиями и поэтому являются релятивными. Это относится и к главному соотношению — к соотношению смыслообразующих мотивов и мо­тивов-стимулов. В структуре одной деятельности данный мотив может выполнять функцию смыслообразования, в другой — функцию дополнительной стимуляции. Однако смыслообразующие мотивы всегда занимают более высокое иерархическое место, даже если они не обладают прямой аффектогенностью. Являясь ведущими в жизни личности, для самого субъекта они могут оставаться «за занавесом» — и со стороны сознания, и со стороны своей непосредственной эффективности.

Факт существования актуально несознаваемых мотивов вовсе не выражает собой особого начала, таящегося в глубинах психики. Неосознаваемые мотивы имеют ту же детерминацию, что и всякое психическое отражение: реальное бытие, деятельность человека в объективном мире. Неосознаваемое и сознаваемое не противостоят друг другу; это лишь разные формы и уровни психического отра­жения, находящегося в строгой соотнесенности с тем местом, которое занимает отражаемое в структуре деятельности, в движении ее

системы. ^I ° См.: Бассин Ф. В. К развитию проблемы значения и смысла.— Вопр. психологии, 1973, ¹ 6.