Часть i. психология методологии

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ................................................................................................................3

ЧАСТЬ I. ПСИХОЛОГИЯ МЕТОДОЛОГИИ.................................................. 13

ГЛАВА 1. МЕТОДОЛОГИЯ И ЛИЧНОСТЬ.................................................... 13

1. Личностное знание ……………………………………………………………13

2. Психология научного объяснения ………………………………………….24

3. Научное и обыденное объяснение …………………………………………..36

4. Объяснение и понимание …………………………………………………….47

ГЛАВА 2. МЕТОДОЛОГИЯ И НАУЧНОЕ СООБЩЕСТВО ........................54

1. Групповое знание ……………………………………………………………..54

2. Анти-нормы науки ……………………………………………………………60

3. Психология камуфляжа ………………………………………………………69

4. Рациональность иррационального …………………………………………77

ГЛАВА 3. МЕТОДОЛОГИЯ И СОЦИУМ ................................ ……………..83

1. Рационализм как психология ………………………………………………..83

2. Наука и невроз …………………………………………………………………93

3. Психологические особенности российской науки ………………………...99

4. Коллективистский мессианизм ……………………………………………..111

ЧАСТЬ II. МЕТОДОЛОГИЯ ПСИХОЛОГИИ………………………………..119

ГЛАВА 1. СОСТАВ И СТРУКТУРА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО

ЗНАНИЯ…………………………………………………………………………….119

1. Строение психологического знания………………………………………...119

2. Слагаемые психологического знания………………………………………120

3. Особенности психологического знания ……………………………………137

ГЛАВА 2. СТРУКТУРА ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ…………………140

1. Центр психологических теорий……………………………………………...140

2. Периферическая область теорий…………………………………………….145

3. Скрытая область……………………………………………………………….149

ГЛАВА 3. ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ КРУГ…………………………………………154

1. «Разрывы» психологического знания……………………………………….154

2. Позитивизм в психологии……………………………………………………..156

3. Дедуктивная «пирамида» и онтологический круг…………………………160

ГЛАВА 4. МЕТОДОЛОГИЕЧЕСКИЙ ЛИБЕРАЛИЗМ В

ПСИХОЛОГИИ…………………………………………… ……………………….165

1. Перманентный кризис …………………………………………………………165

2. Методологические «комплексы» психологии……………………………..…168

3. «Комплекс» практической неполноценности…………………………………174

4. Методологическая терапия……………………………………………………...176

ГЛАВА 5. НАУКА И ПАРАНАУКА: КОНТАКТ НА ТЕРРИТОРИИ

ПСИХОЛОГИИ………………………………………………………….…………..183

1. Ренессанс паранауки ……………………………………………………………183

2. Пограничная территория ………………………………………………………187

3. Критерии демаркации ………………………………………………………….191

ВМЕСТО З А К Л Ю Ч Е Н И Я.............................................................................198

ЛИТЕРАТУРА ............................................................................................................206

ВВЕДЕНИЕ

“В современных условиях задача дальнейшего развития общей теории психологии выступает как важнейшая” (Ломов, 1984, с. 6), “в этих условиях резко возрастает потребность в дальнейшей (и более глубокой) разработке методологических проблем психологической науки и ее общей теории” (там же, с. 4), - писал в середине 80-х гг. истекшего века Б. Ф. Ломов. Подобные высказывания были очень характерны и для психологической науки того времени - как зарубежной, так и отечественной, проявлявших повышенный интерес к теоретико-методологическим проблемам.

Казалось бы, не так уж много воды утекло с тех пор, а в психологической науке не произошло ничего, кардинально изменившего ее общее состояние. Она по-прежнему выглядит как мозаика соперничающих подходов, школ и концепций, по-прежнему страдает дефицитом “твердого”, общеразделяемого знания, по-прежнему мало похожа на те научные дисциплины, которые можно назвать “благополучными”, видя в них эталон построения этого знания, ее ключевые методологические проблемы по-прежнему далеки от разрешения, а единая и общеразделяемая паридгма, а, те более, теория, о которых вожделели психологи прошлого, по-прежнему отусутствуют.

Однако прежнего интереса к теоретико-методологическим проблемам и былой озабоченностью ими современная психология явно не испытывает. На смену им пришла ярко выраженная практическая ориентация - на практическое применение и коммерциализацию психологического знания, крайне неудовлетворительное состояние которого еще совсем недавно расценивалось как одна из главных бед психологической науки.

Вроде бы построенные на очевидной логике предсказания ряда стратегов ее развития о том, что она лишь того сможет эффективно решать практические проблемы, когда достигнет достаточного уровня зрелости как наука, начнет вырабатывать “твердое” знание, независимое от того, на каких теоретико-методологических основаниях стоит производящий его исследователь, будет похожей на точные науки и т. п., явно не сбылись. Психология пошла в практику значительно раньше, не преодолев, а попросту обойдя свои главные методологические трудности, не став полноценной наукой в том смысле этих слов, которых вкладывают в них считающие естественнонаучную модель научного познания единственно возможной.

Даже в нашей стране, где авторы психологических трудов еще совсем недавно сетовали на “недоразвитость” своей науки и дефицит ее практических возможностей, психологи теперь прочно обосновались в избирательных штабах политических партий, во всех сколь-либо солидных коммерческих структурах, помогают бизнесменам, консультируют политиков и берутся за решение любых психологических (и не только) проблем с такой же уверенностью, с какой профессиональные электрики берут в руки электрические приборы. Психологов готовит множество вузов, в том числе и имеющих далеко не гуманитарный профиль, представители профессий, не вписавшихся в наш специфический вариант рыночной экономики, переквалифицируются в психологов, благо для этого есть девятимесячные и прочие “сокращенные” психологические курсы (как правило, организумые теми, кто, в свою, очередь, получил “сокращенное” психологическое образование), в газетах мелькают объявления типа “Требуется психолог до 35 лет. Психологическое образование необязательно”, и наблюдаются все прочие признаки востребованности этой профессии. В результате количество психологов растет в нашей стране не по дням, а по часам (называют цифру порядка 30 тыс., но и она представляется заниженной), чего не могло бы быть, если бы их услуги не пользовались высоким спросом. Подобная популярность психологов не является нашей очередной российской аномалией, а лишь служит не лишенным своеобразия российским отголоском того поветрия, которое дошло до нас с Запада где, например, психоанализ давно стал своего рода религией (См.: Беккер, Босков, 1961) и одним из главных атрибутов массовой культуры.

Здесь коренится одна из главных причин снижения интереса к теоретико-методологическим проблемам в современной психологии. Зачем ломать голову над такими “проклятыми”, а, возможно, и неразрешимыми проблемами, как психофизический или психосоциальный параллелизм, ждать, когда психология станет такой же наукой, как физика или биология (если ей и суждено таковой стать), начнет производить общеразделяемое и надежное знание, если и то знание, которое она производит сейчас, охотно покупают, и современное общество оно, похоже, вполне устраивает? В конце концов, и здесь действует логика рынка: если товар покупают, значит он того заслуживает. В этих условиях психолог, озабоченный ненадежностью психологического знания и, как следствие, методологическими проблемами своей науки, выглядел бы противоестественно - как продавец, который вместо того, чтобы продавать свой товар, растолковывает покупателю, что товар - несовершенный, а, значит, покупать его пока не следует.

В результате психология, в том числе и отечественная, переключилась на новый траекторию развития, предопределенную не столько внутренними потребностями этой науки, как было раньше, сколько социальным заказом ей и логикой рынка. Ключевыми признаками этой траектории служат акцент не на производстве, а на коммерциализации знания, куда больший интерес к прикладным технологиям и ноу-хау, нежели к фундаментальным исследованиям, забвение теорий и методологии во имя тестов, Т-групп, ассессмента и т. п. А два научно-исследовательских института, приходящихся в нашей стране на 30 тыс., если не больше, психологов-практиков, адекватно выражает нынешнее соотношение интереса к фундаментальным и прикладным проблемам психологии (не менее адекватно его выражает соотношение доходов академических и практических психологов), причем и большинство академических психологов, как принято говорить, “в свободное от основной работы время” (сотрудники наших НИИ хорошо знают, что на самом деле означает эта формула) вовсю занимаются практикой. В результате рокировка, произведенная в формуле “нет ничего практичнее хорошей теории”, произведенная одним нашим известным психологом (кстати тоже мигрировавшим из академической психологии в практическую), в результате чего она прозвучала как “нет ничего теоретичнее хорошей практики” (Василюк, 2003), очень точно выразила перераспределение приоритетов. Если искать в подобных идеологемах, которые было бы правильнее назвать методологемами, т. е. достаточно четкими и отрефлексированными представлениями о методологических ориентирах науки, скрытый смысл, который сами психологи обычно ищут в мыслях и действиях своих пациентов, то его можно было эскплицировать таким образом: “на теории и методологии сейчас много не заработаешь, надо заниматься практикой, где платят куда больше, а теорией и методологией - по остаточному принципу”.

Здесь следует отметить, что, хотя психология с момента заявления ею претензий за статус самостоятельной науки ни на минуту не утрачивала своей уникальности, все же новая траектория ее развития несет на себе отпечаток характерного для всей современной науки. Впечатляющие расходы на науку благополучных стран (2-4 % ВВП) не должны вводить в заблуждение: основную часть этих средств потребляет прикладная наука, а доля фундаментальной науки все более сокращается. Сворачиваются фундаментальные научные программы, уступая место прикладным разработкам, обещающим быстрый коммерческий эффект. Фундаментальная наука, в том числе и такая, как физика, химия и биология, уходит в “отставку”, вытесняемая прикладной.

У этого сколь любопытного, столь и симптоматичного для современной цивилизации явления есть много причин. Среди них можно назвать и “здесь-и-теперь - психологию” современного обывателя, с одной стороны, очень не любящего, когда его деньги тратятся на что-то, что, как полеты в другие миры, сулит лишь призрачный и отделенный во времени эффект, с другой, - в современном обществе определяющего - в качестве избирателя и налогоплательщика - основную траекторию развития науки. Наверное, какую-то роль играет и ослабление, если не разрушение, традиционных протестантских ценностей, на которых со времен формирования науки Нового Времени было основано развитие западной науки (См.: Merton, 1957). Возможно, как отмечает ряд авторов, фундаментальная наука накопила избыток фундаментального знания, которое прикладная наука не успевает “переварить”, воплотив во что-то практически полезное, и пока этого не произойдет, отправляется во временную “отставку”. Как пишет "время научных открытий сменилось временем использования плодов этих открытий, когда науке дается временная (надо полагать) отставка” (Кефели, 1997, с. 21). И вполне символично, что величайшим научным открытием ХХ века считается теория относительности, которая оказалась абсолютно бесполезной на практике, если, кончено, не считать ее практическим воплощением огромное количество научно-фантастических романов и кинофильмов, где пространство переходит во время, а время - в пространство.

Весьма любопытным явлением стало также расхождение когнитивной и социальной “благополучности” ряда наук, в том числе и психологии, особенно характерное для современной России. Психология, наряду с другими социогуманитарными дисциплинами, традиционно относилась к числу наук, “неблагополучных” в когнитивном отношении, характеризующихся отсутствием единой парадигмы, сколь-либо четких и общеразделяемых методологических ориентиров, нескончаемым противоборством школ и концепций, неупорядоченным состоянием рыхлого и ненадежного знания. Однако именно подобные дисциплины, в первую очередь экономика, правоведение, социология и психология, переживают расцвет в современной России, что проявляется в стремительном росте общей численности специалистов, аспирантов и докторантов, защищаемых диссертаций, в конкурсе в соответствующие вузы и т. п. Целый ряд когнитивно “неблагополучных” социогуманитарных дисциплин переживает настоящий бум, причем переживает его на фоне остановленных синхрофазотронов, заброшенных межпланетных станций, опустевших институтов естественнонаучного профиля и других симптомов разрушения когнитивно “благополучной” естественной науки, которая может похвастать и едиными парадигмами, и надежным общеразделяемым знанием, и впечатляющими практическими успехами. Т. е. социальная “благополучность” научных дисциплин обнаруживает парадоксальную, чуть ли не обратную связь с их когнитивной благополучностью, в наибольшей степени обществом востребованы те дисциплины, которые ему меньше могут дать, и в этом состоит наш очередной российский парадокс, в центре которого оказалась и отечественная психология.

Вместе с тем в происходящим с ней нельзя видеть одну лишь проекцию тех процессов, которые характерны для всей современной науки. Перераспределение ее приоритетов имеет и свои собственные, “внутрипсихологические”, причины.

Во-первых, те сакраментальные методологические проблемы, о которые психология не перестает спотыкаться с момента своего появления на свет, зарекомендовали себя как вечные и едва ли разрешимые, по крайней мере, в ближайшем будущем. И, хотя в каждой генерации психологов имеется определенная часть “психологов-романтиков”, предпочитающих приличным заработкам размышления над этими проблемами, все же в популяции психологов явно преобладают “психологи-прагматики”, делающие прямо противоположный выбор. В результате, хотя, как некогда подчеркивал один непопулярный сейчас автор, нельзя переходить к решению частных проблем, не решив проблемы более общие, ибо оставив их “в тылу”, мы будем постоянно натыкаться на них, психология поступает именно так, уверенно двигаясь в сторону практики, не обращая особого внимания на свой “тыл” и живя, в основном, боевыми трофеями, а не поставками тыловых структур.

Во-вторых, за относительно недолгие годы существования психологии как науки в ней разработано больше теорий, чем в куда более древней физике, и чувствительно больше, чем любой психолог может осмыслить. Но, как говорили раньше, количество (теорий) не переходит в качество (психологического знания и др.), воз и ныне там, и любому здравомыслящему психологу давно ясно, что появление десятка-другого новых теорий вряд ли изменит ситуацию к лучшему. Характерные для 70-х гг. прошлого века надежды на появление некоей единой и общеразделяеомй теории, которая интегрирует психологической знание, а заодно объединит и психологов, оказались несбывшимися мечтами, и сейчас, в исторической ретроспективе,сильно напоминают миф о благоденствии одной отдельно взятой социогуманитарной дисцинлины. Все это неизбежно породило разочарование в теориях и ощущение, что психологии для решения ее “вечных” методологических проблем нужно что-то другое, а не очередная теория.

В-третьих, это “что-то другое” часто искали в некоем глобальном подходе к пониманию и изучению психологической реальности, который наиболее часто обозначают куновским термином “парадигма” (несмотря на неоднократные протесты самого Т. Куна против укоренения этого, ставшего чрезвычайно популярным, термина на “территории” социогуманитарных наук). От психологии долго ждали научной революции, нередко провозглашали, что она уже началась,[1] стремились утвердить ту или иную парадигму в качестве единственно правильной и т. п., что тоже не принесло ожидаемых результатов. В результате психологи устали от новых парадигм и научных революций не меньше, чем от новых теорий. И вполне символично, что многие из наших психологов, в свою бытность студентами посещавших методологический кружок Г. П. Щедровицкого (в свою очередь символичное явление), впоследствии оказались в практике, преодолев романтические увлечения своей юности.

В-четвертых, они устали и от выполнения, а, подчас, и чрезмерно ретивого перевыполнения, традиционных - позитивистских - правил научного познания, предполагающих выдвижение гипотез, их операционализацию, проведение эмпирических исследований, подсчет коэффциентов корреляции и т. п. Устали в прямом смысле слова, - как пишет один из наших известных психологов: “Я устал от академической психологии, особенно от той, которая существует в нашей стране в последние десятилетия. Уж очень она серьезна и скучна” (Зинченко, 1998, с. 223). А психологическая практика не требует соблюдения столь же ригористических правил и предоставляет психологу куда большую свободу действий.

В-пятых, отечественные психологи имели дополнительные причины недолюбливать теории и то, что было у нас с ними связано. Теории, которыми по праву гордилась советская психология, были созданы в условиях особого идеологического контекста, и при желании нетрудно уловить их связь с советской идеологией, выражение в них соответствующих идеологем. Эти теории подчас выглядели как абстрактное философствование на психологической почве, не могли удовлетворить прагматически ориентированных психологов, ждавших от теорий четкого и компактного объяснения психологической реальности, а, если для их изучения к тому же требовалось читать многотомные произведения, то вызывали и раздражение. Похожие чувства вызывал и административный характер распространения теорий - ситуация, когда теории создавались начальниками, починенные начинали распространять и развивать эти теории не без желания угодить начальникам, студентам приходилось штудировать ту или иную теорию отчасти потому, что ее автор занимает высокую должность и т. п. Все подобные обстоятельства, носящие социальный характер, не могли не иметь когнитивных последствий, оставили в умах наших психологов трудно рассасываемый временем след и сказались на их отношении к теориям.

В то же время забвение интереса к теориям в современной психологии не следует и переоценивать. Всякий, кто регулярно посещает научные и близкие к ним т. н. научно-практические конференции, наверняка обратил внимания, что даже в тех случаях, когда там обсуждаются сугубо практические проблемы, теории тоже часто упоминаются и активно используются. Но не “большие” теории, такие как, например, теория деятельности, а “малые” теории и “теории среднего ранга”, не претендующие на объяснение всей психологической реальности, а упорядочивающие и систематизирующие ее какой-либо частный аспект. Они не выполняют парадигмальных или глобальных мировоззренческих функций, а используются как рабочий инструмент, позволяющий осуществить первичное препарирование изучаемой проблемы, проявляя себя как “практичные теории”. Причем, в силу каких-то причин, такие теории обычно выглядят как систематизации-триады, выделяющие в объясняемом феномене какие-либо три стороны или компонента.

А те, посещает зарубежные психологические конференции или хотя бы читает зарубежную психологическую литературу, наверняка обратил внимание и еще на одну ярко выраженную тенденцию, впрочем, имеющую давнее происхождение. В зарубежной, особенно в американской психологической литературе, теории принято рассматривать не сами по себе, а попутно с результатами многочисленных эмпирических исследований, выполненных на их основе, а подчас и самим словом “теория” обозначается не только система общих утверждений, но и сам этот опыт (См., например: Dual-process theories in social psychology, 1999). В подобном контексте теории, помимо всего прочего, выступают как основа, а иногда и инструмент эмпирических исследований, что делает их не только практичными, но и “эмпиричными”, востребованными практикой эмпирических исследований, но не только (и не столько) в качестве обобщений, что создает на них дополнительный спрос.

При соответствующей чувствительности к происходящему в психологической среде можно уловить и признаки оживления интереса к методологии. Одним из его наиболее очевидных симптомов служит издание все большего количества посвященных ей книг, среди авторов которых - и практические психологи. Причины возрождения интереса к методологии достаточно многообразны. Во-первых, “вечные” методологически проблемы этой науки не только отталкивают - тщетностью всех прежних попыток их разрешения, но и привлекают, бросая каждому новому поколению психологов неизбежно принимаемый ими интеллектуальный вызов. Во-вторых, в любой науке, как и вообще в любой человеческой популяции, есть и прагматики, и романтики.[2] Прагматики стремятся продать психологическое знание, а романтиков притягивают вечные и наиболее сложные проблемы психологической науки, и можно предположить, романтики среди психологов не переведутся никогда. В-третьих, колебание приоритетов любой науки в какой-то степени подчинено принципу маятника, выражающем динамику любой моды. Их приближение к одному полюсу неизбежно порождает движение к другому, и “откат” приоритетов психологической науки от методологии неизбежно начинает возрождение интереса к ней. В-четвертых, хотя одна из полушутливых систематизаций делит психологов на думающих и занимающихся практикой, многие психологи-практики тоже наделены способностью думать. Думающие практические психологи не могут абстрагироваться от того очевидного факта, что, хотя психологическое знание сейчас охотно покупают, психология не вполне честна с покупателями и, если и не торгует воздухом, то во всяком случае продает ему не слишком качественный товар, на который рано или поздно поступят рекламации. В результате, как производитель, думающий не только о сегодняшнем дне, но и о перспективе, они стремятся не только продать свой товар, но и улучшить его качество, что в случае производства психологического знания неизбежно предполагает внимание к методологическим вопросам. Наконец, в-пятых, сама психологическая практика, превратившись в мощную, но хаотично развивающуюся индустрию, ощущает потребность в методологическом самоанализе и систематизации.[3]

Вместе с тем “маятник” популярности научных проблем никогда не возвращается в одну и ту же точку. Методологические проблемы, которые находятся в фокусе нынешнего возрождения интереса к методологии психологической науки, хотя и имеют много общего с теми проблемами, которые привлекали психологов в прежние годы, а иногда, как, например, психофизическая проблема, и совпадают с ними, вместе с тем имеют и отличия, обусловленные духом времени, новой конъюнктурой и нынешним состоянием психологии. При этом существует и еще одно обстоятельство, диктующее необходимость построения современного методологического анализа в существенно ином, нежели прежде, русле.

Это обстоятельство связано с логикой развития науки о самой науке - науковедения, задающего ориентиры методологическому самоанализу конкретных наук. Среди ключевых понятий науковедения центральное место традиционно занимают когнитивное и социальное, относящиеся, соответственно, к самому научному знанию и к социальному контексту его производства. Науковедение традиционно опиралось на эту дихотомию, а одни его разделы, такие как философия и методология науки, изучали в ней преимущественно когнитивное, другие, такие как социология и психология науки, - социальное. Методология науки оказалась на “территории” первого из этих двух направлений науковедческого исследования и изучалась преимущественно как совокупность когнитивных проблем науки, несмотря на то, что в работах методологов науки, признанных “классическими”, например, в книге Т. Куна “Структура научных революций” (Кун, 1975), очень убедительно показана роль социальных факторов научного познания и, соответственно, мифический характер “чисто когнитивной” методологии. Эта традиция в полной мере проявила себя и в методологическим самоанализе конкретных научных дисциплин, в том числе и в развивавшемся в психологии, когнитивные проблемы которой оказались довольно-таки искусственно отделены от социальных.

Современный методологический анализ науки требует принципиально другого подхода, предполагающего анализ и когнитивного, и социального, а также их взаимовлияния и взаимопереходов. Применительно к методологии науки это означает ее рассмотрение и в когнитивной, и в социальной плоскости, и как систему когнитивных ориентиров научного познания, и как социальных норм и конвенций, принятых в научном сообществе. Предмет методологического анализа науки, в том числе и любой конкретной научной дисциплины в этом случае выступает как система взамосвязанных когнитивных и социальных ориентиров и факторов научного познания, а подобны образом понимаемая методология может быть названа социальной методологией.

Главная особенность социальной методологии науки наиболее отчетливо выступает на фоне двух основных (и конфликтовавших друг с другом) презумпций традиционной методологии науки, предопределивших, а отчасти и результировавших, два ее основных науковедческих образа. Согласно первой позиции, наиболее рельефно выраженной в позитивистском образе науки, научное знание и существует и порождается в когнитивной плоскости, а социальные факторы если и вмешиваются в познавательный процесс, то лишь как некие артефакты, отклоняющие его от “правильной” траектории и поэтому нуждающиеся в преодолении. Согласно второй позиции, обстоятельства социального характера играют важную и вовсе не обязательно деструктивную роль в процессе научного познания, но не получают отражения в его продукте - в научном знании, которое в норме “очищено” от всего субъективного и вообще социального, в рамках данного подхода отождествляемого с субъективным. Обе позиции, выдающие нормативное за действительное, то, что “должно быть”, за то, что есть, опровергаются как историей науки, так и опытом ее эмпирических исследований. В отличие от них социальная методология науки основана на том, что научное познание предполагает непрерывное и неразрывное переплетение когнитивных и социальных факторов, которые не только проявляют себя в процессе производства научного знания, но и получают выражение в самом этом знании. Соответственно, любая полноценная методология науки не в состоянии абстрагироваться от социальных факторов и может быть только социальной.

В проекции на психологию как науку этот подход порождает расчленение его объекта на две симметричные части. Не только психология, как и всякая научная дисциплина, имеет свою методологию, но и методология, в том числе и психологической науки, имеет в своей основе определенную психологию, формируясь под большим влиянием социально-психологических факторов. Социальная методология предполагает анализ и того, и другого, что и определяет структуру книги. В ее первой части рассмотрены социально-психологические факторы научного познания, проявляющие себя как на микро-, так и на макроуровне, оказывающие влияние как на отдельные, уникальные акты научного познания, так и на порождение и смену критериев рациональности и глобальных научных парадигм. Во второй части осуществляется методологический анализ современной психологии с акцентом на ее наиболее актуальные методологическое проблемы, то, что принято считать ее кризисом, соответствующие ощущения психологов и т. п. Естественно, предлагаются пути если не разрешения этого кризиса, зарекомендовавшего себя как вечный кризис психологической науки, то, по крайней мере, его “методологической терапии” - нового осмысления и понимания явлений, которые принято считать критическими.

ЧАСТЬ I. ПСИХОЛОГИЯ МЕТОДОЛОГИИ