Вариации слова. Синоним, термин, метафора как пределы вариаций в трех разных отношениях

Вернемся теперь к схеме семантического треугольника. Как мы уже говорили, на ней изображен простейший случай: в каждой вершине треугольника по одному и неизменному элементу слова -- одно фонетическое слово, один денотат, одно значение (сигнификат). Однако в действительности любой из элементов может варьироваться: у одного слова может быть две или больше фонетических оболочек, два или больше значений, и, наконец, оно может соотноситься с двумя или более предметами. Иногда варьируются все три элемента. Эти случаи мы сейчас и рассмотрим.

Вариации фонетической оболочки слова (его плана выражения) имеют пределом синоним. Это такие случаи, когда план выражения варьируется, а денотат и значение остаются неизменными. Простейшие фонетические варианты слова создаются различием в одном звуке: энергия с твердым н («энэргия») и с мягким Н', крынка -- кринка; тожество -- тождество; калоши-- галоши; тоннель -- туннель; ноль -- нуль; искренно -- искренне; иногородный -- иногородний и т. п., в последних двух случаях различие конечных звуков основы слова по мягкости сопровождается различием окончаний. Однако никакого, даже малейшего, оттенка в значениях здесь нет. Более сложные варианты возникают при различии в суффиксах или приставках: невоздержанность -- невоздержность, уполномочивать -- уполномочивать, ананасовый -- ананасный. Здесь уже можно иногда заметить как бы легкое различие значений, но оно настолько зыбко, что определить его словесно почти невозможно. Можно только сказать, что один вариант тяготеет к сочетанию с одними словами, а другой -- с другими: бычий -- бычачий, по-видимому, чаще бычий глаз, но бычачьи хвосты; петуший -- петушиный, петуший и петушиный гребень, но петушиный задор; лиса -- лисица, кобыла -- кобылица, волчиха -- волчица; завитушка -- завиток; жилетка -- жилет', ловля -- лов и т. п. Но в языке действует тенденция не оставлять готовые возможности неиспользованными: если создалось два разных варианта слова, они, как правило, приобретают разные значения, хотя бы это различие и касалось лишь оттенков значений. Здесь мы достигли предела варьирования слова в этом направлении: еще один шаг -- и перед нами на месте варианта к исходному слову -- новое слово -- его синоним. Так, ананасный и ананасовый -- варианты, а верхний и верховой -- уже далеко разошедшиеся синонимы; водный и водяной -- близкие синонимы (ср.: водный раствор -- водяной пар), а песочный и песчаный -- уже очень далекие синонимы; динамичный и динамический -- варианты, симптоматичный и симптоматический -- еще близкие синонимы, а по первому значению даже еще и варианты (оба, согласно Словарю русского языка С. И. Ожегова, значат 'являющийся симптомом чего-н.'), тогда как симпатичный и симпатический -- уже далеко разошедшиеся синонимы, но во времена В. Даля они были лишь вариантами (в его словаре -- симпатическая душа, симпатический человек, симпатичный человек). Такие слова, как нераздельный и неразделимый, неразделимый и неделимый, невозвратный и невозвратимый, неграмотный и безграмотный,-- синонимы, различающиеся оттенками, часто очень существенными, одного понятия.

Синонимия вообще имеет следующее обычное определение: сходство нескольких слов по значению. Мы видим теперь, что это определение необходимо уточнить. В синонимии вообще особенно важное место занимает тот ее тип, который только что рассмотрен и который характеризуется тем, что, во-первых, синонимия заключается в сходстве нескольких слов по сигнификативному значению, а не по другим видам значения и что, во-вторых, в действительности при этом вовсе не безразлично и сходство слов в плане выражения (в фонетической оболочке, в составе приставок и суффиксов). Основные типы синонимов в русском языке как раз таковы, что варьируется лишь часть плана выражения слова: либо приставки и суффиксы при одном корне, либо корни в обрамлении одних и тех же приставок и суффиксов; ср., с одной стороны, угаснуть, погаснуть, загаснуть, с другой -- безграничный, беспредельный, бесконечный[1] См.: А.П. Евгеньева. «Введение» в книге: Словарь синонимов русского языка, т. I. Л., «Наука», 1970, стр. 12; О.С. Ахманова. Очерки по общей II русской лексикологии. М., Учпедгиз, 1957 (ч. 4).^[1](см. далее §9).

Вариации значения (сигнификата) имеют пределом термин. Это такие случаи, когда план выражения (фонетическая оболочка) и денотат остаются неизменными, а значение варьируется. Но как при этом варьируется значение? Не всякие его вариации мы подводим под этот случай, а только те, которые состоят в переходе от представления к простому понятию и далее к развитию и обогащению этого понятия. В лингвистике впервые утвердил это различение, под названием ближайшего и дальнейшего значения слова, А.А. Потебня. Он писал: «Что такое «значение слова»? Очевидно, языкознание, не уклоняясь от достижения своих целей, рассматривает значение слов только до известного предела. Так как говорится [в общении людей]о всевозможных вещах, то без упомянутого ограничения языкознание заключало бы в себе, кроме своего неоспоримого содержания, о котором не судит никакая другая наука, еще содержание всех прочих наук. Например, говоря о значении слова дерево, мы должны бы перейти в область ботаники, а по поводу слова причина или причинного союза -- трактовать о причинности в мире. Но дело в том, что под значением слова вообще разумеются две различные вещи, из коих одну, подлежащую ведению языкознания, назовем ближайшим, другую, составляющую предмет других наук,-- дальнейшим значением слова»[2] А.А. П о т е б н я. Из записок по русской грамматике, т. I--П. М., Учпедгиз, 1958, стр. 19.^[2]. Так, слово луна имеет ближайшим значением 'ночное светило, месяц', а дальнейшим -- понятие 'естественный спутник Земли', определение последнего, если его развивать, должно совпасть с научным определением понятия Лупи.

Из того, что слова развиваются по этой линии в сторону специализации и отдельных наук, вовсе не следует, как это получалось у А. А. Потебни, что не должно заниматься этими процессами. Напротив, именно процессами, в отличие от их конечных результатов в виде специальных терминов и понятий отдельных наук, и должно здесь заниматься языкознание. Современное языкознание как раз открыло новую главу -- изучение терминов духовной культуры, основных терминов науки и материального производства в процессе их возникновения в общем языке. (См. §6.)

Итак, вариации, о которых идет речь, заключаются в том, что в каждую данную эпоху слово функционирует в общем языке в своем ближайшем значении и одновременно в разных специальных сферах общения, главным образом в языке науки, а также в разных профессиональных коллективах -- в своих дальнейших значениях. Дальнейшие значения, развиваясь на основе ближайших значений, в конце концов достигают такого отличия от ближайших, что превращаются в специальные термины, омонимы к исходному слову. Вот о таких омонимах-терминах мы и говорим как о пределе семантического варьирования слова.

В качестве примера остановимся (очень кратко) на истории слова идеалист, как эта история предстает по данным двух словарей русского языка. В Словаре русского языка С. И. Ожегова (9-е издание, 1972 г.) у этого слова отмечаются три значения: «Идеалист-- 1. Последователь идеалистической философии. 2. Тот, кто идеализирует действительность, мечтатель (устаревшее). 3. Тот, кто в своем поведении, жизни руководствуется идеалистическими (в 3-м значении) принципами». Второе, устаревшее значение мы опустим и подробнее рассмотрим 1-е и 3-е значения, которые разъясняются отсылками к слову идеализм. Если в 1-м значении идеалист -- последователь идеалистической философии, идеализма, то это значит (смотрим идеализм в его 1-м значении) -- последователь «враждебного материализму, связанного с религией и идеологией реакционных классов философского направления, ложно считающего основой всего существующего сознание, дух, идею, а не материю». Если в 3-м значении идеалист -- тот, кто руководствуется идеалистическими принципами, то это значит (смотрим идеализм в его 3-м значении) -- «приверженец высоких нравственных идеалов». Значение, указанное здесь третьим,-- это н есть ближайшее значение слова в смысле А. А. Потебни, а значение, указанное первым,-- его дальнейшее значение. В настоящее время, обогащенное понятием из специального языка философии, оно заняло первое место в системе значений слова идеалист. Но столетие назад это значение было именно дальнейшим, вторичным и второстепенным при теперешних втором и третьем. В словаре В. Даля (2-е издание, 1881 г.) читаем: «Идеалист -- умствователь, кто увлекается несбыточными на деле выдумками; мечтатель, мнитель. Идеализм -- философия, основанная не на явлениях вещественного мира, а духовного или умственного. Наклонность человека к мечтательности этого рода». Идеалист в современном первом значении это и есть предел вариаций значения (сигнификата) слова идеалист. Масса слов современного русского языка имеет аналогичные вариации от ближайшего к дальнейшим значениям без каких-либо вариаций формы. Ср. слова капитал в быту и как термин политэкономии; государство -- в общем понимании и в теории исторического материализма; образ -- в общем понимании и в теории литературы; воля -- в обиходе и в психологии, а также в философии; право -- в быту и в юриспруденции и т. д. и т. п. Всё это вариации значения слова, стремящиеся к термину-омониму как к своему пределу. Для нас в данном случае совершенно неважно, достигают ли они, и какие именно из них, этого предела, и решать этот вопрос -- дело практической лексикографии (составления словарей), нам же важно указать на самую тенденцию и подчеркнуть, что, как бы практически ни решали вопрос лексикографы, дело идет именно о языковой тенденции к термину-омониму. Многие лингвисты квалифицируют рассматриваемое здесь явление как многозначность, полисемию, одного слова. В действительности же это такая полисемия, которая требует для своего существования чего-то лежащего вне ее -- наличия соотносительных терминов в языке науки. Когда при этом говорят о полисемии, то основываются на случаях лишь одного типа, которые, действительно, иллюстрируют полисемию. Между тем сущность развития заключается здесь как раз в том, что оно включает разные типы, но все их объединяет одно -- тенденция к термину-омониму. Все процессы протекают вокруг одной центральной оси -- термина-омонима. В отдельных случаях развитие не достигает этого предела, и тогда тяготеющее к термину значение остается в системе значений исходного слова общего языка и может служить иллюстрацией полисемии. В других случаях процесс достигает предела и специализированное дальнейшее значение отрывается от слова общего языка и становится термином в какой-либо специальной области. Наконец, в случаях третьего типа терминологическое значение снова смыкается с каким-либо значением общего слова, тогда перед нами, действительно, полисемия одного слова, но полисемия вторичная, уже как бы побывавшая за своим пределом -- в сфере специальной терминологии -- и вернувшаяся к своему первоисточнику. Слово идеалист в современном русском языке иллюстрирует именно этот третий случай. Случаи последнего типа особенно важны. Именно в них воплощается глубокое и органичное взаимодействие между системой значений общего языка и понятиями науки, осознание которого составляет один из основных принципов всей этой книги.

Проиллюстрируем теперь два других случая. Термин буква в логике и математике, как об этом свидетельствует его определение, по-видимому, таков, что не выходит за пределы системы значений слова буква в общем языке и тем самым иллюстрирует первый из названных выше случаев: «В логике и математике всякий конечный набор знаков называется «алфавитом», входящие в него знаки -- «буквами» алфавита, а конечная (и том числе пустая) последовательность написанных друг за другом букв какого-либо алфавита называется «словом» в этом алфавите. Рассмотрим алфавит (а, b) из двух букв: а и Ь. Примерами слов в этом алфавите являются: b, ab, bba, aaababb и т. д.» (Философская энциклопедия, т. 1. М., 1960, стр. 39). Можно предполагать, что и термин слово в данном случае укладывается в систему общего слова слово как одно из его значений.

Напротив, термин факт иллюстрирует второй случай -- термин источника -- исходного слова и пребывает целиком и сфере специального языка: «1. В обычном словоупотреблении синоним понятий 'истина', 'событие', 'результат'. 2. В логике и методологии науки факт можно определить как обозначение особого рода предложений, фиксирующих эмпирическое знание» (Философская энциклопедия, т. 5. М., 1970, стр. 298).

Подобные наблюдения решительно препятствуют тому, чтобы все отмеченные явления подводить под разновидности полисемии. Центр всей проблемы -- омонимия. Мы раздвигаем рамки категории омонимии, подводя под нее и крайние ступени полисемии, когда одно из значений стремится к термину (идеалист 1 -- идеалист 3). В таком понимании омонимии мы следуем традиции С. Карцевского, Е. Куриловича и других крупных лингвистов[3] С. Карцевский. Об асимметричном дуализме лингвистического знака. В книге: В. А. Звегинце в. История языкознания XIX--XX в. в очерках и извлечениях, ч. II, изд. 3. М., «Просвещение», 1965, стр. 87; Е. Курилович. Заметки о значении слова. В книге: Е. Курилович. Очерки по лингвистике. М., «Прогресс», 1962, стр. 246.^[3].

Омонимия вообще определяется как совпадение по звучанию двух или более слов, имеющих разные значения. Мы видим, что это общее определение необходимо конкретизировать. В омонимии вообще особое место занимает тот ее тип, когда на основе каких-либо признаков понятия, содержащихся в «ближайшем значении» (сигнификате), в очерченных им рамках, развивается новое, более богатое понятие, которое соотносится со своим источником как его «дальнейшее значение» и стремится достигнуть предела -- стать его омонимом, термином.

Вариации денотата слова имеют пределом метафору. Под этими вариациями мы понимаем те случаи, когда фонетическая оболочка слова (его план выражения) и его значение (сигнификат, понятие) остаются до поры до времени неизменными, но слово начинает прилагаться к другому предмету действительности, тем же словом начинают называть другой предмет. Подобные переносы возникают в речи на каждом шагу. Мы говорим: Не забудь свой блин (про шляпу); Ну, поплыли! (переходя через большую лужу); Приходите к Ломоносову (т. е. в старое здание университета в Москве у памятника М. В. Ломоносову); отстрелялись (быстро пообедав в столовой); демоны Максвелла, ободранный атом (термины физики) и т. п. Все это переносы слов с одного предмета, их обычного денотата, на новый денотат, переносы на основе подмеченного сходства реальных предметов или в силу их соседства в пространстве или во времени, или в силу одинаковых функций, выполняемых ими в жизни общества,-- разные виды метафоры в широком смысле этого термина (включая метонимию, синекдоху и прочее). Само слово метафора и означает по-гречески 'перенос' (цетафора). До тех пор пока метафорически перенесенное слово но окончании акта речи, в котором оно было употреблено, возвращается в свою обычную языковую ячейку -- к своему денотату, тождество слова с самим собой сохраняется и мы имеем дело лишь с выразительным средством речи. К началу нашего века в русской художественной речи у разных авторов были отмечены такие, например, метафорические определения: бурьян -- горький, колючий, корявый, сумрачный; былинка - слабая, худая; буря -- безнадежная, беспощадная, дикая, жестокая, злая, золотая, кипучая, косматая, кричащая, мятежная, неистовая, разъяренная, ревущая, сладостная, страстная, странная, шумная; ноги -- быстрые, деревянные, злые, короткие, крутобедрые, острые, палкообразные, резвые, тупо-упрямые, тщедушные и др.[4] Ал. Зеленецкий. Эпитеты литературной русской речи, ч. I. M., 1913.^[4]

Но когда слово, не теряя прежней связи с денотатом, получает и новую связь, с новым денотатом,-- перед нами метафора как явление языка. Как только перенос названия закрепился, у слова наряду с прежним возникло новое, переносное значение, и, строго говоря, перед нами уже не то же самое слово. В этом смысле мы и говорим о метафоре как о пределе вариаций слова по денотату. Возникшее новое значение, сигнификат, тотчас начинает обрастать новыми признаками, начинает создаваться прообраз будущего нового понятия. В современном русском языке слова память и поколение в применении к электронно-вычислительным машинам -- память машины, новое поколение машин -- иллюстрируют эту фазу. Нередко перенос значения сопровождается некоторыми изменениями фонетического слова, или, говоря точнее, фонетическое слово, закрепившееся за метафорическим значением, начинает варьироваться иначе, чем варьировалось старое слово, подчиняется иным закономерностям варьирования. С течением времени на месте одного иногда мы находим два различных слова. Так называемые слова-дублеты многих европейских языков иллюстрируют это явление. Типы вариаций могут быть при этом весьма разнообразны: русск. страдает (прямое знач.) -- страждет (перен.), так же махает--машет, двигает --* движет различаются фонетическим составом и суффиксами; принимает -- приемлет, короткий -- краткий, голова -- глава, (из)морозь -- мразь различаются чередованиями в корне (так называемым абляутом); проклятый -- проклятый, венчанный (на брак) -- венчанный (на царство) -- ударением. Перенос названий с частей тела на детали инструментов в русском языке сопровождается приданием слову суффикса уменьшительности: ножки, спинки мебели; зубцы, зубчики, глазки, ушки, головки, пятки инструментов.

Нетрудно видеть, что метафора такого рода, так же как и вариации сигнификата, имеет пределом омонимию. Подобно тому как выше мы говорили о термине-омониме, здесь можно говорить о метафоре-омониме к исходному слову. Эти наблюдения над омонимией будут обобщены ниже (§7).