Некоторые общие замечания о языковедении 3 страница

¹ Может быть, мне в скором времени представится возможность разобрать
подробнее и критически как самый предрассудок, что язык есть организм, так и
другие, находящиеся с ним в связи,— предубеждения ученых, например, что
языковедение есть наука естественная (в смысле ботаники и зоологии), что оно
совершенно различно от филологии, что язык и история находятся друг к другу в
отношении противоречия и противоположности и т. д. Тогда я постараюсь тоже
указать и на некоторые другие заблуждения, на некоторые другие ложные поня­
тия о языке и языковедении, частью бессознательно родившиеся в массах, частью
же сознательно выработанные.

² Индивидуальный язык отдельного человека можно рассматривать по отно­
шению к качеству (способ произношения, известные слова, формы и обороты, свой­
ственные данному индивидууму, и т. п.) и по отношению к количеству (запас вы­
ражений и слов, употребляемых этим данным, индивидуумом). Относительно
последнего ср. Vorlesungen uber die Wissenschaft der Sprache. Von Max Muller,
etc. Fur das deutsche Publicum bearbeitet von Dr. Carl. Bottger etc. Zweite Auflage,
Leipzig, 1866, стр. 227—228. Нужно тоже обратить внимание на различие языка
торжественного и обыденного, семейного и общественного — вообще на различие
языка в разных обстоятельствах жизни, на различие языка общего и языка спе­
циалистов, на изменение языка сообразно с разным настроением человека: язык
чувства, язык воображения, язык ума и т. д.

³ С этой точки зрения язык (наречие, говор, даже язык индивидуаль­
ный) существует не мак единичное целое, а просто как видовое понятие, как ка­
тегория, под которую можно подогнать известную сумму действительных явле­
ний. Ср. различие науки как идеала, как суммы всех научных данных, иссле­
дований и выводов, от науки как беспрерывно повторяющегося научного про­
цесса.

245

собственного организма и сообщать их существам, ему подобным, т. е. другим людям (язык — речь — слово человеческое).

Взвесив все сказанное мною, равно как и все недосказанное и даже вовсе не высказанное, я делаю следующее определение языка:

Язык есть слышимый результат правильного действия муску­лов и нервов¹.

Или же:

Язык есть комплекс членораздельных и знаменательных звуков и созвучий, соединенных в одно целое чутьем известного народа [как комплекса (собрания) чувствующих и бессознательно обобщаю­щих единиц] и подходящих под ту же категорию, под то же видовое понятие на основании общего им всем языка.

¹ Язык есть одна из функций человеческого организма в самом обширном смысле этого слова.

Я. В. КРУШЕВСКИЙ ПРЕДМЕТ, ДЕЛЕНИЕ И МЕТОД НАУКИ О ЯЗЫКЕ¹

Предмет лингвистики — язык, т. е. слова и предложения, Задача ее — исследовать естественный процесс развития языка, т. е. раскрыть законы, по которым он развивается с формальной и функциональной стороны.

Кроме названия лингвистика, науке этой дают еще дру­гие названия. Так как с названием обыкновенно связывается из­вестное — правильное или неправильное — представление о науке, то разбор названий может послужить к выяснению сущности самой науки.

Л и н г в и с т и к а. Против этого термина справедливо за­мечают, что он слово варварское: из латинского слова lingua сделано существительное посредством греческого суффикса Пожалуй, могут смеяться над языковедами, что собственной науке они дали название, изобличающее их бесцеремонное обращение с классическими языками. Однако факт, что лингвистика (в осо­бенности во Франции) —наиболее популярный термин. А потому лингвист должен отнестись к этому термину так, как он отно­сится ко всем явлениям языка: без рассуждений принять су­ществующее и употребляющееся слово за факт. Дело в том, что для того чтобы данное слово служило названием данной вещи, вовсе не требуется, ни чтобы его корень означал эту вещь, ни чтобы мор­фологическое строение слова было правильно. Требуется только, чтобы оно употреблялось с данным значением. У л ь-тр амонтане прекрасно выражает людей с известными убеж­дениями, хотя корень или, вернее, корни слова не имеют ничего общего с этими убеждениями. С другой стороны, шахматист имеет морфологическое строение тоже неправильное, а слово это так же хорошо означает игрока в шахматы, как если бы его морфоло­гическое строение было совсем правильно. Хорошо же слово «лин­гвистика» тем, что оно, будучи в состоянии означать науку о языке, ничего не соозначает. С точки зрения правильности в выборе корня и морфологического строения безукоризненны

¹ Прибавление к книге "Очерки по языковедению. Антропофоника», Варша­ва, 1893.

термины г л о т т и к а, или глоттология. Но термины эти
почему-то не вошли в употребление. , .

Сравнительная грамматика. Неуклюжее на­звание не наносит науке никакого вреда; гораздо хуже, если на­звание выражает определенно нечто такое, что не согласно или мало согласно с сущностью самой науки. Неправильное название будет навязывать ложный взгляд на науку, от которого весьма трудно отрешиться. Сказанное относится к официально принятому в на­ших университетах термину сравнительная грамма­тика. Название это своим происхождением обязано тому обстоя­тельству, что первые научные истины, касающиеся языка, были добыты путем сравнения. Тем не менее против такого названия можно привести следующие соображения.

1) Науку не называют по ее метод у, а по ее объекту.

2) Сравнение не есть метод, принадлежащий единственно науке
о языке; он свойствен ей постольку же, поскольку свойствен и
другим наукам.

3) Так как мы должны исследовать не только название само по
себе, но и связываемое с ним представление, то необходимо заме­
тить, что под сравнением в этом случае обыкновенно понимают
сравнение слов и форм одного языка с соответствующими словами
и формами других языков. А такое сравнение не только не един­
ственный, но даже не главный метод науки о языке; весьма важные
результаты дает исследование слов и форм, не выходящее из границ
одного какого-нибудь языка.

Объект нашей науки, как уже замечено выше, составляют слова
и предложения. Рассмотрим ближе этот объект, т. е. собственно
слово, потому что предложение еще почти не вошло в науку о
языке.

Слово есть агрегат человеческих звуков, с которым связана известная, более или менее определенная идея. Первое, что подле­жит исследованию языковеда,— это звуки, или фонетические единицы слова. Необходимо исследовать, как они производятся человеческими органами речи; чем обусловливается их изменение и влияние друг на друга; каковы характер изменения и история звуков данного языка; каковы их рефлексы в родственных данному языках.

Такое исследование приведет к раскрытию звукофизиологи-ческих (антропофонических) и фонетических законов, действую­щих в языке.

Почти всякое слово разлагается непосредственно не только на звуки, но и на такие знаменательные (связанные с известным значением) комплексы звуков, которые встречаются и в других словах. Например, в слове подсвечниками такие комплексы будут: под-, -свеч-, -ник-, -ами. Это морфологические единицы слова. Каждая из них встречается и в других словах. Опи­сание и систематика этих единиц, исследование их истории и реф­лексов в родственных языках раскроет морфологические,

248

законы языка. Но слово, а равно каждая из морфологических еди­ниц, его составляющих, имеет свою внутреннюю сторону; главная морфологическая единица, называемая корнем, имеет своей функцией выражение известного значения; второстепенные единицы, называемые префиксами, суффиксами и окончаниями, имеют своей функцией выражение известного отношения. Целое слово имеет известное значение. Каждая из этих функций имеет тоже свою историю и может быть исследована не только в данном языке, но и в других, родственных.

Таким образом, развитием языка управляют разные зако­ны — фонетические, морфологические и дру­гие, которые, могут скрещиваться и парализовать действие друг друга.

Трудно представить удовлетворительное деление науки, многие отделы которой почти не тронуты. Но так как какое-нибудь деление необходимо, то я скажу, как приблизительно можно разделить лингвистику.

Лингвистика
Фонетика Морфология Синтаксис

Часть теоре- Часть эмпи- Учение Учение

тическая рическая о слово- о флексии

(Физиология (Фонетика образовании
звука) в тесном Лексико-

Я старался сообщить в сжатом виде те более или менее обще­признанные истины, которые необходимы всякому, приступающему к изучению языка. Несколько больше времени необходимо посвя­тить замечаниям о характере и методе лингвистики, так как господ­ствующий в науке взгляд на эти вещи неправилен.

Наука о языке возникла в среде наук историко-филологиче­ских и разрабатывалась людьми, воспитавшими свой ум на этих науках. Поэтому не удивительно, что она позаимствовала и свой метод и свои, так сказать, научные идеалы у наук историко-филоло­гических. Задача историка и археолога — восстановление фактов, имевших место в более или менее отдаленном прошлом, восстанов­ление по дошедшим до нас следам и осколкам этих фактов.

По примеру истории и лингвистика начертала себе идеалом восстановление ариоевропейского праязыка¹, его ближайших по­томков, родоначальников разных европейских языков и степени

¹ Под ариоевропейским Н. В. Крушевский разумеет индоевропейский язык. (Примечание составителя.)

249

их взаимного родства. Воссоздать языки, давно погибшие, языки, о которых мы заключаем только по их известным нам живым и мертвым родичам,— вот идеал, который рисует лингвисту один из знаменитейших современных ученых, миланский профессор Асколи¹. Какой же метод применялся и применяется при этой грандиоз­ной работе? Метод весьма простой, но вместе с тем метод весьма мало научный. Он может быть формулирован так: если в языке В и в языке С замечаем явление х, то оно произошло еще в языке А, из которого развились языки В и С. От греческого глагола (слышу) 2 sg. Imperat. будет Соответствующая ему форма санскритская будет этого заключают, что в языке, из которого развился и греческий и санскритский, было уже это по­велительное в форме * krudhi (k, потому что взрывной к физиологи­чески первичнее спиранта с). Вещь возможная, но чем мы докажем, что этот именно корень соединялся с этим именно суффиксом? Греческий и санскритский знают и другие суффиксы для 2 sg. Imperat., и -dhi могло присоединиться к kru самостоятельно на греческой и индийской почве. Следовательно, это индогрече-ское совпадение не дает нам никакого строгого научного доказа­тельства существования формы *krudhi в ариоевропейском пра­языке. Еще меньше значения при вопросе о степени родства языков имеют разные лексические данные. В зенде находим слово bagha, вполне соответствующее древнеперсидскому baga и общеславян­скому бог. На основании этого факта и других, ему подобных, J. Schmidt заключает о ближайшем родстве славянской семьи с иран­ской. Но какое может иметь значение факт, что из нескольких кор­ней, употребленных ариоевропейскими языками для понятия «бог», иранские и славянские языки употребили корень bhag? И можно ли основывать классификацию на признаках, совершенно случай­ных, на признаках, без которых язык не перестает быть сам собой? Не удивительно, что о классификации и родстве языков существует почти столько мнений, сколько выдающихся лингвистов, и каж­дое из них имеет диаметрально себе противоположное: по случай­ному признаку а санскрит будет ближе к греческому, по такому же случайному признаку bближе к славянскому и т. д.

Это более грубое, так сказать, внешнее направление в последнее время уступило место более тонкому, внутреннему. Последнее стре­мится воссоздать прежде всего звуковую систему данного праязыка и раскрыть генетические отношения звуков разных языков. Но так как это направление отличается от только что упомянутого не принципами, а объектом исследования, то только кажется более научным. Первоначальное k во многих случаях, но при неизвестных условиях изменилось в санскрите и зенде в с,; из этого заключают, что изменение k в с совершилось в родоначальнике этих языков, в праарийском. Тот же звук k при других, почти таких же неизвестных

¹ Г. Асколи (1829—1907)—итальянский филолог, руководитель целого поко­ления романистов, впервые высказал идею субстрата. (Примечание составителя.)

250

условиях изменился в спирант, и это явление замечаем, с одной сто-. роны, в арийской семье, с другой—в литвославянской: санскр, daca, зенд. daga, лит. desimtis, ст.-сл. Дес ть, греч. δέκα , лат. decem. Из этого следовало бы заключить, что k изменилось в спирант в пра­языке до выделения литвославянского языка, но после выделения греко-италийского. Заключают, однако, нечто другое, а именно: первоначальное k, на месте которого в арийской и литвославянской области встречаем спирант, перешло из праязыка во все языки не­сколько смягченным (k'), но в арийской и литвославянской области смягчение развилось дальше, тогда как в греко-италийской ис­чезло. Возьмем еще пример. Арийские языки знают только три глас­ных: a, i, и. На месте арийского а во всех европейских языках и в армянском встречаются а, е, о. Гласные эти появляются приблизи­тельно в одних и тех же словах, но каковы условия их появления — неизвестно. Из этого одни заключают, что ариоевропейский пра­язык имел только а, которое в родоначальнике языков европей­ских и армянского разветвилось на а, е, о; другие же,— что а, е, о были уже в праязыке, но в арийской области слились в один звук а. Для классификации языков такого рода исследования не дают ничего: по изменению k в s (š) литвославянская ветвь будет ближе к арийской, по так называемому разветвлению а—ближе к европей­ской. Если обратить внимание на такие случаи, кaк naktis, ношть, пох, то придется заключить, что славянский ближе к латинскому, нежели к литовскому, и т. п.

Во всех этих рассуждениях скрывается бессознательное убеж­дение, что звук может зарождаться только раз, убеждение в м о н о-генезисе звука, тогда как все факты говорят в, пользу полигенезиса. Мы видим, что одни и те же изменения по­являются в разное время в разных языках совершенно независимо друг от друга...

...Ближайшая задача фонетики не восстановление звуковых систем праязыков, а прежде всего изучение характера звуков дан­ного языка, условии и законов их изменения и исчезновения и ус­ловий появления новых звуков. То же самое, mutatis mutandis, относится вообще к науке о языке: ближайшая ее задача — иссле­довать всевозможные явления языка, а равно и законы и условия

их изменений.

В связи с направлением лингвистики, которое можно назвать археологическим находится то пренебрежение, какое оказывалось и оказывается новым языкам. Весьма немногочислен­ны те лингвисты, которые, будучи свободны от неосновательного предубеждения против новых языков, обратились к изучению этих языков. Однако что бы сказали о зоологе, который бы начал изуче­ние своего предмета с животных ископаемых, с палеонтологии? Только изучение новых языков может способствовать открытию раз­нообразных законов языка, теперь неизвестных потому, что в язы-

251

ках мертвых их илисовсем нельзя открыть, или гораздо труднее открыть, нежели в языках новых. Наконец, только изучение новых языков может установить взаимную связь между отдельными за­конами. Тогда и реконструкция языков-родоначальников и история обособления ариоевропейских языков приобретают более прочные основания. Если зоолог по данной части тела может восстановить животное, которому эта часть тела принадлежит, то только потому, что он знает, что известного устройства зубы связаны причинной связью с известного устройства желудком и т. п. Тогда как линг­вист пока не может показать взаимной связи между разнообразными фонетическими и морфологическими чертами языка.

Если, таким образом, естественнее начинать изучение лингви­стики с языков новых, то, надеюсь, лишне доказывать, что пред­почтение пред всяким другим новым языком должно быть отдано языку родному.

Метод лингвистики, как и всякой другой науки, удобнее изучать на практике. Здесь можно сделать только следующее заме­чание. Мы не располагаем никакими общими истинами или аксиома­ми, которые можно бы было применять путем дедукции к науке о языке. И в этом смысле наука наша чисто индуктивная. Но и индук­тивные науки обыкновенно пользуются общими истинами, добытыми путем индукции, для дедуктивных заключений. Такие общие истины возможны и в лингвистике, особенно в части ее, называемой физио­логией звука. Эта часть науки рассматривает звуки и их изменения с самой общей точки зрения, и добытые ею системы могут служить для дедукции при изучении фонетики. Идеал физиологии звука — такое состояние, в котором она могла бы указать теоретическое основание всех эмпирических данных фонетики.

ОЧЕРК НАУКИ О ЯЗЫКЕ¹

(ИЗВЛЕЧЕНИЯ)

Звуки языка с течением времени подвергаются изменениям. Спонтанеические изменения звука зависят от постепенного изменения его артикуляции. Произнести звук мы можем только тогда, когда память наша сохраняет нам отпечаток его артикуляции. Если бы в этом отпечатке отражались все совершенные нами артикуляции данного звука в равной мере, если бы он представлял среднюю всех этих артикуляций, то, руководствуясь им, мы всегда совер­шали бы данную артикуляцию приблизительно одинаково. Но по­следние (по времени) артикуляции вместе с их случайными укло­нениями удерживаются памятью несравненно сильнее, чем более ранние. Потому ничтожные уклонения приобретают способность прогрессировать и звук мало-помалу вырождается. Такое измене-

Казань, 1883.

252

ние звука было бы вполне постепенно и чрезвычайно медленно, если бы оно совершалось в произношении одного субъекта, а не в произношении сменяющих друг друга поколений. Когда данный звук, изменяясь, станет уже весьма похож на тот звук, в который он должен измениться, или же приблизится к нулю, то для поколе­ния воспринимающего открывается возможность постоянных ослы-шек: вместо данного звука оно может воспринять весьма близко похожий на него, а слабый звук может вовсе не воспринять. Следо­вательно, звуковые изменения могут ускоряться неточностью вос­приятия. От указанного изменения звуков, зависящего от посте­пенного изменения их артикуляции, следует отличать изменения, зависящие от неточности воспроизводства: вместо менее удобо­произносимой звуковой группы мы часто подставляем более удобо­произносимую. В таких случаях не бывает никакого изменения одного звука в другой, а простая подстановка одного вместо

другого.

Законы изменения звуков могут быть признаны только вто­ричными законами, только отдаленными последствиями законов изменения артикуляций, которые и будут первичными законами. Потому изменения звуков будут правильны только в общем. В каж­дом языке мы найдем отложения звуковых законов, отложения, которые будут представлять разного рода однообразия. Эти одно­образия постоянно разрушаются фонетическими и морфологиче­скими процессами, а также заимствованием. Это объясняется тем, что нет непосредственной связи между первоначальным звуком и тем, который развился из него иногда только по прошествии целых столетий. Непосредственной причины связи не будет даже между двумя соседними ступенями данного звука, а только между двумя соседними ступенями его артикуляции. Соседние или близкие ступени одного и того же звука обыкновенно не встречаются

в языке.

Мы должны признать существование всеобщих звуковых зако­нов, потому что история разных, даже неродственных, языков пред­ставляет нам массу поразительных аналогий: звуки изменяются одинаково в разных языках и в разные эпохи одного и того же языка. Если мы видим разное изменение одного и того же звука в разных языках или в разных эпохах одного какого-нибудь языка, то вернее всего, что в таких случаях мы имеем дело не с одним звуком, а с двумя весьма близкими друг к другу, но все-таки раз­личающимися, если не своими акустическими качествами, то своей

артикуляцией.

Есть некоторое соотношение между изменениями отдельных звуков данного языка; другими словами, в звуковой системе дан­ного языка заметим известную гармонию, будем ли мы рассматри­вать эту систему в порядке сосуществования, или в порядке последо­вательности. Существование всеобщих звуковых законов дает воз­можность ответить на вопрос о генезисе разных звуковых кате­горий. Одна звуковая категория развивается из другой, и, таким

253

образом, одна звуковая система получается путем переинтегра-
ции другой...

...Если вследствие закона ассоциации по сходству слова должны укладываться в нашем уме в системы или гнезда, то благодаря закону ассоциации по Смежности те же слова должны строиться в ряды.

Итак, каждое слово связано двоякого рода узами: бесчисленными связями сходства со своими родичами по звукам, структуре и значению и столь же бесчисленными связями смежности с разными своими спутниками во всевозможных фразах; оно всегда член из-вестных гнезд или систем слов и в то же время член известных рядов

СЛОВ...

...Указав связи, которыми соединены друг с другом слова, связи двух порядков — порядка сосуществования (сходство) и по­рядка последовательности (смежность), мы не исчерпали еще всех тех средств, которыми располагает наш ум для того, чтобы спло­тить всю массу разнородных слов в одно стройное целое.

Указанные нами связи суть только непоср е д с т в е н н ы е связи слов: слова связаны с другими или потому, что они на них похожи, как слова, или потому, что мы имеем привычку упо­треблять их рядом с этими словами.

Но мы не должны никогда терять из виду основной характер языка: слово есть знак вещи. Представление о вещи и представление о слове, обозначающем эту вещь, связываются законом ассоци­ации в неразлучную пару. Это будет, конечно, ассоци­ация по смежности. Только немногочисленный в каждом языке класс слов звукоподражательных связан с соответствующими ве­щами еще ассоциацией по сходству, например «шушукать» и т. п. Если представление о вещи неразлучно с пред­ставлением о соответствующем слове, то что же из этого следует? Слова должны классифицироваться в нашем уме в те же группы, что и обозначаемые ими вещи.

Представления наши будут представлениями о предметах и их действиях или состояниях, о качествах этих предметов, их количе­ствах и отношениях, о качествах их действий или состояний. В языке мы имеем те же группы: имена существительные с местоимениями и числительными, глаголы, имена прилагательные, наречия.

Это будут посредственные связи слов.

...Мы только что видели, что каждому из больших отделов того, что мы называем, соответствует в языке известный общий тип: слова, обозначающие предметы, их качества, их действия или со­стояния и прочее, отличаются друг от друга не только своим со­держанием, но и своей внешностью, своей структурой и — в из­вестной степени — своими звуками. Здесь мы можем сделать первое

254

указание на основной закон развития языка. Это будет закон соответствия мира слов миру мыслей. В са­мом деле, если язык есть не что иное, как система знаков, то идеальное состояние языка будет то, при котором между системой знаков и тем, что она обозначает, будет полное соответствие. Мы увидим, что все развитие языка есть вечное стремление к этому идеалу. Рассуждая вообще о словах, мы не в состоянии дать более точ­ную формулу закона, чем та, которую мы привели выше. Она будет представляться читателю все более ясной и определенной по мере того, как наш анализ слова будет идти все глубже...

...В целых сотнях слов повторяются одни и те же или похожие друг на друга морфологические элементы, вследствие чего в языке образуются более или менее многочисленные семейства слов, родст­венных по корню, суффиксу или префиксу. Само собой понятно, что слова данного языка, представляя известные однообразия в том материале, из которого они построены, должны представлять из­вестные однообразия и в самом своем строении.

В языке всегда можно открыть известные типы слов и связь между отдельными типами, другими словами, можно от­крыть известные структурные семейства, систе­мы типов. С другой стороны, область называемого, мир поня­тий представляет известное число общих категорий, как предмет, его признак, его действие и проч. Каждая из этих категорий имеет свою более или менее обширную семью; представления о предметах действующих, о предметах, испытывающих действие других пред­метов, о служащих орудием при действии и проч. составят одну семью; представления о действиях, принадлежащих настоящему времени, прошлому или будущему, о действиях мгновенных и про­должительных и проч. составят другую семью, или систему.

Язык не был бы пригоден для той цели, для которой он суще­ствует, если бы упомянутым системам понятий не соответствовали — с большей или меньшей точностью — системы словесных типов. Системы наиболее выдающиеся, системы, отдельные члены которых находятся в наиболее тесном отношении друг к другу, открыты и описываются с древнейших времен под именем систем склоне­ния и спряжений. К этим двум системам грамматики часто прибавляют третью — изменение прилагательных по степеням (motio). Но упомянутые системы не единствен­ные системы языка: все то, что известно в грамматиках под общим именем словообразования, представляет массу систем, не настолько выделяющихся в необозримой массе слов, составляющих язык, чтобы быть замеченной при поверхностном наблюдении...

Само собой разумеется, что каждая словесная категория на­ходится в таком более или менее определенном отношении сродства

255

и зависимости не с одной какой-нибудь категорией, а со многими, потому что, несмотря на все уклонения, язык представляет одно гармоническое целое.

Наиболее выдающиеся системы, склонение и спряжение, под­мечены давно. Эти системы путем производства стремятся стать однородными по основе. В «борьбе за существование» между несколь­кими разновидностями основы одолевает та, которая лучше пом­нится благодаря частому употреблению, а может быть, и другим каким-нибудь своим качествам природы фонетической. Для произ­водства необходима память слов, сходных материально и струк­турно. Формы, которые твердо помнятся как отдельные формы, а не в связи с другими родственными формами, обыкновенно вос­производятся. Таковы будут наиболее употребительные слова, а также слова, входящие в состав рядов. Отсюда вечный антагонизм между консервативной силой, основанной на ассоциациях смеж­ности, и прогрессивной, основанной на ассоциациях сходства.

Больше разнообразия и меньше абсолютного порядка пред­ставляют слова, рассматриваемые со стороны их строения. Это на­ходится в связи преимущественно с природой ариоевропейского суффикса. В языке устанавливается несколько, например, скло­нений или спряжений; поэтому данная форма будет гармонировать с прочими, составляющими одну структурную систему, будучи отличной от форм, родственных ей по функции, но принадлежащих другим системам. Однако и здесь замечается стремление к абсолют-ному однообразию, к уменьшению числа систем. Это происходит путем вытеснения одних суффиксов другими, причем победоносными суффиксами оказываются те, которые лучше помнятся благодаря частому употреблению, своей полнозвучности и выразительности, а также большему соответствию данным основам.

Кроме склонения и спряжения, язык имеет и другие, менее выдающиеся системы. Они тоже стремятся к однообразию, но пре­имущественно к однообразию внутри своей категории, к однооб­разию структурному, которое может задерживать полное упорядо­чение слов, происходящих от одного корня. Здесь мы видим, что производство, являясь тормозом абсолютному упорядочению слов, родственных по корню, не перестает, однако, вносить в язык поря­док, но порядок относительный.

Вся масса не гармонирующих с данной языковой системой про­дуктов воспроизводства мало-помалу сглаживается, или уступая систематизирующей и обновляющей силе производства, или вполне отчуждаясь от прежних своих родичей и получая самостоятель­ность...