Ограниченность количества фонетических групп, выражающих идеи

Ф. БОАС

ВВЕДЕНИЕ К «РУКОВОДСТВУ ПО ЯЗЫКАМ АМЕРИКАНСКИХ ИНДЕЙЦЕВ» (ИЗВЛЕЧЕНИЯ)

Различие категорий в различных языках

Во всех видах артикулированной речи группы произноси­мых звуков служат для передачи идей, и каждая группа звуков имеет фиксированное значение. Языки различаются не только по характеру составляющих их фонетических элементов и по звуко­вым группам, но также и по группам идей, находящих выражение в фиксированных фонетических группах.

Ограниченность количества фонетических групп, выражающих идеи

Общее количество возможных комбинаций фонетических элементов ограничено. В свою очередь, только ограниченное коли­чество этих последних употребляется для выражения идей. Отсюда следует, что общее количество идей, выражаемых отдель­ными фонетическими группами, ограничено в количестве.

Поскольку общая сфера индивидуального опыта, который язык призван выражать, беспредельно видоизменяется и вся его совокупность должна выражаться ограниченным количеством фонетических групп, постольку очевидно, что все виды артикули­рованной речи должны основываться на широкой классификации опыта.

Это совпадает с основной чертой человеческого мышле­ния. В нашем фактическом опыте два чувственных впечатления или эмоциональных состояния никогда не бывают тождествен­ными. Тем не менее мы классифицируем их соответственно сход­ным чертам в более широкие или узкие группы, пределы которых можно устанавливать на основе разных точек зрения. Вне зависи­мости от их индивидуальных различий мы распознаем в нашем опыте общие элементы и рассматриваем их как соотносимые или даже идентичные при условии, что достаточное количество ха-

рактерных черт является для них общим. Таким образом, ограни­чение количества фонетических групп, выражающих, отдельные идеи, есть выражение того психологического факта, что множест­во различных индивидуальных опытов представляется нам в виде представителей одной и той же категории мышления. (...).

В этом месте нашего рассуждения представляется необхо­димым подчеркнуть тот факт, что группы идей, выражаемых осо­быми фонетическими группами, обнаруживают большие матери­альные различия в разных языках и ни в коем случае не подчиня­ются тем же самым принципам классификаций. Если взять при­мер из английского языка, то увидим, что идея воды(water) выра­жается большим разнообразием форм: один термин употребляет­ся для выражения воды как жидкости(liquid); другой представ­ляет воду в виде большого скопления (lake - озеро); третий - в виде текущей в большом (river - река) или малом (brook - ручей) коли­честве воды; еще другие - в виде rain (дождя), dew (росы), wave (волны), foam (пены). Совершенно очевидно, что это многообра­зие идей, каждая из которых выражается в английском языке по­средством независимого термина, в других языках может выра­жаться с помощью производных одного и того же термина.

В качестве другого примера можно привести слова для снегав эскимосском языке. Здесь мы обнаруживаем одно слово aput для выражения снега на земле, другое - qana для падающего снега, третье - piqsirpoq для уносимого ветром снега и четвертое -qimuqsuq для снежных сугробов.

В том же языке тюленьв разных условиях выражается раз­личными терминами. Одно слово - общий термин для тюленей, другое обозначает тюленя, греющегося на солнце, третье - тюленя, плывущего на льдине, не говоря уже о множестве имен для тюле­ней различных возрастов и полов.

В качестве примера способа, которым термины, выражае­мые независимыми словами, объединяются в одно понятие, можно привлечь язык дакота. Термины naxta'ka «брыкать», paxta'ka «свя­зывать в пучки», yaxta'ka «кусать», ic'a'xtaka «быть вблизи», baxta'ka «толочь» являются производными общего элемента xtaka «хватать», который и объединяет их, в то время как мы употреб­ляем отдельные слова для выражения указанных видоизменяю­щихся идей.

Совершенно очевидно, что выбор подобных элементарных терминов должен до известной степени зависеть от основных ин­тересов народа, и там, где необходимо различать определенные явления во многих аспектах, играющих в жизни народа совер­шенно независимую роль, могут развиваться независимые слова, в то время как в других случаях оказывается достаточной простая модификация единого термина.

В результате получилось, что каждый язык с точки зрения другого языка весьма произволен в своих классификациях. То, что в одном языке представляется единой простой идеей, в другом языке может характеризоваться целой серией отдельных фонети­ческих групп.

Тенденцию языка выражать сложную идею посредством единого термина называют «холофразисом», и в соответствии с этим каждый язык с точки зрения другого может быть холофра-стическим. Холофразис едва ли можно рассматривать как основ­ную черту примитивных языков.

Мы уже имели возможность убедиться, что тот или иной тип классификации выражений можно обнаружить в каждом язы­ке. Эта классификация идей на группы, каждая из которых выра­жается независимой фонетической группой, делает необходимым, чтобы те понятия, которые не передаются одним из доступных звуковых комплексов, выражались комбинациями или модифика­циями того, что можно назвать элементарными фонетическими группами в соответствии с элементарными идеями, к которым сводится данная конкретная идея.

Эта классификация, а также необходимость выражать один опыт посредством соотносимого другого, что в силу взаимного ограничения способствует определению подлежащей выражению конкретной идеи, обусловливают наличие определенных фор­мальных элементов, определяющих отношения отдельных фоне­тических групп. Если бы каждая идея выражалась отдельной фонетической группой, было бы возможно существование языков без форм. Но поскольку, однако, идеи выражаются тогда, когда они сводятся к некоторому количеству соотносительных идей, сам тип их отношений становится важным элементом артикулирован­ной речи. Отсюда следует, что все языки должны обладать фор­мальными элементами, и что их количество должно быть тем

больше, чем меньше элементарных фонетических групп, опреде­ляющих конкретные идеи. В языке, обладающем очень обширным лексическим запасом, количество формальных элементов может быть весьма незначительным.

Грамматические процессы

Важно отметить, что во всех языках мира количество про­цессов, применяемых для выражения отношений между терми­нами, ограничено. Предположительно, это объясняется общими характеристиками артикулированной речи. Единственными мето­дами, употребляемыми для выражения отношений между опре­деленными фонетическими группами, являются их расположение в определенном порядке (что может комбинироваться с взаимным фонетическим влиянием составляющих элементов) и внутреннее видоизменение самих фонетических групп. Оба эти метода обна­руживаются у очень многих языков, но иногда употребляется только последовательность расположения.

Слово и предложение

С тем чтобы понять значение идей, выражаемых независи­мыми фонетическими группами, и элементов, выражающих их ^взаимные отношения, мы должны обсудить здесь вопрос о том, что образует единицу речи. Уже отмечалось, что фонетические элементы как таковые можно изолировать только посредством анализа и что в речи они встречаются только в комбинациях, явля­ющихся эквивалентами понятий.

Поскольку все виды речи служат для сообщения идей, по­стольку естественной единицей выражения является предложение или, иными словами, группа артикулированных звуков, передаю­щих законченную мысль. Может показаться, что речь можно под­разделять и дальше и что слово тоже образует естественную еди­ницу, из которой строится предложение. В большинстве случаев, однако, легко показать, что это не так и что слово как таковое познается только в результате анализа. Это, в частности, ясно в случаях, когда мы имеем дело с предлогами, союзами и глаголь­ными формами, относящимися к придаточным предложениям.

Так, в высшей степени трудно представить себе употребление слов вроде and (и), for (для), to (к), were (были) таким образом, чтобы они передавали какую-либо ясную идею, может быть только за исключением форм вроде лаконичного if (если), когда остальная часть предложения предполагается и достаточно отчетливо указы­вается одним if Таким же образом мы, хорошо вытренированные в грамматическом отношении, можем употребить одну форму, что­бы поправить только что выраженную мысль. Так, утверждение Не sings beautifully (он красиво поет) может вызвать реплику sang (пел). Склонный к лаконичности человек в ответ на утверждение Не plays well (он играет хорошо) может даже ограничиться одним окончанием -ed (-ал), что тем не менее может быть понято его друзьями. Во всех этих случаях ясно, что отдельные элементы вы­деляются вторичным процессом из законченной единицы пред­ложения. _ч

Менее ясна искусственность слова как самостоятельной единицы в тех случаях, когда слово обозначает понятие, ясно от­деляемое от других. Такими словами являются, например, имена существительные. Может показаться, что слово вроде stone (ка­мень) представляет естественную единицу. Однако понятно, что одно слово stone в лучшем случае передает объективную картину, а не законченную мысль.

Таким образом, мы подходим к важному вопросу об отно­шениях слова и предложения. Основывая ход нашего рассуждения на языках, чрезвычайно различающихся по своим формам, мы мо­жем, очевидно, определить слово как фонетическую группу, кото­рая в силу своего постоянства формы, ясности значения и фоне­тической независимости легко выделяется из предложения. Это определение, по-видимому, содержит значительное количество произвольных элементов, которые согласно принятой нами общей точки зрения могут позволить нам иногда определять данную единицу как слово, а иногда отрицать ее независимое существо­вание. (...).

Тем не менее в нашем определении есть известные эле­менты, которые представляются существенными для трактовки звукового комплекса как независимого слова. Фонетическая неза­висимость рассматриваемого элемента с грамматической точки зрения наименее важна, но с фонетической точки зрения наиболее

существенна. Выше отмечалось, как трудно установить независи­
мость английского s, выражающего множественное число, посес-
сивность и третье лицо единственного числа в глаголе. Это обу­
словливается фонетической слабостью этого грамматического
элемента. Если бы идея множественности выражалась таким же
фонетически сильным элементом, как слово many (много), по­
сессивная часть слова таким же сильным элементом, как предлог
of, и третье лицо единственного числа элементом вроде he (он), то
тогда бы мы, может быть, с большей легкостью признали эти
элементы не-зависимыми словами; фактически мы так и посту­
паем. Например, stones (камни), John's (Джона), loves (любит) -
отдельные слова, в то время как many sheep, of stone, he went
рассматриваются как сочетания из двух слов. Трудности подоб­
ного рода встречаются постоянно в американских языках. Так, в
языках вроде чинук мы обнаруживаем, что модифицирующие эле­
менты выражаются отдельными звуками, фонетически объединя­
ющимися в группы, которые произносятся без всякого разделения.
Например, слово ania'lot «я дал его ей» можно расчленить на сле­
дующие элементы: а (время), п «я», / «его», а «ей», / «к», б (на­
правление прочь), t «давать». Здесь опять-таки слабость составля­
ющих элементов и их тесная фонетическая связь не позволяют нам
рассматривать их как отдельные слова, и только все выражение в
целом представляется нам независимой единицей.
**• В том случае, если мы руководствуемся только одним этим

принципом, определение границ словесной единицы представля­ется чрезвычайно неясным делом в силу уже различия впечатле­ний о фонетической силе составляющих ее элементов.

Случается, что определенные элементы кажутся нам фоне­тически настолько слабыми, что не представляется возможным рассматривать их как независимые единицы предложения, в то время как близко родственные формы или даже те же самые формы в других конструкциях приобретают силу, которая у них отсутствует в других случаях. В качестве примера подобного рода может быть приведен язык квакиутл, в котором многие проно-минальные формы представляются чрезвычайно слабыми фонети­ческими элементами. Так, выражение «Он бьет его этим» переда­ется посредством mix'eideqs, в котором два конечных элемента означают: q - «его», s - «этим». Но когда в это выражение для объ-

I

екта и инструмента вводятся существительные, q принимает более полную форму ха, a s - более полную форму sa, которые мы можем писать как независимые слова по аналогии с нашими артиклями.

Я очень сомневаюсь, что исследователь, описывающий французский язык таким же способом, каким мы описываем бес­письменные американские языки, будет склонен писать прономи-нальные элементы, входящие в переходный глагол, как незави­симые слова, - во всяком случае не тогда, когда он описывает индикативные формы позитивного глагола. Он вправе поступать таким образом только тогда, когда установит свободу их позиции, проявляющуюся в негативной и в некоторых вопросительных

формах.

Определяющее влияние свободы позиции фонетически фиксированной части предложения делает необходимым включить ее в наше определение слова.

Всякий раз, когда определенная фонетическая группа вы­ступает в предложении в разнообразии позиций и всегда в той же самой форме, без всяких или по крайней мере без материальных модификаций, мы легко осознаем ее индивидуальность и при ана­лизе языка склонны рассматривать ее как отдельное слово. Эти условия реализуются полностью только в тех случаях, когда рас­сматриваемый звуковой комплекс не обнаруживает вообще ника­ких модификаций. (...).

В других случаях, когда органическая связь становится на­столько прочной, что ни один из компонентов не функционирует без ясных следов своей связи, они представляются нам отдельной единицей. В качестве такого положения можно сослаться на эски­мосский язык. В этом языке много элементов, которые ясны по своему значению и сильны по своим фонетическим качествам, но которые настолько ограничены в своих позициях, что они всегда следуют за другими определенными частями предложения, никог­да не образуют начала законченной фонетической группы, а пред­шествующая фонетическая группа теряет свою более постоянную фонетическую форму, когда они добавляются к ней. Обратимся к примеру: takuvoq означает «он видит»; takulerpoq значит «он на­чинает видеть». Во второй форме идея виденья заключается в эле­менте taku-, который сам по себе не полон. Последующий элемент -1ег никогда не может открывать предложения и получает значе-

ние «начинать» только в связи с предшествующей фонетической группой, конечный звук которой до известной степени определя­ется им. В свою очередь, он требует окончания, которым в нашем случае является третье лицо единственного числа -poq; слово же, имеющее значение «видеть», требует окончания -voq для этого же лица. Эти окончания также не могут открывать предложения, а их начальные звуки v и р полностью определяются конечными зву­ками предшествующих элементов. Таким образом, мы видим, что эта группа звуковых комплексов образует прочное единство, объ­единенное формальной неполноценностью каждой части и далеко идущими взаимными фонетическими влияниями. Языки, в кото­рых элементы так тесно связаны, как в эскимосском, не оставляют никакого сомнения в отношении того, что образует слово в нашем обычном смысле слова. (...).

Во всех этих случаях элементы обладают большой ясно­стью значения, но отсутствие у них постоянства формы понуждает нас рассматривать их как части одного длинного слова.

В то время как некоторые языки оставляют впечатление достаточного критерия для определения границ слов, существуют случаи, при которых определенные части предложения можно выделить таким образом, что другие части сохраняют свою независимую форму. В американских языках это, в частности, имеет место тогда, когда существительные включаются в глаголь­ный комплекс, не модифицируя свои компоненты. Так обстоит дело, например, в языке павни: ta'tuk" t «я разрезал это для тебя» и riks «стрела» объединяются в tatu'riksk" t «я разрезал твою стрелу». Близость связи этих форм проступает еще отчетливее в случаях наличия широких фонетических модификаций. Так, элементы ta-t-ru^£ -n объединяются в ta'hu^En «я делаю» (так как tr в слове изменяется в h), a ta-t-riks-ru^E n превращается в tahikstu^E n «я де­лаю стрелу» (так как г после s превращается в t). В то же время riks «стрела» употребляется как независимое слово.

Если мы будем следовать изложенным выше принципам, мы легко увидим, что один и тот же элемент может одновременно выступать как самостоятельное существительное и затем как часть слова, остаток которого обладает всеми вышеописанными качествами и который по этой причине мы не склонны рассмат­ривать как комплекс независимых элементов.

Двусмысленность в отношении независимости частей предложения может также возникнуть и тогда, когда их значение становится зависимым от других частей предложения или когда их значение оказывается настолько неясным и слабым сравнительно с другими частями предложения, что мы предпочитаем рассматри­вать их как подчиненные части. Когда в фонетическом отношении они сильны, слова этого рода обычно рассматриваются как неза­висимые частицы; когда же, с другой стороны, они фонетически слабы, они обычно рассматриваются как модифицирующие части других слов. Хорошие примеры подобного рода содержатся в тек­стах языка понка, собранных Джеймсом Оуэн Дорсей. Здесь один и тот же элемент часто трактуется как независимая частица, но в других случаях он рассматривается в качестве подчиненной части слов. Так, мы встречаем 0eаmа «эти», но jabe ama «бобер». (...).

Другими примерами подобного рода являются модифи­цирующие элементы в языке цимшей, в котором бесчисленные адвербиальные элементы выражаются чрезвычайно слабыми фоне­тическими группами, имеющими определенные позиции. Здесь также господствует абсолютный произвол в отношении подобных фонетических групп, рассматриваемых то как отдельные слова, то объединяемых в одно слово с глагольными выражениями. В таких случаях независимое существование слова, к которому без всяких видоизменений присоединяются подобные частицы, побуждает нас рассматривать эти элементы в качестве независимых частиц при условии, что они достаточно сильны в фонетическом отноше­нии. С другой стороны, если глагольные выражения, к которым они присоединяются, модифицируются или посредством включе­ния этих элементов в них, или иными путями, мы склонны рас­сматривать их как части слова.

Представляется далее необходимым более полно обсудить понятие слова в его отношениях ко всему предложению, так как этот вопрос играет важную роль в морфологической трактовке американских языков.

Основа и аффикс

Аналитическая трактовка языков приводит к выделению некоторого количества различных групп элементов речи. Когда мы

классифицируем их соответственно их функциям, то оказывается, что определенные элементы встречаются в каждом отдельном предложении. Таковы, например, формы, обозначающие субъект и предикат, или в современных европейских языках формы, обозна­чающие число, время и лицо. Другие элементы, вроде тех, которые обозначают указание, могут наличествовать в предложении, но могут и отсутствовать. Подобные элементы и многие другие трак­туются в наших грамматиках. Эти элементы модифицируют мате­риальное содержание предложения в соответствии со своим ха­рактером, как например в английских предложениях Не strikes him (Он бьет его) и I struck thee (Я бил тебя), где идея битья кого-либо составляет содержание коммуникации, в то время как идеи he, present, him (он, настоящее время, его) и I, past, thee (я, прошедшее время, тебя) модифицируют первую идею.

Чрезвычайно важно отметить, что это разделение содер­жащихся в предложении идей на материальное содержание и формальные модификации носит произвольный характер и обу­словлено, очевидно, прежде всего большим разнообразием идей, которые могут быть выражены тем же формальным способом и теми же прономинальными и временными элементами. Другими словами, материальное содержание предложения может быть представлено субъектом и предикатом, выражающими неогра­ниченное количество понятий, в то время как модифицирующие элементы - в нашем примере местоимения и времена - содержат относительно мало понятий. При изучении языка части, выра­жающие материальное содержание предложения, обычно отно­сятся нами к области лексики; части же, выражающие модифи­цирующие отношения, - к области грамматики. В современных индоевропейских языках количество понятий, выражаемых подчи­ненными элементами, вообще ограниченно, и по этой причине ли­ния, отделяющая грамматику от лексики, чрезвычайно отчетлива. Впрочем, при более широком взгляде все этимологические про­цессы и словообразование следовало бы рассматривать как часть грамматики. А если мы поступим так, то увидим, что даже в индо­европейских языках количество классифицирующих понятий очень велико.

В американских языках различие между грамматикой и лексикой часто бывает очень неясно в силу того обстоятельства,

что количество элементов, принимающих участие в формальных образованиях, весьма велико. Представляется необходимым объ­яснить это более подробно на ряде примеров. В языке цимшей мы обнаруживаем очень большое количество адвербиальных элемен­тов, которые никак нельзя трактовать как совершенно независи­мые и которые без всякого сомнения следует рассматривать в качестве элементов, модифицирующих глагольные понятия. В си­лу очень большого количества этих элементов общее количество глаголов движения представляется несколько ограниченным, хотя общее количество глаголов, способных объединяться с этими ад­вербиальными понятиями, значительно больше, чем общее коли­чество самих адвербиальных понятий. Таким образом, количество наречий фиксировано, а количество глаголов неограниченно. В соответствии с этим положением у нас создается впечатление, что первые являются модифицирующими элементами и должны отно­ситься к грамматике языка, а вторые суть слова и относятся к лек­сике языка. Количество подобных модифицирующих элементов в эскимосском языке еще больше, и здесь впечатление, что они дол­жны относиться к грамматике, подкрепляется и тем обстоятельст­вом, что они никогда не могут занимать начальной позиции и не следуют за самостоятельным словом, но присоединяются к эле­ментам, которые, будучи произнесены отдельно, не имеют ника­кого смысла.

Теперь важно, отметить, что в ряде языков количество модифицирующих элементов может достигать такого числа, что становится трудно установить, какие элементы представляют се­рии понятий, ограниченных по количеству, и какие представляют почти безграничные серии слов, относящихся к лексике. Это вер­но, например, применительно к алгонкинскому языку, где в со­единении почти со всеми глаголами появляется ряд элементов, каждый в определенной позиции; но каждая из групп настолько многочисленна, что невозможно с определенностью обозначить одну группу как слова, модифицируемые другой группой, или же наоборот.

Важность этих соображений для наших целей заключается в факте, иллюстрирующем отсутствие определенности в терминах основаи аффикс.Согласно обычной терминологии, аффиксы -это элементы, присоединенные к основам и модифицирующие их.

Это определение вполне приемлемо для случаев, когда количество модифицирующих понятий ограничено. Но когда количество мо­дифицирующих элементов становится чрезвычайно большим, мы вправе сомневаться, какой из двух элементов является модифи­цирующим и какой модифицируемым, и в конце концов опреде­ление становится абсолютно произвольным. В последующем из­ложении делается попытка ограничить употребление терминов префикс, суффикс и аффикстолько теми случаями, когда коли­чество выражаемых этими элементами понятий строго ограни­чено. Когда же количество объединенных элементов становится таким большим, что их трудно классифицировать, эти термины не употребляются, а элементы трактуются как координирующие.