Глава i. общество и индивид

Органическая связь — Общество и индивид как стороны одного и того же явления — Ложность их противопоставления — Различ­ные формы этого заблуждения — Общеизвестные вопросы и как на них можно ответить

«Общество и индивид» — это на самом деле тема всей этой книги, а не только ее первой главы. Моя главная цель — объяснить с разных точек зрения, что такое индивид, рассматриваемый как часть социаль­ного целого; конкретная же цель данной главы — представить лишь предварительное понимание предмета, которое затем будет разверну­то и снабжено разнообразными иллюстрациями.

Если мы примем эволюционную точку зрения, то связь между об­ществом и индивидом предстанет как органическая связь. То есть мы увидим, что индивид неотделим от человечества в целом, он является его частицей-подобием, получающим свою жизнь от этого целого по­средством социального и биологического наследования — воистину так же, как если бы человечество было буквально единым телом. Ин­дивид неделим и неотделим: связующие нити наследственности и об­разования пронизывают все его существо. А, с другой стороны, соци­альное целое до некоторой степени зависит от каждого индивида, по­тому что каждый привносит в общую жизнь нечто неповторимо свое, чего не может сделать никто другой. Таким образом, мы имеем дело с «организмом» в широком смысле этого слова, с живым целым, состоя­щим из дифференцированных частей, каждая из которых выполняет некую особую функцию.

Это справедливо по отношению к обществу в целом как человече­ству, а также к любой конкретной социальной группе. Университет, на­пример, — это единое целое, состоящее из студентов, преподавателей, администрации и т. д. Каждый из них более или менее зависит от всех остальных, так как все вносят свой вклад в общее дело. И именно индивидуальностъ каждого, его функциональное отличие от остальных при­дают ему особую значимость. Профессор палеонтологии выполняет работу, которую никто, кроме него, не может выполнить, и то же самое,

[33]

хотя, возможно, и с меньшей очевидностью, относится ко всем препо­давателям и студентам. Органический подход подчеркивает как един­ство целого, так и собственную ценность индивида, объясняя одно че­рез другое. Что такое футбольная команда без защитника? Нечто по­чти столь же бесполезное, что и защитник без команды. Высокоразви­тый индивид может существовать только внутри и посредством высо­коразвитого целого, и наоборот.

Эта идея кажется простой, и так оно и есть, но она настолько проти­воречит нашему привычному образу мыслей, что имеет смысл взгля­нуть на нее с различных точек зрения.

Обособленный индивид — это абстракция, чуждая опыту, равно как и общество, взятое в отрыве от индивидов. Реальность — это челове­ческая жизнь, которую можно рассматривать как со стороны ее инди­видуальности, так и в социальном, то есть всеобщем, аспекте, но кото­рая на самом деле всегда остается одновременно и индивидуальной, и всеобщей. Другими словами, термины «общество» и «индивиды» обо­значают не отдельные явления, но лишь коллективный и дистрибутив­ный аспекты одного и того же явления; причем отношение между ними такое же, как и между другими выражениями, одно из которых обозна­чает группу как целое, а другое — членов группы: например, армия и солдаты, класс и ученики и т. д. Это справедливо для любой социаль­ной общности, большой или малой: семьи, города, народа, расы или человечества в целом, неважно, сколь велика, сложна и устойчива груп­па — нет никаких оснований считать ее существенно отличной в этом отношении от наименьшей, простейшей и наиболее подверженной из менениям группы.

Таким образом, если и есть какое-либо различие между этими двумя аспектами, то оно скорее принадлежит нашей точке зрения на объект, нежели самому рассматриваемому объекту: когда мы говорим об обще­стве или употребляем любой другой термин, обозначающий коллек­тив, мы фиксируем внимание на чем-то общем, относящемся ко всем людям, тогда как, говоря об индивидах, мы игнорируем это общее и рассматриваем их как нечто обособленное. Так, «кабинет» может со­стоять из президента Линкольна, секретаря Стэнтона, секретаря Сью-варда и т. д.; но, когда я говорю «кабинет», я имею в виду не то же самое, что и при перечислении этих лиц по отдельности. Общество или любая сложная группа может при простом наблюдении очень отличаться от своих членов, если рассматривать последних одного за другим, —

[34]

так, человек, который смотрел на армию генерала Гранта с Миссионэри Ридж видел нечто иное, чем если бы разглядывал вблизи каждого сол­дата. Точно так же и картина состоит из множества квадратных дюймов раскрашенного холста, но если вы станете рассматривать их последо­вательно один за другим, то, даже перебрав все, самой картины, тем не менее, не увидите. Во всех подобных случаях имеется система, или организация, которая как целое представлена в своих частях. В этом и только в этом смысле существует различие между обществом и инди­видами, которые его составляют, различие, коренящееся не в фактах, как таковых, а в ограниченности восприятия наблюдателя. Исчерпыва­ющий взгляд на общество был бы также исчерпывающим взглядом на индивидов, и, наоборот, между ними не было бы различия.

И точно так же, как не существует общества или группы, которые не являлись бы коллективной картиной личностей, не существует и индивида, который не мог бы считаться частичной картиной социаль­ной группы. Он не существует обособленно: благодаря наследствен­ному и социальному факторам своей жизни человек включен в целое, частью которого он является, и рассматривать его отдельно от целого столь же искусственно, как и рассматривать общество отдельно от ин­дивидов.

Если сказанное справедливо, то, конечно же, ошибкой является обычная манера противопоставлять общество и личность как нечто обо­собленное и антагонистическое по отношению друг к другу. Слово «со­циальный» оказывается употребляемым, по меньшей мере, в трех весь­ма различных смыслах, ни один из которых, однако, не означает ниче­го, что могло бы считаться противоположным индивидуальному или личному.

В самом широком смысле это слово означает то, что присуще чело­вечеству в его совокупности, обществу в его самом пространном и рас­плывчатом значении. В этом смысле индивид и все его атрибуты соци­альны, поскольку все они так или иначе связаны с общей жизнью и являются частью совокупного развития.

Слово «социальный» также может означать то, что свойственно не­посредственному общению, живой беседе и личным симпатиям, — короче говоря, иметь смысл «общительный». Это уже нечто совсем дру­гое, но не большая антитеза индивидуальному, чем первое; именно в этих отношениях индивидуальность наиболее очевидным образом су­ществует и выражает себя.

[35]

В третьем смысле это слово означает «способствующий коллектив­ному благосостоянию» и, таким образом, становится почти эквивалент­ным «моральному», как в тех случаях, когда мы говорим, что преступле­ние или похоть вне- или антисоциальны; но и это значение неправиль­но было бы считать антитезой индивидуальному, поскольку зло, ко­нечно же, не более индивидуально, чем добро. Слово «социальный» должно быть противопоставлено «аморальному», «жестокому», «эгои­стичному» или какому-то другому слову, имеющему этический смысл.

Существует множество выражений, которые тесно связаны в сло­весном обиходе с данной спорной антитезой. Это такие, например, сло­ва, как индивидуализм, социализм, партикуляризм, коллективизм *. Они, на мой взгляд, употребляются с большой долей неопределенности, так что использующему их всегда приходится разъяснять, в каком смысле его следует понимать. Я вовсе не собираюсь придираться к конкрет­ным и частным формам выражения, и в той мере, в какой оказывается, что они обладают значениями, выражающими реалии жизни, я ничего против них не имею. Почти то же самое, что и о нынешней манере ис­пользования слов «индивидуализм» и «социализм» в их противопос­тавлении друг другу, можно сказать о тех же словах без суффикса «изм». Я не нахожу, что в жизни есть две отдельные и противоположные тен­денции, которые можно было бы по праву назвать индивидуализмом и социализмом, во всяком случае не в большей степени, чем в ней суще­ствуют две отдельные и противоположные сущности — общество и индивид, олицетворяющие эти тенденции. Явления, обычно называе­мые индивидуалистическими, всегда социальны в том смысле, что они выражают тенденции, вырастающие из совокупной жизни, и, наоборот, так называемые социалистические явления всегда имеют очевидный индивидуальный аспект. Эти и схожие с ними термины, возможно, весь­ма удобны для описания бытующих ныне теорий и программ, но то, что они пригодны для исследовательских целей, кажется сомнитель­ным. Чтобы их использовать, им следует, мне кажется, дать более адек­ватное, нежели теперь, определение.

Например, обо всех основных эпохах европейской истории по тем или иным соображениям можно было бы говорить (а о большинстве из них так и говорят) как об эпохах индивидуалистических и без отступления от сегодняшнего значения этого слова. Римская импе-

¹ Равно как и свобода воли, детерминизм, эгоизм и альтруизм, которые со­держат в себе, по моему мнению, сходную ошибку.

[36]

пия времен упадка была индивидуалистична, если считать, что демо­рализация общества и принцип «каждый сам за себя» служат призна­ком индивидуализма. Таким же был и последующий период полити­ческой смуты. Феодальная система часто рассматривается как систе­ма индивидуалистическая из-за относительной независимости и изо­ляции небольших политических образований — уже в совершенно ином смысле этого слова. Затем проходят эпохи Возрождения, Ренес­санса и Реформации, о которых снова на совсем иных основаниях обычно говорят как об утверждении индивидуализма. Далее мы всту­паем в XVII и XVIII столетия — скептические, переходные — и, опять-таки, индивидуалистические; и так вплоть до нашего времени, кото­рое многие считают самым индивидуалистическим из всех. Возника­ет вопрос, может ли слово, имеющее столько значений, значить что-нибудь вообще?

Всегда существует некоторая путаница в понятиях, когда говорят о противоположности между индивидом и обществом в целом, даже когда то, что подразумевает автор, достаточно очевидно: точнее было бы считать, что либо один индивид противостоит многим, либо одна часть общества противостоит другим его частям, и таким образом из­бегать смешения двух аспектов жизни в одном и том же выражении. Когда Эмерсон говорит, что общество — это заговор против независи­мости каждого из его членов, мы должны это понимать так, что любая специфическая склонность, которую обнаруживает одна личность, в той или иной степени входит в противоречие с общим направлением склон­ностей, сложившихся у других людей. Она не более индивидуальна и нисколько не менее социальна в широком смысле, чем другие склонно­сти, проявляющиеся у большинства людей. Тысяча человек — точно такие же индивиды, как и один, а человек, который на первый взгляд стоит особняком, укоренен в общем потоке жизни точно так же и с той же необходимостью, как и любой другой из тысячи. Новаторство так же социально, как и ортодоксальность, гениальность — так же, как и посредственность. Эти различия подразделяются на индивидуальные и социальные, на то, что привычно или устоялось, и на то, что необычно или ново. Другими словами, где бы вы ни обнаружили жизнь обще­ственную, там вы найдете и жизнь индивидуальную, и наоборот.

Я считаю поэтому, что антитеза общество versus индивид ложна и пуста в качестве общего или философского утверждения о человеческих отношениях. Какой бы идеей ни руководствовались те, кто противопоставляет эти слова и их производные, в результате они получают

[37]

понятие о двух отдельных сущностях или силах; и, конечно же, такое понятие не соответствует фактам.

Большинство людей не только рассматривают индивидов и обще­ство как нечто более или менее самостоятельное и противостоящее, но и считают, что первые предшествуют последнему. То, что личности со­здают общество, признают все как нечто само собой разумеющееся; но вот то, что общество создает личности, воспринимается многими как поразительная идея, хотя я не вижу достаточных оснований для того, чтобы рассматривать дистрибутивную сторону жизни как первичную или причинообразующую в сравнении с коллективной. Причина рас­пространенности подобной точки зрения состоит, по-видимому, в том, что для нас естественней и проще мыслить индивидуальную сторону жизни — просто потому, что она осязаемо-материальна, а люди в ней суть нечто чувственно-данное, тогда как реальная действительность групп, народов, человечества в целом доступна пониманию только бла­годаря активному и теоретически вышколенному воображению. Обыч­но мы рассматриваем общество— в той мере, в какой мы его вообще воспринимаем, — как расплывчатое материальное образование, как совокупность физических тел, а не как живое целое, каковым оно яв­ляется; и поэтому, конечно, мы не понимаем, что оно может быть столь же самобытным и субстанциональным, как и что-либо другое. В самом деле, многие смотрят на «общество» и на другие общие понятия как на что-то мистическое и склонны сомневаться в том, стоит ли за ними ка­кая-либо реальность.

Этот наивный индивидуализм мышления — который, однако, ви­дит индивида отнюдь не в более истинном свете, чем общество, — под­креплен традициями, в которых все мы выросли, и от него так трудно отделаться, что, быть может, стоит обозначить более определенно не­которые преобладающие взгляды на жизнь, которые каждый, кто со­гласен с только что сказанным, может считать ошибочными. Я же рас­сматриваю их лишь для того, чтобы разъяснить ту точку зрения, с ко­торой написаны последующие главы, и не предлагаю сколько-нибудь исчерпывающего их обсуждения.

Во-первых, существует чистый индивидуализм. Он сосредоточен почти исключительно на дистрибутивном аспекте жизни, при этом кол­лективные ее стороны рассматриваются как всецело вторичные и не­существенные. Каждая личность считается самостоятельным деятелем и все социальные явления рассматриваются как результат их деятель-

[38]

ности. Индивид — это независимый, единственно человеческий ис­точник событий. Хотя такой взгляд на вещи был во многом дискреди­тирован эволюционной наукой и философией последних лет, от него отнюдь не отказались, даже в теории, а практически он выступает, в той или иной форме, в качестве предпосылки большинства современ­ных течений мысли. Он естественным образом вытекает из устоявше­гося образа мышления, конгениального, как отмечалось, обычному ма­териальному взгляду на вещи и подкрепленного теологической и дру­гими традициями.

Следующий подход представляет собою двойную причинность, или разделение полномочий между обществом и личностью, которые рассматриваются как два отдельных причинных фактора. Это пред­ставление в той или иной форме обычно встречается в социальных и этических дискуссиях. В философском отношении оно не является шагом вперед по сравнению с предыдущим. Здесь присутствует все та же предпосылка: индивид как самостоятельный, несвязанный фак­тор; однако ему противопоставлены некие неопределенные общие, или коллективные, интерес и сила. Похоже, что люди настолько при­выкли считать себя независимыми причинами, своего рода творцами локального масштаба, что, когда существование всеобщих феноменов не может пройти мимо их внимания, они, вероятно, должны рассмат­ривать их как нечто дополнительное, самостоятельное и в той или иной степени противоположное себе. Эти две силы соперничают с переменным успехом, а мыслитель может симпатизировать одной из них или другой, будучи, соответственно, индивидуалистом или соци­алистом. Доктрины, обычно ассоциируемые с этими терминами, от­личаются в своем понимании сущности жизни только в принятии од­ной из сторон все той же сомнительной антитезы. Для социалиста желательна победа общей, или коллективной, силы, индивидуалист же придерживается противоположного мнения. Ни тот, ни другой не предлагают каких-либо изменений самой основы, какой-либо прими­ряющей и обновленной широты взгляда. Что касается широты взгля­да то человек может с тем же успехом быть как индивидуалистом, так и социалистом или коллективистом — оба подхода философски идентичны, несмотря на антагонизм программ. Тот же, кто склонен примкнуть к какой-либо из сторон, может занять выжидательную позицию: полемика, основывающаяся на ложной концепции жизни, вскоре займет подобающее место на свалке забытых обломков спекулятивных теорий.

[39]

В-третьих, существует примитивный индивидуализм. Это выра­жение используется для описания воззрения, согласно которому со­циальность следует за индивидуальностью во времени как более по­здний и дополнительный продукт развития. Данная точка зрения — разновидность предыдущих, образованная, возможно, смешением индивидуалистических предубеждений с незрелой эволюционной фи­лософией. Индивидуальность при этом обычно понимается как что-то низшее в моральном плане и в то же время как предшествующее во времени. Человек был просто индивидом, человечество — простой совокупностью таковых, но он постепенно социализировался, все бо­лее сливаясь с общественным целым. В моральном отношении инди­видуальное — плохо, социальное — хорошо, и мы должны ускорить работу по вытеснению первого и привнесению последнего.

Взгляд, который я считаю правильным, состоит, конечно же, в том, что индивидуальность не является ни предшествующей во времени, ни стоящей ниже социальности в моральном отношении; они всегда существовали бок о бок в качестве взаимнодополняющих друг друга аспектов одного и того же явления, а прогресс шел от низшего к бо­лее высокому типу и того, и другого, а не от одного к другому. Если слово «социальный» применяется только для обозначения высшей формы разумной жизни, то оно должно, как уже отмечалось, проти­вопоставляться не «индивидуальному», а «животному», «чувственно­му» или какому-либо другому слову, означающему умственную или моральную неполноценность. В те времена, когда состояние наших далеких предков было таково, что мы не стали бы называть его соци­альным, оно в равной степени не заслуживало бы и описания в каче стве индивидуального или личного. Иными словами, их состояние будет для нас одинаково низшим, рассматривай мы их хоть по отдель­ности, хоть в коллективе. Сомневаться в этом — значит сомневаться в целостном единстве человеческой жизни.

Жизнь человеческого рода, равно как и других родов живых су­ществ, всегда была одновременно и общей, и особенной, всегда со держала и коллективные, и дистрибутивные аспекты. Уровень разви­тия этой жизни постепенно повышался, включая, разумеется, и оба упомянутых аспекта. Сейчас, как и всегда, они развиваются как одно целое, и их единство можно наблюдать в высших проявлениях выда­ющихся умов. Шекспир, например, с одной стороны, является уникаль­ной и необыкновенной личностью, а с другой — он блестящее выра­жение всеобщей жизни человечества. Это различие заключено не в

[40]

нем самом, а в том, под каким углом зрения мы на него смотрим.

Наконец, существует точка зрения социальных способностей. Это выражение может использоваться для обозначения тех концепций, со­гласно которым социальное включает в себя часть, нередко весьма определенную, индивида. Человеческая природа, таким образом, раз­деляется на индивидуалистические и внесоциальные наклонности и способности и на те, которые социальны. Так, некоторые эмоции — такие, как любовь, — социальны; другие — такие, как страх или гнев, — асоциальны и индивидуалистичны. Отдельные авторы даже интел­лект трактуют как индивидуалистическую способность и обнаружи­вают социальность лишь в некоторых эмоциях и чувствах.

Подобная идея собственно социальных инстинктов или способ­ностей вполне пригодна, если мы употребляем слово «социальный» в смысле, свойственном непринужденной беседе или непосредствен­ному чувству приязни. В этом смысле любовь, конечно, более соци­альна, чем страх. Но если подразумевается, что эти инстинкты или способности сами по себе морально выше, чем другие, или что только они одни имеют отношение к коллективной жизни, то взгляд этот, я думаю, весьма сомнителен. Во всяком случае, мнение, которого я при­держиваюсь и надеюсь полнее объяснить в ходе дальнейшего изло­жения, таково, что человеческий психический потенциал не делится на социальный и внесоциальный: он весь целиком социален в широ­ком смысле этого слова, весь целиком — часть общечеловеческой жиз­ни, и его социальный и моральный прогресс заключается не столько в развитии одних способностей или инстинктов и подавлении дру­гих, сколько в подчинении всех их той стороне прогрессивной орга­низации жизни, которую мы знаем в себе как совесть.

Относительная значимость некоторых инстинктов или наклонно­стей может возрастать, функции их могут усиливаться, в то время как в отношении других может быть справедливо обратное. Такое соот­ношение роста и убывания составляет, по-видимому, общую черту эво­люции, и нет оснований считать, что она не присуща и нашему пси­хическому развитию. Но здесь так же, как и всюду, большинство — если не все — элементов этого развития функциональны как по от­ношению к коллективной, так и дистрибутивной сторонам жизни; не существует резкого разделения способностей между ними, и прогресс осуществляется скорее благодаря постепенной адаптации старых органов к новым функциям, чем благодаря их ослаблению и отмира­нию.

[41]

Для разъяснения того, что представляет собой органический под­ход в теоретическом отношении, я рассмотрю несколько вопросов в том виде, как они ставятся при обсуждении связи общества и индивида, и покажу, как, на мой взгляд, на них можно ответить.

1. Не состоит ли общество, в конечном счете, из одних только индивидов? Я должен сказать — да. Это просто обычное человечество, а не что-то мистическое.

2. Является ли общество чем-то большим, чем сумма индивидов?

В известном смысле — да. В любом социальном целом существует организация, жизненный процесс, которые нельзя обнаружить у отдель­ных индивидов. Изучение их один за другим и попытка понять обще­ство, соединяя их вместе, запутает вас. Это «индивидуализм» в дурном смысле слова. Целые науки, такие, как политическая экономия, и вели­кие институты, такие, как церковь, ошибались в этом пункте. Нужно понимать свои группы и социальные процессы как живое целое, како­выми они и являются.

3. Является ли индивид продуктом общества?

Да, в том смысле, что все человеческое в нем имеет свою историю в социальном прошлом. Если мы будем рассматривать в качестве двух источников, из которых индивид черпает свою жизнь, наследственность и общение, то увидим, что то, что он получает посредством зародыше­вой плазмы, имеет социальную историю, к которой нужно было адап­тироваться, чтобы выжить: характерные черты, с которыми мы рожда­емся, таковы, потому что они прошли социальное тестирование в жизнях наших предков. А то, что он получает от общения, — язык, образо­вание и тому подобное, — исходит непосредственно от общества. Даже такие физические факторы, как питание и климат, редко воздействуют на нас, не подвергшись изменениям и адаптации к социальным услови­ям.

4. Можно ли отделить индивида от общества?

Только чисто внешним образом. Если вы в одиночестве удалитесь в пустыню, вы унесете с собой сознание, сформированное в обществе, и продолжите социальное общение благодаря памяти и воображению или с помощью книг. Этим и только этим вы сохраните в себе человека, и, как только утратите способность общения, ваше сознание начнет вы­рождаться. Долгое одиночество, как в случае с пастухами на равнинах Дальнего Запада или узниками в одиночном заключении, часто приво­дит к слабоумию. Причем скорее всего это может случиться с необра

[42]

зованными людьми, чья память бедна материалом для воображаемого общения.

В истории христианства, а также и других религий были времена, когда отшельники уходили жить в пустынные места, но при этом обыч­но поддерживали какую-то связь друг с другом и с внешним миром; некоторые из них, например святой Иероним, были авторами знамени­тых посланий. И каждый, по сути дела, принадлежал к той обществен­ной системе, из которой он черпал идеалы и моральную поддержку. Трудно предположить, что святой Симеон Стилитский, проживший годы на вершине столпа, не подозревал, что его аскетизм виден окружаю­щим.

Потерпевший кораблекрушение, не способный сохранить вообра­жаемую связь с человеческим обществом, вполне мог прожить жизнь разумного животного, упражняющего свой мозг с помощью естествен­ного окружения, но его собственно человеческие способности, несом­ненно, были бы утрачены или пребывали бы в бездействии.

5. Свободен ли индивид в каком-либо смысле или он просто часть общества?

Да, он свободен, насколько я понимаю этот вопрос, но это свобода в органическом смысле, которая достигается в сотрудничестве с други­ми, а не свобода совершать что-то независимо от общества. Это «ко­мандное» взаимодействие. У него есть свобода действовать по собствен­ному разумению, как у футбольного защитника, но, так или иначе, он должен играть в ту игру, в которую его вводит жизнь.

Эволюционная точка зрения поддерживает наше убеждение в том, что жизнь — это творческий процесс, что мы действительно создаем что-то новое и стоящее и что человеческая воля — это часть той твор­ческой энергии, которая совершает все это. У каждого индивида есть своя уникальная доля в этой работе, которую никто, кроме него, не сможет наметить и выполнить. Хотя жизнь его проистекает из наслед­ственности и социального прошлого, его бытие — всецело новая, не­повторимая организация жизни. Никогда прежде ни у кого не было тех же способностей и возможностей, как у вас, и вы свободны исполь­зовать их по своему усмотрению.

Наконец, даже здравый смысл подсказывает нам, что мы выражаем нашу свободу в сотрудничестве с другими. Когда вы вступаете в какую-нибудь социальную группу — допустим, в театральный клуб, — мы вправе ожидать, что это расширит вашу свободу, придаст вашим ин­дивидуальным способностям новый стимул и возможность для выра-

[43]

жения. Так почему же нельзя применить тот же самый принцип ко все­му обществу? Ведь именно благодаря социальному развитию челове­чество прошло путь от животной зависимости до этой органической свободы, прекрасной, хотя и далеко не безграничной, которой мы се­годня обладаем.

[44]